Out of you

— Каору, можно тебя на минутку? — Потом. Я очень занят. — Вот это «можно тебя» он слышал сегодня уже раз двадцать, от самых разных людей, начиная стаффом и заканчивая согруппниками. И не мог сказать, что подобное внимание его не напрягало. Слишком много всего. Сейчас Ниикура даже ностальгировал по тому времени, когда всем было плевать, и лидера окружало сосредоточенное молчание, и только изредка раздавались реплики по существу. Но Дайске оказался настойчивее остальных. Он следовал за Каору по пятам, словно сталкер, или нет, — воплощение тени отца Гамлета. — Когда потом? — раздался мягкий голос прямо над ухом. — И чем ты занят? Перекладыванием примочек с места на место? — Он забрал из рук лидера педалборды, меняя их местами. — Если этот — фиолетовый, я положу справа, есть ли для тебя разница, что другой будет слева? Или внизу, а? Каору-сан? Лидер усмехнулся: прилипчивый, зараза. — Разница есть, и вы меня достали, — признался он. — Причём все сразу. — Я знаю… — Андо передал роуди гитару, чтобы тот поставил её на стойку. — Можешь не верить, но мы рады тебя видеть! — Угу, только говори за себя, — уныло хмыкнул гитарист. Проведя сутки в больнице, Ниикура был уверен, что если бы он умер, то радости вокруг стало бы ещё больше. Да… проблемка. — Као? — Да что?! — Каору надеялся, что хотя бы Дай поймёт его настроение и не станет мешать. Но Андо и не думал оставлять его в покое. Вместо этого гитарист включил заботу, опеку и… «мамочку». — Мы, реально тут все чуть не обгадились со страху. Думали, всё — пипец, приехали. Хорошо, что обошлось… — Ну, обошлось, — Каору выдавил кривую улыбку. — Чего надо от меня? — Разговор назрел. Дайске явно стремился к уединению. Вопрос — где. Лидер оглянулся по сторонам. К счастью, на них не смотрели, ибо коллеги занимались делом: Тотчи о чём-то беседовал с Шиньей, а Кё методично допекал менеджера. Иноуэ-сан, видимо, не уставал терпеть бесконечные нападки певца… — В гримке сейчас свободно. Идём! — сказал Ниикура. Андо, молча, поспешил следом. Как и предполагал гитарист, в помещении оказалось ни души. — Итак… — Каору закрыл дверь и повернулся к Дайске, сложив на груди руки. — Итак, что ты сделал с Кё? — Я? Лангетку на носу у меня видишь? Его работа. Так что вопрос построен неверно. — Мне жаль твой нос, — посочувствовал Андо и добавил внезапно: — Ниимура извинился перед Шиньей. — Извинился… — равнодушно повторил лидер, внимательно изучая пакетик с орешками на столе. — Бывает. — И заплатил за новые леггинсы… — Чего? А сюда какого хрена он лезет? —  Выслушивая новости о переменах в поведении солиста, Каору ощущал себя неуютно, будто пока он отсутствовал, случился некий политический переворот. — Да нет, просто Кё попытался загладить свой косяк. И всё бы хорошо, если б в конце он не добавил слово «подавись», адресованное сам знаешь кому. — А Хара что? Взбесился, конечно? — Не угадал. Сказал «спасибо» и забрал колготки. Каору облегчённо выдохнул. — Погоди, ещё не всё, — продолжал Дай. — Нет уж, хватит с меня информации! — Скажи, как ты это провернул? — Да ни при чём я, — Каору схватил со стола пакетик с орешками, но вскрыл его так неудачно, что всё содержимое просыпалось на пол. — Чёрт! В итоге, Дай протянул ему сигарету. — Только не говори, что ты нарочно довёл себя до срыва, чтобы вынудить Кё пойти на мировую. Потому что, если это действительно так, то ты страшный человек, Каору Ниикура!  — Он тебе что-то об этом сказал, да? — затягиваясь дымом, спросил лидер. — Иначе бы ты не докапывался. — Ничего такого. Совета спрашивал… Каору покачал головой, поправляя лохматую шевелюру: — У него подвижная психика, Дай. Сейчас он всех любит, а через пять минут убить готов. Не обольщайся. Кё — это Кё. — Но подвижки же есть? — Они и раньше были… Скептический тон Ниикуры заставлял Андо нервничать. — Что за упаднический настрой? Не узнаю тебя. Лидер невесело рассмеялся: — Ладно, расскажу. Сдохнуть у него в номере мне очень не хотелось. Тоору так же не обрадовала подобная перспектива, и он кое в чём признался… — голос лидера казался бодрым, но Дай