Out of you

…В автомате с газировкой заело механизм, и басист решил помочь с проблемой, легонько ударив по конструкции кулаком. Машина нехотя выплюнула банку «Оранжины», и Хара, прочитав название, узрел в этом некий знак. Окинув взглядом чужую упругую попку, обтянутую джинсами, он не мог не предложить девушке своё общество. — Шинья, взгляни-ка сюда, — негромко позвал драммера Ниикура, краем глаза отмечая, как неподалёку их коллега бессовестно клеит незнакомую даму. — Может быть, я выжил из ума, но не кажется ли тебе вызывающим то, что он делает это на виду у всей улицы? — Ну… — осторожно начал Терачи. Он никак не мог взять в толк, для чего сейчас они с Каору, словно два дебила, прячутся за мусорным баком возле бара на Роппонги, наблюдая за передвижениями Тошимасы. — Какого хрена он не пользуется борделями? Его ж могут узнать… вон, лось здоровый какой! — Каору бесился от того, что Хара снова опрометчиво рискует испортить себе репутацию. Да и не только себе. — Здесь, чёрт возьми, не Европа! В Японии такого блядства не прощают. — Может, это его знакомая? Они оба надеялись, что после гастролей Хара успокоится, ведь времени уже прошло достаточно; но тот, напротив, — будто бы только входил во вкус. Касательно группы у Каору претензий не было: басист исправно выполнял свои функции, и общались вроде нормально, если считать общением пятьдесят процентов молчания. — Не-а. Незнакомая. Терачи нервно затеребил волосы. Накручивая на палец светлые пряди, он со стыдом подумал, что ровно половину из этих беспорядочных связей именно он и подогнал другу. Да уж, верно изречение, что благими намерениями вымощена дорога в ад. — И чего ты хочешь от меня? — виновато спросил он. Ниикура тяжело вздохнул. В свое время он раз и навсегда уяснил, что в дела сердечные лучше не влезать, особенно, когда анализировал все плюсы и минусы увлечения Дайске Широямой. Но здесь другое — Тотчи кидало в крайности. Отрицание. Неприятие очевидного. Жажда забвения в самообмане. Тошия искал баланс в количественном соотношении, погружая себя в импровизированный эскапизм. Но уж если и выбирать между Руки и толпой непонятно кого, то, безусловно, Матсумото выигрывал по всем показателям. — Ткни его носом, — изрёк лидер. Убедившись, что Хара их не видит, гитарист поднялся в полный рост и вышел из укрытия. — Куда? — жалобно спросил драммер. От сидения в неудобной позе, у Терачи ужасно затекла нога. — Туда! — Ниикура постоянно сталкивался с тем, что каждый серьёзный разговор с кем-то из согруппников неизбежно превращался в балаган. — Надо найти золотую середину. — Каким образом? — Кряхтя и цепляясь за чужое пальто, Шин с трудом принял вертикальное положение. — Чёрт, ногу свело! Каору достал сигареты, прикурил, затянувшись глубоко, посмотрел на небо. Задумался. Терачи часто наблюдал этот прищуренный взгляд, когда лидеру хотелось сказать больше, чем он мог себе позволить. К несчастью, выражаться деликатно лидер не умел. Проблема заключалась в другом: поймёт ли его сейчас Шинья? — Тотчи твой близкий друг, — многозначительно начал он. — Тебе лучше знать, что там с ним происходит… Это… Возьми, вот. Возможно, пригодится, — лидер вытащил из сумки и протянул Терачи печатное издание известного журнала. — Вышел не так давно. Не уверен, что Хара видел… ну, в общем, покажи ему. — Хорошо. А дальше? — Выбить дурь! — раздражённо произнёс Ниикура, пытаясь смириться с недогадливостью драммера. Ведь он уже намекнул Шинье, и как ему казалось, до неприличия жирно! — Направь его энергию в нужное русло. Включи «сенсея». Пожалуйста, блять. — А если не прокатит? — А ты уж постарайся. Пока Хара отрицает факт своей... чёрт, влюблённости, он так и будет ебать всё подряд, а группе это совсем не на пользу. В общем, я всё сказал. Сказал, развернулся и свалил, оставив Терачи одного в полном недоумении. На обложке журнала красовался Руки. Сет слегка эпатажный, но ничего особенного: всё в духе визуального фешена. Только вот на одном из разворотов драммер обнаружил совсем иной образ, тот, который Хара ни за что бы не пропустил. *** До ужаса банально. Она приглянулась только потому, что показалась похожей на Руки. Худобой, комплекцией, выражением глаз. Улыбкой. Манерой разговаривать. Дурацкой чёрной шапочкой. Это был всегда кто-то похожий на Таканори, и Хара как маньяк впитывал эту похожесть. Несоответствие уже не отдавало горечью, как раньше, оно превращалось в болезненную привычку. Матсумото