Out of you

Говорят, что личная жизнь известных людей находится под формальным запретом. Пункты о неразглашении в контракте, перспективы занудных разбирательств в случае, если, не дай бог, о твоём романе узнает общественность. Любой неверный шаг мог стоить карьеры. Постоянно находясь под прессингом общественных норм, вполне реально спутать простую осторожность с чем-то ещё. С паранойей, например. А иногда становится плевать на осторожность: вот человек, а вот он — ты.  — И всё же… — Тёмный взгляд устремляется в напряжённую спину. — Почему ты не подошёл? Таканори остановился. Повернулся, глядя на Хару, и снова скрестил руки на груди. — Я в тебе не уверен, — просто ответил он. А вот это уже был почерк влияния Кё. Ниимура так ловко промыл Таке мозги, что, как ни странно, правота его слов не оставляла сомнений. Со стороны Тошимаса выглядел беспринципным ублюдком. Отлично! Да, он переспал и с вокалистом своей группы. Сто лет назад и чисто из интереса. В то время Хара не задумывался, что иногда случайный для одного партнёра секс гарантирует другому разбитое сердце. Особенно в молодости, когда ранимая душа ещё не обросла панцирем цинизма. Ведь что есть у человека в двадцать с чем-то лет? Буйство гормонов и относительная пустота в голове. Дела давно минувших дней, но Кё полез с этим к Руки… — Оу! — Тотчи нашёл в кармане какие-то ключи с гремучим брелоком и, пока говорил, перебирал их. — Ты сам ограничил мои действия, и я с этим согласился. Теперь вдруг стало важно, чтобы я ещё и сидел один в уголочке. Так не бывает! — А я не готов к публичной демонстрации того, что чувствую… — с раздражением произнёс Матсумото. — Ты, кстати, тоже этого не делаешь. Вытравленные краской светлые волосы сделали лицо Руки совсем бесцветным. Имидж, видимо, потребовал снова стать блондином. Но Хара заметил, что из кармана толстовки певца торчит кусок чёрного трикотажа. Шапка. Матсумото не любил выделяться в толпе. Но даже цвет волос и отсутствие мейка не могли скрыть выразительности его глаз, которые манили и притягивали Тошию. Бывает, вот, смотришь на человека и видишь его «дно». А Хара наблюдал пронзительную глубину, искушающую «занырнуть» поглубже. Понимая, что логического объяснения этому нет, Тотчи тонул в чужом взгляде. Он — взрослый мужик, который много всего видел и испытал, но чтобы вот так, по кому-нибудь столь сильно накрыло… Бывало, конечно, и такое, но всё же... Матсумото замялся под пристальным взглядом, начиная оглядываться по сторонам. С этим цветом волос и на чужой территории Руки чувствовал себя, будто был раздетым. — Она в кармане, Така, — сказал басист. — Что в кармане? — По лицу музыканта пробежала тень удивления. Вместо ответа Хара протянул руку: — Шапка. — А… то есть я настолько жутко выгляжу, что необходимо скры… — Всё не так! — Прозвучало как «Пошёл к чёрту». — У меня слов нет!  — Слушай, ты вообще можешь быть со мной, не выясняя отношений? Вот так вот, да? Простая фраза обезоруживает напрочь. Даже не фраза, а то, как она была сказана. И Таканори вдруг становится плевать на собственную гордость и принятое минуту назад решение. И мрачное лицо басиста уже не вызывает желания двинуть по нему, а наоборот, — поднимает из глубин души что-то горячее и больное, что заставляет Руки забыть о себе. Почему стоит Тошии хотя бы посмотреть на него по-особенному, как внутри певца рушится мир? — Не знаю! Я даже не знаю, как ты ко мне относишься, — неожиданно признаётся он. Хара уже слышал эти слова. От других. И не придавал им значения, ибо когда ты ничего не чувствуешь к человеку, то и оттолкнуть его намного проще. Тошии казалось, что Руки знает о его чувствах — Таканори не слепой, в конце концов; может ведь расшифровывать взгляды, жесты, интонации, оценивать