В далекой-далекой Галактике

Где-то в далекой-далекой Галактике взрываются звезды. Падают акции. Идут войны. Голодают дети. Люди плачут-плачут-плачут. И платят-платят-платят – за еду, за счастье, за возможность пожить еще день или два. Каждый просыпается и попадает в свой собственный бесконечный цикл вопросов, проблем и невозможности разрешить их прямо сейчас. Чжоу Ми закрывает глаза и вдыхает воздух полной грудью. Здесь, на высоте десяти этажей, воздух почти ничем не пахнет, стирается уже привычная вонь выхлопов и ядерных женских духов. И, если разобраться, запахи в большом городе создают только люди, а если нет людей, то воздух может стать самим собой. Чжоу Ми закрывает глаза и начинает терять равновесие уже от мысли, что стоит на самом краю крыши, которая именно в этот момент становится его личной границей между жизнью и смертью. Чжоу Ми приходит сюда каждое утро. Просматривает новости с планшета, выпивает кофе из термокружки из старбакса, подолгу смотрит на небо, каким бы оно ни было, дышит воздухом, который считает самым чистым, несмотря на то, что живет в промышленном городе, а потом становится на самый край и закрывает глаза. Это игра на выживание. Желание жить против желания умереть. Рефлексы против земного притяжения. Где-то в далекой-далекой Галактике, в комнате с потолком настолько низким, что создается ощущение подвала или кладовки, в самом углу спит Кюхен. Спит, подложив под голову подушку Чжоу Ми, изогнувшись вокруг ямки на продавленном матраце, спит, даже не подозревая, что самый близкий человек сейчас доверяет случаю выбор между жизнью и смертью. Чжоу Ми делает шаг назад ровно в ту же секунду, когда начинает чувствовать, что вот-вот полетит вперед, вместе с подтолкнувшим в спину ветром. Вспышка адреналина получается какой-то усталой, унылой, заезженной. Чжоу Ми нужно придумать что-то новое до тех пор, пока удовольствие не пропадет совсем, иначе потом станет совсем тяжело. Но ничего такого же доступного не приходит в голову. Можно попробовать бросаться под машины и поезда, но слишком велика вероятность не выбраться из этой авантюры живым. Крыша кажется слишком привычной, родной, удобной. Если Кюхен когда-нибудь проснется один в целом мире, то далекая-далекая Галактика потеряет слишком многое. Чжоу Ми выдыхает. Уже давно получается не обращать внимания на то, в каком ритме после утренних выходок бьется сердце, и на то, как трясутся руки от мысли, что сегодня все могло быть по-другому. Кюхен проснется нескоро, поэтому можно не торопиться, но на то, чтобы сложить планшет и кружку в сумку не уходит так много времени, как хотелось бы. Чжоу Ми многое отдаст за то, чтобы засыпать и просыпаться с Кюхеном в одно время, как раньше, но приступ паники уже больше двух недель поднимает его с постели рано утром, заставляя творить вещи, которые приводят в ужас людей, так или иначе любящих жизнь во всяких ее проявлениях. А ведь с появлением Кюхена начало казаться, что зависимость от постоянного ощущения в жизни осталась в прошлом. Чжоу Ми спускается на первый этаж, по обыкновению игнорируя лифт. Он не может похвастаться отменной физической формой, но ему нравится ощущение бесконечности, которое возникает вместе с легким головокружением, когда долго бежишь по лестнице вниз. Оно похоже на свободное падение, и иногда, когда ступеньки под ногами внезапно пропадают, появляется такое же чувство вылетевших по пути внутренностей. Неудовлетворенность утренними прогулками по крыше заставляет Чжоу Ми подпитываться маленькими порциями адреналина в течение дня. Он вбегает в квартиру на полном ходу, запыхавшись и притормозив только с помощью старого комода, в котором Кюхен хранит свои неудачные работы и эскизы, которые никогда не обретут свое место на полноценной картине. Можно устроить в прихожей даже маленькую войну, потому что Кюхен не просыпается от шума. Обычно он спит до полудня, и мало что поднимет его раньше. Иногда в голове Чжоу Ми появляются глупые страхи, что если в первой половине дня начнется пожар, наводнение или апокалипсис, то Кюхен попросту проспит собственную смерть. Чжоу Ми скидывает легкую куртку и вешает ее на крючок за дверью, после чего вытаскивает из сумки термокружку и идет на кухню, чтобы сварить еще одну порцию кофе, которую можно будет растянуть на неполный рабочий день в книжном магазине. Достаток Кюхена позволяет не работать вообще, но работа для Чжоу Ми больше способ не сойти с ума от количества свободного времени, чем попытка урвать кусок независимости. Их квартира совсем не выглядит богатой, но Чжоу Ми нравится эта простота. Кроме заляпанного красками пола, основное украшение большой комнаты – картины, которые Кюхен по каким-то причинам не отдает в галерею. Он накрывает их тканью каждый раз, когда уходит спать, будто боится, что они сбегут. Чжоу Ми такой страх понятен – даже если изображенные люди не кажутся реальными, они выглядят на редкость живыми. Когда он подолгу смотрит на какую-то картину, то потом несколько дней не может избавиться от ощущения, что изображенный на ней человек иногда приходит в движение, как в Хогвартсе. Чжоу Ми достает большую турку из шкафчика и оставляет ее на плите, пока ищет кофе. Дурацкая привычка