всё ещё держал его слишком крепко, и Хара был вынужден сублимировать. …О том, что с первой минуты она узнала кто он, девушка предпочла умолчать. На просьбу остаться до утра не согласилась, солгала, сказав, что её ждут друзья. Выйдя из мотеля, она бросилась бежать; подальше от этого места, утирая слёзы и сдерживая рыдания. Оставаться с ним было невыносимо. В мечтах ей всегда хотелось отдать невинность кому-то из звёзд рок-индустрии, поклонницей которой она являлась. Юношеский взгляд сквозь призму романтизма, возводил хрустальные замки из надежд. Но реальность оказалась убийственно прозаичной: нет, Хара не был груб — он оказался очень внимательным. И слишком взрослым, чтобы тратить время на оправдание чужих ожиданий. Он предпочёл сразу опустить её на самое дно. А что? Физиология, она такая. Девушка знала, на что идёт, но не представляла, что окажется всего лишь инструментом для удовлетворения чужой похоти, просто средством, которое не имеет никакого значения. В момент близости этот человек её не видел; тело ощущало и двигалось, нагнетая удовольствие, но сам Хара оставался равнодушным, он будто искал в ней кого-то другого. Искал, но так и не смог найти. Он забыл о ней сразу, как только захлопнулась дверь, но на прощание нежно поцеловал запястье. В благодарность за неопытность, наверное. *** Памятуя о требовании лидера «ткнуть носом», чтобы «выбить дурь», ну, или хотя бы вызвать друга на разговор по душам, Шинья выбрал Тokyo Opera City Art Gallery, уверяя Хару, что представленное там творчество является воистину уникальным. Терачи вдохновлялся новыми идеями современного искусства и стремился совместить приятное с полезным. Но в отличие от Терачи, Тошимаса никогда не горел желанием искать смысл там, где его просто не может быть. «Какое унылое времяпровождение!» — думал Хара, разглядывая очередную инсталляцию. Его прагматичному взгляду сразу представала целостная картина, в которой брюнет отмечал выгодную постановку света, угол размещения и… нечто искусно заляпанное красками. Концептуально разбросанный по залу «мусор» его утомлял, напоминая комнату, в которой забыли прибраться. Он терпеть не мог ничего додумывать. «Хорошо, что хоть не в оперу позвал!» В театре Хара всегда безудержно впадал в сон, и академический вокал, пусть даже очень хороший, вызывал у него ипохондрию. В очередной раз напрашивался вывод, что для подобных походов Шину лучше приглашать кого-то другого, а вовсе не его. Вот, Матсумото, наверняка, бы оценил. Ну, а что? Восхищались бы на пару… херней этих псевдо великих мастеров. Снова Матсумото. От Дайске Хара слышал о записи альбома и туре по Японии, который по срокам почти совпадал с туром Dir en Grey; и то, запомнил это только потому, что Андо строил планы конкретного пересечения с Аоем. Сам Тошия старался в подробности не углубляться: достаточно было знать, что у вокалиста The Gazette всё нормально. Мрачно взирая на очередной шедевр, Хара обошёл вокруг сооружения, напоминающего стилизованный член с шипами и, одновременно, экскремент, от которого отломилась небольшая часть… Мужчина сморщился, потирая переносицу. — Чудесная инсталляция, — саркастическим тоном произнёс он, с надеждой глядя на стрелочку с надписью «выход». — Хара, я всё вижу! Тот возмущённо взмахнул рукой, и, не рассчитав амплитуду из-за высокого роста, чуть не смахнул с постамента очередной «шедевр»… — Господи, за что?! Вот же ж… — Тошимаса хотел добавить «достало», но ему не дали договорить. — Сноб! Ладно, давай сменим локацию, пока ты не вздёрнулся от тоски. Из-за тебя я не дослушал аудио-гид. — Прости, это была твоя идея. Я не особо рвался наблюдать воплощения чьих-то фантазий по Фрейду. — А чего бы ты хотел? Они перешли в следующий павильон, где на красно-чёрном фоне висели четыре картины средней величины. Странно, ведь размеры помещения совсем не соответствовали представленной экспозиции: зал выглядел довольно просторным. Вероятно, здесь тоже была заложена глубокая авторская мысль, но Хара забил на это, уставившись на ближайший выход. Сердце внезапно ухнуло, пропуская удар. Затем затихло и вдруг забилось сильно-сильно. Эти неидеальные лодыжки он узнал бы среди тысячи других. В метрах десяти, развернувшись к нему спиной, стоял Матсумото собственной персоной. Его сопровождали несколько незнакомых мужчин, один из которых, старший по возрасту, с увлечением что-то рассказывал, указывая на инсталляцию, другие