А король-то голый!

Если увидите ошибки, отметьте их, пожалуйста, в ПБ;) Никогда прежде Шаста так вкусно не ел. Никогда прежде он не пробовал такого чудесного вина. На самом деле Шаста вообще никогда не пробовал вин, даже самого убогого вина, которое пил его так называемый «отец». Наверное, можно было подумать о том, а откуда вообще мальчик знал, что такое вино и какого оно на вкус. Откуда он вообще знал о том, что эта алая вода в его бокале терпкая, сладкая, вяжущая язык на самом деле вино. Но знаете, будь вы на месте Шасты, вы бы не думали о таких вещах, как это, а просто-напросто наслаждались происходящим, что собственно тот и делал. И Шаста пил, вкушал свежие, сочные фрукты, ягоды, которые буквально взрывались в его рту из-за обилия в них сока. А умиротворяющий голос толстенького фавна — если Шаста не ошибался, звали его Тумнусом — успокаивал, уносил его в безбрежные, бесконечные прерии Морфея, царя и формирователя кратковременных грёз и долгих сновидений. Опьянение было не знакомо Шасте прежде, а от того он не был подозрителен ко вдруг охватившей его приятной усталости. Мальчик только отложил в сторону недоеденную гроздь винограда и бокал с вином, украшенный самоцветами, сделанный из чистейшего золота, на низкий столик и откинулся на мягчайшие перины. Голос фавна замолк, а уже через одно мгновение Шаста погрузился в сон. Но, несмотря на то, что мальчишка был полностью умиротворён, беспокойство за Аравиту и лошадей сделало своё дело, и его долгожданный сон был тревожным и не слишком крепким. Посему, когда лица Шасты коснулось нечто тёплое, он тут же пробудился и столкнулся взглядом с тёмными глазами короля Эдмунда. Молодой правитель нависал над ним. Одна его ладонь оглаживала щёку Шасты, другой он упирался на мягкую подушку, чтобы полностью не налечь на мальчишку. — Тихо, — прошептал Эдмунд. — Я знаю, что ты всё ещё зол на меня. Но Сьюзен обидится на нас, если мы снова подерёмся… —, но Шаста и не собирался говорить. Он с самого начала решил, что будет молчать, как рыба, а когда он останется один, он сбежит и пойдёт к курганам, где его уже, наверное, заждались Брии, Унни и Аравита. — Я надеюсь, что ты выслушаешь меня, Корин, — между тем прошептал Эдмунд. — Начнём с того, что твой безрассудный побег нас всех очень обеспокоил. Ты прекрасно знаешь, что Тархистан жесток. Я бы не простил себе, если бы с тобой что-нибудь случилось… Пойми же, тебя могли просто-напросто украсть, и королевская кровь не помогла бы тебе вернутся в Орландию. Больше так никогда не делай, — недовольно шикнул молодой король, несильно хлопнув Шасту по щеке. — Никогда, — повторил он и пригрозил ему пальцем. — В следующий раз, мы просто не будем тебя искать, —, но Шаста продолжал молчать, и, по всей видимости, истинный принц Корин не стал бы без особого повода выслушивать чьи-либо поучения с такой безоговорочной покорностью. К такому выводу Шаста пришёл, когда Эдмунд вдруг вскочил с кровати и стал расхаживать взад-вперёд по залу. «Топ-топ», — стучали его каблуки о мраморный пол. «Топ-топ», — повторяло за ними эхо. — Я не понимаю, на что ты так обижен! — взвился король, бросив на лже-Корина колкий взгляд. — Тебя всё всегда устраивало и вдруг ты заявляешь мне, что хочешь… — лицо юноши неожиданно скривилось и покраснело. — О львиная грива! — выкрикнул он. — Я даже сказать этого вслух не могу! Я же старше, да и выше тебя! У меня и щетина есть! Смотри! Да ты даже меч держишь неправильно, а хочешь таких вещей! Нет, конечно, ты можешь требовать такого, но может не сейчас? Или для тебя принципиально делать это пока мы здесь? Шаста всё ещё молчал, даже не представляя, что именно этот таинственный принц Корин и один из королей Нарнии могли не поделить. И его молчание действовало на Эдмунда похлеще, пожалуй, самой жестокой трёпки. — Из тебя вырастет маленький тиран, Корин! — обречённо простонал юноша и вновь сел на перины, затихнув. Спина его была напряжена, а пару его тёмных глаз скрыла опавшая на лоб чёлка. — Ну что ты расселся? — уже совершенно спокойно