Внезапный оранжевый

Болото все никак не зацветало, хотя весна пришла давно и прочно обосновалась в наших умах, сердцах и вагинах. Впрочем, не следует ли мне сказать «Болото»? Меня все еще зовут Ангел, и тюрьма, в которой я нахожусь, продолжает оставаться тюрьмой – так ли уж велико разочарование от этого факта? Признаюсь, поначалу мне было трудновато смириться с собственным положением, но кое-что случилось, и теперь жизнь стала намного проще. Вот только весна никак не входила в мои планы. Однако она не стала спрашивать у меня разрешения прийти. Мне кажется, что мои коллеги по ношению оранжевой униформы сошли с ума. Иначе чем еще можно объяснить внезапно появившиеся стихи на выломанных дверях сортира, увядшие цветы в душевой и выкрикиваемые дурными голосами признания по ночам? Весна морочила головы направо и налево, горячила и разбивала сердца и становилась причиной множества разборок, в которых я, слава Богу, не участвовала, потому, что все знали, чего им будет стоить один неверный взгляд в мою сторону. Мое спасение звали Айс, и она обращала на меня внимания не больше, чем на камень, лежащий у нее на пути. Это задевало меня, я нарочно старалась попадаться ей на глаза, но всякий раз Айс аккуратно обходила меня, ни словом, ни улыбкой не давая понять, что помнит. А я помнила. Я помнила наше маленькое приключение в душевой. Помнила и кончала, едва успев прикоснуться к себе ночью, так осязаемо было это воспоминание. Я задыхалась, вспоминая тело Айс, прижимающееся ко мне, и ее колено между моих ног, и ее руки на моей груди. Все это не способствовало спокойствию, так что, наверное, я тоже сходила с ума вместе со всеми. Только потише: насмешек в столовой мне хватило сполна. Когда я начала думать, что умру, если хотя бы не поговорю с Айс, меня перевели в другую тюрьму. Растолкали среди ночи, надели наручники и повели по коридору. Никогда еще мне так сильно не казалось, что мое сердце разорвется. Я кричала, сопротивлялась, умоляла, но заработала только пару тычков дубинкой под ребра. Они слегка остудили мой пыл, как минимум, потому, что мое тело предпочло вернуть себе воздух прежде, чем открыть рот снова. Меня посадили в самолет, вместе с другими, и мы летали, собирая заключенных. Не знаю, сколько продолжался полет: кормили нас только один раз и весьма сносно. Моя соседка по креслу пару раз пыталась заговорить со мной, но я молчала, и она оставила свои попытки. Я даже не взглянула на нее ни разу, так что не знаю, старой она была или молодой. Все мои мысли, все мои страхи и надежды были связаны с «Болотом». В нем я оставила большую часть себя, к которой мне однажды хотелось бы вернуться. В новой тюрьме, куда нас перевели после приземления, тоже носили оранжевый. Сейчас мне думается, что этот цвет был просто писком сезона, но тогда это стало одной из причин, по которой я достаточно быстро освоилась на новом месте. Люди ходили мимо меня с чужими лицами и в знакомой одежде, достаточно было смотреть только на форму, чтобы представлять себя в «Болоте». Хотя, кому я вру? Разве что себе, чтобы доказать, что все было хорошо. Не было, конечно. Я оказалась здесь, далеко от дома и от… Айс. Да, надо признать откровенно: Айс меня заботила больше всего остального. Она засела у меня в голове, где-то между лбом и затылком, прямо посреди глаз, а ее голос звучал в моих ушах, в то время как губы продолжали помнить поцелуи, а тело – немыслимое удовольствие. Мое нахождение здесь, так далеко от желанной цели, явилось настоящим испытанием, и именно это закалило меня окончательно. Это и пара сотен помывок в одинокой душевой, где вечерами шла только холодная вода, к которой я стремилась. Однажды