Первый снег

ХолстоДуб уже не знаю, какой по счёту. "Греть так сложно, проще греться". - У тебя корни седые, надо покрасить, - Дуб стоял на невысокой табуретке, привешивая шторы, и ему прекрасно открывался вид на поредевшие кудри Петровича, который ему помогал. - Было б чего. - Не вздыхай, ну началась у тебя на крыше осень, так посмотри за окно, - Виталик оптимистично махнул рукой, открывая вид на облетающий, но всё ещё живописный сад перед домом, - там тоже голые ветки. - Осенью всё умирает, - меланхолично пробормотал Холст, вглядываясь в запотевшее от перегарного дыхания Витали стекло. За ним открывался прекрасный, но старый мир уходящего по капле лета. Вот лист, ещё мгновение назад крепко державшийся за тонкую ветку, сорван порывом ветра и брошен на жирную чёрную землю, укрывая вместе с собратьями её от грядущих заморозков. Рябина, подёрнутая холодами, которую Дуб всё-таки рвётся перевести на самогонку под девизом "домашнее вино, мля!" мелькает багряными гроздьями. Листья осенняя красавица сбросила, а ягоды дожидаются голодных нахохлившихся воробьёв или Виталика, оба явления закончатся для неё одинаково. Холст на мгновенье ощутил кисловато-терпкий привкус ягод на языке и шумно сглотнул. - Да чего умирает, чего ты эмо-боя изображаешь, тебе плохо? Ты только скажи, полечим! - Виталик с энтузиазмом ударил по плечу коллегу-любовника и хихикнул, кивая на сервант, где в рядок стояли подарки фанатов крепостью не менее 40 градусов. Холст дёрнулся, как от тока, но не отстранился. - Какой-то ты кислый, Вов, что-то случилось? Так, я чайку пойду, поставлю, а потом поговорим, - горячие пальцы игриво скользнули между рёбер. Пританцовывая с оставшимися колечками для штор в руке, Виталя умчался на кухню, с шумом хлопнул дверью. Только в этот момент Холст со стоном опустил плечи и расслабил спину, нывшую последние две недели. Согнувшись, он с силой растёр, уж насколько достал, поясницу, и проследовал к дивану, пытаясь принять максимально удобное положение в пространстве. Спина беспокоила с начала гастрольного тура, но как-то периодически, то схватит, то отпустит, причин для волнения не было. Потом застрял автобус, въехавший в подтаявшую грязь, и музыкантам собственноручно пришлось вытаскивать его. Холст не рассчитал сил, позвоночник заклинило, будто вместо него воткнули ледяную палку. А после этого сидеть ещё 3 часа в автобусе было сущей пыткой. Но он держался, вежливо улыбался местному организатору, отшучивался на колкости Дуба и посылал Мишаню лесом, когда тот от переполнявших его эмоций желал спеть слишком близко к нему. Виталя - холодная душа, даже не подумал поинтересоваться, а чего это в довольно теплом автобусе Петрович бледный и покрыт холодным потом, струящимся по вискам и лицу. Конечно, пива вонзил, и остальное уже не имеет значение. И Холст обиделся на Виталю, мол, раз спим вместе, то мог бы и повнимательнее быть. Обида держалась до сих пор, колкая, как мелкий снежок, пропорхнувший намедни, свернувшаяся змеёй в самом сердце и нашёптывающая о том, какой плохой Виталик. Раньше Холст не обращал внимание на излишнюю весёлость басиста. Он ведь заряжал его неимоверным позитивом, а теперь его поддёвки и прыжки вокруг своей персоны вызывали спазмы в голове. Обида же выпрямила спину - на концерте он не мог согнуться, чтоб не догнал прострел, заканчивай потом Улицу роз мордочкой вниз, потому гордо, подражая солисту, стоял памятником самому себе, изредка стреляя не выспавшимися глазами по залу. "Мне бы их молодость, буйство и азарт или хотя бы здоровый хребет". Не знал Холст, что и молодёжь порой на последнем издыхании скачет. Зато знал, что такое сила воли - именно она помогла в прямом смысле держать спину, когда Виталя скакал рядом, и пытался дружески растормошить коллегу всеми способами, начиная с нежного поцелуя в ушко, заканчивая лихим тычком в бок. Холст разлёгся на диване, осторожно распрямляясь и подтягивая под поясницу