проговорил Эдмунд. — Вставай и иди прими ванну. От тебя несёт потом и конским навозом, — к удивлению Эдмунда, Шаста —, а в его глазах то был Корин — и в самом деле поднялся на ноги и теперь рассеянно оглядывался по сторонам. – Ты, что таки где-то подрался, и тебе отшибло последние мозги? Не помнишь, где находится купальня? Тц, она вон там, оглянись, — сдался в итоге Эдмунд, не услышав ответа и указав на неприметную дверь позади Шасты. После этого король поднялся на ноги, развернулся и неторопливо побрёл к выходу. Но, несмотря на спокойствие, отражённое на красивом и всё ещё в каких-то деталях по-юношески обворожительном лице Эдмунда, Шаста — он мог поклясться в этом — заметил в его чертах совершенно потустороннюю растерянность и самое подлинное беспокойство. Тяжёлая, оделенная золотыми пластинами дверь закрылась за Эдмундом, жёстко и громко, оставив на сердце Шасты какой-то неприятный осадок, так словно он только что сделал нечто очень и очень плохое. Но теперь, по крайней мере, мальчик, наконец, остался один. Его взгляд тут же скользнул к окну, через которое он мог бы выбраться на улицу. Но…, но ведь ничего плохого не произойдёт, если он ещё совсем немного побудет тут и понежится в королевской в ванне? Ведь впереди его ждал лишь долгий, утомительный переход через пустыню, жаркие дни и холодные ночи, голод и невыносимая жажда. Другой такой возможности у него не будет, вероятно, уже никогда. Шаста подошёл к двери, на которую указал ему Эдмунд, раскрыл её, и горячий пар вырвался из купальни наружу, а запах благовоний был таким приятным, что некоторое время мальчишка просто неподвижно стоял на месте, вдыхая его. Опомнившись, Шаста всё же вошёл внутрь и закрыл за собой дверь. Купальня, в которой он оказался, была большой и душной. Под самым потолком было лишь одно небольшое круглое зарешеченное окошко, возле стен стояли тумбы, на которых были самые разные по формам и размерам колбочки, бутылочки, баночки и коробочки с какими-то сушёными травами. А посередине Шаста увидел врезанную в пол огромную ванну, походившую скорее на небольшой прудик. Гладь воды была покрыта белоснежной пеной. От одного её вида на душе становилось теплее. И вот, наконец, последние мысли о том, чтобы уйти отсюда, покинули Шасту. Он быстро стянул с себя одежду и вошёл в воду. Та колыхнулась и замерла, вообще никак не реагируя на то, что в ней плещется человек. Не было ни растущих кругов, ни капли не упало за бортики купальни, когда Шаста хлопнул ладонью по воде. — Это было больно, — вдруг раздался тихий, но очень приятный нежный голос. Лже-Корин вздрогнул и посмотрел на дверь, ведь только через неё можно было войти сюда. Но мальчишка никого там не увидел. Неожиданно вода под ним забурлила. Забурлила не так, как это бывает при кипении, а так словно каждая её толика вдруг ожила. Часть её поднялась вверх небольшой горкой, и уже через одно мгновение та стала походить на человека, прозрачного и очень красивого человека. То был юноша, он был худ и его водяные длинные волосы маленькими ручейками стекали вниз по такой же водяной спине до самых бёдер, что сливались с оставшейся в купальне водой. Юноша был до того красив и имел такое прелестное личико, что Шаста и сам не заметил того, как стал любоваться неизвестным, забыв испугаться или хотя бы удивиться неведанному ранее пришельцу. — Мой принц, — изящно поклонился юноша, выпрямился и с малой доли похоти посмотрел на Шасту. Наяд —, а это был именно он — лишь отвёл в сторону смущённый покорный взгляд и прошептал своим сладким голоском. — Позвольте мне за Вами поухаживать, мой принц — и его нежные руки легли Шасте на плечи, умело массируя их. Мальчик чуть ли не взвыл от удовольствия. Так были ему приятны прикосновения этого прекрасного существа. Казалось, эти тонкие длинные пальцы обжигали, но лишь череда приятных мурашек разбегалась по его телу и только. А кожа в тех местах, где побывали эти волшебные ладони, становилась пунцово-красного цвета так, будто её хорошенько потёрли мочалкой, но боли или зуда не