Цель оправдывает средства

Ее глаза – отражение неба, безмятежной глади реки, цветущей синевы васильков. Ее глаза – тихие омуты, наполненные легкой рябью ультрамарина, боязливо тянущейся от каймы к корню радужки, но утопающей в блеклом сиянии кобальтовой бездны. Ее глаза подобны океанской зыби, предвещающей далекий безжалостный шторм. – Что ты думаешь об этом? – интересуется Бьякуран, хитро улыбаясь, подперев рукой голову. Юни хмурится, сосредоточенно изучая исписанные косым почерком бумаги. Ее сердце – мутный ком сожалений, наполненный залежами несправедливости и недосказанности, усыпанный крупинками горечи, в окружении интриг, злобы и пороков. Когда притворство является твоим вторым именем, по венам бежит неугасающий огонь вероломства, черпающий силу у льющихся потоков безнадежного отчаянья. Твердость и настойчивость – единственные союзники, трепетно хранящие руины личности. – У тебя ошибка в расчетах, – мрачно констатирует она, швыряя листы на стол. Бьякуран удивленно охает, обиженно глядя ей вслед. За его ребяческой реакцией скрывается тень подозрений, заглушаемая вскриком восхищения и приторно-сладким вкусом влечения. Юни всегда пропускает собрания, поясняя отсутствием необходимости, так как их с Бьякураном видение мира идентично. В эти моменты можно позволить себе предаться сладкой дреме полузабытого прошлого, лишенного темных полос цинизма реальности. Момент, когда она приняла решение, навеки ускользнул из памяти, оставив белую ячейку стертых эмоций, дабы не подвергнутся их воскрешению. Юни разделяет страсть Бьякурана к подчинению мира. Юни охватывает тот же азарт, наслаждение наблюдать за тщетными попытками противостоять неминуемому будущему. Рушащиеся надежды, мольбы несуществующему богу о справедливости, отчаянные проклятия – очередная галочка напротив следующей ступени плана. – Иди ко мне, – тихо шепчет Бьякуран, протягивая руку. Юни нравится его голос, чарующий своей привычной мягкостью и нежностью. И она делает шаг навстречу, утопая в объятиях, когда его руки ласково гладят по голове и расчесывают пальцами волосы. Дыхание ровное и медленное сердцебиение: тело Бьякурана полностью расслаблено. До жалости беззащитный и безобидный. Юни не чувствует никаких особых сладостных ощущений или наслаждения от его действий и скорее по привычке выгибается дугой, расцарапывая и без того глубокие шрамы на спине. Ее душа – загнившая нематериальная оболочка, увязшая в трясине, стоило только сойти с тропинки. Каждая клеточка тела содержит точную дозу личного проклятия, заклейменного кровавыми цепями на перекрестке воли и одержимости. Ее выбор дрожит, балансируя между откликами запоздалого раскаяния и соблазнительной близости настоль желаемой цели. – Разве не прекрасно, Юни-тян? – тянет Бьякуран, выхватывая очередную зефирку из ее рук. Юни не противны его прикосновения. Иногда ей хочется расслабиться, поддаться безмятежности и спокойствию Бьякурана. Безрассудство. Череда поцелуев ее ладони вызывает только легкое удовлетворение физическим контактом. Ее сознание – грязно-серое небо и тяжелые клубы тумана. Ее внутренний мир – заброшенный парк развлечений. Каждый вдох заполняет легкие вяжущим кошмаром мертвого города. А потому и глаза разучились видеть иные краски, кроме цвета ночного неба и цвета снежной мглы. Как Мельфиоре. Бьякуран силен. Бьякуран – опасный противник. Но Бьякуран не знает одну важную вещь: Юни также способна связываться с альтернативной версией самой себя из иных миров. Она изучила ход его мыслей, выучила наизусть каждое действие. Бьякуран ослеплен своим превосходством и самолюбием. Теперь он ее. Юни с нетерпением ждет завершения Тринисетте и рождения нового мира. Их близость – кратковременный феномен. Привязанность и очередная порция разочарований – по нему невозможно не скучать. Сладкий вкус зефирок окажется угнетающим напоминанием. Юни возненавидит улыбку – она ведь всегда озаряет его лицо. К этому моменту он окончательно потеряет бдительность. Его возбужденный шепот о создании нового мира – только его и только ее – пленит сознание. По-детски глупо. В их новом мире должен быть только один бог.