Out of you

Пытаясь напялить ажурные чулки, я утешал себя мыслью, что Тотчи знает, о чем просит, поскольку выгляжу я, как минимум, странно. Не то чтобы раньше не приходилось примерять данный предмет гардероба, — я ведь не ангел и всякое бывало, но… Во-первых, чулки обрисовывали все мои несовершенства, а во-вторых, ноги у меня все же не женские и ко всему прочему — небритые, разумеется. Мужик в чулках. Ну, а что? Если это может доставить удовольствие Тошимасе, я готов нацепить на себя что угодно. Удивительно, но еще совсем недавно этот факт вызвал бы бурю протеста, а сейчас стоит ему лишь намекнуть, и я выполняю… Да, благодаря его стараниям я стал совсем развратным и бесстыжим. Хара любит откровения и прививает вкус к извращенным удовольствиям, а я с благодарностью впитываю эти знания. Но все же факт, что за такой короткий срок ему удалось настолько изменить меня, заставляет задуматься: смогу ли я забыть о нем, когда настанет время?

Flashback Как же себя порой трудно понять! А иногда и не хочется вовсе. Мы все живем, занимаясь обычными делами, учимся или ходим на работу; и вдруг — бах, случается нечто, что разрывает шаблоны, взрывает мозг, и что-то в нас начинает необратимо меняться. Ты знакомишься с человеком, он испытывает взаимную симпатию — и вот вы в одной постели. И уже не хочется оттуда выползать: вы отыскали свое гнездышко, вам хорошо, и ваш партнер не против того, чтобы задержаться там еще на какое-то время. Решение обоюдно согласовано, а вот дальше… Лишь когда Руки начал спать с Тошимасой, к нему пришло реальное осознание собственных желаний, но смириться с новым статусом получилось далеко не сразу. Притирка давалась трудно, и в первые несколько дней он все еще не мог открыться до конца. То, что его телом распоряжается другой человек, — унижало, а собственное неадекватное поведение в присутствии Доминанта не давало расслабиться. Он не справлялся, все выходило из-под контроля, и хоть Таканори гнал от себя эти мысли, но в действительности им руководило стремление, чтобы его ломали, нагибали и использовали всякий раз, как только он оказывался рядом с Тошией. Эти внутренние противоречия сводили с ума. Разумеется, Хара все понимал, но неподчинение и показушная игра в приличия приводили его в ярость, провоцируя становиться еще более жестким, Тошия опасался перегнуть палку и в итоге принял меры. — …Все, что от тебя требовалось, — это расслабиться и передать мне контроль. Отсюда проблема — ты не можешь перестроиться, а я не хочу больше тратить время на адаптацию. Либо ты быстро учишься играть по правилам, либо на этом «стоп». Все! — Тошимаса вышел из комнаты, просто оставив Руки в темноте, связанным. В таком положении вокалист провел достаточно времени, чтобы начать думать о совершенно разных вещах, а также проклинать свое упрямство; но когда конечности онемели настолько, что это стало невозможно терпеть, он потребовал немедленного освобождения. С непроницаемым выражением на лице Хара отвязал любовника и бесцеремонно выпроводил его домой: — Пока ты не разгребешь это в своей голове, тебе здесь делать нечего! А потом он подверг Матсумото пытке игнором. Во всех смыслах. Через несколько дней, где-то под вечер, Руки не выдержал. Он не знал, что скажет и как отреагирует Тошия; просто не мог выносить одиночества. Пришлось тупо сидеть под дверью, слепо надеясь, что хозяин дома все же рано или поздно соблаговолит вернуться. Хара даже не взглянул в сторону побледневшего вокалиста и явно собирался пройти мимо, если б тот не рухнул перед ним на колени. Руки не беспокоило, что вокруг ходили люди и этот жест привлекал ненужный интерес; он хотел внимания лишь одного человека, и он его получил. — Встань немедленно, — прошипел