видел, что Каору накручивает себя. Показной оптимизм лишь подчёркивал факт апатии. — В общем, будем верить в лучшее, но останемся реалистами. У гитариста дрожали руки, и причиной этому было не похмелье. Нервы, разумеется. Бледный, задёрганный Ниикура держался, пытаясь сохранить реноме. — Что он тебе сказал, Као? На мгновение гитарист задумался, стоит ли об этом говорить, но раз уж тема зашла… — Нёс что-то про чувство вины, — отвернувшись, ответил гитарист. — Лучше бы он снова ударил меня! Всё это... — Но ты ни в чём не виноват! Вы оба не виноваты в том, что случилось. — Это как посмотреть. — Признание певца здорово выбило лидера из равновесия, а сочувствие Андо смущало: Ниикура как-то уже отвык от дружеского участия. — Ну, если мы закончили, то я, пожалуй, вернусь… дел там куча… — хмыкнул он в кулак. — «Буду перекладывать примочки и орать на стафф»… — Ты это… не переживай. И… ну, не думай, что ты один… в общем… я рядом, — пытался ободрить его Дай. — Все мы. «Зачем, вообще, он это сказал?» — Ниикура терпеть не мог, когда его жалели, и особенно сейчас. Разве Каору беспомощный инвалид или ребёнок, потерявший маму? — Ох, пожалуйста, блять! Я не девочка, чтоб искать утешения на чужом плече! — холодно произнёс он. — Не нужно… — Сам себе-то не ври! — Прозвучал ироничный ответ. В помещение зашёл Тошия, а за ним тенью нарисовался драммер. Неизвестно, услышали ли они весь разговор или его часть, но последнюю реплику уловили точно. — Иди сюда, железный дровосек, — сказал Хара мрачно. — Я требую обнимашек! Неумолимость тона лидеру не понравилась сразу, но прежде чем сообразить что к чему, Каору оказался погружённым в дружеские объятия. Бескомпромиссные и лишающие возможности сопротивляться; объятия, напоминающие тиски. Ощущения из прошлого вдруг навалились, ностальгически тревожа память. — Твою мать, Хара, пусти! Раздавишь! — Не ссы, выживешь! — Басист немного поубавил хватку. — Моё плечо к твоим услугам. Не выпендривайся.  — Железный дровосек, бля! — С улыбкой коня, Дайске обрушился со своими сантиментами с другой стороны. Лидер возмущённо шипел, пытаясь освободиться. Здоровые оба, сильные, и не вырваться… — Даже не думай, Шинья! Но Терачи уже подлетел механической бабочкой, возложив крылья-палочки на плечи гитаристов. — Заткнись, идиот, — проскрипел он, — это карма. Терпи и радуйся единению. Всё-таки мы одна группа! Может быть, от этих слов или по причине нервной неустойчивости у лидера что-то жалостно защемило в груди, а в глазах невыносимо защипало. — Группа мудаков… — Каору перестал сопротивляться, и, смахивая скупую слезу, припал к широкой груди Хары. А ведь когда-то у них считалось в порядке вещей потрепать по плечу, произносить слова поддержки… Тошия как-то сказал, что когда долго играешь в группе, отношения начинают напоминать семейные. Так и есть. Просто период отчуждения у них растянулся на целые годы… Но сейчас на душе у Каору становилось спокойно, он обнимал согруппников в ответ, уже не задумываясь, надолго ли в их шаткий мир заглянула идиллия. Так или иначе, он уважал и любил каждого из них. Неплохой стимул для того, чтобы двигаться дальше, не так ли? — Раз уж вы здесь… Послезавтра Нагойя, так что… полагаю, будут гости. Дай? За «VIРами» к Иноуэ-сану, если надо. О перемещениях ставьте в известность. И без мордобития, пожалуйста, блять. The Gazette всё-таки. Не опозорьтесь. Всё! На этом нежности закончились. *** Сверкнув глянцевым боком, к воротам медленно подъехал автомобиль представительского класса. Открылось окно, и рука водителя протянула охране необходимый документ. Взглянув наверх, мужчина в форменной фуражке нажал на кнопку, и массивные двери с тихим шорохом разъехались в стороны, впуская внутрь машину. Каю сейчас очень хотелось срастись с оконной рамой, стать прозрачным, стеклянным, неодушевлённым и ничего этого не видеть. После того, как Руки застукал его с Рейтой, певец выстроил новую стену неприязни по отношению к басисту, совершенно невыносимую для последнего. Всего за какие-то несколько дней напряжение между ними подскочило до критической