Еще увидимся

Маленький мальчик тихо сидел в самом дальнем углу комнаты. Намотанный вокруг шеи шарф совсем не грел, а смех, раздающийся из-за стен, неприятно колол душу. Глаза слипались от непрошенных слез. Рукой он проводил по старому ковру, выводил узоры и шептал самому себе, что все будет хорошо. Но хорошо почему-то не было. Холодные ночи в богом забытом приюте, мокрая от слез подушка и вечные насмешки от ребят постарше. Так уж получилось, что в детском доме для подростков оказался семилетний мальчик, наивно смотрящий на мир ярко-лиловыми глазами. Он многого не понимал, но расспрашивать у кого-то что-то боялся. Ваня не раз слышал, как смотрители и учителя называют его "ненужным" или "лишним". Но мальчик не хотел сдаваться. Лишь ночью он отдавал чувствам волю, наполняя комнату немыми рыданиями. Семь лет - сколько это? Мало, много - кто знает ответ? Можешь ли ты постоять за себя? Дать отпор настойчивой ребятне, которым уже давно больше десяти лет. Ваня смотрел на некоторых с восхищением, на некоторых с непониманием. Было много подлых, злых и корыстных. И мальчик ни за что на свете не захотел бы стать одним из таких. Он всегда считал, что задача каждого человека - стать достойным. Но жизнь преподносила ему сюрпризы один за одним. Ломала, втаптывала в землю, тушила, словно окурок. Кстати, об окурках. Ваня часто видел, как старшие ребята курят на балконе в общей комнате. Однажды, когда один из них, длинноволосый и худой, как щепка, заметил, что за ними наблюдает лишняя пара глаз, очень разозлился. Он схватил Брагинского за руку и затащил на прокуренный балкончик. Тогда Ване только исполнилось девять. -Слышь, малышня. Ещё раз увижу - зубы выбью. Мальчик опустил взгляд, и тихо пробормотал: -Я же никому не расскажу... Сзади него послышался гортанный смех. Парня, если Иван не ошибался, звали Артур и он был англичанином. Но с джентльменом ( а ведь Брагинский считал, что в этой стране живёт только высоковоспитанная аристократия) он никак не вязался. Лицо было худое, вечно грязные волосы спадали косыми патлами, а огромные густые брови и вовсе отпугивали. Ему было шестнадцать, но маленький рост и хлипкое телосложение делали его тринадцатилетним мальчишкой. -Если бы ты хоть слово вякнул - вылетел бы с этого балкона сразу же! - прохрюкал он, продолжая ржать, как ненормальный. Все присутствующие, а их было шестеро, поддержали речь Артура и тоже смеялись, как ненормальные. Только один парень сидел с задумчивым видом и ничего не говорил. -Тебе лет сколько, стручок? - задал вопрос крепкий блондин, сидящий на огромном ящике и крепко затягиваясь дешевой сигаретой. Не отвечать или дерзить равносильно самоубийству, поэтому Ваня решил не играть с судьбой. -Девять было на прошлой неделе.- тихо и неуверенно. Блондин хмыкнул, спрыгнул с ящика и опустился на корточки рядом с мальчиком. Потом достал из заднего кармана заляпанных джинс помятую пачку и вытянул оттуда одну сигарету. -Держи, малой. Ваня удивленно разглядывал предмет, который ему только что всучили. Зачем ему сигарета? -Кури. - словно прочитав мысли, ответил блондин, и почему-то мальчик невольно вспомнил, что его зовут Хенрик. -Но я.. -Ничего страшного. Я в твоём возрасте уже дымил пиздец как. - оборвал Брагинского этот самый Хенрик. Мальчик не хотел курить, совсем. Но боялся. Может того, что его будут бить. Может ещё чего, но боялся сильно. -Не ссы!-подбодрил его смуглый парень с изумрудными глазами. Ваня поднес сигарету к губам оранжевым кончиком, как делали это взрослые. Хенрик поднес зажигалку и чикнул по металлическому колесику. Маленькое пламя подожгло никотиновый кончик, и колечко дыма поднялось вверх. Ваня взял сигарету в левую руку и тихо спросил: -А как правильно? Сначала парни замешкались. Не каждый день обьясняешь малышне как нужно курить. -Ну, мелочь, тут просто все. Вдохни, короче прям в себя - и готово! Ты только не боись, сначала может горло жечь - но ты ж мужик! Мальчик послушно выполнил все, что было сказано - но сразу же закашлялся. Сигареты хоть и дешёвые, но крепкие. В уголках глаз неприятно защипало, а тихий кашель сбил парней с толку. -Я не могу..