я очутилась там не одна. – Тоскуешь по своей ледышке? – щербато ухмыльнулась высокая толстая девка с такой блестящей черной кожей, что я, мне показалось, увидела в ее щеках свое отражение. Слухи распространяются слишком далеко, я бы сказала. Оказаться в другой тюрьме, чтобы услышать о том, что происходило в старой? Знаю, умею, практикую. Тосковала ли я по Айс? Если я скажу, что кончаю во сне от того, что она улыбается мне, будет ли это ответом на заданный вопрос? Я промолчала, конечно, зная, что мне это с рук не сойдет: ни молчание, ни какие бы то ни было слова. Они избили меня. Отпинали ногами, и я корчилась и молчала, стараясь только защитить от ударов живот и голову. Это было уже после того, как я врезала зачинщице, выбив ей зуб, а второй ударила между ног, и она крыла меня матом и пыталась дышать. Меня избили просто так, я не сделала ничего плохого и не сказала ни единого слова, способного запалить костер вражды. Мне просто показали мое место, и я могла только с этим согласиться. Если, конечно, хотела жить. Стандартная мера, в этот раз она меня не испугала. Но лица обидчиков я запомнила. Отлеживалась я недолго: это ведь был не первый раз, когда я знакомилась с чужими конечностями столь близко. Кроме того, лицо все же не тронули, а значит, я могла смело смотреть в глаза охранников и врать о том, что у меня просто болит спина, которую я потянула. Черные хотели заправлять в этом блоке. Я видела, как они постоянно цапались с латиносами и белыми, хотя, по сути, не делали ничего, чтобы установить власть. Только много кричали и читали свой рэп. Вы можете назвать меня расисткой, но черные одинаковы во всех тюрьмах. Впрочем, полагаю, и белые тоже. Я долго пыталась все же выяснить, что я делаю здесь и почему меня перевели. Я требовала адвоката и напоминала о своих правах. Тщетно: вокруг все словно оглохли и ослепли. Как будто, переспав с Айс, я сделала то, что никто до меня не делал. Нет, переспав – слишком громкое слово. Думаю, я кричала бы громче, останься я с ней на подольше. Сейчас я могу говорить об этом без смущения. А тогда ночами я вставала, подходила к решетке и прижималась горящим лицом к холодным прутьям. Клянусь, я могла бы перекусить их своими внутренними мышцами, появись у меня в таком случае хоть один несчастный шанс увидеть Айс или избавиться от своих мучений иным способом. Но весна была неумолима, она присылала мне сны, от которых мне хотелось умереть, и я умирала, но смерть возвращалась раз за разом, и лицо ее было лицом Айс. По наивности своей я думала, что Айс попытается передать мне весточку сюда. Первое время я заглядывала женщинам в лица, угадывая, кто из них ищет меня, но только нарвалась на грубости и ощутимые тычки: никто в таких местах не любит, когда его рассматривают. В конце концов я перестала это делать, а потом и распотрошила свою надежду. Айс всего лишь трахнула меня в душевой, чего я жду? Что она проникнет в мою камеру ночью, встанет на одно колено и предложит всегда быть вместе? Я бы предпочла, чтобы она не тратила время на разговоры. Итак, охрана молчала, начальник тюрьмы игнорировал мои просьбы прийти к нему на прием, комендант отворачивался и запирался в своем кабинете, едва видел, что я иду по коридору. Я словно была в блокаде, информационной и эмоциональной. Я знала, что должна скучать и по Корине и, как минимум, днем я так и поступала, думая, сколько интересных вещей могла бы обсудить с ней, сумей я вернуться туда, где должна быть. Но Корина вместе со своими книгами осталась позади, и, вероятно, они с Айс недоумевают, куда же я делась. Я кокетничала, конечно. Любой слух в тюрьме распространяется еще до того, как догорит