поступки… Да всё, чёрт подери! Как телепат — должен читать мысли. Серьёзно? Басист поражался сам себе. О чём это он вообще?.. — Ты… набиваешь себе цену, Руки-кун? — Хара уставился в лицо любовника, пытаясь найти ответ в сведённых на переносице бровях, будто угол их наклона мог подтвердить или опровергнуть его заявление. Но вместо этого Тотчи заметил расфокусированный взгляд, и начавшийся тик в уголке чужого рта. — Какого хера ты сейчас сказал?! Взгляд, полный разочарования, ранил сильнее, чем любые слова. Что бы Матсумото там ни «сморозил» сгоряча, срывать на нём своё «не комильфо» было по-детски глупо, и Хара сожалел о том, что сказал. Ведь это Руки… Така… Его упрямая Гаечка. — Прости… — Нет. Ты заявил, что я набиваю себе цену. Ну, и насколько я тяну? — возмущался певец. Он не понимал, для чего Хара так говорит. И почему даже когда тот просит прощения, это звучит унизительно? — Ты так меня оцениваешь, да? Как шлюху?! — Я этого не говорил. — Но дал понять… Мнительность Таканори выводила Тотчи из себя: — Твою мать! Тебе так необходимо знать, что ты особенный? Матсумото развёл руками: Хара что, издевается или прикидывается тупым? — Да, чёрт! Иначе, зачем я здесь? Басист выдохнул, считая про себя до десяти. Мысленно он перебирал варианты, как бы сейчас аккуратно урезонить Руки без потерь. Хотел как лучше, но выходило дерьмово. — Окей. Ты особенный. Что ещё тебя бесит? — Твоё прошлое, оказывается, совсем не прошлое! Для того же Кё оно всё ещё актуально. А я не желаю, чтобы ко мне лезли все те, кого ты когда-то отымел и бросил! Если моё мнение хоть немного важно, говори со мной. — А мы сейчас что делаем? — Блять! Это не ответ! — Да какого ответа ты ждёшь? — Глядя на певца, Тотчи шагнул вперёд, и его движение сработало зеркально, вынуждая Руки сделать то же самое. Они смотрели друг другу в глаза и находили там лишь своё отражение. «Неужели ты ничего не видишь, Гаечка?» «Чего ты от меня хочешь, сукин сын?! Я и так перед тобой уже наизнанку вывернулся!» Ощущая внутренние терзания басиста, Руки лишь пожал плечами, ибо не понимал их причину. А чувства Тошимасы перетекали в стадию клинической безнадёжности. Схватив певца за толстовку, он резко притянул его к себе. Но вопрос обиды назойливо сверлил самолюбие и портил Таканори всю картину воссоединения. Хотя, можно ведь закрыть на это глаза, раз уж настолько тянет к человеку… Матсумото смотрел на Хару и понимал, что ни поведение, ни сексуальные связи не делают того менее желанным. Скорее, наоборот. И Руки не собирался сопротивляться ни похоти, ни чувствам — в жизни не так уж много радостей. Певец осторожно коснулся лица любовника, вытирая с губ следы крови. Он облизнул пальцы, и, ощущая во рту медный привкус, улыбнулся. Жажда близости будоражила чувственность. Необходимость прикасаться, ощущать, осязать, вырывалась на первый план. А Тошия будто впал в ступор. Ему казалось, что чёртовы эмоции убивают его. — Руки… — выдохнул он шёпотом. — Ты первый начал, — Матсумото обхватил любовника за бёдра, прижимаясь теснее. Знакомые, томительные ощущения. Едва коснувшись промежности, рука певца замерла, жёстко перехваченная ладонью Хары. — Либо ты позволишь прикасаться к себе, либо иди на… Договорить Така не успел. С ухмылкой хищника, Хара оттеснил любовника к стене, полностью лишая инициативы. Возвращая себе лидирующие позиции, он не спрашивал — действовал, используя беспроигрышный вариант прямого контакта. И тело Матсумото было таким чувствительным, что это причиняло Тотчи душевную боль. Пальцы заскользили по коже, царапая поясницу, затем настойчиво протиснулись под джинсы. Физиология работала безотказно, наливая возбуждением член. Принимая жёсткую ласку, Матсумото застонал. Ощущение разрывающего