Веришь, нет?

Идиотизм, конечно, но Тону сам не понимает, как оказался на полу. Это случилось прямо посреди танцевального класса, когда они с Ховоном немного задержались, чтобы подучить новую связку. Он помнит - рухнул как подкошенный и засучил ногами, катаясь по паркету и вжимая огнём горящие лопатки в пол, помнит, что проехался так до самого зеркала и даже об него ударился головой. Вот макушка теперь и ноет, а всё остальное – нет, как будто ничего вообще не было. Почудилось?.. - Ты, - говорит Ховон, протягивая руку и помогая подняться. – Совсем дурак, что ли? Чего валяешься? Тону даже смешно становится – любой другой уже названивал бы в «Скорую», ну или там по потолку бегал в панике, а этому хоть бы что. - Я чуть копыта не откинул, - у него даже возмущаться не получается. - А. Так ты не прикидывался? – Ховон отряхивает его футболку и спортивные штаны. - Стал бы я прикалываться, когда кроме тебя здесь никого нет, - Тону фыркает и разминает плечо, гадая, что это такое было с ним. На судорогу не похоже, после судорог мышцы ещё по несколько дней тянет. - Ну сорри тогда, не отразил. Ты в порядке? Тону его уверяет, что в полном порядке и ни следа боли не осталось вообще. Ховон несколько мгновений смотрит с подозрением, ещё раз непонятно зачем пытается отряхнуть его футболку и заявляет, что проводит его до дома. Тону на него начинает моментально дуться. Он же не калека, в самом деле. Но по здравому размышлению решает, что случиться может всякое, да и дорога до дома, сдобренная не музыкой в наушниках, а разговором с хорошим другом, намного приятнее. Они много шутят и смеются; Тону нравится, как обычно скупое на эмоции лицо его друга оживляется, когда он начинает рассказывать какие-нибудь интересности. Он уже даже успевает забыть о том, что случилось, пока Ховон вдруг не становится очень серьёзным и не спрашивает: - Слушай, а что это вообще было? - Чего? – Тону моргает на него обоими глазами и останавливается прямо посреди улицы, не дойдя до дома буквально метров сто. - Ну, спина. Или чего там… Судорога? - Да хрен его знает, - Тону беззаботно пожимает плечами, а Ховон наоборот только больше суровеет. – Не похоже. Не знаю. - А в семье ни у кого? - Ты бы знал, если да. Ховон долго думает – Тону даже успевает помахать ладонью перед его носом пару раз. - Чем больше об этом думаю, - наконец, заключает он со всей уверенностью, на какую только способен шестнадцатилетний парень. – Тем больше это всё похоже на подъёб, ты уж извини. - Ну не веришь – сам дурак. Они расходятся – Тону недоволен, а Ховон задумчив. Впрочем, это его почти перманентное состояние, и поди пойми, о чём он думает – может, за друга беспокоится, а может, уже думать о нём забыл и мысленно повторяет разученную сегодня связку. Второй раз спина даёт о себе знать почти спустя неделю, когда они режутся в игровые автоматы в компании нескольких одноклассников и ребят из танцевальной школы. Точхоль как раз заманил его на «памп» предложением пофристайлить под эпик хаевский «Fly». Разве мог Тону отказать? Да он все нужные стрелки уже выучил наизусть без всякого Точхоля, а Ховон знает все партии Митры из этой песни и очень классно их читает. Он и сам, конечно, пытался, но ему гораздо лучше удаётся бойкий, похожий на автоматную очередь, речитатив Табло. Под одобрительные возгласы товарищей, Тону и Точхоль кружат по обоим падам, только чудом и долгими часами тренировок не сталкиваясь друг с другом и не заплетаясь в собственных ногах. Пад для Тону давно уже стал вторым домом, и любой поход в игровые автоматы заканчивается одинаково вне зависимости от желания и планов – снова родной «Pump It Up», снова мерцающий экран и бодрый бит из больших колонок. Тону никогда не падал с пада – даже от усталости, вернее, особенно от неё. Никогда – до этого дня. Хорошо хоть, Ховон близко и реакция у него отменная – едва Тону оступается и начинает заваливаться на бок, Ховон его ловит, сгребает в охапку и оттаскивает подальше, по глазам читая, что друг от боли готов заорать благим матом. Тону по страшной силе колотит, но Ховон держит крепко, как в тисках – сам белее мела, когда цепляющиеся