зажженная спичка. Я еще не вышла из тюрьмы, должно быть, а Корина уже все знала. И рассказала Айс. Или наоборот. А может быть, они узнали одновременно. И я ждала, сама не зная, чего, просыпалась каждое утро с надеждой, что все это сон, и что я лежу на своем привычном месте. Потом я привыкла. Ее звали Пайпер, и, Богом клянусь, она нервничала больше, чем я, когда оказалась в этом благословенном Дьяволом месте. Я что, упомянула их обоих в одном предложении? Надеюсь, что они меня простят. Пайпер появилась в тюрьме спустя неделю после меня, и выглядела так, как, надеюсь, я не выглядела никогда. Неуверенность хлестала из нее волнами, из-за этого она сразу же успела перессориться с половиной здешнего населения. Я смотрела за ней из своего угла, жевала гамбургер и думала о том, чтобы подойти и познакомиться. Держаться вдвоем против толпы всегда чуть легче. Поэтому я так и поступила. Она рассказала мне свою историю, а я, чуть поколебавшись, поделилась с ней своей. Глаза ее расширялись по мере того, как я описывала Айс. Чуть позже я узнала, почему. Ее Алекс была похожа на Айс: такая же высокая и темноволосая, с гибким телом и губами, способными выразить и презрение, и надежду. А вот глаза у нее были совсем другие. Более блеклые. Может быть, из-за очков мне казалось так, однако, как только я поймала ее взгляд, я поняла, что сходство с Айс у них только внешнее. Лед в Алекс тоже был, но плавал на поверхности, его можно было подцепить пальцем, если знать, конечно, где цеплять. Пайпер знала, должно быть, ну а мне хотелось совсем другого льда, намерзшего вокруг сердцевины за сотни и тысячи лет. Они были красивой парой, никаких сомнений. Но мы с Айс были красивее. Были бы, случись что между нами. Но между нами было только колено Айс и ее проклятая форма, которую мне и тогда очень хотелось стянуть. Подивившись тому, что Пайпер нашла Алекс в тюрьме, и порадовавшись хотя бы за них, я долгие несколько дней ходила, как пришибленная, понимая, что у меня такой радости не будет. А вечером третьего дня кто-то схватил меня за руку и затянул в свободную камеру. Сердце мое зашлось, я сжала кулаки, готовясь хорошенько врезать, но знакомый запах заставил меня вскинуть голову. Айс смотрела на меня, и древние призраки танцевали в ее глазах. Я словно умерла и тут же воскресла. Внутри все перевернулось, забурлило, вспенилось, я почувствовала себя словно желе: дотронься – и я начну вибрировать. – Как? – только и смогла сказать я. – Почему? Я не знала, что имела в виду, но Айс поняла мои вопросы раньше меня самой. – Они думали, что я стала плохо работать из-за тебя, мой милый Ангел. А потому упрятали тебя сюда, думая, что надавят таким образом на меня. Когда она называла меня так, я готова была растечься по койке, прямо по одеялу. Не думаю, что она сознавала истинную силу своего голоса. Мое имя срывалось с ее языка шелком, нежнейшей лаской и одновременно самым искушенным из всех доступных человеку удовольствий. Айс всего лишь называла меня по имени – а я готова была запрокинуть голову и простонать ее имя в ответ. Боюсь, я покраснела, когда подумала об этом. Теплые пальцы Айс легли на мою щеку, и мое смущение было встречено кривоватой ухмылкой. – И они надавили? – хрипло спросила я, хотя мне хотелось совсем не говорить. Айс усмехнулась вновь. – Не так сильно, как им хотелось. Она говорила что-то еще, а я, оглохнув от пульсирующей крови, смотрела на ее полные губы и мечтала только об одном. Дверь в камеру осталась незакрытой, охранник лениво посмотрел на нас, пройдя мимо, и отвернулся. – Сколько ты заплатила ему? – выдохнула я пораженно: в моем новом блоке за заключенными следили гораздо строже. Но