Это, казалось бы, оптимистичное окончание разговора неожиданно расстроило Таканори. Хара почувствовал его напряжение, читаемое и в позе, и в том, как Матсумото опустил глаза, отводя взгляд куда-то в сторону. Певец вдруг закрылся, скрестив руки на груди и неосознанно отступил назад.
— Что-то не так? — вежливо поинтересовался брюнет.
— Да нет, нормально, — буркнул Руки и отодвинулся еще дальше. — Мне нужно идти.
— Погоди секунду, — обернувшись по сторонам, Тошимаса взял певца за плечо, вынуждая пройтись вместе с ним по коридору немного дальше.
Там, в самом его конце, непонятно зачем висело большое зеркало. Но, возможно, это имело какую-то причину, раз его там повесили. Может быть, затем, чтобы, следуя интересной теме, избегая ненужных свидетелей, под предлогом узреть свое отражение — уединиться? Наличие света в конце туннеля, то есть зеркала в коридорном тупике, странным образом обнадеживало и Руки, и басиста.
Убедившись, что их никто не слышит, Тошия снова заговорил:
— Руки-кун, ты посчитал мое поведение пренебрежительным?
Это тебя смутило?
— Мне было неловко признаваться даже себе, а озвучить… Я просто не знаю, чего ждать, ну… Забудь!
— Нет, нет! Я, так-то, тоже пока не знаю, чего ждать. Помнишь? Ты разбил мне нос, — улыбнулся Хара.
— Ты смеешься сейчас, да?
— Совсем чуть-чуть, — заметив, как возмущенно дернулся Матсумото, Тошия развернул вокалиста к зеркалу, продолжая: — Я пришёл сюда из-за тебя, — сообщил он уже вполне серьезно, — наша первая встреча не дает мне покоя.
— Так бывает?
— Бывает. Я не лгу.
Матсумото никак не мог сориентироваться, говорит ли Тошия серьезно или же продолжает насмехаться над ним.
— Посмотри в зеркало, — брюнет встал у вокалиста за спиной, — на меня. — Он придвинулся плотнее, и вокалист почувствовал на себе руки и тепло чужого тела. — Я бы не хотел, чтобы твои предположения обо мне становились ошибочными. В душе я совсем не романтик, скорее реалист, который доверяет лишь инстинктам. — Тошия говорил негромко и монотонно; если бы не взгляд, который не давал Руки расслабиться и держал в напряжении, то певец бы решил, что ему читают лекцию.
— Очень удобная позиция, — Таканори нервно затеребил ухо, — рациональная. Спасибо, что разъяснил.
— Но это не пренебрежение! — немного сильнее сжав плечо Матсумото, басист продолжал свою речь. — В том режиме, в котором мы оба существуем, нет места постоянству, и я лишь использую возможности, точно так же, как и ты. Знаешь другой способ?
— Ну, я… У меня это происходит как-то иначе…
— Стоп! Одна фраза, услышь ее. — Глядя на замершего Руки, Тошимаса понял, что объяснения не потребуются. — Я
хочу связать тебя. Понимаешь?
Его взгляд горел властью, вызывая у Таканори чувство неловкости и стыда, но это был какой-то неправильный стыд — скользкий и порочный; он заставлял Руки нервничать и одновременно возбуждал, взращивая внутри что-то чужое и низменное. Певец чувствовал, как Хара следит за ним в отражении зеркала, и хоть под его пронзительным взглядом он ощущал себя абсолютно голым и беззащитным, какая-то часть внутри него хотела, чтобы Тошия продолжал смотреть на него вот так, как сейчас: словно Така был его вещью. Какая-то незнакомая и темная часть требовала пасть на колени и умолять о сексе прямо сию минуту, и Руки презирал в себе эту слабость; но когда насмешливая улыбка чуть затронула красивые губы, а ладони брюнета вдруг крепко сжали его запястья, имитируя наручники, Таканори судорожно вздохнул — и сдался, опуская взгляд. Власть, которая еще толком не проявилась, уже вынуждала его подчиняться, подобно псу, что ожидает команды от хозяина; и вокалист с удивлением отметил, что морально готов.
— Тошия…
— Перестань смотреть в пол — мы еще не начали, — усмехнулся Хара.