же, просто молча слушали и кивали головами. Будь Хара хищником — он бы сейчас разорвал всех присутствующих на части, а Руки бы сожрал, нет, проглотил целиком. Заключил его тело внутри себя навечно, дабы вернуть то, что так легко позволил себе потерять… Как убить эту неконтролируемую тоску? «Безумие!» Серый кардиган и неизменные леггинсы делали фигуру Таканори ещё более тощей. За несколько месяцев его волосы отросли и Руки изменил их цвет, сделавшись брюнетом. Тошия жадно изучал каждую мелочь, обращая внимание буквально на всё, словно собирался запомнить изменения, которые произошли с Матсумото за время, пока они не виделись. Он не мог понять, хочется ли ему знать реакцию на своё присутствие или же лучше остаться незамеченным… А сердце стучало как ненормальное, выбивая незнакомый код... «Должен ли я смириться?» — Карма, малыш. Удивительно, что из всех мест в Токио их занесло именно сюда. — прошептал Шинья, удерживая друга за плечо и не позволяя уйти. — Поздороваться не желаешь? — Отпусти, — хрипло зарычал басист, — к прошлому возврата не будет! Что изменится, если они просто пожмут друг другу руки? Наверное, ничего, если не брать во внимание, что Хара уже готов слететь с катушек, поскольку хотел бы зайти намного дальше. А нуждается ли в этом Таканори? Не навредит ли ему эта встреча? Чужие чувства и желание не сделать хуже, волновали сейчас сильнее, чем что либо еще. Матсумото будто почувствовал, что за ним наблюдают, обернулся и резким движением сорвал с себя тёмные очки, открывая лицо. Руки не мог поверить, хотел убедиться, что это не обман зрения; он смотрел на Тошимасу во все глаза, и тёмный взгляд напротив вызывал в его душе пустынную бурю. Иссушающую и фатальную. В замешательстве находился и сам Хара, раздираемый желанием либо подойти и сжать в объятиях, либо бежать, куда глаза глядят. Их разделяли какие-то десять шагов, но отчего-то ни он, ни Руки не решились нарушить эту границу. И Тошия смотрел так… «Чего ты хочешь, Хара? Только скажи…» — Вы слушаете меня, Матсумото-сан? Лучше приурочить наше мероприятие к… ...Смотрел так странно, будто пытался удержать… Руки не понимал значение этого взгляда, но остро чувствовал, насколько сильно их тянет друг к другу. — Матсумото-сан? «К прошлому возврата не будет». — Я… — выдавил из себя Руки, нервно сглатывая. Он не моргая смотрел, как Хара опустив глаза, отступает назад. Затем, медленно разворачивается и уходит. Всё закончилось, оставляя ощущение болезненной неоднозначности. — Я… вас слушаю, — стряхнув оцепенение, Матсумото вновь обратился к собеседнику. *** — …Трус! — в сердцах воскликнул драммер. — Не лезь не в своё дело! — Хара семимильными шагами мерил дорогу от здания, а затем и вовсе рванул вперёд, срываясь на бег. Определив направление, он наращивал скорость. Терачи еле успевал догонять. — Вот, что ты творишь? А бежим зачем? — Полезно. Шинья хотел бы это оспорить, заявляя, что от себя не убежать, но в мыслях Хара находился слишком далеко, чтобы взять на заметку данный постулат. — Да стой уже! — Терачи остановился, пытаясь отдышаться. — Давай поговорим. Твои страдания меня достали! Басист презрительно поднял бровь, но всё же послушался, ожидая, пока друг нагонит его. — Значит, вот так, да? С неба неприятно заморосило дождём, и Шинья съёжился, сосредоточенно выбирая дорогу посуше. В глаза Хары он старался не заглядывать, потому что знал, что там. — С тобой всё плохо. Неужели не надоело выбирать их по росту, цвету волос, комплекции, когда рядом с тобой ходит живой оригинал, Хара? Признай уже, что любишь его! — Шин, — угрожающе зашипел Тошия, — тебя Каору подослал с подобным бредом? — Увы, нет. Но ты реально ведёшь себя, как болван! — Если ты не заткнёшься, я сверну тебе шею, Терачи! — Не смей срываться на мне! Тебе ясно?! — Шинья тоже разозлился, замахиваясь на Хару журналом, который держал в руках. Басист, конечно же, обратил взоры на издание, где красовалось знакомое лицо: — Что это? — Ничего. Будь Хара не настолько взвинчен и поглощён эмоциями, он наверняка бы оставил сей факт без внимания. Но это лицо с обложки слишком не давало покоя, чтобы его игнорировать. — Посмотреть можно? Терачи вздохнул, и мысленно проклиная Каору, передал издание адресату. Открыв разворот, Тошия смачно выругался. Ледяные капли стекали ему за шиворот и летели в лицо, но мужчина не замечал дискомфорта, он уставился в журнал и никак не мог оторваться от картинки. — Хара? Мы так и будем здесь стоять? Но Тошия не ответил. Из журнала на него невозмутимо взирал полный набор его фетишей. — Ты иди… Шин… я сам… разберусь, — пробормотал он. *** ...