басист. Ему казалось, что тот переигрывает. Возможно, в спальне он бы и одобрил такие проявления, но не в данной ситуации. Тошия недовольно поджал губы, взгляд его был усталым и равнодушным. Матсумото поднялся с колен, рассматривая пятно грязи на асфальте. — Я разрешал тебе приходить? — басист говорил спокойно, но в его интонациях бушевал холод Антарктики. — Смотри на меня и отвечай. — Нет, — Руки было все равно, что его сейчас отчитывают словно мальчика. Ему сказали «отвечать», он и отвечал. — Тогда зачем ты явился? — Послушай… — Ты не ответил на вопрос. И тут Матсумото затрясло. — Хара! — выдохнул он. Но басист посчитал аудиенцию оконченной. Развернувшись, он направился в сторону дома. Наверное, за всю свою жизнь ни разу, ни с кем Руки не позволял себе подобного поведения. Со словами «Пожалуйста, поговори со мной» вокалист поймал любовника за руку и, как одержимый, вцепился в него, ухватившись за пояс куртки. Снова возникло ощущение, что кто-то другой, а вовсе не он, клянется быть паинькой и просит дать ему шанс. И этот кто-то сейчас сломлен и наполнен отчаянием. Таканори, казалось, был в шоке сам от себя, а Хара взирал на это в недоумении. Вообще-то Тошия не хотел ничего плохого: своими действиями он пытался лишь немного подтолкнуть Матсумото в нужном направлении, но ему и в голову не приходило, что тот сорвется. Руки ни хрена не играл, вероятно, из-за мнительности раздувая маленький инцидент до размеров вселенской катастрофы. Вокалиста настолько ломало, что он, похоже, и сам плохо осознавал, что с ним творится. Сообразив, что к чему, Хара схватил того за шиворот и быстро втащил в помещение. Успокаивать и жалеть было совершенно не в его стиле, да Тошия, собственно, и не собирался. Клин клином, как говорится. Дверь хлопнула, щелкнув замком, одновременно с этим он развернулся и влепил любовнику хорошую затрещину. — А теперь объясни, какого хрена с тобой происходит? Секс любят почти все — этот вариант такой естественный и приятный, что не хочется вдаваться в размышления о причинности. Сначала как-то не улавливаешь, что именно привлекает — сам человек или же секс с ним: физиология, обмен жидкостями, химические реакции и так далее. Но нет! Все же вы начинаете думать и неожиданно понимаете, что человек нравится вам чуть сильнее, вы хотите его чуть больше и желаете видеть его чаще. Хоть ваше рацио и не наблюдает в этом особого смысла, но эмоцио усиленно ищет перспективу. «А что же дальше?» — вопрошает оно. Вы замечаете, что ваши поступки становятся нелогичными, а мысли — иррациональными. И вот в своих действиях вы уже не полагаетесь на голову, подчиняясь законам совсем другого органа; нет, это не то, о чем вы подумали — это всего лишь сердце. Матсумото медленно сполз по стене и замолчал. В попытках сохранить лицо гордость его билась в конвульсиях, но жуткая мысль о преддверии финала вместе со страхом потерять Тотчи изничтожили ее, вытесняя из памяти само понятие. Руки в полной мере прочувствовал свое безволие, зная, что правильным было, разумеется, уйти; но ведь не смог и был не в состоянии смотреть басисту в глаза. Он с ужасом думал, что за эти несколько дней превратился в «не пойми что», зависимое от этого мужчины, потому что не желал расставаться с ним. Пусть даже все это продлится недолго и иллюзия взаимности между ними разобьется вдребезги, но Руки больше не хотел оставаться один, а внутренние демоны, проснувшись, рвались на свободу слишком больно… Не разуваясь, Хара, громыхая подошвами ботинок, прошагал в кухню. Притащив оттуда бутылку и стакан, он насильно вручил его вокалисту и, удерживая, присел рядом. Неяркий свет немного освещал коридор, и, наверное, из-за этого глаза Таканори казались темными