Беспорядочно

      Здесь всё начиналось. Не в эльфинаже, когда Дункан имел наглость притащить свои старые кости на свадьбу, и уж тем более не в хижине Флемет, когда она активно проводила агитацию на спасение мира, — здесь. В Остагаре.       Руины древней крепости грустно смотрят на незваных гостей, щерятся кольями спешно возведённых укреплений, подмигивают следами пожарищ. За этими стенами лежит поле проигранного сражения, которое наизнанку вывернуло множество судеб, причём и не скажешь наверняка, в какую именно сторону — а ну как явился бы архидемон и разнёс всю армию вместе с «верным и преданным» Логэйном Мак-Тиром?       В реальности Логэйн Мак-Тир предпочёл верности тактическое преимущество; Остагар глядит на бродящих под его сенью порождений тьмы с почти человеческим отвращением. Если бы неодушевлённые предметы могли выражать какие-то чувства, то эта крепость обвиняла бы людей за то, что не защитили. Ушли практически без боя.       Потом, очень не скоро, Табрис ознакомится с историей крепости и приедет на руины в третий раз, чтобы отдать честь. Блестящий форпост, сначала жизненно необходимый, потом заброшенный на долгие годы и, в конце концов, бездарно оставленный в последнем бою на его стенах донельзя символичен. Напоминает почти открытым текстом: ничто не вечно, будь то сила, слава или… чья-то нужда в тебе.       Но до этого ещё далеко, договоры с союзниками не возобновлены и Мор не побеждён. Маленький отряд медленно ползёт по границе Диких Земель Коркари, трава под ногами пропитана кровью буквально и метафорически. Больше всё же последнее, история знает куда более жестокие битвы, но безутешный Алистер не устаёт хвататься за голову. До тех пор, пока его вина и стыд не распространяются на остальной отряд, включая Лелиану, которая даже не участвовала в сражении.       Дарриан пожалел о том, что взял с собой Алистера, уже через пару часов по прибытии в Остагар. Это повязало необходимостью искать куски брони покойного короля и картинным замиранием над каждым холмом. С таким выражением лица, как будто навстречу вылезло целое облако призраков.       Алистеру не объяснишь, что далеко не все испытывают столь тёплые чувства к покойному Кайлану. Тем более не объяснишь, что Дарриан Табрис его ненавидит: его, и Логэйна, и Анору, и любого из королевских рыцарей. Очень уж им плевать на все несправедливости, что из года в год происходят у них под самым носом, причём это касается не только эльфов, но и обычных, не наделённых властью людей.       Впрочем, ненависть к покойному королю ещё более яркая. Как раз потому, что он был, в общем, неплохим человеком и хотел лучшего для своего народа, вот только был слишком глуп, чтобы понимать, где именно искать это «лучшее». Любитель сказочек про рыцарей в сияющих доспехах.       «Есть, на самом деле, два типа ненависти, — думает Дарриант Табрис, со скукой разглядывая распятый гарлоками труп короля; внутри у него лёд, не вздрагивает ни одна ниточка, — Ненависть, замешанная на уважении, — я бы ушёл с Логэйном, если бы мог, потому что в той ситуации отход вполне мог быть необходим, почти наверняка был, — и ненависть, приправленная презрением. Возможно, даже жалостью».       — Надо похоронить его, — говорит Алистер срывающимся голосом, — Это наш король, он заслуживает большего.       Даже мёртвый, Кайлан Тейрин донельзя походит на рыцаря из сказки. Только ещё терновый венец на лоб — и художника, который напишет с него икону одного из последователей Андрасте. Эта отвратительная обманка заставляет руки Дарриана непроизвольно сжаться в кулаки. С языка почти срывается колкость, но его останавливает невесомое прикосновение к плечу:       — Никто не говорит, что он был хорошим королём — но всё-таки королём был, — шепчет Лелиана, легко уловившая его раздражение. На сердце немного легчает, но это чувство не задерживается надолго.       