кайфа стирало очертания реальности. Пусть так, но Хара снова прикасался к нему. – …Уходим отсюда. — Тотчи всегда чётко контролировал ситуацию. К счастью для обоих, из-за погоды никто из посетителей бара на улицу не рвался, а редкие прохожие торопились, прячась под зонтами, и не глядели по сторонам. — Куда, к вам в автобус? — Таканори пытался выровнять судорожное дыхание. Бешеный ритм чужого сердца и дикая жажда близости никак не отпускали певца. Но разве секс что-нибудь изменит между ними? Задетое эго вновь болезненно шевельнулось внутри. Мгновение раздумья отрезвило, разрушая надуманные иллюзии. — А согруппников твоих попросим подвинуться? — певец криво улыбнулся, ловя ртом воздух. — Вряд ли ты к этому готов, язвительный мой. Соседство моих коллег — удовольствие сомнительное, — парировал басист. — Менеджмент расщедрился на гостиницу. Останься со мной. — Постой! — Сомнения побеждали желание. — Ну, что? С тихим звуком ударилась о землю случайно оторванная пуговица. Хара присел и поднял её, вручая владельцу. Это неоднозначное положение сыграло с певцом злую шутку, провоцируя сделать то, чего раньше он себе не позволял. Руки никогда не стремился доминировать, ему нравилось быть снизу и роли своей он никогда не оспаривал. Но желание ткнуть сейчас Тотчи лицом себе между ног было таким сильным, что Руки, не в силах справиться с этим, вцепился в затылок басиста. — Вот как… — Тошия потакать Матсумото не собирался. — Я… мужчина, Хара. — Я знаю, — глядя снизу вверх, тихо произнёс басист. Он перехватил чужую руку, и коснувшись губами запястья любовника, поднялся на ноги. — Отмени пункт о невмешательстве, и я это сделаю! Стоило Тотчи приплести проклятый договор, как Руки пришёл в бешенство. Его разрывало между тем, чтобы отпустить ситуацию и пойти на поводу у похоти, или же упрямо продолжить считать Хару бесчувственной скотиной. Самолюбие побеждало, отвергая попытки понять чужую мотивацию. «Какого хрена Хара акцентирует внимание на этом чёртовом пункте, если у него и так есть всё, что нужно? — думал Матсумото. — Раз уж он приверженец полигамии, не проще ли оставить всё как есть?» — Зачем? Чтобы меня трахать, тебе не нужны ни обязательства, ни ответственность. — Певец шумно втянул носом воздух и, подняв голову вверх, ощутил холодные капли дождя на своём лице. Его неумолимо затаскивало в действительность, не обещавшую ничего из того, о чём Таканори мечтал. — Я тебя никогда ни к чему не принуждал, — вдруг сказал Тошия. — Секс мы сейчас не трогаем. Ты волен выбирать, все решения остаются за тобой. Я лишь соглашаюсь или же нет. Чему ты сопротивляешься? — Наверное, я… я просто не могу смириться с тем, что на моём месте может оказаться кто угодно. — Это не правда. — Секс у нас всегда охрененный, но потом… Через время возле тебя снова нарисуется кто-то из прошлого или настоящего, фиг знает. Я не хочу наблюдать за этим со стороны и не желаю видеть, как кто-то прикасается к тебе, когда как мне это не позволено. — Чего ты хочешь? «Чтобы ты трахал только меня» — Руки уставился в мокрый асфальт, со злостью пиная камень. — Уйти хочу! — сказал он вслух. …После того, как Матсумото приехал к нему в Осаку, Тошия больше ни с кем не спал. Ему и не нужно было. Но оправдываться и объяснять любовнику простые истины басисту претило. Тошимаса Хара отличался упрямством лося, который упирается рогами, запутавшись в кустах. А ещё он ни за кем в своей жизни не бегал, и как бы тяжело ни было, делать этого не собирался. Поступиться гордостью, ради того, кого любишь? Сохранить и удержать своё счастье? Нет. Гордость была важнее, а вопрос «счастья» привычно оставался открытым. — Если ты всё решил, я не стану тебя останавливать. — Хара произнёс фразу