в моем новом блоке не было Айс. Как она появилась здесь? Подкупила начальника тюрьмы? Пообещала что-то взамен на короткое свидание со мной? Айс усмехнулась, качая головой, и забрала мое дыхание этой усмешкой. – Я пообещала, что не убью его, – сказала она. Я даже не подумала, что она могла пошутить. Но на всякий случай на моих губах появилась неуверенная улыбка, тут же стертая губами Айс. Айс обрушилась на меня подобно гигантской волне. Разлилась по моему телу бурной водой, проникла в кровь и оплела руками, не позволяя шевелиться. Поцелуй наш был нежным лишь первые секунды, а потом Айс жестко смяла мой рот, фактически сокрушила его, и я поняла, что она тоже тосковала по мне. Возможно, так же сильно, как я по ней. Сотни раз я представляла, как мы делаем это снова. Как Айс раздевает меня, а я раздеваю ее, как мы прижимаемся друг к другу и занимаемся тем, чем нельзя заниматься здесь, но ведь запретный плод так сладок! Сотни раз я ошибалась, потому что то, что происходило сейчас, ни капли не было похоже на мои фантазии. Я не успела опомниться, как Айс, ногой захлопнув дверь камеры, раздела меня и заставила переступить через упавшую форму. Нижнее белье тоже отправилось вниз, и вот я уже стояла, голая и дрожащая от возбуждения, в то время как Айс все еще была одета, как и в тот раз. Разочарование послышалось в моем стоне, когда я прижалась к Айс, царапая грудь жесткой тканью. Разочарование – и Айс разделась, прибавив к моей униформе на полу еще и свою. Возможно, мне следовало волноваться о том, что кто-нибудь мог зайти. Возможно, я должна была думать о Боге или Дьяволе или о ком-нибудь еще. Но, клянусь и Богом, и Дьяволом, я смотрела на тело Айс и могла думать только о том, насколько оно красиво. А еще я думала о том, зачем Айс носит белье. Сама мысль о том, что придется снимать и его, ужасала своей неторопливостью, но я не успела додумать ее, а Айс уже стояла передо мной в том же костюме, что и я. Голая, возбужденная и дикая. Я не знаю, обрадовалась ли я тому, что в камере была кровать. Тогда мне казалось, что я кончу еще до того, как Айс по-настоящему прикоснется ко мне. И когда ее ладонь легла на мой лобок, когда пальцы погрузились в мою влагу, я, клянусь Богом или Дьяволом – кто уж там подсматривал за нами, – закричала, выплескивая наружу все чувства, что сжирали меня последнее время. Я тряслась, как сумасшедшая, от одного только прикосновения, что же будет, когда Айс сделает больше? Она подхватила меня на руки, и я ничуть не удивилась этому, только разозлилась, что она перестала касаться меня там, где было нужно. Но я перестала злиться сразу, как Айс опустила меня на койку и легла сверху, вытягиваясь, прижимаясь по всей длине тела. Она была горячей, наверное, в сотни, тысячи раз горячее, чем я, и я почти расплавилась под ней, успев только запустить пальцы в длинные черные волосы. Ее поцелуи заставляли меня всхлипывать, ее прикосновения заставляли меня извиваться, ее язык рисовал что-то удивительное на моей коже. Айс спускалась все ниже и ниже, сквозь нахлынувшее безумие я чувствовала, как она влажно обводит полукругом мой пупок. А затем она коснулась губами лобка, и я чуть было не кончила в тот самый момент. Айс, смеясь, удержала мои ноги и развела их шире. Я прикрыла глаза дрожащей рукой, зная, что если посмотрю на нее, глядящую на меня в ответ, то разревусь. Она сделала больше, чем я представляла в своих снах. Пальцы ее были внутри, а губы и язык занимались клитором, и я продержалась дольше, чем могла себе представить. А когда все же кончила, то закричала вновь, не в силах сдержаться. У меня не было ничего по отдельности – тело стало единым целым, и этим новым