было, только одно сплошное удовольствие. Шаста повернулся к наяду спиной, дав его рукам спуститься к своей до жути болящей пояснице. Длинноволосый словно чувствовал то, что хочет от него его принц, и вскоре все члены Шасты, красные и расслабленные, были хорошенько вымыты и до предела истомлены этим волшебным массажем. Сам себя не помня, маленький обманщик откинулся назад, уверенный в том, что не потонет, а лишь упрётся макушкой в грудь наяда. Так оно и было. Водяной притянул к себе Шасту, а голову его стал ласково поглаживать, уложив ту к себе на плечо. В какой-то момент мальчишке показалось, что и торс его обвили чужие ноги. Но как мы уже сказали ранее, ног у наяда не было. По крайней мере, так считал Шаста. Так считать будем и мы. Минуты, которые мальчик рассчитывал провести в купальне, растянулись в часы. Вода не остывала, благовония дурманили, а нежный, словно девица, наяд пел одну из Нарнийских колыбелей: …С восточных земель, сотрясая землю, Аслан идёт, прогоняя пургу. Оживают леса, поля маков цветут. Аслан идёт, возвращая весну. Оттают сердца наяд, нереид. Аслан рычит, гром небеса разразит. Вакх и Силен раскроют глаза. Аслан топнет ногой, солнце с неба палит. Кэр-Параваль отныне боле не лёд. Джадис зла, Джадис вскоре умрёт. Но ведьм не так просто бывает убить. Будем вечно о ней чёрную память хранить. Так спи, дорогой, закрывай же глаза. Помни хладное зло, помни почему есть зима. Так спи, сын людей, ты хранимый весной, Не бойся, Аслан всегда за твоею спиной… Этой колыбели было не больше пяти лет, но уже сейчас каждый истинный нарниец знал её на зубок. Шаста же впервые слышал эту чудную песнь, хоть и вёл свой путь в страну говорящих животных и не раз спрашивал у «отца» о том, что лежит за пустыней и Орландией. Но что грубый приземистый рыбак мог знать о волшебстве? Верно, абсолютно ничего. И сейчас Шаста впервые познакомился с историей Нарнии хоть в каком-то виде, однако это никак не отменяло того, что он не знал, кто такая Джадис и почему она умрёт; кто такой Аслан, и почему с ним приходит весна? Единственное, что ему было ясно наверняка, так это то, что его вновь клонило в сон. Он обмяк в руках наяда, сознание его стало уносить в дальние дали, но вместе с тем он вновь вспомнил об Аравите. — Мне надо уходить, — пробормотал сквозь дрёму Шаста. — Ах, какая жалость, мой дорогой принц… — елейно протянул наяд. — Тогда, я думаю, вам стоит для начала хотя бы раскрыть свои глаза… — Шаста зевнул, но век поднять он был не в силах. Длинноволосый юноша тихо рассмеялся, разглядывая сонное лицо мальчика перед собой. — Тогда, я думаю, вам лучше остаться здесь, со мной, — он крепче прижал к себе Шасту. — Хотите я спою вам о том, как звезды Тавра и Аламбиль впервые встретили друг друга в поднебесье? — предложил он, не желая отпускать от себя юного монарха. — А может быть, — задумался водяной, — вам будет интересней сказание о битве при Беруне? Конечно, — согласился сам с собой нимф, — юному рыцарю будет интересно узнать об этой славной истории… —, но не успел наяд пропеть и первую строчку новой песни, как Шаста всё-таки стал медленно (очень медленно) подниматься, но что-то или вернее кто-то не отпускал его. — Нет, мне надо идти… — очень неубедительно взбунтовался Шаста, готовый хоть сейчас приникнуть к груди наяда и уснуть на веки вечные. Но объятья водяного тут же разомкнулись, а он сам в один миг с плеском растворился в воде. Шаста вылез из купальни и неуверенно произнёс: — Про-простите, но мне, правда, надо уходить… — Всё хорошо, мой принц, — всё так же ласково прошептал наяд, однако в его голосе слышалась плохо замаскированная обида. Шасте стало не по себе, однако если бы он знал о нимфах чуть больше, он бы понял, что те были искусными лгунами, и догадался бы, что сейчас с ним просто-напросто играли. — В любом случае, спать в воде очень опасно, — хитро прошептал наяд. — Ведь во сне люди так беззащитны и столь очаровательны, сложно противостоять желанию обнять их и никогда уже не отпускать от себя, — лицо Шасты, до сего момента