Тройной Ключ

На следующий день, закрыв все дела по командировке, я позвонил дочери. Она сказала, что заедет за мной в отель, и когда я спустился, уже ждала меня в фойе. — Привет! Ну что, готов к эстетическому релаксу? — задорно спросила она. — Всегда готов! — в тон ей ответил я и поднес руку ко лбу в характерном жесте. Заметив ее недоуменный взгляд, я пояснил: — Это жест и лозунг пионеров - была в свое время при СССР такая младшая партийная ячейка, брызжущая юношеским максимализмом, проявляющимся во всем — от слов, до действий. — Ну да, каждой эпохе свои герои, — с улыбкой заметила Надя. Мы вышли на улицу, погода была чудесная. Стоял июнь, самое его начало, солнце не припекало, но и холодно не было — в самый раз для прогулки. Ослепительно голубое небо, без единого облачка, радовало глаз. — Думаю, на Карловом мосту и в Старом городе ты уже был? — Да, красиво, конечно, но какофония эмоций опаляет кожу. — Именно, особенно на Староместской площади. Занимательно вот что: когда Темный по какой-либо причине внезапно теряет Силу, в Чехии есть два места, где он, с согласия Инквизиции, может подпитаться в кратчайшие сроки и без ущерба для людей: Костница в Седлице и Староместская площадь. Ну, по поводу костела Всех Святых, думаю не стоит пояснять — Высший Темный маг Эдмунд цу Шварценберг в свое время вовремя ушел в Инквизицию, дабы непосредственно курировать свое темное детище. Он и поныне, несмотря на то, что Инквизитор, ходатайствует за Темных собратьев, рассыпая щедрой рукой разрешения на подпитку, словно — как там у вас в России говорят? - Никита сеятель? Я рассмеялся. — Да, именно так У НАС в России и говорят. Но ведь Россия — это и твоя Родина, Надюша. Надя грустно улыбнулась. — Нет, папа, мое место здесь. Я почти и не помню Россию, так что Чехия — мой дом. Конечно, странно, наверное, слышать от Светлой такое, ибо Прага, вероятно, самый темный город — с его-то историей у него аура чернее всех в мире; но… Я люблю его. Думаю, не стоит уточнять, от кого я получила эту «неправильную» светлость? — лукаво поддела она меня. — Однако вернемся к Староместской площади. Она вся залита кровью, там ведь казнили неугодных бунтарей, а после постройки астрономических часов воры всех времен исправно обчищают карманы зевак, зачарованно пялящихся на механическое диво - артефакт. Он очень интересно действует на людей, заставляя их забывать обо всем, так сказать, замораживает время. Милые часики, правда? Это слишком заметная вещь, чтобы можно было просто засунуть ее в какой-либо схрон к Инквизиции, все же — почти символ города; так что, сам понимаешь, когда люди обнаруживают пустые карманы, то щедро распыляют негатив. Недавно обчистили одну иностранную футбольную команду, во главе с тренером — там работала целая банда воришек. Инквизиция не успевает раздавать разрешения на реморализацию, там, все равно, словно медом намазано для определенного контингента. Я понимающе усмехнулся. Да, несладко местным Дозорам тут, особенно, с учетом вечно бдящего Бюро. — Сейчас мы идем в Вышеград — там не очень людно, что большая удача, ибо сейчас начался туристический сезон, а в Вышеграде замечательные сад и парк, старинные улочки и удивительная атмосфера спокойствия. Если хочешь, можем еще сходить в Смихов — там тоже несколько парков, садов, улочки, магазины и не туристические пабы и пивные. Ты уже пристрастился к главной гордости Чехии? — О да, пиво у вас потрясающее! Мы гуляли по Вышеграду, вокруг, воистину, была удивительная атмосфера. Мы сели на скамейку, и я украдкой наблюдал за Надей. Она вся светилась, словно ее и правда подпитывала эта земля. Парадокс. — Знаешь, это место очень любил Франц Кафка. Он один из моих любимых писателей. Жаль, что его не позволили инициировать: маги-эмпаты* - очень большая редкость, а тут, одновременно, сразу два на голову свалились; но Инквизиция была весьма напугана его даром, ведь, даже будучи человеком, без инициации, он умудрился описать Сумрак, Иных и даже Инквизиторское Бюро в своих книгах. Грегор Замза, превратившийся в насекомое — это ведь сумеречная форма одного из сотрудников Дневного Дозора. А уж, когда он раскрыл миру имена Инквизитора Иеремии и небезызвестного тебе Темного Артура, — она лукаво стрельнула глазами, заметив мое вытянувшееся лицо, — «помощников» главного «Замка», Инквизиция, не стала ожидать очередного озарения безумного гения и устранила бедного писателя, который к тому времени сам начал сходить с ума от своих видений. Но как гениально он воплотил всю эту магию на бумаге, особенно, когда читаешь его книги в оригинале! Финалом всего стал «Процесс» — лучшая месть Инквизиции, которая оказалась слаба перед обычным человеком. Пытаться добиться правды от серых балахонов — это утопия, жаль, что он об этом не знал, — со вздохом закончила Надя. — А ты, как я погляжу, не в восторге от серых наставников? — спросил я. — А ты многих учеников встречал, которые