подушку. Через неделю гастроли, может, успеет дойти до хирурга? Негоже развалиной по российским загогулинам гонять. Дороги нашей необъятной родины больше всего годятся как лечебная мера при камнях в почках или как средство для разгона застоявшейся крови. Но идти и добровольно сдаться эскулапам было смерти подобно. Проявлять телесную слабость будет смерти подобно. поэтому всегда движемся на авось. Виталик долго не возвращался. Чайник давно вскипел и забурлил, сигнал гудка доходил даже до засыпающего Петровича. - Ну, вот куда он там делся? Утонул? - пробурчал Холст, пытаясь повернуться на бок и вглядеться в светящееся окошко между гостиной и кухней. Шкафы не хлопали, словно торнадо прошло и смело всё на своём пути. Неожиданно поясницу так скрутило, что он кашлянул и подтянул к пояснице подушку. На глазах выступили слёзы, но столь же резко боль отпустила, и откуда-то пришло ощущение тепла и покоя. Оказалось, это подушка, набитая травами, подаренная фанатами начала отдавать полученное тепло. Аромат лета и нежного луга достиг острого носа гитариста и начал окутывать со всех сторон, покачивая на нежных воздушных волнах. У Холста возникло стойкое ощущение, что его тело покоится посреди альпийского луга, а в вышине плывут снежно-белые облака. Ветер слегка тревожит слипшиеся кудряшки на лбу, где-то звучит звон колокольчика - то ли коровы где-то поблизости разгуливают, то ли будильник возвращает из царства Морфея. Но покой, как выясняется, нам только снится. - А-а-а-а-а-ай, твою мать, где мои шнурки?! - забыв о чае, Дуб с грохотом скатился со второго этажа. Как он там оказался, если пять минут назад был в кухне? Вопрос остался без ответа. Взбесившейся чернобуркой, Виталя носится по первому этажу, перепрыгивая через препятствия и злостно матерясь. В левой руке он зажимал пищащий мелким звоном мобильник, а правой пытался подтянуть джинсы с бёдер повыше. - Ты их вчера постирал, потому что вляпался в саду в грязь, - не открывая век, пробормотал Холст. Почему ж басист такой бестолковый, почему у него память как у рыбы? Вот тут и был нужен гитарист с исключительной возможностью запоминать почти всё, даже самые мелкие моментики. - Какой ты умный, Вовка! - восхитился Виталик, матюгнулся и таки затянул ремень, запихивая телефон в поясную сумку, - Петрович, я в город смотаюсь, не скучай! Бай-бай, детка! - Виталя наклонился к гитаристу, изображая эскимосский поцелуй, и тут же отстранился. Басист громко хлопнул дверью и умчался в ночь. Сквозь тишину Петрович слышал, как тот заводит машину, открывает скрипнувшие ворота и только лёгкое трение шин на асфальте, который уже не горел от них, а тихонько согревался, поскольку вечерние заморозки сковали и его в свой хладный плен. - Вот и всё, бай-бай, не скучай, - прошептал Петрович, смахивая слезу. Сентиментальность, может быть, была не самым явным его качеством, но в тот момент, когда так хотелось заботы и тепла родного человека, этот самый человек исчезал в никуда, даже не объясняя куда поехал и зачем. Настоящая семейная жизнь - горько и иронично подумал Холст, вспоминая рассказы семейных друзей и коллег, живущих традиционными браками. Так часто сквозило сквозь их душещипательные повести хроническое затухание чувств. Неужели это случилось и с ними? Неужели можно годы и годы выстраивать отношения, преодолевая неприязнь общественности - как же так, однополая любовь? Да чтоб кто знал, что такие чувства наиболее прочные, нет чисто женской лжи, обмана, коварства. Дуб всегда рубил сплеча, выдавая правду, какой бы она не была. А из женщины-то попробуй выковырять хотя бы миллиграмм истины. Пиздит как дышит - так выражался нецензурный Виталя в адрес супруги вокалиста. А Холст с Виталей мыслили на одной волне: хотят пива - будет пиво, хотят поорать дурным голосом и повыть на Луну - ради бога, хотят голышом побегать по сугробам - на здоровье. Но что было особенно важно - они дополняли друг друга и