Ты слаще всего, что я пробовал

      "Загрузка в Новый Ковчег полностью завершится через сто десять минут, и комната будет разрушена. Осталось два часа".       Теперь же остался час.

***

      Лента уже давно соскользнула с длинных волос, а плащ превратился в лохмотья. Пальцы в какой-то момент бессильно разжались, и Муген отлетел в сторону, а экзорцист рухнул на землю как подкошенный. В глазах на секунду потемнело, в горле и лёгких засаднило от пыли. Канда хрипло, судорожно закашлялся, оперся на локти в попытке приподняться — массивное тело Гнева Ноя тут же нависло над ним, запястья больно стиснула огромная рука, едва не вывихнув их.       Раз — Канда проиграл эту битву.       Два — Скин Борик не убил его сразу. Юу не понимает, почему, и оттого злится сильнее.       Он точно знает лишь одно — ничего хорошего его не ждёт. И, несмотря на то, что разница в росте, весе и силе слишком очевидна, не сдаётся до последнего: отчаянно извивается, брыкается, шипит. Разве что не царапается и не кусается: просто возможности нет. Словно попавший в ловушку дикий кот.       — Отпусти сейчас же, — приглушённым, требовательно-яростным шипением срывается с губ. — Какого чёрта тебе еще нужно?..       В ответ — лишь мерзкая усмешка, и грубые пальцы больно стискивают бедро сквозь ткань.       — И не подумаю. — Игнорируя сопротивление, крупная ладонь давит, скользит выше, по животу, груди, шее. Пальцы ловят за подбородок и впиваются в него.       — Я хочу узнать, — произносит Скин, — каков ты на вкус.       Канда замирает на мгновение, пытаясь осознать смысл этой идиотской, по его мнению, фразы. Но этого мгновения хватает Ною для того, чтобы парой грубых рывков выдернуть из шлёвок ремень и буквально содрать с него брюки вкупе с бельём.       Тёмные глаза неверяще распахиваются.       Юу ожидал чего угодно. Чего угодно, но только не этого.       Громкий, с едва заметными нотками истерики вопль: "Нет! Не смей!" — и Канда снова бьётся под Ноем с удвоенной, невесть откуда взявшейся силой. Но снова безрезультатно.       Скин, ещё крепче сжав его запястья, наваливается на худенькое тело всем весом — так, что Канда едва может дышать, — между инстинктивно сжавшихся в тот же момент ног втискивает колено, насильно раздвигая их. Звякает пряжка ремня, вжикает молния; между ягодиц упирается нечто — хотя Канда прекрасно понимает, что именно — горячее и твёрдое, а через пару секунд, надавив, бесцеремонно вторгается внутрь.       Слишком горячее. Слишком твёрдое. Слишком большое.       Низ живота и поясницу обжигает болью, дыхание на секунду перехватывает. Но Канда не застонет и уж тем более не закричит — ни за что не доставит Скину такого удовольствия. Лишь стиснет зубы и отвернётся, зажмурившись — лишь бы не видеть ненавистного уродливого лица.       Абстрагироваться от действительности полностью не получится по-любому — он всё равно будет ощущать тяжесть чужого тела, хриплое горячее дыхание, болезненные резкие толчки, чувствовать, как острые клыки впиваются в ключицы, плечи, шею — так жадно, голодно и властно, будто Скин съесть его хочет, как шершавый влажный язык слизывает проступившую на светло-смуглой коже кровь, и Ной едва не урчит от удовольствия. Канду передёргивает от отвращения.       — Знаешь, — хрипло выдыхает Скин, — а ведь я давно хотел сделать это с тобой, едва ли не с тех пор, как увидел впервые. — И смеётся.       Канда не слушает. Для него сейчас всё сосредотачивается на боли, вынуждающей впиваться зубами в собственные губы, слабо — насколько это вообще возможно — ёрзать под огромным каменно-тяжёлым телом, колотить насильника ногами по спине от бессилия и злости.       Движения становятся резче, грубее — Канда понимает, что Скин близок к разрядке. К боли теперь примешивается усталость, и экзорцист просто ждёт, когда всё закончится, лишь вздрагивая в такт толчкам.       Через минуту — хриплый, почти звериный рык. Внутрь тугой струёй брызгает тёплая вязкая жидкость, хоть там и до этого было неестественно влажно от крови.       Скин, удовлетворённо вздохнув, отстраняется. Боль не исчезает, но притупляется.       Осталось полчаса.       — Сволочь, — зло, но обессиленно-тихо выдыхает Канда. Морщась от боли, сводит ноги вместе.       Скин не то не слышит, не то делает вид, что не услышал.       — Ты слаще всего, что я пробовал, — произносит Скин, плотоядно ухмыльнувшись.       Эта фраза — последнее, что слышит Канда перед тем, как провалиться в беспамятство.