Фантомы памяти и боли

      Вода сечёт плечи тонкими струями, пар поднимается тяжёлыми клубами, и дышать становится тяжелее. Юрий упирается руками в стену и опускает голову. По изувеченному лицу проворно сбегают прозрачные капли, задерживаются на подбородке и, набухнув, падают вниз, разбиваясь об пол душевой кабинки. Юрий не замечает этого. Его худая грудь тяжело вздымается, выступающие рёбра натягивают бледную кожу, дыхание с хрипом вырывается изо рта. Очередной приступ, к череде которых Юрий так и не смог привыкнуть, скручивает ленту памяти замысловатым узлом. Юрий теряет себя, проваливаясь в прошлое.       Она не кричит. Но от этого ещё страшнее. Тяжёлые удары обрушиваются на неё, и каждый из них эхом звучит у него в ушах. Он не может слышать звук, с которым кулак стареющего героя впечатывается в женскую плоть. Он не может видеть, как на лице матери вспухают синяки. Её редкие и тихие стоны обрывают что-то в его груди.       — Думаешь, что я ни на что не годен?!       Удар!       Стон.       Боль…       Юрий не может больше это терпеть. Это чудовищно! Это несправедливо! Это страшно!       Он бросается вперёд, чтобы остановить, прекратить, защитить. Невероятной силы удар обрушивается на него. Юрий падает лицом в пропахший бензином и машинным маслом грязный пол гаража. Этот запах врезается в память навсегда.       Пол твёрдый, холодный и шершавый. Щека болит, содранной кожей Юрий ощущает каждый шаг отца, каждое испуганно-бестолковое движение униженной и избитой матери. Паренёк поднимает голову и смотрит на обречённо покорную женщину, сжавшуюся от боли и страха. Его мать. Это его мать! Ей больно и страшно, она унижена и несчастна, а он — её сын, её опора, её защита, валяется на полу тряпичной куклой. Отец… нет, пьяное чудовище с лицом его отца медленно приближается ней. Юрий поднимается и снова бросается вперёд. Надо это остановить! Он должен!       Сила Некста вырывается мгновенно, Юрий даже не успевает удивиться тому, как вспыхивает синим пламенем его отец. В душе нет сожаления или вины. Юрий охвачен яростью и горечью за унижение и боль матери. Мужчина кричит от боли, но делает шаг вперёд. Тяжёлая рука, объятая пламенем, клешнёй вцепляется в лицо Юрия. Запах горящей плоти перебивает вонь бензина и масла, а потом приходит боль. Жгучая, безжалостная и яркая. Она жалит до костей, она мельтешит слепяще-белыми пятнами перед глазами, она заставляет кричать пронзительно и яростно.       Юрий почти ничего не видит за синими сполохами, почти ничего не слышит из-за оглушающего биения собственного сердца, и только запах гари насыщен и отчётлив. Горит его кожа, его лицо. Горит Легенда, горит одежда, кожа, волосы, тело.       Чужие пальцы сжимают лицо ещё сильнее, Юрию кажется, что он слышит, как трещат его кости. Внезапно рука отпускает его. Отец падает на пол, синее пламя продолжает пожирать его. Юрий видит, понимает, что мужчина ещё жив, видит, как вздымается грудная клетка, как отчаянно скребут цементный пол пальцы. Он жив, но уже даже чудо не спасёт его — слишком обширны повреждения, с такими не живут. Юрий поднимается над судорожно вздрагивающим телом. В душе нет жалости и сожаления.       Понимание того, что стал отцеубийцей, приходит вместе с пронзительным женским воем.       Боль. Эта боль возвращается так же часто, как и навязчивый призрак отца. Юрий понимает, что она фантомна, но тело скучивает по-настоящему. По-настоящему выступают слёзы, а горло дерёт криком. Даже фантомная боль всё равно остаётся болью. Запах бензина и машинного масла, такой же фантомный, как и боль, наполняет душевую кабинку. Юрий сжимает зубы, запирая крик, но надрывный стон удержать не может. Вода сечёт плечи плетью палача, пар не даёт дышать, фантомы и призраки терзают память. И запах… запах бензина и машинного масла обещают новое пламя, новую боль, новую смерть.