Спокойствие и тепло разом сгорают в огромном погребальном костре, который Алистер сложил с помощью Стена, которому, само собой, плевать как на труп короля, так и на страдания королевского бастарда. Потому что этот костёр по-королевски видно, должно быть, с огромного расстояния и, вместо того чтобы переночевать на руинах, прекрасно защищённых от ветра и неожиданных гостей, им придётся во весь дух драпать от порождений тьмы, которые обязательно заинтересуются происходящим.       И они бегут. Не останавливаются несколько суток подряд, к тому же вынужденные переть на себе тяжеленные доспехи Кайлана и совершенно игрушечный меч, с которым он шёл в бой, — гораздо более тяжёлый, чем меч Мэрика. Какое-то совершенно звериное чувство опасности гонит Дарриана вперёд, он не позволяет отряду останавливаться до тех пор, пока сам не начинает падать с ног, в какой-то момент даже оказывается вынужден тащить Лелиану на собственном плече, нервно улыбаясь Алистеру с его железками.       Часов через тридцать пять тот, наконец, не выдерживает:       — Ты с ума сошёл? Нас не преследуют, такими темпами мы скорее умрём от усталости, чем от вражеской стрелы или меча!       К тому времени Дарриан чувствует слишком сильную усталость, чтобы злиться или ругаться, поэтому отвечает с вымораживающим спокойствием, которое выглядело бы ещё более эффектно, если бы не посеревшее от усталости лицо и немного потускневший взгляд.       — Кто из нас двоих старший страж, ты или я? Даже если забыть про восхитительный костёр, сообщивший всем живым существам на несколько десятков, если не сотен, миль вокруг о том, где мы, — даже если забыть про это, остаются порождения тьмы. Которые связаны друг с другом при помощи своей чудной Песни. Они будут искать тех, кто разрушил их форпост, а крикуны вполне в состоянии идти по следу очень, очень долго. Мы не в безопасности.       Алистер вздрагивает и осаживает назад, прекрасно понимая, что не прав. Даже находит в себе силы проглотить шпильку относительно похорон Кайлана.       — Но… откуда ты это знаешь? Ты ведь…       — Меньше недели провёл в обществе Дункана? — усмехается Дарриан. — Разумеется. Но расспрашивать его начал ещё по дороге из Денерима. На всякий случай.       Безумный марш завершается только к середине третьих суток. К этому моменту даже Стен чувствует неимоверную усталость, а уж Лелиана и вовсе едва жива. Ночную стражу решают держать каруселью часа по полтора, потому что удержаться в сознании дольше никому не хватит сил. Первым вызывается дежурить Алистер. Он ходит по лагерю вдоль и поперёк, лишь бы не заснуть, и отвратительно гремит кольчугой.       Дарриана ощутимо колотит — будто бы от холода, но на самом деле от усталости — только вот заснуть он всё равно не может. Перед полуприкрытыми глазами мелькают цветные круги, мысли путаются, но никак не останавливают свой бег.       Он думает о мёртвом глупом короле и о живой королеве, которая вряд ли умнее его, раз не удержала благоверного за руку, и о том, что после войны кому-то придётся разбираться с этой разрухой. Ему не удаётся вспомнить ни одного человека, который обладает достаточным влиянием и готов позаботиться о благе страны, а не своём собственном. Разве что тот же Логэйн — когда-то давно, в молодости, — но сейчас он человек конченый, к тому же, враг Серых.       Где был тот, кто должен удержать дурного мальчишку Кайлана от одних действий и подтолкнуть к другим? Но даже лучшего из человеческих королей вряд ли волнуют эльфинажи. Если верить слухам — за исключением покойного Мэрика…       Дарриан Табрис засыпает, ещё не понимая, что в Остагаре его жизнь снова вывернулась наизнанку и пошла в другом направлении. Мальчишка из эльфинажа — страж — советник королевы — тень за троном.       Все великие вещи начинаются с мыслей, а ненависть можно перековать в веру; ненавидя существующий порядок, попробуй что-то изменить или молчи. А ещё лучше: меняй изнутри, но молчи всё равно, решающий за других.       В Остагаре паук впервые задумался о том, что пришло время плести паутину.