Берлинская лазурь

А в мае цветут сады... Казалось бы, много ли их осталось, тех садов? И как, да и с чего бы им цвести здесь, в раскуроченном Берлине, где сама земля пропитана злобой и горем, обожжена святым гневом? Ан нет – прокатился по небу ярый весенний гром, прошумел очистительный ливень, и вот уже везде, везде, на перегнутых, вмятых в землю (танки ломились напрямик!), опаленных ветвях вскипела бело-лиловая пена сирени... - Старший лейтенант Соловьев! - Я! - А тебе будет ответственно задание – никому другому доверить не могу! – капитан многозначительно подмигнул. – Доставишь в зоопарк медвежонка. - Како... Есть доставить в зоопарк! Какого еще медвежонка, Серега? - Какого-какого – белого. Подранило его, подлечили – пора вернуть по месту жительства. Ничего, управишься – тебя ж дети и зверушки любят! – капитан со смехом хлопнул друга по плечу, и Алешка невольно улыбнулся в ответ. Где в Берлине мая 1945 лечат зверей? Там же, где и людей. Больше негде. Медсестры курили на крыльце. Война всех научила дымить, подумала Маша, вытягивая из кармана трофейную немецкую папиросу (предпоследняя осталась, ну да ладно...). В больничном саду бушевала сирень – неистово, торжествующе, безбрежно, беззвучным и внятным всем криком: Жизнь! Жизнь!! Жизнь!!! Маша вдохнула всей грудью, вбирая в себя забытый аромат. Как давно – еще с финской (крохотный мирный промежуток теперь и не помнился почти)... Привычные, ненавистные, намертво въевшиеся в волосы запахи: гари, крови, пота, резкий запах хлороформа и тошнотворная вонь гангрены, запахи разлитого по воде бензина, едкой – слезы из глаз! - махорки, горящей танковой краски и горящей плоти – запах войны. Нежный и властный запах сирени перекрывал их все, вытеснял из легких и из памяти – дыхание победы! Весны и счастья... Вдалеке за кустами проурчал мотор, по-военному короткие (не разобрать слов) вопрос-ответ – и мотор снова завелся, звук начал приближаться... Видавший виды «виллис» выкатился на дорожку, и еще до того, как водитель соскочил наземь, Маша вскрикнула и схватилась за сердце. В вылинявшей до желтизны гимнастерке, худущий, на щеке – свежий рубец, на груди – медаль «За отвагу», а глаза – майская голубень! Обернулся – застыл на миг... - Маша! Машенька! - Алеша! Они бежали друг к другу, раскинув руки, а над ними берлинской лазурью сияло весеннее небо, цвела сирень, и любопытный медвежонок высунул из двери свою белую мордочку...