за него пальцы неконтролируемо сильно сжимаются, а в плечо впиваются безжалостные зубы. Ну, с дантистами у Тону точно проблем никогда не было, Ховон в курсе, они с детского сада знакомы. - Чуть кредит не профукали из-за тебя, - ругается Точхоль, едва достэпав трек. Ребята из компашки непонимающе-неодобрительно гудят, вроде и понимая, что что-то не так, но не отражая, что именно. - Прости, Чхоль, - улыбается Тону потерянно, отходя от Ховона, сверлящего его подозрительным взглядом. – Мне что-то скучновато стало, я пойду. Он подхватывает свою сумку и отваливает раньше, чем кто-то успевает возразить; Ховон догоняет его уже на улице, останавливает вопросом: - Это как на той неделе, на тренировке, да? - Нет, - отвечает Тону. – Сейчас сильнее. И спина всё ещё болит. Приступ был короче, это факт. Но осознавался он чётче, ощущался острее и отголоски испытанной боли угнездились где-то на уровне лопаток. Тону всё это пытается объяснить Ховону, но у того такой вид, как будто ему заливают в уши полнейший бред. Тону машет на всё это рукой и замолкает. - Может, стоит обратиться к врачу? – с сомнением тянет Ховон, когда они выходят из аптеки с парой пачек обезболивающих. - Чихал я на врачей, - огрызается по жизни спокойный и миролюбивый Тону таким тоном, что Ховон понимает – тему лучше свернуть. *** Его кладут в больницу неподалёку от стадиона Сангам, но на самом деле всё это не очень важно – Тону по-барабану, на какой койке обретаться и какой унылый вид будет за окном, ему вообще на всё по-барабану. Он целыми днями лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку, и с немногочисленными посетителями общается дежурящая возле его постели день и ночь мама. Разве что с Ховоном он может перекинуться парой слов, но они в основном молчат. По коридорам его возят на кресле-каталке, потому что ходить он не может. Тону не чувствует ног и спина его теперь болит постоянно – вся, целиком, но особенно сильно всё там же, где лопатки. Шутка о том, что «у тебя там чего, крылья режутся?» давно уже перестала быть смешной. Врачи пожимают плечами и таскают его на рентген, но он уже неделю понапрасну занимает койку, а внятного результата всё нет. С ним по всем параметрам всё в порядке. Совершенно. - Доктор, когда меня выпишут? – спрашивает Тону каждый раз, начиная с третьего дня. – Я же абсолютно здоров, доктор. Мама, конечно, начинает причитать и устраивает целые истерики, Ховон тяжело молчит, а потом, когда они остаются вдвоём, Тону каждый раз говорит одно и то же – больше самому себе, чем ему: - Я никогда не смогу танцевать. - Мечты, - как-то раз говорит Ховон. – Они, знаешь, сбываются. И чудеса приходят к тем, кто верит. Ему только и остаётся верить, но на восьмой день солнечный Тону, которого за тёплую ослепительную улыбку прозвали почему-то Кения, перестаёт даже улыбаться. Самое плохое в том, что это состояние – оно не стабильное. День за днём, постепенно, оно ухудшается, так или иначе. В какой-то момент Тону перестаёт есть, и к нему цепляют капельницу. Мать, кажется, постарела лет на двадцать и сорвала голос, пытаясь добиться от врачей ответа – что за хворь свалила её сына. - Как думаешь, - спрашивает Тону и Ховона, крепко держащего его за руку, как будто боящегося, что он вот-вот исчезнет. – Я скоро умру? - Ну и куда ты собрался умирать, придурок, - ворчливо отзывается тот, а голос от напряжения непривычно звенит. - Не куда, а как, - поправляет Тону. - И как? - Совсем. Ему сегодня немножечко легче, уже несколько часов он чувствует себя почти человеком. Он разговаривал по телефону с отцом и братом – трубку возле уха держал Ховон; он долго и обстоятельно благодарил маму перед тем, как она убежала по делам. Боясь что-то упустить, он велел Ховону разослать от его имени смс-ки друзьям. Такое облегчение – Тону знает, слышал где-то или, может, прочитал – бывает обычно перед смертью. И если так – то он уже, наверное, готов. - Вот почему в жизни не бывает, как в фильмах? – он как-то находит в себе силы шутить. – По закону жанра, у моей постели должна была бы сидеть любящая девушка, не находящая себе места от горя. А не ты. - Я себе тоже от