Знаете, происходят порой вещи, которые ломают даже самых несгибаемых. Например, казалось бы, такая мелочь, как фото в журнале… Феминный образ, обрамлённый блондинистым каре, загадочный мейк и красная помада. Ботфорты на высоченной шпильке, где мягкая чёрная кожа плотно облегает стройную ногу, полностью закрывая колено. Чёткие линии прорисовывают тонкую щиколотку, подчёркивая эстетику изгиба, отчего нога кажется длинной и идеально ровной. Поза контрастирует — она отнюдь не невинна; рука в кружевной перчатке покоится в районе промежности, но блеск браслетов на ней, не позволяет отвести взгляд от широко разведённых коленей и ляжек, вульгарно облачённых в сетку чулок. Наглядный пример любимого Тошимасой кинка. А теперь представьте чувства Хары, который, не очень так чтобы давно, трахал это искушённое во всех смыслах тело. Воспоминания взрывали его мозг ревностью, не позволяя ни на секунду забыть, как это тело покорно принимало в себя доказательства их запретной страсти, как трепетало и выгибалось от желания под жаркими прикосновениями, как эти блядские губы, жаждущие ласки, приоткрывшись, выдыхали его имя… Издевательство над фантазией и слишком мощный удар по либидо. Интересно, догадывался ли Руки, что его фото произведёт такой эффект? Думал ли он об этом, примеряя столь дерзкий образ? Разумеется. Он не рассчитывал, что Хара поймёт, но надеялся, что сет не останется незамеченным. Это был его подарок любовнику, о котором никто не догадывался. Одного лишь Руки не знал: того, что после встречи в галерее, эти фотографии заставят Хару, наконец, смириться с чувством, которое люди называют любовью. Безысходность тоски вынуждала кусать губы. Наступил момент, когда Хара осознал, что ему уже ничего не поможет. Сердцу не прикажешь, и жалкие попытки замены, так и останутся всего лишь ничтожными попытками. Необходимо было чем-то перебить этот внутренний ад, с которым он был уже не в состоянии бороться. И тогда Хара подумал о Шинье. *** Терачи знал басиста очень давно, чтобы не загружаться темой личных откровений. Этот упрямец никогда ничего не рассказывал, если не хотел сам, поэтому драммер не настаивал. Тем не менее, Хара нуждался в советах друга, ведь их объединяла не только любовь к музыке. Милый и стеснительный Шинья казался таким только с виду. Именно он стал одним из первых, кто открыл для Тошии мир доминирования и дисциплины. В те моменты, когда драммер вместо обычных барабанных палочек брал в руки ремни, плеть, или верёвку, он становился холодным, жёстким и безэмоциональным. Эта сторона Терачи привлекала и завораживала, и басист быстро сдал позиции, добровольно предложив другу для истязаний своё тело, одновременно, совершенствуя искусство шибари. Шинья позволял называть себя «сенсей», и они оба учились, испытывая странные чувства, которые нередко выходили за рамки дружеских. Тем не менее, секса, в том представлении, в котором мы его понимаем, между ними так и не случилось. Тошия не очень волновал Терачи в качестве партнёра, да и Хара не особо расстраивался. ...Он просил об услуге, и отказать Терачи не мог. Явившись, Хара швырнул на пол злополучный журнал, затем вытащил из сумки два широких кожаных ремня, стянул с себя куртку и опустился перед хозяином дома в dogeza ¹. — Даже не думай! Я не хочу тратить энергию, — драммер всплеснул руками. Он так мечтал когда-нибудь выспаться, но покой, видимо, это то, чем людей награждают посмертно. С забранной наверх чёлкой, в майке со спущенным плечом, драммер казался таким домашним, что его вид совершенно не вязался ни с какой специфической атрибутикой. Но в противоречие этому Шин наклонился, легко подхватывая с пола тяжелые ремни, и поудобнее намотал один из них на руку. — Псих, — вырвалось у него. — Они жёсткие даже для тебя, малыш. — Сенсей, — слово прозвучало как пароль. И Хара, не видя лица Терачи, почувствовал, каким отрешённым становится его взгляд. Объяснять было необязательно, Шинья и так уже знал. — Раздевайся. *** ¹ Dogeza — это поклон выражения почтения к человеку чрезвычайно высокого статуса, он является самым глубоким из всех видов поклонов, вплоть до усаживания на колени и касанием лбом пола. Dogeza используется только в особых случаях, т.е. он не относится к обычным ежедневным поклонам.