и бездонными. — Пей! Отхлебнув, тот закашлялся, ощущая горечь алкоголя. Чистый виски, неразбавленный. — Я… уйду… сейчас… — Не думаю. Пей. Давясь терпкой жидкостью, он выпил, а Хара подлил еще. — Обычно я… так… себя не веду… — Очень тяжело выдавить из себя пару слов, особенно когда находишься не в том положении, чтобы просить, поскольку понимаешь, что все происходящее между вами — формальность, а вокалист почему-то постоянно забывал об этом. — Черт. — Проехали. Дальше что? — Не надо было приходить. — Тем не менее, ты здесь. Таканори хотел как-то объясниться, но передать словами собственные чувства отчего-то не получалось. — Ты выставил меня за дверь… Тошия молчал и слушал. —…Я все испортил, да? — Руки отчего-то вздрогнул. — Ты ведь… — Что я? — Твое мнение обо мне… — Руки-кун, не ходи вокруг. Спрашивай. И Таканори, собравшись с духом, спросил: — Я больше не интересен тебе?.. — Думаешь, стал бы я тогда с тобой разговаривать? Пей. Улыбаясь, Хара внимательно слушал сбивчивую речь, потребляя напиток прямо из горла. Руки неумолимо пьянел и болтал лишнее; язык развязался, он признавался в чем не надо и обвинял Тошимасу, повторяя, что нельзя быть такой сволочью, потому что вокалист все-таки живой человек, а не какая-то там… пепельница. — Пепельница, — повторил Хара вслед за ним и расхохотался. — Это не смешно! — возмутился Матсумото. — Нет, мнительный мой, это очень смешно. — Хара, вот скажи ты мне, я тебе нужен лишь для того, чтобы ты мог ржать надо мной, да? — Нет. — А зачем тогда? — Когда человек скован обстоятельствами, то может лучше разобраться, чего хочет. Какая именно свобода ему нужна. — Ты сковал меня обстоятельствами, — Руки слабо улыбнулся. — Слишком сложно для одного нетрезвого ума. Чего хочу? Да… я пришел за свободой. — Ко мне, заметь, пришел. За свободой! — А ведь ты это специально подстроил, Хара. Чтобы меня дожать. Не стыдно? — Не преувеличивай, Руки-кун, — Тошимаса ощутил уколы совести, потому что тот был отчасти прав. — Злишься на меня? — Я чувствую зависимость, — Таканори судорожно вздохнул. — Да. И не знаю, что с этим делать. — Он всплеснул руками. — Может, слушаться меня начать? — проговорил Тошия. — Может быть… Ты хоть понимаешь, какого мне сейчас? — Руки вопросительно посмотрел на басиста. Тот лишь неоднозначно хмыкнул. — Налей ещё! — пьяно изрек Матсумото. — Я выпью. — Тебе хватит, — произнес Тошия, забирая пустой стакан. — Если бы мне когда-нибудь сказали, что я стану нянчиться с вокалистом The Gazette, я б послал их куда подальше, — серьезно сообщил он. — Ты бездушная скотина! — Попридержи свой пьяный язык. Несмотря на попытки последнего сопротивляться, Тошимаса притянул певца к себе, тихонько подул ему в шею и зашептал на ушко такие слова, из-за которых Руки даже на секунду перестал шевелиться. В нетрезвом сознании Матсумото внезапно нарисовался образ Хары-волшебника — его заветное «прости» растопило лед и временно окрасило жизнь розовым. Было темно и тихо — ни звука проезжающих машин, ни стука настенных часов; казалось, что время остановилось и, превращаясь в туман, наполнило воздух плотностью. Руки отпускало. Знаете, как бывает, когда перенервничаешь, а потом вдруг наступает апатия? Хара подсознательно почувствовал это состояние, и ему как-то захотелось стать мягче; он погладил Матсумото по спине и коснулся губами маленькой родинки под левым глазом и на подбородке; пальцы, пробравшись под одежду, исследовали линию крестца, ласкали шею, теребили волосы. Да, Хара мог быть и другим. Руки притягивал его каким-то внутренним надломом, из-за которого Тошия забывал о роли жёсткого Доминанта. — Хочешь, сделаем это как нормальные люди? — шепнул ему басист, когда теплые ладони несмело обняли его в