в творческом процессе, были да и, хочется верить, остаются половинками, как две детали одного прибора, они встали, сцепляясь навеки. Да как оказалось вот по последним данным - детали притёрлись, и отдельные моменты, ещё недавно бывшие важными и много чего значащими, сейчас стали восприниматься как должное по отношению друг к другу. По капле истёк сосуд с нежностью, остался только долг друга перед другом, ну и секс, куда же без него. В их возрасте он стал незаменимым лечебным элементом против грядущей старости - волосы дольше сохраняют меланин, и кровь гоняется энергичнее, климакс не пройдёт. А гитаристу, как натуре утончённой и ранимой, хотелось ласки и тепла, особенно когда болит спина и настроение такое, что думается, то ли напиться, то ли повеситься, то ли пойти почитать Ницше. Старый кореш давно знал ответы на все вопросы. Но, даже зная эти самые ответы, всё также хотелось, чтоб было всё как раньше: Дуб обматерит его, что тот скрывает симптомы радикулита, натрёт спину водкой, оближет её с широкой, чуть поросшей мехом поверхности, и, когда отпустит спину, он прижмётся маленьким котёнком к груди любимого и они вместе встретят рассвет. Плевать, что котёнок уже давно вырос в большого желтоглазого кота, которому сложиться стало проблематично, но если долго мучиться... Сколько раз они коротали вечера на даче, таким образом, соединяясь незримыми тонкими нитями. Только, прижимаясь друг к другу, они чувствовали покой, переживая все катаклизмы, умудрявшиеся выпасть на долю коллектива. Холст попробовал заснуть, потому что на большее не хватало ни физических, ни моральных сил, но врата в царство Морфея так и не думали открываться. Неведомый страж, словно гоголевскому Вию, поддерживал веки гитаристу, не давая им сомкнуться окончательно. Или это нервный тик? Как человек, выросший в советском союзе, Петрович знал, что если не спится - надо выпить или погулять. Несмотря на ноющую спину, он сполз с дивана и осторожно добрался до дверей. Наклониться, дабы завязать шнурки на зимних кроссовках - было дело практически невыполнимым. А потому гитарист вышел в сад в сланцах, чувствуя, как холодеют пальцы. Изо рта от тёплого дыхания выходил пар, но прохлада слегка взбодрила. Повинуясь внутреннему порыву, памятуя о том, что нелегко порой сделать первый шаг, особенно при деревянной спине, Володя шагнул со ступенек на асфальтовую дорожку. Стояла хрустальная, звенящая ночь, хотя часы только пискнули восемь раз. С переводом часов на зимнее время темнеть стало рано, но в этом была своя прелесть, особенно для тех, кому претит солнечный свет. Тёмные аллеи сада словно шептали "иди ко мне", переливаясь в лунном свете. Бледно-жёлтая тарелка озаряла неярким сиянием блестящую крышу дома и застывающие лужицы на дорожках. Первый раз за, наверное, пару десятков лет, Холст ощутил себя одиноким. Вот стоит он в этом саду, глядит на свернувшиеся в трубочки листья, осыпающиеся от дуновения ночного холодного ветра. А не ждёт его теплое родное тело в доме, не орёт истошно, что ждёт его, не дождётся. И кончал бы он медитировать под луной, постель стынет. Нет, сегодня всё иначе, он один в этот вечер. Широкая тёплая ладонь коснулась ствола американского клёна, вычерчивая причудливый узор. Осень, осень, осень. Дорожка ведёт вглубь сада, где ещё вчера алели георгины, сегодня только земля и небрежно оброненные листья остались на клумбах. Цветов нет, тишина и иней. Не напрасно поэтом воспета унылая пора, как очей очарование. Находясь в лёгком флёре депрессии, так легко проникнуться уходящей красотой сада. Кислые, тронутые холодком ягоды рябины, тают во рту. Зачем он их ест, ему ж они не нравятся? Часто мы делаем то, что нам не по нраву, просто потому что привыкли. Или машинально свершается действие, результаты которого приходится разбирать долго. Холсту показалось, что в дальнем углу кто-то ходит. Неужели воры или хулиганьё? Но нет, это лишь опадающие листья и