раскрасневшееся и довольное, тут же побледнело, исказившись в гримасе замешательства. Под радостный, звонкий смех самого́ воплощения каверзной сущности воды, проворных рек и глубоких озёр, он выскочил из ванной как есть, голый и мокрый. — Мнимолин опять издевается над тобой? — раздался тихий, подхриповатый голос. Шаста, осознав, что в комнате он не один, стыдливо прикрыл себя руками. Прикрыл всё то, что он увидел, подняв свой взгляд на Эдмунда. Юноша… Нет, скорее молодой мужчина без всякой стеснительности стоял перед ним абсолютно обнажённый. По его телу, испещрённому маленькими рубцами, большими шрамами и совсем свежими царапинками на бёдрах и груди, также стекали капельки воды. Вероятно, король тоже принимал ванну. Шаста раскрыл рот от удивления, а глаза его стали как два блюдца. Нет, конечно, он уже ни раз, и ни два видел нагих мужчин, но обычно это были рыбаки из его родного селения, покрытые тоннами грязи, на убой пахнущие рыбой, с телами похожими на иссушенную виноградину или же на бесформенную тушу слизняка. Но Эдмунд был… прекрасен? Наверное, даже более чем просто прекрасен. Особенно в сравнении с тем, что ранее видел Шаста, которому сейчас, стоя перед таким восхитительным юношей, становилось ещё хуже, чем прежде. Да уж, его худому жилистому тельцу было очень далеко до такого уровня, даже несмотря на то, что за последние несколько месяцев он вытянулся и перестал, наконец, напоминать ребёнка. Заметив на себе слегка ошарашенный, изумлённый и во многом опешивший взгляд, Эдмунд усмехнулся и провёл кончиками пальцев по самым новым из своих «боевых» ран. — Да, — проговорил король, — это ты мне их оставил в наш последний раз. И хоть он закончился дракой и слезами Сьюзен, которая нас растаскивала, — любовно протянул Эдмунд, — мы с тобой так и не пришли к решению нашей маленькой «проблемы». Но я думаю, было бы глупо заканчивать всё лишь из-за твоей вдруг пробудившейся спеси, — шёпотом проговорил король, — так что радуйся — я согласен, — с этими словами Эдмунд вытянул руку вперёд и помнил к себе Шасту, который явно не понимал почему король голый, но ясно ощущал, что сейчас произойдёт нечто не совсем хорошее, а посему он и шага вперёд не сделал, мысленно считая расстояние от двери купальни до окна, однако голышом бегать по улицам он бы всё равно не смог. Нужна была одежда…, но и в ванну он не собирался возвращаться. Ведь оттуда всё ещё доносился исступлённый смех наяда и, как ни странно, грохот. Кажется, нимф, в конец раззадорившись, крушил купальню. Так что поход туда был чреват неприятными последствиями для Шасты. Поэтому он продолжал стоять на месте, не сводя опасливый взгляд с Эдмунда, который уже опустил руку вниз и теперь задумчиво смотрел прямо перед собой. В какой-то момент стало казаться, что король догадался — перед ним не Корин, но нет. Юноша лишь провёл пятернёй по мокрым волосам, тяжело вздохнул и направился в сторону большого ложа, устеленного одеялами, покрывалами, усыпанного большими и маленькими узорчатыми подушечками, и сев на него, откинулся на спину, широко разведя в стороны ноги. Вот такого Шаста точно никогда прежде не видел. Мальчишка шокировано раскрыл рот и из него вырвался тихий, похожий на скуление вскрик. Всё его тело обдало жаром, низ живота стянуло, бёдра Шасты дёрнулись вперёд, выдавая самые животные, постыдные, грязные из его мыслей и желаний. Эдмунд неторопливо стал ласкать свой член одной рукой, а второй он поглаживал тёмное колечко ануса, обводя его смоченным слюной пальцем, осторожно проникая в него и растягивая пульсирующую дырочку. Он не сводил своих тёмных глаз с Шасты, которого было слишком легко возбудить, вставший член которого было уже слишком больно прятать за ладонями. — Иди ко мне, ты ведь сам этого просил, — хрипло простонал Эдмунд. Шаста тяжело вобрал ртом воздух, так и не сдвинувшись с места. Но судя по всему, на этот раз король был не в том настроении, чтобы спорить, уговаривать или ждать. Вообще-то сейчас он был очень раздражён и даже зол, а растерянное лицо его