машинально. Шаблон, апробированный уже не раз; только в данном случае, с притянутой за уши уверенностью, что, возможно, так будет лучше. «Чем лучше-то? — вопрошала совесть. — И кому?» И какого хрена сейчас так больно? О да, Хара прекрасно осознавал, что если Матсумото уйдёт, то уже, возможно, не вернётся. *** Остаться под крышей было разумно. Ниикура ненавидел мокнуть под дождём. Холодной сыростью веяло даже от стен и бетонных ступеней. Лидер достал сигареты, стараясь не глядеть в ту сторону, где Хара выяснял отношения с Матсумото. Он глубоко затянулся, мельком взглянув на серый потолок, и сделал вид, что изучает кляксы воды, растекающиеся по стеклу. Не хотелось, чтобы Хара узнал, что за ним следят. А Каору именно этим сейчас и занимался. И был крайне удивлён, когда Хара пропустил удар по лицу. По правде сказать, реакции у Тотчи всегда были отменные… Уф! И ещё один удар, и хоть бы что. Значит, дело не в реакциях — здесь чувства замешаны. Каору неожиданно для себя проникся к Руки симпатией. Чудесно! Лидер усмехнулся: с ним Хара умел себя сдерживать. А темперамент у вокалиста The Gazette, как видно, не хилый! Эти двое, однозначно, стоили друг друга. Не имея возможности быть знакомым с Руки лично, лидер скрупулёзно собирал о нём информацию. Читал интервью, смотрел видео, допрашивал знакомых. А ещё были мелочи, которые Хара невольно выдавал по пьяни; недолгие, но частые его перепалки с любовником по телефону, и депрессивное молчание. И чем равнодушнее Тошимаса выглядел, тем сильнее проявлялись его внутренние противоречия. Ниикура не мог понять логики поведения согруппника, кроме одного: Тотчи Таку обожал. Ведь на кого ещё смотрят такими глазами? Прищурившись, гитарист вновь затянулся сигаретой, и, выпуская горький дым, подумал о том, что Руки, наверняка, об этом не знает. Может, имеет смысл деликатно намекнуть на это басисту? На слове «деликатно» лидер закашлялся. …Дальше началась смущающая сцена не для посторонних. Каору выругался и отвёл взгляд. Хоть бы постеснялись — ну, не одни же, чёрт подери! Убедившись, что ситуация его вмешательства не требует, Каору выкинул окурок, и вернулся в бар. Он уже не был против этого романа, но сыграть роль Купидона, ему хотелось меньше всего. *** … — Заткнись, — равнодушно заявил басист. Ухмылка Ниикуры была преисполнена такой неоднозначности, что Хара сразу всё понял. — Обойдёмся без комментариев. Лидер окинул его цепким взглядом — всё шло как обычно, но холодная отрешённость во взгляде Тошии говорила о том, что тот подавлен. А ещё Хара вернулся один — без Руки. — А где… — Не твоё дело, — басист скривил рот в подобие улыбки. — Угу, ясно, — Ниикура задумчиво почесал щетину на подбородке. — Дурак ты, Хара. Взаимные чувства — такая редкость… — Мне бежать за ними сейчас или попозже? — съязвил Тошия, но Ниикура быстро осадил согруппника: — Если душевное состояние сказывается на качестве игры, это уже и моё дело. А оно сказывается, Тошия. И обнимашки тут не помогут, ибо делать это должен не я. Мысль мою улавливаешь? — Улавливаю. И пьяным ты мне нравился больше. — Басист отвернулся, нахмурившись. За окном колыхались ветки, размазывая по стеклу следы мокрой осени. Погода почти рыдала, резонируя со звуком далёкой сигналки чьего-то авто. Почему невозможно убежать от самого себя? — Где Кё? — Тоору не трогай. Ты сам виноват… — Можно я спать пойду, мама? — огрызнулся Тотчи. — Принесёшь молока с печеньем? — Пиздюлей тебе принесу! Сынок. *** Тур подходил к концу, и приближающаяся дата последнего лайва превращала Кая в издёрганного неврастеника. Он смотрел на Рейту, и сердце его обливалось кровью. В группе почти перестали разговаривать друг с другом. Аой всё время находился рядом с Руки, и они что-то тихо обсуждали. Сузуки