отметки, заставляя Укэ разрываться между чувствами и долгом. «Ох, будет срач» — с тоской подумал Ютака. И с появлением авто его нехорошие предчувствия лишь усилились. Но запретить Руки ехать Кай не мог. И рассказать об этом Сузуки тоже. Их ожидал чёрный Mercedes-Maybach с тонированными стёклами и водителем-невидимкой. Аой разве что не затанцевал на радостях, за что получил пинок от Матсумото. Кто бы сомневался, что Дайске Андо не расщедрится на понты ради Широямы. А Рейта даже присвистнул, глядя в окно: — Твою мать, Широ! Да он реально от тебя без ума. — Я промолчу, — сказал Аой, скромно потупив глазки. — Потому что кое-кто завидует и злится, — добавил он громко, отпихивая от себя средний палец с тяжёлым перстнем, который Руки назойливо совал ему под нос. — Кто? — не понял Рейта. — Не будем показывать пальцем, — ритмист поймал Таканори за локоть, чтобы тот не вырывался. — Ну что, Ру, ты готов? Нас ждут великие дела! Таканори, молча, кивнул. Он взглянул на ссутуленную спину Кая, представляя себе выражение его лица, морщинки вокруг поджатых губ и нахмуренные брови. Но как бы сильно Укэ сейчас не злился, драммер вряд ли пойдёт на открытый конфликт. И это хорошо, поскольку Руки, в этом отношении, за себя поручиться не мог. Хара не звал Матсумото к себе. Напрямую не звал. Фраза «Увидимся в Нагойе» имела свои «но» и давала уйму вариантов для того, чтобы трактовать их в сторону негатива. Простое «приезжай» решило бы многое, но Тошия предпочёл говорить «если». «Если хочешь». Да, на сцене, и в работе с коллегами Руки командовал и распоряжался. Творчество сделало его отличным бизнесменом и несомненным лидером. Но, не для отношений с Харой. Здесь всё переворачивалось с ног на голову. Матсумото хотел ориентиров и указаний, но вместо этого получил свободу действий. Хара вынуждал его принимать решения самостоятельно. И певец терялся в раздумьях, пытаясь разобраться с той частью себя, которая отвечала за чувства и давала сбои. Запутавшись в том, что можно, а чего нельзя, Руки искал смысл и хоть какую-то конкретику, которой, увы, в упор не видел. Тотчи ни к чему его не принуждал, их отношения не имели обязательств… «Если хочешь». Матсумото уже мозг сломал, гадая «любит, не любит». Хара ведь ни разу не позвонил сам, вся инициатива исходила от Руки, заставляя последнего сомневаться ещё больше. Разглядывая себя в зеркало, он сходил с ума. На что здесь вообще можно польститься? Лицо, переходящее в толстую шею, некрасивые уши, кривые ноги. А эта мерзкая родинка под левым глазом! Никто и не догадывался, насколько давил на певца этот комплекс. Хотя, умелый макияж делал из него принца… «Любовь» и «беспокойство» для Матсумото обрели одно и то же значение, словно являлись синонимами. Вероятность различных «а вдруг» уверенности ему не добавляла. Руки боялся, что пока он тут мается в одиночестве, Хара уже увлёкся кем-то другим. С его-то фактурой только щёлкни пальцами — набегут все кому не лень! Красивые. Молодые. От одной только мысли Матсумото становилось не по себе. Но… Покажите тех, кто не хочет быть любимым и не жаждет хотя бы раз услышать три банально заезженных слова! Таканори не был исключением. Как и все влюблённые он хотел убедиться, что его чувства взаимны. И если Хара всё ещё желает обязательств — он их получит. Может быть. «Если хочешь». «Да, хочу, чёрт подери! Я ХОЧУ!» — …Увидимся в Нагойе, — сухо попрощался драммер, наконец, оторвавшись от окна. Весь его вид говорил, что он категорически не согласен, но обстоятельства вынуждают уступить. — Пожалуйста, отзвонись, как приедете. Таканори. — Ты тоже уезжаешь? — Естественно, Акира не знал, поскольку ему ничего не рассказали. Но Руки воспринял вопрос по-своему. В штыки. — Тебя не касается, — с раздражением ответил он. — В смысле, не касается? Ты сваливаешь куда-то в середине тура, а я уже и спросить не могу? Лицо Матсумото покрылось пятнами. — Можешь, — язвительно выплюнул певец, — но я не стану отчитываться. «Началось!» — пронеслось в голове у Ютаки. Хоть лидер и настраивался не вмешиваться, но выполнить это не смог. — Спокойнее