растревоженные ночным ветром ветки, скребущие по жестяной крыше подсобного сарайчика. Тёмные аллеи, о которых писал Бунин, хранили свои секреты. От ощущения лёгкого страха, пробежавшего по спине, она и болеть перестала. Петрович наслаждался ночью и светом звёздочек на небе. И вдруг, крупные хлопья, словно пена окутали его - с неба повалил густой мягкий снег. А он стоял, чуть прикрыв глаза, в такие минуты и приходит вдохновение. И не замечается, что поднявшаяся неожиданно метель сформировала крепко сбитую фигуру, которая так нежно оплела своими сетями продрогшее тело. Снег таял на горячей коже, а сердце колотилось как бешенное, холод не ощущался, только онемевшие ноги не хотели никуда идти. А вокруг зима вступала в свои права. Неожиданно и торжественно накидывая белые одежды на мягкую землю. А снег всё падал и падал. А Петрович стоял и стоял, потихоньку превращаясь в сугроб. И вдруг мелькнула мысль, что не очень-то полезно для спины, да и для здоровья в целом, стоять на морозце, и лучше бы было затопить камин и согреть чай, обещанный ещё Дубом. Ведь если такая погода и в Москве, не в воронку же снежную Холст попал, то басист покроется нежной ледяной корочкой. Но как уйти из морозного рая? *** Ночные дороги Подмосковья пустыми не были последний раз никогда. Дуб матерился, давил на клаксон и гнал в город. Чёрте что! Только ему могли позвонить под вечер, что новая басуха пришла и надо срочно её забрать. А завтра упадёт метеорит, и будет совершенно невозможно доехать? Хотя, положив руку на сердце, он был рад уехать с дачи, спрятаться, взять тайм-аут и чуточку подумать над жизнью. Сегодняшний день и вечер протекал неожиданно странно. Петрович молчал и не отвечал на заданные вопросы, а если и открывал рот, то выдавал воистину депрессивные идеи. Но главного не выдавал. У этого чертёнка уже давно болит спина, а он терпит, не хочет показывать слабость. Что за тайны мадридского двора? Сложно спуститься с небес на землю и просто сказать "у меня болит спина". Неужели Володя мог подумать, что Дуб его не поймёт? Показать собственную слабость? Все мы люди, всем присущи свои проблемы и болезни. Не по 20 лет же им уже, они ровесники. Может Виталя сам чуть бодрее и свежее - ну так он другой по характеру - выматериться на кого-нибудь, покидать в стену мобильник и напиться - и стресс снят. А гитарист предпочитает держать всё в себе, и только клещами или щипцами можно вытащить из него хоть какие-то признания. В начале их совместной жизни басист долго пробивал ледяную стену, пытаясь собственным огнём растопить характер и смягчить его. И Виталя преуспел - наедине с ним Петрович становился добрым, милым и домашним. Но сегодняшний день поставил под сомнение труды многих лет. Дуб оглушительно чихнул и матюгнулся. Дело было в том, что уже несколько дней Виталя чувствовал себя, как говорят спортсмены, "не в ногах". Утром он просыпался от заложенного носа и саднящего горла. Спирт с перцем и аспирином приглушали симптомы, и какое-то время жизнь казалась почти прекрасной, но утром всё начиналось сначала. Прошлой ночью Виталя проснулся от озноба, да и Холст зашевелился. Видел, старый кот, что его трясет, и ему холодно, но... Хоть бы повернулся целиком! Раньше бы он притянул дрожащее тело к себе, проверил бы температуру, прижавшись губами ко лбу. Близость теплокровного крупного гитариста рядом очень кстати. Но нет, был лишь усталый печальный взгляд спросонья и всё. Как можно было дойти до этого? Холст не поделился с ним своей проблемой и не захотел разделить её, и тут же не отнёсся с прежним теплом к своему родному человеку, негласному супругу уже много лет. А может, их любовь умерла, подстреленной птицей забившись в полёте и тихо пав, разбросав перья по осколкам её? Нет, нет и ещё раз нет, Виталя приедет и увидит, что всё в порядке, а если не увидит? Может подтолкнуть к признаниям? Вывести из состояния болезненного равновесия. В голове закопошилась