- захлебываясь хрипами, сказал Ваня, но сразу же был заткнут сильным ударом в живот. Согнувшись, Брагинский выпустил сигарету из рук. -Тряпка, блять. Сказали тебе курить - кури! Хули сопли тут развел? - сказал Артур и вновь пихнул бедному мальчику сигарету в рот. Ваня не плакал, но очень хотелось. Он уже давно проклял себя за то, что подглядывал. Знал же ведь, со старшими лучше не связываться. Послушно выполнив приказ, Брагинский скурил всю сигарету. Голова кружилась, сиплый кашель и тошнота не проходили. А парням было весело смотреть на мученья мальчика. Когда Ивану стало совсем плохо, он опустился на коленки и его вырвало. Старшие ушли с балкона, не перестав смеяться. И только один белобрысый паренек с красными линзами, который отрешенно наблюдал за всем действием, бросил напоследок сожалеющий взгляд и скрылся в глубине коридора. Но Иван этого, конечно, не заметил. Это был первый серьёзный урок, сильно повлиявший на психику девятилетнего мальчишки. Он стал осторожней, старался не пересекаться с этой компанией. Но в те редкие моменты, когда Иван оказывался рядом с этой кучкой подростков ничего не происходило. Никакого внимания никто на него не обращал, лишь белобрысый иногда сталкивался с ним взглядом, но сразу же его отводил. Проходили года. Иван менялся быстро и стремительно. Когда ему исполнилось 16, а почти все ребята, которые над ним когда-то издевались, выпустились - жить стало проще. Осталось только двое из той компании, которую Брагинский запомнил на всю жизнь. Этот маньяк-азиат и белобрысый, имя которого парень не знал. Разница в их возрасте была всего лишь на один год, но альбинос казался гораздо старше из-за крепкого телосложения. Иван уже давно не был тем наивным мальчиком. Он больше не рыдал в подушку, почему-то стал курить крепкие сигареты, именно те, что когда-то заставили выкурить силой, да и вообще перестал верить в счастливую и светлую жизнь. Ярко-лиловые глаза превратились в блекло-серые, волосы отросли, а вес почти не прибавился. При росте метр семьдесят весил он всего лишь пятьдесят шесть, что делало его слишком хрупким и смазливым в глазах остальных. Сказывалось отсутствие аппетита и вечная бессонница. Наивный мальчик умер внутри черствого юноши. Жил на автомате, делал все тоже. Ничего не радовало, ничего не хотелось. Он даже не замечал, что в столовой к нему подсаживается этот красноглазый парень, что пытается с ним заговорить, рассказывал ему истории. Все будто проскользало мимо него. А парень не отчаивался. Сначала он рассказал, что ему очень стыдно за ту давнюю историю. Ведь тогда он был в компании самым младшим, и было ему только десять, поэтому приходилось молчать. Рассказал, что все время хотел извиниться, но Иван его не замечал. Гилберт рассказывал все. Истории его жизни, какие-то глупые анекдоты, а Иван даже не отвечал. Каждый день Гилберт подсаживался к Брагинскому и придумывал новые истории. Постепенно русский привык. Может, не такой и плохой этот парень? Но отвечать все равно не собирался, просто слушая глупости из уст Байльшмидта. Проходили недели. Альбинос привязался как банный лист, везде и всегда был рядом. Даже в комнату к нему переехал, чтоб его. За все время этого своеобразного общения Иван почти не разговаривал, изредка хмыкая и кивая, когда Гилберт рассказывал что-то действительно стоящее. И, незаметно для самого себя, Брагинский привык к нему. Так вот, просто взял - и привык. Это стало шоковой новостью для нелюбимого Ивана, но виду не подавал. Просто когда он видел знакомую макушку, губы сами расплывались в незаметной улыбке, а в сердце теплело. Так прошёл год. Они сблизились очень сильно, не физически, душевно. Один вечно болтал, другой молчал. Они противоположные, разные. Притянулись друг к другу, сами того не замечая. Лучшими друзьями их назвать язык не поворачивался, но ближе друг друга у них не было никого. Но настал тот день, которого Иван боялся. То, чего ждёт каждый детдомовец. Но не Гилберт. Ему восемнадцать, он - свободен. Последний день, собирай вещи - уходи. Слез, конечно же, не было. Было больно. Сердце болезненно ныло. Единственный родной человек, совсем недавно появившийся в его жизни - все опять покидает его. Гилберт выгребал вещи из старого шкафчика в спортивную сумку, а Иван сидел на кровати в позе лотоса с закрытыми глазами. Слова ненужны, да и что можно сказать в такой ситуации? Молчание повисло липким комом. Когда все немногочисленные вещи были запихнуты, Гилберт присел на край кровати. Брагинский почувствовал, как она прогнулась от веса альбиноса, но глаза не открыл. Так прошло минуты три. Сердце обоих колотилось с неимоверной скоростью. Они понимали - что вот они, их последние минуты, что жизнь раскидает их по разным местам, может, они никогда и не встретятся больше. Иван дрожал. А когда тёплые руки прижали его к себе, то и вовсе затрясся как ненормальный. -Тише, тише.. Все будет, хорошо, да? - сказал Байльшмидт скорее себе, чем русскому, посильнее прижав хрупкое тело. Он перебирал светлые волосы грубыми пальцами, шептал что-то на ухо, касаясь сухими губами мокрой щеки. Жгучая тоска ныла в сердце, разрывая душу на куски. Вид такого Ивана резал сильнее самого острого ножа, хотелось кричать от бессилия. Легонько прикоснувшись своими губами губ Брагинского, Гилберт зажмурился. Русский не оттолкнул его. Волна заряда прошлась по телу, а руки неосознанно обвили альбиноса вокруг шеи. И все. Ничего более. Невинный, нецеломудренный поцелуй, обещание ещё встретиться и вкус ромашки на губах. Ноющее сердце, кричащий разум. "Ещё увидимся"