горя места не нахожу. Чем тебя я не устраиваю? - Ну, ты, Хоя – не девушка. Но признаю, у всех свои недостатки… - Хочешь, найду какую-нибудь девушку, притащу сюда, и она будет заливать пол слезами? - Да зачем мне какая-то… Нет, стой, стой, куда ты пошёл, не смей уходить! Хоя, стой, то есть сядь! – не описать словами, какая паника на него накатывает, когда Ховон отпускает его ладонь и собирается куда-то идти. - Сонбэ Мёнхван, - вспоминает Ховон, придвигая свой стул ещё ближе к постели Тону и удобнее перехватывая его руку. – Просил меня передать тебе привет. Сказал, весь “Fame” тебя ждёт и без тебя танец не получается. - Ну, у них ещё есть ты – значит, не всё потеряно, - чуть переведя дыхание после приступа панического ужаса, Тону давит из себя слабенькую улыбку. – Только ты не разрешай никому называть тебя «Хоей», ладно? Это всё-таки я придумал. - Да-да, я помню – копирайт навеки твой. Ховон говорит ещё что-то – Тону видит, как шевелятся его губы, но не слышит ни звука. А потом начинается. Пока Тону может думать, он представляет, что в его теле всё это время рос и развивался какой-то монстр – и это он теперь вылезает из его спины, когтями и клыками продирая себе путь наружу. После, когда думать уже не выходит и сознание тонет в ослепительно-белой боли, он только кричит. И продолжает кричать, даже сорвав голос. Вопреки ожиданиям, он не умирает – только отрубается на несколько долгих мгновений, а когда приходит в себя – вокруг всё та же опостылевшая палата, под щекой – всё тот же жёсткий матрас. И у него в спине правда что-то есть, он краем глаза видит… перья? «У тебя там чего, крылья режутся?» Тону пытается как-то изогнуться, чтобы разглядеть внимательнее, приподнимается на руках – просто подвиг с его стороны, из почти овоща превратиться в дрыгающегося почти овоща. Но чёрта с два, конечно, у него получается – его скручивает никуда не девшейся болью, и он падает на матрас. - Хоя, что за хрень со мной? – спрашивает он испуганно, поворачивая голову в поисках друга. Ховон не отвечает – стоя рядом с опрокинутым стулом с видом человека, которого только что чем-то тяжёлым огрели по голове, он оглядывается по сторонам, как будто пытается понять, кто он такой и что здесь делает. На Тону он даже не смотрит – всё куда-то мимо да сквозь, и тот очень отчётливо ощущает себя пустым местом. Настолько отчётливо, что внутри что-то сжимается, а по коже бегут мурашки. Чтобы разбить это ощущение, Тону тянется к Ховону – схватиться за руку, дёрнуть за штанину, сделать хоть что-нибудь, чтобы он пришёл в себя. Его бросает в холод, когда пальцы уже почти касаются запястья – Ховон отворачивается, сводя на нет все его усилия, и быстрым шагом выходит из палаты. На Ховона иногда находит такое состояние, что ему нужно сорваться с места и срочно куда-то пойти, но Тону что-то подсказывает, что этот случай – не из таких. Иначе с чего ему чувствовать себя так, как будто от него с мясом оторвали какую-то важную часть? Да и не стал бы Хоя его игнорировать… Когда он не возвращается спустя восемь минут, Тону начинает мелко трясти. Ещё через две минуты невероятно острого одиночества он начинает пытаться сползти с кровати, даже не задумываясь о том, что будет, когда у него получится. То, что у него в спине… Хорошо, крылья у него в спине здорово сбивают чувство равновесия – он и так едва управляется с собственным телом, а теперь только сложнее. Может, это просто дурацкий сон. Кто знает, что за чертовщину ему вкалывали вместе с капельницей… Тону падает на пол в тот момент, когда дверь распахивается настежь – как будто её открывали пинком. - Ох, успел, - незнакомый парень, едва ли старше него самого, с так по-смешному выбритой головой, стоит на пороге, пытаясь отдышаться после долгого бега. Два вздоха – и он уже подскакивает к Тону, тянет его за руку. – Вставай, некогда на месте сидеть! - Ты вообще кто? – Тону дёргается, пытаясь высвободить локоть из цепких пальцев. - Сонгю, - следует ответ, как будто это ему должно было о чём-то сказать. – Пожалуйста, давай всё потом? За нами погоня, вставай скорее. Погоня. С какой стати кому-то вообще лично за ним