держался на расстоянии, стараясь не напрягать вокалиста. Глядя на это всё, Уруха недоумевал, но вопрос о том, что же всё-таки происходит, нарочито игнорировал. — Предлагаю поменять немного вот здесь! — Лид-гитарист внезапно решил расширить свою партию. Инициатива была встречена без энтузиазма. Недолго думая, Уруха подкрепил своё заявление наглядным примером. — Лирическое отступление и… — он отсчитал количество тактов, — дополнительный квадрат, короче. Ну? Ютака, сделаешь перебивку? Снова молчание. — Ладно, главное, на лайве не облажаться. Ритм-секция, я вас предупредил. — Чё? — Давайте без «давайте»! — Кай, наконец, оторвал усталый взгляд от барабанов. — Оставим, как было, Уруха. Я тебя услышал. — А мне нравится, — подхватил идею гитариста Матсумото. — Это сделает композицию интереснее. Ютака, может… — Да пошли вы все! Акира как-то слишком стремительно поднялся, и не говоря ни слова, вышел за дверь. Аой ухмыльнулся, многозначительно вскидывая бровь. — И что дальше, Кай? Укэ в ярости отшвырнул палочки. Вскочив из-за установки, он направился к вокалисту и, хватая того за грудки, заставил сесть на стул. — Слушай сюда! Я понимаю, тебе на это плевать, но после тура Акира уходит из группы и это не блеф. Дирекция в курсе и дала ему время всё обдумать. Сузуки — важная часть Газэ, и ты обязан остановить его. Ведь он… ты единственный, кого он послушает. — Я так не думаю, — ответил Руки, глядя драммеру прямо в глаза. — Господи, да что вообще у нас происходит? — озвучил вопрос лид-гитарист. — Мне он ничего не говорил! — А может, тебе стоило самому у него спросить, а, друг детства? — Взглянув исподлобья на Уруху, Широяма отставил гитару в сторону. — Все совершают ошибки, Така. И если ты ничего не сделаешь, — говорил Укэ срывающимся голосом, — если дашь ему уйти, я… я никогда тебе этого не прощу! — Кай резко отвернулся, оставив Руки в покое, и вернулся за барабаны. — Уруха, пожалуйста, найди Рейту, — сказал он более спокойно. — Попробуем сыграть твой кусок. *** …Время шло своим чередом, и Бог решил Хару наказать за грехи. У басиста снова «замкнуло» запястье. Тотчи мог бороться с дурным настроением и апатией, но боль мешала ему сосредоточиться. Надавливая на нужные точки, массажист рассматривал ладонь Хары, время от времени сурово заглядывая в его полные безразличия глаза. И чтобы басист особо не расслаблялся, за кулисами к Тошии приставили невзрачную даму со специальной грелкой, чтобы держать в тонусе не только драгоценную руку, но и самого музыканта. Как только руке полегчало, Тошия, непонятно как и где, подхватил простуду. Сопли ручьём, приступы кашля, одним словом, — вирус. Как все представители мужского пола, басист переносил заразу тяжело. Ему казалось, что если кашель не разорвёт его лёгкие, то «тридцать семь и семь» на термометре точно прикончат его тело в ближайшее время. А ещё он не мог спать, потому что боялся во сне задохнуться. Капельница и лекарства вершили своё дело медленно, и, подтянув колени к подбородку, Хара малодушно грешил мыслями о смерти. О Руки он не думал, вернее, старался этого не делать, но мозг всё равно подкидывал варианты, заставляя басиста совсем пасть духом. Депрессия давила ментально, а от таблеток мутило. На какое-то время ему удалось забыться тревожным сном, но вдруг по глазам резануло светом, и Тошия проснулся. В салоне царила абсолютная тишина, автобус стоял на заправке. Несмотря на спутанность сознания, звук «пшика» дезинфекционного спрея Хара узнал сразу. Кто-то отодвинул занавеску на полке и начал опрыскивать его настолько тщательно, что Хара просто не мог не догадаться, кто это был. Дезинфекции подверглось не только место, на котором басист лежал, но так же и все предметы в салоне. От резкого специфического