нельзя?! Матсумото в бешенстве повернулся к другу: — Так сам и отвечай ему! Или подставляться не хочешь? — Девочки, не ссорьтесь, — насторожился Широяма. — Така, он просто спросил. — Ты ведёшь себя как скотина! — процедил Ютака сквозь зубы. Его взгляд призывал певца к благоразумию, но Руки было уже не остановить. — Серьёзно?! А ты думал, я буду паинькой? Лучше не нарывайся, Кай! — Какого хрена происходит? — Акира начал заводиться. Не отрывая взгляда от Таканори, он пытался понять причину столь неожиданной ярости согруппника. — Да что опять не так?! Но Руки не собирался ничего объяснять, он видел перед собой лишь ненавистное препятствие, которое подрывало его планы. Преграду, которую во что бы то ни стало необходимо устранить.  — Уйди с дороги! — Да ты не в себе… — Ютака был готов защищать Сузуки, используя все ресурсы. — Така, остынь!  — Не смей мне указывать! — Матсумото рванул вперёд, отпихивая Кая. Схватив басиста за грудки, он тряхнул его так, будто собирался уничтожить. — Если ты когда-нибудь ещё встанешь у меня на пути, клянусь жизнью — я убью тебя! — орал он. — Ублюдок! Ненавижу! Ты понял?! Можно притворяться, создавая ауру благополучия, но правда всегда проявляется внезапно. Аой переглянулся с Урухой: Руки сорвался. Осознание проблемы давалось нелегко. Они уже сталкивались с подобной реакцией, когда Рей впервые отправил певца на больничную койку, но это было давно… значит, всё-таки случилось что-то ещё? Басист не сопротивлялся. Он бы позволил Руки сейчас сделать с собой всё что угодно: избить, придушить, покалечить. Смирившись с обстоятельствами, Сузуки понимал, что последствия того, что он совершил, оказались намного серьёзнее, чем можно было предположить. И дело здесь далеко не в прощении… и даже не в налаживании личной жизни… Проблема лежала намного глубже. И решить её возможно лишь одним способом — исключив раздражающий фактор. — Чёрт! Да что с тобой?! — Широ держал Матсумото за плечи, пытаясь оттащить. Сзади подлетел Уруха, хватая вокалиста поперёк туловища. — Уймись, Ру, хватит! — Я понял, — произнёс Акира упавшим голосом. — Отпусти, пожалуйста… Я… уйду. С трудом разжимая пальцы, Матсумото сделал шаг назад. Резко дёрнул плечом, стряхивая с себя чужие руки. — Всё! Закончили. Ютака не находил, что предпринять, и с горечью осознавал, что тут уже ничем не поможешь. И глядя на полное безысходной решимости лицо Сузуки, он по-настоящему испугался. — Нет, нет, нет, нет, нет… — бормотал он. — Акира, нет. Только не это… Не обращая внимания ни на кого из присутствующих, Рейта молча, вышел в коридор. Кай бросился следом. — ...Он ведь меня уже не примет, да? И никогда не простит, что бы я ни сделал. Этот вопрос, полный безнадёжности, разрывал Ютаке сердце. Что он мог ответить? Чем помочь? Попросить: «Не уходи», и в глазах увидеть тоскливую тишину? Кай молчал. *** Первые минуты поездки казались адом. Таканори ёрзал на сидении, обкусывая заусенцы, а Широяма непрерывно курил и пялился в окно. Наконец, не выдержав, Аой треснул певца по руке. — Мама не учила, что грызть ногти — признак дурного тона? Тебе сколько лет, мальчик? — Заткнись, — вяло среагировал Матсумото. — Заметь, что я снова ни о чём не спрашиваю. — Спрашиваешь… — А ты так жаждешь отвечать, что молчишь слишком громко. Широ потянулся, затем повернулся к окну, вновь собираясь закурить. — Перестань, мы задохнёмся! И не смотри так, будто я должен тебя развлекать. — Вообще-то, было бы неплохо. Матсумото перестал грызть ногти, злобно уставившись на гитариста. Он испытывал необходимость выговориться, но начать первым не мог. Но Широяма, к счастью, терпением не отличался: — Душа моя, давай по порядку, а то ведь, боюсь, лопнешь! — В свойственной себе манере Аой иронизировал, но Таке было не до шуток. — У меня реально крыша едет, — трагическим тоном сообщил Руки. — Мне просто нужно... поговорить! — Валяй. Нам ехать долго. — Хара не спит со мной! — вырвалось самое сокровенное. — И близко не подпускает, и уйти не даёт, — Матсумото снова назойливо потянул пальцы ко рту, но Аой, схватил его за руку. — Перестань, — шепнул он.  — Ни к кому такого не… ни о чём думать не могу. Когда вижу его, кажется, сдохну, если не… ну… Я слишком откровенен, да? Чёрт! Руки умел смотреть так выразительно, что Аоя пробирало до костей. Просто магия какая-то! Гитарист пытался классифицировать свои чувства, но безуспешно, ведь они не соответствовали ни одному из его оценочных критериев. Матсумото вызывал у Юу желание защищать и совершить ради него невозможное. И почему-то отдавать Таку Тошии ему совершенно не хотелось, хотя Юу всегда желал для друга самого лучшего. Вот, что это, а? Смешная ревность — не дружеская... Аой невольно отвёл взгляд, будто Матсумото мог узнать его мысли. — Ты не сказал пока ничего такого, что могло бы меня шокировать. Почему не спит? — Не знаю, что и думать, — Руки невесело усмехнулся, глядя на понимающую улыбку Юу. — Может... из-за Акиры? — осторожно предположил Широяма. Руки тут же напрягся, бросив на друга подозрительный взгляд. — Тебе Кай рассказал? — Так все, значит, в курсе, а я лох, да? — преувеличенно шутливым тоном начал Юу. — Знает только Ютака. А Сузуки своё уже получил. — Что получил?! — зашипел Аой, начиная злиться. — Могу я хотя бы узнать, что он сделал? — Заманил в бар, подсыпал мне что-то в алкоголь, а потом… изнасиловал. — Я так и знал, блять! — орал гитарист. — Вот, нахера ты с ним пошёл! Я же предупреждал… Я его прибью! — Ты можешь просто выслушать, а беситься уже потом?! Внутри Широямы всё бурлило праведным гневом, но он коротко кивнул, стиснув зубы, и заставил себя замолчать. Руки говорил долго, стараясь не углубляться в детали. Иногда замолкал, подыскивая нужные слова, рассказывал как есть — без прикрас: и про свои отношения с Акирой, и про Кая, и, разумеется, про договор с Тошией. Широяма искренне сочувствовал Укэ, ведь сложнее всего пришлось именно ему: нянчиться с Руки ещё то занятие; а ведь постоянно рядом Рейта… Как воспрепятствовать конфликтам двух, ставших ему родными, людей? Таканори не всегда мог справиться с собой, и, понятно отчего… А Рейта мыслил и действовал настолько прямолинейно, что найти компромисс казалось просто абсурдным. Не жизнь, а трагический балаган! Да и сам Аой, зациклившись на своих проблемах, вдруг оказался слишком далеко от происходящего. А мог бы, наверное, помочь. Но, как сказал Дайске: «А что бы ты сделал?» Широ был импульсивен, и, скорей всего, сгоряча тоже натворил бы дел. — Вроде бы прошло время, но всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Рейта сделал... и если бы Хара ему не врезал тогда... Выворачивает прям, понимаешь? А память Широямы услужливо вернула его к Накаяме Кэтсу. Схожие ситуации, но мотивы разные. Аой себя так и не простил. И Акира, возможно, тоже не сможет. — ... Хара удивил, — произнёс гитарист, вырываясь из пелены не самых приятных воспоминаний. — Я бы не вернулся. И не смирился бы. А у него получилось. — Тошия никогда не говорит об этом. Раньше я считал, что это из-за договора, но сейчас ни хрена не понимаю. Руки нервно рассмеялся, и речь его стала циничной до неприличия… Поездка в Осаку, встреча на студии, и последующая игра в «нормальных». Предложение возобновить договор, и бесконечные комплексы, связанные с собственной неуверенностью. И самое «весёлое» — жизнь по телефону, в которой переплетались цепляющая недосказанность, неудовлетворённое либидо, и невозможность послать. Любовь. Широ не удивлялся, понимая, что это всего лишь попытка скрыть ранимую суть за жёсткостью слов. Отчасти, он ведь наблюдал последние события. — Если бы Хара хотел секс-марионетку, он бы её из тебя уже сделал. Ему нужно другое, — задумчиво выдал Аой. — Он точно злится, потому что задеты его чувства. И судя по тому, что я услышал — накосячил ты... В общем, Така, давай, стек в зубы, и ползи отменять договор. Я бы так и сделал. — Не стеби. Ты бы никогда так не поступил! — Ну, да. Я не настолько отчаянный. Но ему бы доверился, — неожиданно для себя признался гитарист, и чтобы скрыть конфуз, быстро добавил: — У тебя, кстати, стек-то есть, или в магазин придётся ехать? — Аой, ты дебил! — Я твой друг, дорогуша. ***