гнаться, что случилось с этим миром – он наконец-то слетел с катушек? Что это за парень, так жаждущий помочь, когда даже лучший друг ушёл, не сказав ни слова?.. - Я не могу встать, - слышит он свой собственный голос. – У меня ноги отнялись. Сонгю от души ругается и перестаёт его тянуть, его взгляд мечется по палате в поисках какого-нибудь выхода. Знал бы он, что всё так обернётся… Сонгю вздыхает – да даже если бы и знал, всё равно кинулся бы сюда. Взгляд останавливается на окне, тут же перескакивает дальше. Будь он один, а не с птенцом – тогда да… В углу. Что-то в углу – складное инвалидное кресло. Сонгю моментально бросается к нему, как к спасательному кругу: - Бежать надо в любом случае, мы с тобой не выдюжим, - пыхтит он, затаскивая Тону на каталку. – Крылья убери. Пожалуйста. Мешают очень. - Я не умею. - Ну, прикажи им исчезнуть. - Исчезните. - Да нет. Представь, что их нет. Ему нужно представить, что у него нет крыльев, которые на самом деле есть, но которых в принципе у человека быть не может. Конечно, задача проста и понятна, только ко всему прочему болеть начинает ещё и мозг. Кажется, что-то получается: - Молодец, схватываешь на лету, - подбадривает его Сонгю, выталкивая каталку в больничный коридор с явным намерением устроить гонки. До лифта они добираются мягко говоря с ветерком, пациенты и медсёстры в шоке, Тону всё ещё ничего не соображает – кажется, его жизнь всё-таки превратилась в фильм с лихо закрученным сюжетом и сценами а-ля «Миссия невыполнима». В узкой металлической коробке, поднимающей их вверх, Сонгю явно нервничает, да и самим Тону овладевает смутное беспокойство. - А, почувствовал? – Сонгю, конечно, замечает, что Тону тоже стал неспокоен. - От кого мы убегаем? - Если повезёт – сегодня ты не увидишь эту хрень. Но я не стал бы очень надеяться. - По-моему, - говорит Тону, когда Сонгю тащит его на крышу, с трудом преодолевая каждую ступень. – Ты просто какой-то псих, который зачем-то похитил беспомощного пациента из его палаты. Может, ты террорист, и решил взять меня в заложники? - Ага, так и есть, - соглашается тот, добираясь наконец до двери на крышу и толкая её свободным от Тону плечом. – Больница заминирована, за мной гонится полиция, и без тебя мне не сбежать. А крылья и вся прочая боль, терзающая тебя уже несколько дней – тебе просто приснились. И вообще, всего этого нет, а мы все живём в «Матрице». Почему-то после этого становится немного спокойнее. Ну, в «Матрице» - так в «Матрице», хуже от этого всё равно не станет. Может, в какой-то степени даже лучше. Абсурд – он такой. Успокаивает. Как и ветер в лицо, когда открывается дверь и оказываешься на продуваемой со всех сторон площадке в нескольких метрах над землёй. Здание, конечно, не очень высокое, но и этого вполне достаточно – видно небо и нет стен, это почти свобода. Если, конечно, умеешь летать. Я – птица, осознаёт Тону и крепче цепляется за Сонгю. Я – птица, значит, я смогу. И после этого он чувствует, как ветер треплет уже не только волосы, но и перья. Ему не нужно даже оборачиваться и смотреть, чтобы знать – они белые, как снег. Как боль. - Чувствую, ты догадался, что нам надо сделать. Не трудно догадаться, если они пытаются всю дорогу от кого-то убежать. - Я знаю, первый раз это сложно. Но ты только не складывай крылья, я один тебя не удержу, - инструктирует Сонгю напряжённым голосом, волоча его ближе к краю. Тону, наверное, посмеялся бы, если бы этот парень сейчас скинул его вниз – ну а что, чем абсурднее, тем лучше. Он даже не удивился бы нисколько. Абсурдом перестаёт пахнуть тогда, когда Сонгю обнимает его уже обеими руками, освобождая плечо от тяжёлой ноши – Тону висит на нём, как мешок с картошкой, - и за его спиной раскрываются рябые, рыжие в чёрных пятнах, крылья. Тону первый раз видит такое оперение и даже понять не может – как это так, как будто птица-тигр какой. - Дрофа, - отвечает Сонгю на невысказанные мысли. – Всего лишь дрофа. Нам нужно продержаться ещё немного. - Ты только не оглядывайся, - не своим голосом говорит Тону, когда из-за приоткрытой двери появляется какой-то ирреальной формы чёрная… голова? Судя по тому, что