любовника окончательно надломило в нём всякое желание сдерживать своё негодование. — Немедленно подойди ко мне! — вспылил юноша. — Я сказал — живо! — что есть мочи выкрикнул он, ни на секунду не отрываясь от ласк, но голос его звучал настолько грозно, что ноги Шасты, дрожащие и будто бы вовсе одеревеневшие, сами понесли мальчишку к ложу, на котором лежал раздражённый король. — Кошмар, — выплюнул Эдмунд, уставившись на подошедшего, — я тут лежу в такой позорной позе, — возмутился он, — по твоей, между прочим, милости, а ты не соизволишь даже мне помочь. Давай же! У тебя как-никак в этом есть опыт, а у меня он отсутствует напрочь. Чёрт, а я-то думал, ты будешь хоть немного заинтересован происходящим, — обиженно пробубнил Эдмунд. — Ну да ладно… просто поцелуй меня и я, так и быть, прощу тебя, — король прикрыл глаза, а через несколько секунд, когда ничего не произошло, вновь открыл их. — Корин, поцелуй меня! –тихо, но до дрожи жутко прошипел он. — Сейчас же! — Шаста и сам не заметил, как нагнулся к Эдмунду и по-детски чмокнул его в щёку. Выражение лица короля в этот миг стоило видеть. — Ладно, — сквозь зубы просипел парень, — я всё понял. Я сделаю это сам, — с этими словами он быстро поднялся с кровати, вцепился Шасте в плечи и повалил его на мягкие простыни, удобно расположившись сверху на бёдрах любовника. Руки Шасты были насильно задраны вверх, прикрыться мальчишке было нечем, поэтому он смог в полной мере ощутить близость чужого тела, его жар и сводящие с ума давление на свой эрегированный член. Испытав возбуждение своего юного любовника, Эдмунд удовлетворённо улыбнулся и похотливо потёрся ягодицами о его достоинство, вызвав тихий стон со стороны Шасты. На самом же деле у мальчика чуть ли глаза на лоб полезли от этой незначительной по сути своей провокации, и это жалкий стон был лишь крошечным отголоском того, что на самом деле испытал Шаста. Он с трудом подавил желание поднять бёдра вверх и потереться членом о прекрасное тело короля в ответ. Настолько это было ново и приятно для него. Эдмунд уже знакомо провёл ладонью по щеке Шасты, нагнулся к его лицу и коснулся губами лба любовника, кончика его носа и, наконец, губ, на которых он задержался дольше, чем на всём остальном. Сначала он провёл горячим язычком по их борозде, нежно обсосал нижнюю, облизнулся и без всяких трудностей проник в глубину жаркого ротика, наслаждаясь покорностью возлюбленного. Всё же ведущая роль Эдмунду была родней. Король ощутил себя более уверенным, и его гнев стал постепенно утихать, а на смену грубости пришла нежность и самое настоящее желание. Он положил ладони Шасте на грудь, сначала просто поглаживая кожу, а потом нащупывая напряжённые сосочки и ласково их пощипывая. Король прервал поцелуй и уже вскоре его припухшие влажные губы накрыли коралловые ореолы. Шаста дёрнулся и вцепился Эдмунду в волосы, не пытаясь оттянуть его от себя, но придерживая его голову, опасаясь того, что король опуститься ниже. То и произошло и, увы, Шаста не смог этому противиться. Эдмунд мелкими поцелуями добрался до живота возлюбленного, обвёл языком впадинку пупка, поцеловал того над самым лобком и прежде, чем Шаста опомнился, зачарованный происходящим, Эдмунд уже вобрал в рот горячий пульсирующий член, заглотнул его глубже и почти сразу ощутил, как тёплая вязкая струя ударила его в горло, а любимое тело под ним напряглось в сладкой судороге. Эдмунд проглотил всё. Только несколько маленьких белых капелек стекало по его подбородку, когда он выпустил изо рта сникшее достоинство и посмотрел на растерянного и испуганного Шасту. Казалось, что мальчишка вот-вот расплачется, но Эдмунд был настолько возбуждён, что даже не заметил смятения на лице любовника. Вместо этого он смахнул с подбородка капельки спермы, завёл руку за спину и смазал себя семенем. Хватило всего нескольких движений рукой по стволу Шасты, чтобы вновь возбудить извивающегося подростка и успокоить его. Руки Шасты вновь насильно задрали кверху, а в следующую секунду тот ощутил, как его достоинство буквально