Матсумото поднял глаза: все закрутилось как-то неожиданно быстро, и эта небольшая притирка заводила обоих. Басист разглядел слабые стороны своего будущего любовника — тот был мнительным, жаждал разврата, но в попытках урезонить собственную похоть смущался, краснея, как помидорка-черри. А еще Руки новичок, поэтому стоит быть аккуратным.
— Придумай стоп-слово.
— Клубника.
— Клубника? — басист удивленно усмехнулся.
— В детстве переел...
Певец же уяснил, что высокомерие и холодность вовсе не присущи Тотчи, как ему показалось вначале. Напротив, его проницательность и некая снисходительная мягкость оказались приятными и подкупали. Руки знал, что в данный момент Хара позволяет ему проявлять себя, но во время экшена вряд ли выпадет подобный шанс. Они изучали друг друга, договариваясь негласно, заранее, опираясь на собственную выдержку и опыт.
— Ты ведь в курсе, что после сессии могут остаться следы? — спросил брюнет. — Ближайшие гастроли, фотосеты, есть что-то такое, где придется раздеться?
— Ничего такого не будет. Я никогда не раздеваюсь полностью, а съемки еще не скоро.
— Никогда? Ты себе не нравишься?
— Местами, — эти вопросы смутили Матсумото, его щеки вновь стали красными. — У меня мало практики, ну, не в раздевании... э-э, ты понимаешь, о чем я... вернее, ее почти нет.
— Я понимаю.
Хара выпустил руки шатена, а тот неожиданно подался назад, будто ненароком прижимаясь к чужим бёдрам. Таканори хотелось почувствовать басиста уже сейчас. Не слишком благоприятное для этого время, да и место тоже — они оба это осознавали, но начало стало таким искушающим!
— Когда? — вопрос прозвучал одновременно. Тошимаса хмыкнул в кулак, а Таканори смущённо отвернулся.
— Сегодня? — снова совместная реплика.
Удивительное дело, но мысль о том, что обычный секс был бы не лишним, например, прямо сейчас, в качестве отправной точки, нагрянула тоже как-то спонтанно. Матсумото поймал искорку в глазах Тошии, и игра затянулась, усиливая притяжение. Ах, как же хочется! Руки облизал свои губы, которые казались ему пересохшими даже под слоем стойкой помады. Он и понятия не имел, насколько это взволновало Тошимасу.
— Оближи их снова, — басист первым нарушил правила, притягивая певца к себе.
Еще немного, и об интервью можно будет совсем забыть, воспользовавшись свободной кабинкой дабла либо пустующей гримеркой. Ясно, как дважды два, что если сейчас Матсумото себя отпустит, то завалит презентацию. Тогда он не только ничего уже не споет, но и вообще не сможет работать. А еще целый лайв впереди — в этом вся его жизнь, черт возьми, а потому
оно важнее! Руки уговаривал себя, что если продержится еще несколько часов — воздержание окупится ему сторицей; необходимо всего-то ничего: собрать себя в кучу, проведя срочную дефрагментацию мозга, ну, да, почти как в компьютере. В недрах похотливой души отыскать волю, заставив ее трансформировать эрекцию в сублимацию. В су-бли-ма-ци-ю! Только вот стояк оказался слишком упрямым и не поддавался на уговоры, а жесткий диск мозга заклинило на мыслях о сексе.
Коленно-локтевая вновь соблазнительно замаячила перед глазами, но в этот раз в руках Тотчи больше не было флоггера. Его ладони оглаживали и сжимали округлости певца, размеренно перемещаясь на промежность. Сильно, до боли сдавливали и мягко отпускали, да так, что у Таканори перехватило дыхание и задрожали колени. Чёрт! Это уже не фантазия, потому что Хара действительно прикасался к нему, только…
— Аой там в одиночку отражает атаки журналистов, — сглатывая, выдавил из себя Таканори, — пока я пытаюсь поверить, что всему виной моя внешняя привлекательность.
— Скорее внутренняя харизма, — глухо отозвался Хара, не позволяя шатену отстраниться.
— Потому что я толстый? — Попытка отшутиться оказалась провальной.
— Ты мнительный, — шепнул брюнет, слегка прикусив пирсингованную мочку.