хорошая и простая мысль. Рука тихонько полезла в бардачок, извлекая малиновую пастилку от горла. И вот, басуха уже лежит в чехле на заднем сидении, Дуб аж облизывается на хороший, годный инструмент. А рядом с ней - пакетик, к которому прилагается длинная инструкция. Цель-химера где-то ждёт, а быть может, даже спит, ничего, разбудим. Быстрей бы добраться, быстрей, быстрей! Но правдиво гласит придорожная вывеска "до дома - 50 км/ч, до кладбища 100 км/ч". Заснеженная дорога сильно осложнила обратный путь. А хотелось довезти себя и басуху в целости. Ценность собственной жизни понимается только, когда она под угрозой. Попадётся какой лихач, решивший поиграть в протагониста "Такси", и выковыривай покорёженную иномарку из кювета и себя в чёрном мешке. Шорох колёс о мягкую упругую трассу, шум колёс, хлопнувшая дверь в звенящей тишине, Виталя приехал. Высморкавшись куда уж попал, басист открыл ворота и узрел... печально-заснеженную высокую фигуру, молча глядевшую в небеса. В горле родился глухой и очень меткий мат и тут же сочувствие к дурному солнышку. Вот чего он тут творит? *** Холст стоял непоколебимо как скала, радуясь уж неизвестно чему. Сад вокруг него преобразился - снежный плен очаровывал взор. Деревья покрылись белым снегом, словно невесты фатой в час венчания. И на фоне этой невозбранно прекрасной, заснеженной красоты вдруг возникло красноносое хмурое лицо, собравшее глаза в кучку. Ах, как шёл его тёмно-русым кудрям насыпавший на них снег. Ну точно котёнок в рекламе, который снег с ветки на себя обвалил! - Блядь! - Виталик оглушительно чихнул. - И тебе привет. Ну как съездил? - тон Холста был настолько умиротворённый, что басист поморгал и сощурился, вглядываясь в лицо любимого, какого хрена, мозги что ли простудил. Не похоже на него не в жизнь, чтоб он торчал на морозе в пляжных тапках, да ещё с довольным видом. - Замечательно, - это игра, а правила Холсту неведомы, то надо говорить, что заготовил. Так решил Дуб. - Басуху мне прислали, она как конфетка, ты, полагаю, оценишь. Только это... она в машине. А машина застряла в снежной грязи, мне одному не вытащить её. Ты ж мне поможешь? Не хочется соседей звать, да и нет их скорее всего. Холст изумлённо поднял брови. Совсем Виталик не понимает, что ему плохо. В былые времена Дуб бы заматерился на него, схватил в охапку да засунул бы его в дом к камину. Ан нет, как ни в чём не бывало, просит о помощи. И попробуй ему отказать. Да и машину жалко. Таким простым вопросом и просьбой загнал басист его в угол. С одной стороны - обида на незамеченную им больную спину, и надо как-то отказаться от вытаскивания машины, с другой стороны - машина - вещь нужная, да и Виталик любимый. И чего делать? Уйти в дом, хлопнув дверью? Так Дуб присосётся пиявкой и будет пытать. Вон как смотрит, с прищуром Ильича и хлюпает носом! А сам-то Холст, куда глядел, что не увидел типичную простуду налицо и на лице Витали? - Я б с удовольствием помог тебе с машиной, но у меня, если ты не заметил, болит спина, уже давно, - прошептал Петрович, опуская взгляд, - поэтому сейчас я позвоню нашему соседу, у него и тросы есть, вытащит, а ты пойдёшь в дом греться, у тебя сопли до подбородка. Виталя торжественно сверкнул глазами: Холст сказал то, что он хотел. Лёгкая размолвка прошла и исчезла, точно не было. Петрович всё-таки заметил, что тот простужен - это раз, признался в своей больной спине - это два. Гордость и холодность, хоть и природные, надо истреблять. - Не звони, машина в гараже, - улыбнулся басист и обвил шею Володи, целуя в подбородок, - а в дом пошли, нечего тут хоровод водить. - Да ты погляди как красиво, - Холст не совсем ещё воткнул, что его басист развёл его как Доширак! - Красиво, но холодно, и можно же любоваться из окна, с твоей спиной особенно. *** - Что это? - Холст во все глаза глядит на коробку, которую Виталик сжимает в руках. Несмотря ни на какие обиды, снова мелькнувшие из-за его мелкой лжи, желание получить сувенир от любимого не пропало. Дуб со вкусом чихнул. - Блядь! Пояс лечебный, из собачьей шерсти, - шорох разрываемой упаковки с чудной мохнатой синеглазой лайкой на обложке, так похожей на Житнякова, и на свет появляется пахнущая натуральной собачатиной конструкция. - И крем, вольтарен! Что ж ты вылупился на меня донной рыбой? А то я не видел, что ты ходишь как Терминатор! 