пить его каждый день появилась около трех месяцев назад, когда они с Кюхеном стали жить вместе. Варить что-то вкусное за это время Чжоу Ми так и не научился, но то, что получается у него после недолгих махинаций у плиты, способно взбодрить даже труп. Когда Кюхен заканчивает картину, он варит самый вкусный кофе на свете. Добавляет в него специи и, как он выражается, куски эйфории, поэтому Чжоу Ми иногда кажется, что он ждет окончания новой работы не для того, чтобы взглянуть на картину, а чтобы выпить чашку кофе. Иногда ждать приходится месяцами, потому что Кюхен может взяться за несколько идей сразу и в итоге не закончить ни одну. Хотя в незаконченных картинах тоже есть свое очарование. И они кажутся гораздо более особенными, чем законченные. Темная жижа заполняет кружку где-то на две трети, и Чжоу Ми удовлетворенно закрывает ее крышкой. Он останавливается у раковины, чтобы отмыть результаты своих трудов, и почти не обращает внимания на звук шагов в коридоре. - Ты шумный, - произносит Кюхен за его спиной, и Чжоу Ми роняет турку от неожиданности. И проклинает себя за то, что ему нравится этот момент – потому что сердце начинает стучать уже по-новому, потому что он почти чувствует, как кровь в жилах начинает бежать быстрее, заставляя тело проснуться. Сначала хочется в панике бегать по кухне, чтобы деть куда-то заряд энергии, но Чжоу Ми заставляет себя застыть на месте, глядя на тонкую струйку теплой воды, бегущую из крана. Он сжимает в руке губку, так, что пахнущая лимоном пена начинает сползать по пальцам. Белые сгустки падают на белое дно раковины и, смытые водой, навсегда исчезают в канализации. Пауза в разговоре слишком долгая. Чжоу Ми понимает, что если молчание затянется, ему придется объяснять Кюхену, что происходит. - Я всегда такой. Краем глаза он видит, как Кюхен берет термокружку и без разрешения делает из нее глоток. На его сонном лице с полосами от подушки на правой щеке появляется целая гамма эмоций. Чжоу Ми видит что-то подобное впервые, поэтому воздух для него как будто становится свежее. Он начинает забывать моменты, когда не цеплялся за все новое, чтобы почувствовать себя живым. - Гадость, - спустя несколько секунд цедит Кюхен и складывает руки на груди, закрываясь от несправедливости мира. - Знаю, - мягко улыбается Чжоу Ми и, выключив воду, поворачивается к нему. Кюхен кажется уютным и теплым, как человек, только-только вылезший из-под одеяла. Его хочется прижать к себе и забраться в большое кресло, чтобы подремать пару часов. Но до начала рабочего дня чуть больше часа, и опаздывать совсем не хочется. Чжоу Ми нравится работать, даже притом, что большинство людей приходит только для того, чтобы убить время. Помимо двадцати минут на дорогу и шести рабочих часов, весь остальной день его мир занят исключительно Кюхеном. Чжоу Ми нравится так жить, но все чаще его преследует ощущение, что он давно застыл на месте и уже никогда не сможет вырваться из своего уютного кокона. На коже рук Кюхена – въевшиеся разводы от краски. Он никогда не думает об аккуратности, когда рисует, поэтому сам бывает похож на заляпанный красками пол. В этих пятнах есть какой-то особый порядок, и Чжоу Ми никогда бы не нарушил его ради ощущения чистоты. На губах Кюхена – привкус гадкого кофе, такой же привычный, как пробуждение по утрам, как маленькая взрывная эйфория где-то в области сердца. Это происходит с Чжоу Ми каждый раз, когда они целуются, вот только он боится, что когда-нибудь острота ощущений исчезнет, и придется искать что-то новое. В далекой-далекой Галактике они, вероятно, совершенно другие, устроены намного проще, чем здесь, и уже расходятся по делам, чтобы не опоздать на работу и встретиться вечером. Но Чжоу Ми – не своя упрощенная копия. Он отстраняется, но только для того, чтобы надолго застрять во взгляде Кюхена, создающем ту же атмосферу, что и его картины. Наверное, поэтому иногда на заляпанном красками полу угадывается его лицо. Чжоу Ми делает себе поблажку – ведь он не получил достаточно адреналина сегодня утром – и приближается к Кюхену снова, загипнотизированный этим взглядом. Привкус кофе никуда не исчезает, но теперь, кроме эйфории, можно почувствовать много чего другого. Тепло кожи, мягкость ткани под ладонями, сбивчивое дыхание и много-много любви. Каждый раз Чжоу Ми признает, что это намного лучше маленьких поединков с собственной жизнью, но не может отказаться ни от одного, ни от другого. Где-то в далекой-далекой Галактике их двойники, возможно, намного счастливее, потому что умеют любить без оглядки. - Ты странный, - говорит Кюхен, потягиваясь так, что под майкой открывается полоска живота. – Но ты мне нравишься. Чжоу Ми тихо фыркает. Кюхен всегда говорит такие вещи и делает что-то непринужденное, когда старается скрыть смущение. Прямо сейчас утреннее поведение кажется глупостью, но Чжоу Ми знает, что это продлится до завтрашнего утра. Что все будет повторяться до тех пор, пока он не убедится в том, что присутствие Кюхена будет дарить ему яркие эмоции постоянно. А пока… Чжоу Ми просто рад, что находится здесь. Ведь даже если их двойники в далекой-далекой Галактике умеют любить просто и без оглядки… Они все равно не умеют любить так.