Близость опьяняла, позволяя чужим рукам опуститься туда, куда не следует, и Тошия прикасался к нему настолько умело, что Руки со стоном схватил его за пальцы, инстинктивно помогая движению. Но голос разума в слепой надежде прекратить безумие заверещал так громко и истерически, что Матсумото, наконец, внял этим воплям и, чуть не плача, стряхнув наваждение, с огромным усилием заставил себя убрать эти волшебные руки от своего тела.
— Я не могу…
Помощь подоспела в лице потного, запыхавшегося менеджера с красным от натуги лицом. Он был довольно тучен, но, хоть передвигался тяжело и не слишком быстро, прежде чем отыскать свою цель, прочесал, вероятно, не одну сотню метров на этаже.
— Матсумото-сан, вот вы где! — Он привалился к стене, уцепившись за нее одной рукой, и пытался выровнять дыхание. — Нельзя же так! Куда вы пропали? Интервью требует обязательного присутствия. Вас все ищут!
Матсумото кивнул менеджеру, мол, сейчас, еще минуту, и, обернувшись к басисту, натолкнулся на темный насмешливый взгляд:
— Ты чуть не профукал интервью, — весело прошептал Хара. — Как безответственно! — Он развернулся и, расправив плечи, как ни в чем не бывало зашагал прочь.
— Тошия… сан!
— До встречи, Руки-кун, — не оборачиваясь, слишком бодро произнес брюнет.
Вздохнув, Таканори Матсумото незамедлительно отправился вслед за работником. Сердце, готовое выскочить из груди, исполняло какой-то незнакомый бит, отдаваясь в висках праздничными фанфарами. Вокалист, наконец, улыбнулся: он почему-то больше не чувствовал голода, и на его прекрасное настроение не смогли повлиять ни тяжесть в паху, ни раздражение Широямы, ни коварные вопросы журналистов.
***
— Эй, о чем ты думаешь? — усмехнувшись, Дайске прервал полет фантазии приятеля.
В VIP-ложе было свободно относительно всеобщей толкотни, но в этом грохоте, чтобы быть услышанным, приходилось почти кричать, а Тотчи не хотелось тратиться на это, поэтому он только помотал головой:
«Ни о чем, что бы имело к тебе отношение, Дай».
Общая энергетика зала будоражила Хару не меньше музыки, производимой выступавшими. Он ловил восторги юной аудитории, такой же безбашенной, как их собственная; наблюдал, как, отдаваясь процессу открыто и естественно, большинство из этих людей терялись в потоках массовой эйфории. The Gazette играли короткую, но интенсивную программу, и Тошимаса по-настоящему кайфанул: ему нравилась динамика нагнетания. Он попал под очарование вокалиста и почти влюбился в Руки на сцене, в его глубокий сильный голос, проникновенные интонации и дикий гроулинг.
Фанатам хватало — Руки возносил их на пик эмоционального экстаза, отлично ориентируясь и находя дорогу в этом хаосе; парни работали с драйвом, распаляя зрителей все больше, а вокалист грамотно катализировал процесс. Наработанное единство; казалось, они понимают друг друга без слов. Отличное шоу!
Обожание публики лежало на поверхности, неприкрытое, и группа вбирала его, как должный заработанный трофей… Матсумото казался таким свободным, но брюнет чувствовал напряжение: Руки не отдавал себя до конца — экономил. Тошия сам был музыкантом и понимал действительные причины, хотя… ему было бы очень лестно узнать, что эта экономия отчасти адресована ему. Где-то в районе ребер зашевелилось сладкое предвкушение, что совсем скоро он услышит иное соло, особенное, предназначенное только для его ушей, и уж тут-то Хара не упустит возможность раскрыть весь потенциал этих дивных обертонов, что будут чудесной амброзией ласкать его слух через стоны и… Басист мечтательно улыбнулся.