сжали в горячие и пульсирующие тиски. Проход Эдмунда был мало того что просто узок, он был девственен, и Шаста, конечно же, уже знал об этом от самого́ короля. И как же мальчишке было стыдно за то, что он отнял у этого доброго юноши его честь, по глупой случайности заняв место его возлюбленного в их постели. Как же Шаста жалел, что не признался в том, кто он есть (или вернее в том, кем он не является) в самом начале этой странной истории до того, как нежная королевская длань коснулась его щеки. Тогда он бы избежал происходящего и не мучился угрызениями совести. Но всё это Шаста понял лишь тогда, когда последняя волна эйфории и возбуждения утихла, а сейчас пока его тело и сознание были во власти чар Эдмунда, которому происходящее доставляло не меньшее удовольствие, подобные думы и чувства были очень далеко от Шасты. Король прыгал на нём, широко разведя ноги в стороны. И Шаста прекрасно видел, как его собственный член проникает почти до самого основания в узкое отверстие, а затем, раз за разом, вновь появляется и вновь исчезает в жарком нутре молодого юноши, что приглушённо стонал, лаская пальцами свои соски. Самым же интересным был то, что член короля хоть и стоял колом, и сочился белёсым семенем, так и оставался им нетронутым. И это в какой-то мере радовало Шасту, ведь он знал, что происходящее действительно доставляло королю удовольствие без всяких иных манипуляций. Только вот сам мальчишка ещё ничего не сделал для того, чтобы монарх ощутил удовольствие на самом его пике… Подумав об этом и ощутив стыд из-за своей бесполезности, Шаста протянул руку вперёд и накрыл трепещущий ствол правителя ладонью. Эдмунд тут же свёл ноги, остановился и задрожал, словно вот-вот собираясь кончить, но вместо этого произошло вот что: — Нет, — протянул он тихо, — не трогай… — несколько секунд Эдмунд молчал, а затем тихо прошептал, глядя своим пронзительным взглядом прямо на Шасту. — Знаешь, я немного подустал, — неоднозначно проговорил он. — Если хочешь подсобить, возьми меня сам, не думаю, что у тебя возникнут какие-либо проблемы с этим. За несколько прошедших дней Шаста знал, что способен создавать проблемы буквально из воздуха, поэтому предложение Эдмунда ему заранее не понравилось, однако, вспоминая о том, каков король, когда злится, и, желая доставить тому удовольствие, он всё-таки решил действовать и сделать то, о чём его просил монарх. Шаста аккуратно поднялся на локтях, свалил Эдмунда на спину и навис над ним сверху. Их лица были в сантиметрах друг от друга, а член Шасты всё ещё находился внутри короля, что покорно ожидал своей участи. Он довольно улыбнулся, обвил бёдра любовника ногами и на этом его пособничество ситуации окончательно закончилось. Шаста же сделал первый самостоятельный толчок. Его член вошёл глубже, чем прежде, заставив Эдмунда болезненно сжаться. Но тот стоически терпел, не противясь происходящему. И только плотно сжатые губы выдавали в юноше всё то, что он испытывал. Но Шаста сделал ещё несколько фрикций, и король навсегда забыл о дискомфорте, ощущая, как жаркий ствол скользит в нём, стремительно набирая скорость и заставляя его откровенно стонать и извиваться под своим молодым любовником, который к тому времени уже полностью вошёл в раж. Простыни под юношами стали сырыми от пота, а под бёдрами Эдмунда натекла особенно большая лужица спермы и смазки. Шаста уже был на взводе, но всё оттягивал конец. Сейчас он хотел как можно больше удовольствия принести Эдмунду, который, казалось, с каждой новой секундой становился всё туже и туже, жарче и горячее. И вот Эдмунд обхватил руками свой ствол, его ладонь быстро скользнула к красным яичками и сжала их. В следующую секунду парень кончил, а вслед за ним кончил и Шаста. Ещё пара натуженных толчков и его член выскользнул из пульсирующей влажной дырочки. Эдмунд же притянул Шасту к себе, обхватив его за талию и окончательно расслабился. А мальчишка так и заснул в этих жарких объятьях. На этот раз ни Брии, Уни и уж тем более ни Аравита не смогли бы испортить этот сон.