безоговорочно принимали и были бы согласны с методами своих учителей? — вкрадчиво спросила дочурка. Я искренне рассмеялся. — Ты сказала о двух магах-эмпатах. Кто был вторым? — А вот это, как раз, наша следующая достопримечательность, — загадочно произнесла Надя. — Ну, что, двигаемся дальше? У нас осталось не так много времени, предлагаю провесить портал до последнего места, которое я хочу тебе показать. — Портал? Разве тебе не запрещено вот так, без особой надобности, расходовать Силу и путешествовать порталами? — спросил я. — Всегда ли ты следуешь правилам, Высший Светлый? — лукаво поинтересовалась Надюшка. Я прекрасно понимал, что, в случае обнаружения, нам, то есть мне, грозит выговор, но бесшабашность дочери, стремящейся продемонстрировать свои успехи, передалась и мне. — Что ж, давай, но только в качестве исключения. — Конечно-конечно, — быстро проговорила девушка. — Только лишь, чтобы подтвердить правило! Мы вошли в Сумрак, Надя с легкостью открыла сияющий белый портал, и уже через несколько секунд мы оказались на холме, с которого открывался потрясающий вид на реку Влтаву и город. Кругом было тихо и солнечно, прекрасно. Справа проходили фуникулерные дорожки, везде все зелено и ухожено. — Добро пожаловать на kopec Petřín - холм Петржин, — приветливо, как настоящий профессиональный экскурсовод, сказала дочка. — Это легендарный холм, воспетый русской поэтессой Мариной Цветаевой в «Поэме Горы». Здесь много интересного: зеркальный лабиринт, потрясающие сады. Кстати, Цветаева и есть вторая потенциальная волшебница-эмпат, правда, Темная. Они с Францем оба оказалась в одно время в Праге, даже кого-то одного из них с лихвой хватило бы всей Чехии, не говоря уже о двух. У Марины Ивановны был впечатляющий потенциал при полном отсутствии тормозов. Ее инициация дала бы всем Темным, а не только Дневному Дозору Праги, колоссальное преимущество, и, понятное дело, Светлые собратья сделали все, чтобы этого не произошло, поскольку боялись ее непредсказуемости — она и без инициации сводила людей с ума. Даже сейчас, после смерти этого гения, люди очень по-разному реагируют на ее произведения — как стихи, так и прозу. Но, главным образом, конечно стихи. Каким наитием, Какими истинами, О чем шумите вы, Разливы лиственные? Какой неистовой Сивиллы таинствами — О чем шумите вы, О чем беспамятствуете? Что в вашем веянье? Но знаю — лечите Обиду Времени Прохладой Вечности… Внезапно я ощутил смутное беспокойство. То ли место было соответствующее, то ли атмосфера, но я почувствовал легкие колебания Сумрака. — Надя… — осторожно позвал я. Но она, словно не слышала меня. — «Поэму Горы» Цветаева посвятила своему любовнику, Константину Родзевичу. Вообще любовная лирика у нее самая сильная, не будь она потенциальным эмпатом, я бы решила, что она суккуб — поэтесса реально подпитывала свой талант сексуальной энергией, не слишком стесняясь мнения окружающих, а, меньше всего, своего мужа, — тараторила она. — Надя, что происходит? — стараясь сохранять спокойствие, я пытался привлечь ее внимание. Я очень надеялся, что это всего лишь побочный эффект ее огромной Силы, и ничем плохим для нас не кончится. Поэтому нужно было ее очень осторожно остановить. Но дочь, тем временем, полностью ушла в себя, словно позабыв о моем присутствии, захлестывая меня — пока лишь только! — потоками своей эрудиции. — Определенно, любовь и страдания — самые сильные чувства, своеобразная персонификация таких абстрактных понятий, как добро и зло… Внезапно у меня ожил телефон, но хватило его лишь на пару каких-то невнятных звуков, прежде, чем он отключился. Занятый наблюдением за Надей, я даже не успел взять его в руки. - Движение губ ловлю. И знаю — не скажет первым. — Не любите? — Нет, люблю. — Не любите? — но истерзан, Но выпит, но изведен. (Орлом озирая местность): - Помилуйте, это — дом? - Дом в сердце моем. — Словесность! — нараспев читала Надя. В ушах у меня зашумело, ощущения первой встречи с дочерью в пряничном домике повторялись. - ...Любовь, это плоть и кровь. Цвет, собственной кровью полит. Вы думаете — любовь — Беседовать через столик? Часочек — и по домам? Как те господа и дамы? Любовь, это значит… — Храм? Дитя, замените шрамом На шраме! – продолжала читать она. Пытаясь хоть что-то сделать, я провалился в Сумрак и обалдел — холм вокруг нас искрился белыми всполохами, особенно ярко вспыхивая около нас с дочерью. Меня охватила паника. Я совершенно не представлял, с чем столкнулся. - Под взглядом слуг И бражников? (Я, без звука: «Любовь, это значит лук Натянутый лук: разлука».) — Надя! Что ты творишь?! Прекрати немедленно! — заорал я. Сумрак словно взбесился. Дочь, кажется, наконец услышала меня. Она повернула голову, и посмотрела прямо мне в глаза: - Любовь, это значит — связь. Все врозь у нас: рты и жизни. (Просила ж тебя: не сглазь! В тот час, сокровенный, ближний…)       Мир перед моими глазами взорвался, и я потерял сознание.