телом я страстно желала слепиться с Айс. Она вернулась ко мне спустя еще два моих оргазма, когда я уже почти не могла видеть и дышать, когда стоны вырывались из моей груди невнятными хрипами. Разве могла я представить, что когда-нибудь испытаю такое? Едва способность понимать происходящее вернулась ко мне, я тут же пожелала доставить Айс такое же удовольствие, какое она доставила мне. Неважно, что я никогда раньше не делала этого для другой женщины – я всегда училась быстро. Айс безмолвно пустила меня туда, куда я стремилась, и жар ее тела обволок мои пальцы. Прикусив губу, я старалась изо всех сил не разочаровать, и, кажется, у меня получалось. Айс запрокинула голову, шея ее открылась моему взгляду, и я, не удержавшись, жадно приникла к ней поцелуем. В ту же секунду Айс хрипло застонала, и я ошеломленно почувствовала, как она сжимается вокруг моих пальцев. Пожалуй, это было самым великолепным открытием за все прошедшее время. Я доверилась Айс, а она доверилась мне, и нужно ли мне было что-то еще? Я хотела сказать, что люблю ее. Мне нужно было это сказать, я смотрела на Айс, не убирая руки, и уже была готова сделать последний шаг, когда в камеру постучали. – Пять минут, – сказал охранник равнодушно. Айс выдохнула и открыла глаза. – Центральная площадь, – сказала она мне, накрывая ладонью мою руку, все еще лежащую между ее длинных красивых ног. – Оранжевые цветы. – Что? – непонимающе переспросила я, но Айс только поцеловала меня так нежно, что сердце мое почти остановилось. Мы больше не говорили, меня увели из камеры, я все оборачивалась, надеясь увидеть Айс напоследок, но она не пошла за мной. На ватных ногах я вернулась в столовую на ужин, и Пайпер долго допытывалась, что случилось, пока не пришла Алекс и не поняла все с первого взгляда. Она увела Пайпер, а я осталась сидеть и вяло ковырять вилкой в салате. Внутри меня все цвело и пело, но снаружи я не могла заставить себя взбодриться. Через два дня меня освободили. Я не знала, почему, я не понимала, как могла выйти настолько раньше срока, я снова пыталась задавать вопросы, и снова на них никто не отвечал. У меня почти не было вещей, и я долго стояла у входа в тюрьму, сжимая в руках полупустой пакет и растерянно пытаясь понять, что же делать теперь. «Центральная площадь», – прозвучал вдруг в моей голове голос Айс. – Оранжевые цветы, – пробормотала я, резко выдохнула и огляделась в поисках автобусной остановки. Снова оранжевый. Избавлюсь ли я когда-нибудь от него? Стоя на площади, в указанном Айс месте, я думала, что придет кто-нибудь и передаст мне от нее записку. Я готовилась увидеть Пони или Криттер, может быть, кого-то незнакомого, и нетерпеливо вертела головой. Но то, что я увидела на самом деле, лишило меня дыхания. Айс шла ко мне через всю площадь, и улыбка ее вновь заставляла меня дрожать и влажнеть. Я стояла, не в силах даже моргать, сжимала этот проклятый пакет, и чувствовала, как слезы текут по щекам, пока Айс приближалась ко мне: прекрасная и свободная. Я впервые видела ее без униформы и, клянусь, это было втрое по силе воздействия зрелище, которое мне удалось увидеть за последние дни. Когда она подошла, воздух в моих легких кончился, и я сделала судорожный вдох. – Как? – спросила я. – Почему? У меня не укладывалось в голове. Айс засмеялась и наклонилась ко мне. Она не сказала ничего и только поцеловала меня, а я, почувствовав, как губы ее прижались к моим, поняла, что слова не нужны. Я спрошу позже, если мне все еще будет интересно. Мы стояли, обнявшись, туго сплетясь сердцами и жизнями, а вокруг нас текла толпа, и цвели оранжевые цветы, и я знала, что счастливее меня нет никого на всей Земле.