на этом чёрном, даже на вид липком, как смола, чём-то злобно поблескивают ярко-алые глаза – да. - Да я знаю… Давай, взмахни крыльями. У Тону от ужаса волосы на затылке встают дыбом, а всё остальное просто отнимается - мозг в том числе. У Сонгю на шее вздувается вена, когда он пытается поднять их обоих – а из-за двери лезут, ещё лезут, сколько же их? Двое? Трое? Такое количество лап и хвостов, не разобрать. Конечно, всё возможно - несколько метров вверх он осилить в состоянии, и даже какое-то время провисеть в воздухе так - но ощущение такое, что суставы вот-вот выскочат. - Да что же ты, - он приближение тьмы чувствует загривком, спиной и тем, что пониже, тоже. От этого как-то совсем не бодро. - На счёт три, договорились? Вслух или мысленно, досчитать он успевает только до двух, а потом их просто подбрасывает вверх и в сторону - крылья у Тону могучие, сильные, но он ещё совсем не успел с ними свыкнуться и освоиться. Их мотает из стороны в сторону, но несёт в целом правильно - дальше от крыши, к пустому пространству над проезжей частью, вверх и влево. Примерно в последний момент перед рывком Сонгю чувствует, что его лодыжки коснулось, но испугаться не успевает - только чувствует боль, когда ломается кость. За спиной - отголоски скулежа и скрежета опасных клыков, уносимые ветром, тёплым, майским, несущим лето. С громким фырчанием по крыше проносится настоящий огненный вал, жар догоняет даже их, а демоны с надрывным писком превращаются в чёрные кляксы на металле - Сонгю наконец-то может вздохнуть свободно. По крайней мере, ему так кажется, пока он не отвлекается от того, что происходит, и не переводит взгляд на Тону. Тот, кажется, на грани обморока. У Сонгю у самого что-то совсем нехорошее с ногой, но Тону, видимо, плохо просто совсем - Сонгю ещё никогда не видел у человека такого бледно-зелёного оттенка кожи. Тону последний раз взмахивает крыльями в направлении крыши и складывает их, а Сонгю в ужасе осматривается - больше приземляться некуда, слишком далеко, но и туда, куда стремительно летят они, тоже нельзя. Там же раскалённый ад только что был и черти бесновались! - Ой, - говорит Сонгю громко и вслух, когда менять траекторию становится уже слишком поздно и они стремительно летят вниз. - Ой-ой-ой. Был бы Тону килограмм на десять полегче. Сонгю уже мысленно примеривается, как так упасть, чтобы не подставить потерявшего сознание птенца и самому не сильно обжечься, когда груз внезапно исчезает - он уже пугается было, что Тону просто выскользнул из гудящих от перенапряжения и усталости рук, в панике вскидывает голову. Бум - здоровой ногой он встаёт на раскалённый металл, отталкивается и взлетает. Подошва кроссовка уже начала плавится и отрывается от поверхности крыши нехотя, со звуком противным и хлюпающим. - Обязательно нужно было ждать до последнего, да? - ворчит он, воинственно глядя на без всяких усилий удерживающего Тону Сынхо. - То же самое вам могу сказать - вы бы ещё позже взлетели, ага, - миролюбиво отзывается тот, окидывая взглядом всю картину происшествия. - Тебе бы подкачаться, Гю. - Каждый день этим занимаюсь, - бубнит тот себе под нос, устремляясь к более безопасной площадке. Ему нужно время, чтобы оценить полученный урон и состояние собственной правой нижней конечности, немного поныть и решить, что делать дальше. Сынхо следует за ним, и какое-то время они молчат. - Сумасшедший год, - Сонгю ощупывает начавшую отвратительно разбухать лодыжку, счищает с кожи даже сквозь брюки просочившуюся чёрную клейкую массу. - Демоны уже стаями охотятся. - Будь я на их месте - на такой выброс энергии тоже стаей бы кинулся. - Да уж, крылья у него - будь здоров. - Тебе бы гипс наложить. - Сначала домой, - Сонгю качает головой и смотрит на Тону. На руках у Сынхо тот кажется совсем беспомощным и беззащитным. Хотя по сути таков он и есть, пока не научится владеть собой и не осознает себя в новом мире. - Знаешь, мне определённо нравится этот парень. - И чем же? - Сынхо приподнимает бровь. - Тем, что отключился? - Именно, - Сонгю щёлкает пальцами. - Я как-то морально не готов. Хорошо, что сказки про птичек откладываются.