ответ и Таканори начал открываться ласкам. Хара ощущал, как постепенно нарастает его желание, и, придерживая Матсумото за бедра, усадил на себя сверху. — Мы оба ненормальные, — выдохнул певец, начиная движение. — Ты вынуждаешь меня идти на уступки… — Мне… необходимо прикасаться к тебе, понимаешь? Сейчас, пожалуйста… — Руки так робко и тихо об этом попросил, что Хара был готов позволить ему всё; ну, или почти. Басиста возбуждало, насколько быстро Таканори заводится. А сейчас еще сильнее от того, что имеет возможность тактильно ощутить напряжение его плоти: ласкать бедра, грудь, живот, шею, касаться его там, где он бы вряд ли кому-то разрешил; но певец прикасался и познавал его, а Тошия абсолютно не был против. Он чувствовал, что Руки необходима эта близость, и чужое возбуждение вошло в резонанс с его собственным. Матсумото всхлипнул и подался навстречу, инстинктивно сжимая мышцы. Острая волна желания, закрутившись спиралью, тяжело развернулась в паху, когда прохладные от смазки пальцы скользнули меж его ягодиц. В этот раз Хара превратил нетерпение в пытку, изводя и себя, и Руки особой неспешностью. Таканори очень медленно опускался на член, чувствуя, как руки любовника с силой сжимают его бедра, а затем судорожно зарываются и оттягивают волосы на затылке, не позволяя шевелиться. Рассматривая влажный рот и идеально изогнутую шею, Хара не мог сдержаться, чтобы не оставить на ней следы, и кусал бледную кожу. Мучительно сладко он осаживал темп до Largo, сдерживая сам себя. Матсумото вцепился в его плечи и, опускаясь вниз, царапал их, ощущая, как увеличивается напряжение. Его губы приоткрылись, а взгляд затуманился. Откидывая назад голову, он закрыл глаза и застонал. — Смотри на меня… Руки распахнул глаза. В силу какой-то неожиданной прихоти басист позволил прикасаться к себе; и, оказывается, управлять чужим удовольствием довольно волнующе, тем более что это удовольствие Тошимасы. Хара всегда был открыт, не смущался и абсолютно плевал на то, как это выглядит со стороны. На самом деле в занятии сексом нет ничего эстетичного: два потных тела, используя друг друга, в хаотичном движении пытаются достичь оргазма. До недавнего времени для Таканори имела значение именно эстетика, но сейчас, наблюдая за выразительным лицом любовника, он понял, каким был дураком. Пользуясь моментом, пока мог вести, он чувствовал, как от его ласк у Тотчи сбивается дыхание. Услышать стоны басиста стало для него маленькой победой. Впервые в близости с Харой Таканори смог расслабиться. Руки целовал его тело и сам подставлял голодным губам щеки, скулы и плечи. Хара, избегая желания самому яростно впиться в желанный рот, перехватил инициативу, опрокинув Матсумото на спину. Они существовали в рамках движения, в неровном влажном дыхании друг друга, ауре из учащенного пульса и правил, диктуемых похотью. Оглаживая напряженный живот, рука скользнула вверх, обходя затвердевшие соски, и коснулась шеи; обхватив ее, Хара слегка сдавил ее пальцами. Он удерживал Руки в таком положении, продолжая сжимать его горло и стимулируя эрекцию. От недостатка кислорода у вокалиста закружилась голова, а возбуждение усилилось настолько, что он почувствовал, что вот-вот взорвется. — Не кончай, — прошептал Тошия. Он разжал пальцы и резко отпрянул как раз в тот момент, когда Руки почувствовал, что реальность почти растворилась в нахлынувшем сладком удушающем дурмане. Така разочарованно застонал, жадно хватая губами воздух: — Еще. Это было нечто на грани, усиливающее восприимчивость и добавляющее ощущениям небывалую остроту. Хара снова сдавил шею и сильно толкнулся в узкую плоть. Движение возобновилось, ускоряясь. Басист не впервые использовал игры с дыханием, но сейчас он