35 лет вместе, какого хрена? Виталик обиженно чихнул ещё раз и задрал влажную от снега рубашку Холсту, обматывая талию гитариста мохнатым поясом. Мягкая шерсть приятно пощекотала кожу и начала греть поясницу. - А я там чай грел, только он наверно уже остыл. Варенье малиновое где-то было. - Согреем заново! - ободрительно улыбнулся басист. - Чай это тема, особенно с коньяком. И вот, как в старые добрые времена, чай вдвоём, горьковатый привкус коллекционного коньяка. Петрович всё теребит подаренный пояс, устраивая его поудобнее, одновременно пропихивая ложку с малиновым вареньем между плотно сжатых зубов. - Кто из нас тут болеет, - шипит Дуб, - я, ладно, прочихаюсь и буду как огурчик. - Зелёный и в пупырышках, давай лечись. Сейчас спина чуток утихнет, я тебе горчичники поставлю! - пообещал Холст, - для согрева. - Ну греться ж можно по-разному. Не обязательно уж такие извращения применять. Горчичники - это ж жестоко, Володь, - тёмные глаза Витали сверлят ласково и умоляюще, чтоб гитарист даже не помышлял о них. Взгляды пересекаются, и мир на мгновенье прекращает своё движение. Горячие мозолистые пальцы басиста нежно лезут к лопаткам, поглаживая их и согревая. Может, у Витали температура, а может и сам Холст подхватил озноб в прогулке по саду - за удовольствие созерцать немыслимую красоту первого снега пришлось заплатить? Но как гласит медицинская энциклопедия - при простуде надо согреваться и пропотеть. Малину уже съели, чаем с коньяком запили. Широкие ладони накрывают теплый, подрагивающий бок - Холст отвечает взаимной нежностью к басисту. Метель стукнула в окно, но замерла, не в силах проникнуть в тёплый дом, где у камелька снова расцвела любовь. Отставив кружки, музыканты потянулись друг к другу. Точно неопытные, но пылкие любовники, они страстно искали губы друг друга, обдавая тёплым дыханием и нашептывая милые глупости. Нос к носу, глаза в глаза, возраст не помеха, сладкий поцелуй с привкусом малины и тела сплелись, плотно прижавшись друг к другу. О насморке и радикулите уже и думать забыли - Дуб просунул пальцы под пояс, щекоча гитариста и срывая поцелуи, точно лепестки с цветка. Недостриженный ноготь чертит замысловатый узор на щеке, царапая выдающуюся челюсть, ключицу и грудь. Волна жара, как в юности, приходит к ним и обрушивает воистину девятый вал на головы арийцев. - А почему бы не быть тебе снизу, мне ж спину твою лечить удобнее будет, - шепчет Дуб, пытаясь развернуть немаленькое тело гитариста под свои нужды. - А не шёл бы ты в баню, - беззлобно и ласково отвечает Холст, сплетая руки на талии басиста и вжимая всем телом в диван, - я тебя греть буду, вместо грелки и тазика с кипятком. - Идея! Петрович, ты чудо, - слегка слюнявый поцелуй в нос, - пойдём в баню! Как можно растопить баню, при этом, не расцепляя объятий и практически не прекращая целоваться - оба, вальсируя, вышли из дома в снежную ночь за дровами, и, согревая друг друга, вернулись в предбанник. Огонь трещит в печке, где-то по трубам бурлит подземный источник воды. А телам жарко и так. Едва прикрыв дверь, басист вжимает коллегу в стену, сбивая веник и полотенце на пол. Лампочка горит только в парной, а арийцы ищут руками друг друга в полумгле, стараясь не пропустить ни грамма любимого. - Давненько не целовались с языком, - сопротивляться бесполезно - отточенные клыки прикусывают язык и дарят остроту лобзанию. В процессе стягивая друг с друга одежду, арийцы замечают, как из парной уже пошёл густой горячий воздух - печка выучила песню "дай