запаха, Хару вновь скрутил кашель. — Убить меня хочешь? — О, так ты ещё не умер? — в своей манере среагировал Кё. — Я уж подумал, что всё — в автобусе едет зомби. Плохо, Хара. Зрителю плевать на твоё самочувствие и настроение. Они платят деньги не за это. Полутруп на сцене — зрелище жалкое! Хара трагически шмыгнул носом. — Без тебя знаю. — Тогда взбодрись, либо сдохни. …Ситуация получилась как с прокажённым: вся группа нацепила маски и потребляла противовирусные таблетки, стараясь не контактировать с больным. Кё вообще отсадили к водителю. О его здоровье пеклись больше всех. И на удивление, певец терпеливо сносил все лишения, вот, уже почти сутки и двенадцать часов.  — Где все? — Размяться вышли. — А ты чего здесь? — Вершу грязные делишки, — признался он. — Перезалил вот, порево в приставку Дая… — Кё был уверен, что Хара его не сдаст. — Он разозлится, — сказал Тошия в стену. — Зато будет весело, — ответил вокалист. — Тебе надо пить больше жидкости. Врач сказал. — И добавил: — А я чай принёс. Тошия повернулся, и с трудом сел, облокотившись на подушку. Поднял тяжёлый взгляд на Кё, и тот вдруг действительно протянул ему стакан. — Врач или Каору? — Рекомендация доктора, инициатива моя. И я не пытаюсь тебя отравить! Пей! Разбираться с вокалистом у Тошии не было сил, но Кё просто так ни за что бы не пришёл. Значит, есть что сказать? От слабости у Тотчи дрожали руки. Тоору взял его ладонь, поддерживая стакан, чтобы ничего не пролилось. — Тебе что-то нужно…  — Насколько всё плохо? Я ведь тебя не послушался. С птичкой твоей. — Ты как собака шкодливая, Тоору… Хоть тычь носом, хоть бей — всё без толку. Что ты ему наговорил? — Правду, — выдал певец: — Ты депрессивный задрот, Хара. Это я и сказал. Ну, и что ты — хуедум. Надеялся, что твой Руки и так это знает. Но он, видимо, идеалист, — вздохнул Кё. — Пей, я подержу… ну, давай ещё глоточек. За Каору. Но, как это было ни странно, Хара даже не злился. Сил уже не было. — Ну, у тебя получилось убедить его в этом, — Тошия вернул стакан, в изнеможении снова отворачиваясь к стене. — Можно мне теперь побыть одному? — Если тебя утешит, то он язва ещё та. — Зачем, Кё? Ты мне так мстишь, да?! — тихо прохрипел Тошия. — Не можешь забыть? Мы все совершаем ошибки, и я небезгрешен! — Это было так давно, что я уже не помню, злюсь ли я, — ответил Кё серьёзно. — Мне просто хотелось убедиться, что ты… Короче, не месть это никакая. — Убедиться в чём? Что я тоже мучаюсь?— Хара закашлялся, хлюпая носом. — Ты всё ещё не простил! Тотчи знобило, и настолько хреново физически и морально ему не было уже давно. Отвратительно ощущать свою беспомощность, но хуже этого было свербящее чувство внезапно обострившегося одиночества. Так хочется, чтобы в моменты слабости рядом был кто-то, кто понимает… Возможно, Кё и ненавидел его, но тем не менее он здесь. Хара зажмурился, и не оборачиваясь протянул вокалисту руку. Он даже не подумал, зачем это делает, просто крепко ухватил чужие пальцы. Тоору судорожно вздохнул, решая, как поступить: отбросить от себя чёртову ладонь, или же немножечко побыть человеком… «Немножечко» неожиданно победило. — Мне пофиг, Хара, — сказал певец, сжимая руку басиста. — Реально. Уже всё. Прошло это.— Слова вылетали скороговоркой. Тошия уставился на шероховатую панель автобусной стены, и это было хорошо, потому что он не мог себя сейчас заставить заглянуть в лицо Ниимуры. У них был общий секрет: басист слишком хорошо знал, какой Кё без «маски», а певец не мог себе простить, что когда-то дал волю чувствам. — Ты ужасный дебил, Тотчи! — воскликнул Тоору, присаживаясь на краешек постели. — Обнять и плакать, — он вдруг погладил Хару по спине. — Я больше не стану тебе мешать. Будь счастлив, если сможешь. ***