был пьян, чтобы удерживать эту грань; собственное возбуждение не давало сконцентрироваться, и, глядя на изнывающего под ним Таку, он понял, что долго не продержится. Эластичные мышцы настолько упоительно обволакивали член, что Хара, замычав, кончил в тело любовника и, замечая, что Таканори почти нагнал его, задыхаясь, прошептал: — Давай. Тело Руки в судороге выгнулось; в экстазе оргазма Матсумото никак не мог отдышаться. Его накрыло рефлексией, и он уткнулся в плечо любовника, пряча свое лицо, пропитывая чужую майку пьяными слезами и запахом алкоголя. Кто бы еще действовал на него так же, чтобы от одного взгляда певец заводился, будто от долгой прелюдии? Достаточно было лишь слова, чтобы Така становился послушным; чей еще запрет на касания своей невыносимостью мог бы вызвать во всём теле рефлективную дрожь? Кому еще Руки захотел бы подчиняться? Никому. Раньше попытки любого контроля воспринимались им в штыки, а сейчас… сейчас он кончил по команде. — Тошимаса Хара, во что ты меня превратил? — И в этот момент вокалист внезапно осознал, что кажется, влюбился. — Послушай, у тебя есть полное право ограничивать мои действия, — ободряюще шепнул Тошия. Ограничивать действия… да, прозвучало круто, но на самом деле все относительно: Хара — Доминант, контролируя ситуацию, он полностью возлагает ответственность на себя, а Матсумото как саб только определяет границы дозволенного. Но кто в действительности дает свободу выбора, которой они оба пользуются? — …Кончать по команде? — спросил Руки, внимательно глядя в темные глаза. — Принудительный оргазм? — Мне хорошо с тобой. Мне очень хорошо… Така… *** Разглядывая свое отражение, понимаю, что похож на небритого транса. Еще и с кривыми ногами. Первый принц королевства гоблинов, твою мать! Вздрагиваю от звука внезапно ожившего айфона — звонит мой любитель кинка. — Ты уже у меня? — Да, — напряженно дышу в телефон. — Чего сопишь, чулки не по вкусу? Напоминаешь себе фрика? — А тебе по вкусу любовник, похожий на обезьяну? Я некрасивый и волосатый. — Ты очень красивый!.. Сделаешь ванну? Я немного устал. — Сделаешь, — бурчу, — раз ты устал, может, отменим чулки? — Нет, оставим. Еще с тебя мейк и… — Небритая рожа и подмышки… я помню. Что еще? Растянутый анус? — выплевываю в раздражении. Через мгновение понимаю, что несдержанность меня погубит. Почему я не могу заткнуться, когда это необходимо? — Руки-ку-у-ун, — с чувством протягивает Хара, — чудесная идея! Может, апробируешь новый девайс, тот, забавный, с хвостиком? — О, нет! — Используй его. Я просто взвыл. Следуя извращенным фантазиям Тошимасы, у гоблина из задницы обязательно должен торчать хвост в наказание за болтливость. Не успел Хара появиться дома, а экзекуция уже нашла свое начало. — Или хочешь сделать это при мне? — Хара откровенно ржал над моим конфузом. — Тошия, это была шутка. — А я бы посмотрел, как ты ляжешь, раздвинешь ножки и введешь в себя пальчик, а потом эту штучку, а может быть, сделаешь это на коленях, приподняв свой чудесный зад? Как тебе больше нравится? — Черт! Где он лежит? — В шкафу, в ящике с игрушками. И еще, когда будешь этим заниматься, не трогай себя «там». — Твою мать! — Я понимаю, три дня, воздержание и все такое, но… — Изверг! Я должен украсить небритые ноги чулками, нанести мейк и запихнуть себе в зад дурацкий девайс. Боже, тебя что, реально это заводит?  — Я хочу тебя. Еще вопросы? — У меня кривые и волосатые ноги. — Если ты решил, что, услышав подобные доводы, я позволю тебе избавиться от чулок, то нет. И знаешь, не стоит так нервничать. Побрей ноги. Я слышал, процесс успокаивает. — Зачем мне брить ноги? — Слушайся меня, Гаечка! — Я не… — я почти захлебнулся возмущением, но Хара уже отключился.