Да, мысли Тошимасы улетели слишком далеко от музыки. Он думал о том, что очень хочет трахнуть Матсумото сразу после лайва: потного, уставшего и послушного. Забрать его; не дав опомниться, ворваться в горячее тело, развернув лицом к себе, чтобы видеть каждую эмоцию, ловить каждый вздох. Слизывать капельки пота, терпкие, с привкусом косметики, вдыхать запах; почувствовать, как сокращаются его мышцы, сжимая в себе упругую плоть. Хара хотел сейчас этой жесткости, повенчанной с болью, сопровождаемой вскриками и, возможно, слезами; он бы дожал, взял все до капли... Он умел приносить наслаждение болью. Жажда новизны всегда будоражит воображение, но брюнет понимал, что сейчас нельзя торопиться — у Таки слишком мало опыта, поэтому все будет дозировано. Было несколько случаев, когда парни под ним просто вырубались, теряя сознание от остроты переживаний; подвергать этому Руки еще рано.
Ох уж эта порочная невинность припухшего рта и слегка растекшаяся помада, которые добивали воображение! Тошимаса вдруг осознал, что ему тяжело возвращаться в реальность, поскольку желания с трудом поддавались контролю. В этом отношении он всегда завидовал Шинье, который как-то мастерски умел регулировать подобные процессы и быстро переключался.
Концерт закончился, оставляя после себя затихающий реверс голосов, и Хара, наконец, повернулся к гитаристу:
— Ну, что, пойдем выразим восторги? — он старался говорить спокойно, чтобы Андо ничего не заподозрил, но голос предательски захрипел на слове «восторги».
— Не торопись, Тотчи, дай им отдышаться. Успеется. — Дайске внимательно посмотрел на согруппника. — Как впечатления?
— Хорошо! Но твой Широяма напомнил мне ленивого кота, разобиженного на всех за то, что сам облажался.
Гитарист загадочно улыбнулся, пожимая плечами:
— И тебе захотелось начать именно с Юу.
— Ну, прости.
— Продолжай, раз уж начал.
— Ум-м. — Басист с каким-то тоскливым выражением наблюдал, как люди из стаффа начинают потихоньку разбирать аппаратуру на сцене, раскручивая микрофонные стойки и отключая мониторы. Он все еще думал о Таканори.
— Эй!
— Уруха похож на ангела, — пробубнил брюнет.
— Что за поэтика? По существу давай, Тошия-сан, — улыбаясь, Андо поправил волосы, демонстрируя обилие серебра на каждом пальце.
Что поделать, это тоже часть шоубиза — продвигать сопряженные компании; но Дайске любил изысканность украшений из кожи и драгоценных металлов и с радостью их носил. Ему шло.
— Ты ведь прекрасно понял меня.
— Уруха — неплохой гитарист, нэ? Отработал с огоньком, — не унимался тот.
— Пожалуй...
— Как насчет харизматичного ударника, который составит конкуренцию Шинье? — радостно хихикнул Дай. — Терачи станет ревновать!
— А мы ему ничего не расскажем, — серьезно ответил Хара. — Ритм-секция у них играет слаженно. Басист живчик.
— Руки, — вдруг начал Дай.
— Что Руки? — Тошимаса будто бы очнулся от сна.
— Понравился?
— Руки — двигатель прогресса.
Блаженно улыбаясь, Дайске приобнял согруппника:
— Что-то ты растерял все свое красноречие, друг мой. Хочешь, отправимся туда, где наливают?
— А давай, — вздохнул басист, понимая, что как бы он ни пытался скрыть свою заинтересованность вокалистом — его уже раскусили.
***
Кто бы что ни говорил, ни придумывал и во что бы ни верил, существует некая мистическая вещь во вселенной, именуемая судьбой. Как правило, она срабатывает неожиданно, привлекаемая стечением обстоятельств, волей случая и хрен знает чем еще. Ходят слухи, что притягиваются противоположности. Шинья Терачи, например, называет это кармой. И вот эта карма чуть было печально не сработала на вокалисте The Gazette, который, выходя из здания, задумавшись о своем, чудом избежал удара входной дверью.
— Внимательно! — предупредил чуть глуховатый голос.
Человек за его спиной находился в тени. Таканори обернулся к говорившему, и тот, отпуская дверь, поднял на него взгляд. На мгновение оба замерли.
Слово «карма» вихрем пронеслось в голове басиста, и, ощущая целую гамму чувств, заглядывая в глаза, полные темного голода, Руки жадно поймал всего три слова, неслышно слетевшие с губ:
— Иди ко мне.