жару". В очередной раз оба порадовались, что баня достаточно большая, а полки удобные для различных целей. Объятья разрываются - Дуб вооружился веником, хлеща по спине Володе, другой рукой массируя ему поясницу. - Как хорош-о-о... С волос капает пот, жар проникает в кожу, амплитуда ударов возрастает. Распаренное тело качается в блаженной неге. Спина чувствует лишь отголоски боли и приятную тяжесть сильных рук басиста. Но нужно позаботиться и о друге-любовнике - лёгкое движение и Виталя с матерком плюхается чуть позади Холста. Сам же гитарист поднялся и размял пальцы, вооружаясь шайкой с кипятком. - Нет, бля-я-я-я, - средство жёсткое, но эффективное - следом летит ключевая вода. Басист захлёбывается матерщиной и эмоциями. Чего это кудрявый упырь задумал? Хочет, чтоб сердце остановилось? Но ответ он получает совсем другой - потеть дальше уже некуда, в голове туман, а глаза изучают причудливый узор древесины на потолке. Гитарист берёт его руки в свои и скользит языком по распаренной коже. Напряженные соски методично жуются, отчего над ореолом кудрявых волос возникает торнадо пошлой матерщины. Холст - профессионал не только в музыке, как только его губы спускаются к бедру басиста, тот стонет и буквально вжимается в змея-искусителя, который только играет кончиком языка с его интимной зоной, но никак не приступает к главному делу. Но заставлять ждать басиста, с которого сошло уже семь потом и много соков, жестоко. Расслабленные пальцы растягивают колечко мышц, пытаясь протолкнуться в тёплое, пульсирующее пространство, как назло сжимающееся при каждой попытке дотянуться до простаты. Если кто из соседей заглянул бы к музыкантам на огонек - спичек попросить или телефон позвонить, то покраснел бы сразу - уж кто-то кто, а выпускник Гнесинки не стеснялся ни в стонах, ни в матерщине размахом в октаву. Пот, капельки воды, родное тело рядом, пар, треск дров в печке, бурление воды. Для всех влюблённых просто нет. Как в 20, так и в 55, когда седина коснулась висков, любить по-русски и по-французски. Французский секс - без белья нательного, русский секс - без белья постельного. Да какое в бане постельное бельё? Только полка гладенькая, да отполированная, только два обнажённых тела, блаженствующих в упоении друг другом, и веник, как острая приправка. Резкие, рваные движения, забывшись от больной спине и насморке. Руки сжимают тело партнёра до крика, до синяков, сердца колотятся так, будто биатлонный спринт сдали оба только что и лежат носом в сугробе. Да только сугроба не полагалось, и до финиша ещё далеко. То замедляя, то ускоряя темп, оба арийца, инстинктивно поняв друг друга, растягивают удовольствие. Продлись очарование, продлись прекрасное мгновение. Боже мой, боже мой, боже мой, это экстаз. Тела синхронно содрогаются и без сил падают на полку. - Ебать Мадрид! - Согласен! - Как спина-то? - Да знаешь, забыл о ней я. Это что ж получается, надо без остановки, - Петрович смущённо двинул бёдрами, изображая совокупление, - чтоб спина не болела. Дуб хихикнул. - Ничего, будем лечить, я ж рядом с тобой. Я ж как лекарство, - басист потёрся щекой о грудь Володи. - Да и ты не чихаешь! - заметил Холст. - Не напоминай, уж после бани грех микробами сморкаться. - Будешь ещё париться или хорошего понемножку? - Ну второй раунд я предпочту на кровати, тут занозы, мать их дерево! Шальная мысль должна быть воплощена в жизнь - Дуб вылетает из парной в облаке пара, приземляясь в наметенный сугроб, запрокидывая голову со звонким хохотом. - Давай обратно, простынешь ведь, - возмущается Холст, за что получает снежок между глаз. А сверху на это безумие взирает молодой народившийся месяц с яркими звёздами между облаков. - С первым снегом, - вдруг озаряет Холста, очищавшего лоб от снежных капель. - И тебя туда же, и с тем же, - улыбается Виталя, срывая, наверное, миллионный поцелуй с родных губ. Ночь продолжалась. До рассвета ещё далеко. (c) AngieAsh 2014