Inside

Звон, эхо, крик, глухой стук баскетбольного мяча об деревянный пол спортзала. Кисе опять попадает мячом в корзину. Солнце играет на его волосах цвета спелой пшеницы, он вытирает мокрый лоб, машет ладонями, пытаясь охладиться. Но все тщетно. Аомине никогда не замечал, что ему чертовски нравилось смотреть на игру Рёты. Как напрягаются его длинные ноги при прыжке, как он хмурит брови, раздумывая, как невольно облизывает губы после своей маленькой победы. Каждый раз, забивая мяч в корзину, он проводит острым языком по шершавой и сухой кожице губ, медленно, словно облизывая с них мёд. Тянущее чувство вызывает у Аомине жар внутри, словно он только что пробегал стометровку на всей скорости. Сухость во рту - и Дайки опять тянется за бутылкой минералки. Сегодня он пообещал посмотреть на новые приемы друга, оценить его и указать на недочеты. Аомине старается смотреть зорко, подмечая каждый промах Кисе, чтобы потом было в чем упрекнуть. Но вместо этого он не прекращает смотреть на его напряженные мышцы, на острые скулы, горящие азартом глаза. Словно пыль в глаза, солнце жжет в голову, перегрелся, наверное … Жара охватывает тело - чертово лето, а ведь сейчас только конец мая. Аомине опрокидывает голову назад, смотрит в высокий потолок. Он бы сейчас предпочел посидеть на крыше и посмотреть картинки очередного эро-журнала. Но нет же, глупый Рёта притащил его с самого утра в спортзал, словно ему так важно мнение Дайки. Мяч со свистом пролетает в пару сантиметров от головы Аомине. Ошеломленный, он смотрит на Кисе, Кисе – на него. Три секунды, пять, десять … - Эй, Рёта, совсем уже головой долбанулся там что ли?! Нехрен отвлекаться, корзина там, - Аомине указывает на другой конец зала. - Но, Аомине-чии, ты совершенно не смотришь на мою игру, я же вижу. Ты почти засыпаешь. Дайки сплевывает на землю. А что ему еще остается? Ну не возражать же. А что хотел этот чертов идиот, вытаскивая Аомине с утра из дому после бурной ночи с пышногрудой блондинкой? Аомине наклоняется и поднимает мяч с земли. Шершавый и горячий, видимо, Кисе играет уже давно, а он и не заметил. Рёта смотрит на него с укором, скулы напряжены настолько сильно, что, проведя по ним, кажется, можно порезать себе пальцы. Дайки поднимается со скамьи. Внутри живота сразу же появляется тягучее приятное чувство собственной непревзойденности. Он выше Кисе, сильнее. Глухой стук о пол, стена пыли поднимается на метр, сверкая в солнечном свете. Аомине бросает мяч в руки Кисе. - Может, на сегодня хватит? – лениво зевает Дайки. - Я не выспался ночью, поэтому не могу сосредоточиться. Рёта хмурит брови – так он безумно похож на ребенка, со своими большущими глазами и искусанными губами. Кисе снимает майку, встряхивает ее и кладет на плечо. Аомине замечает, как по телу медленно скатываются дорожки пота: по шее к ключицам и затем вниз – к животу. Чувство внутри обостряется, загорается, будто кто-то взял и зажег внутри Аомине спичку, факел, костер. Аомине сжимает ладони. Едва сдерживается, чтобы не сорваться. - Я в душевую, подождешь? – Кисе бросает на друга острый взгляд. Дайки глубоко вздыхает, пламя внутри совершенно не поддается контролю, а пытаться поймать льва рваной сеткой – бесполезно. - Я пойду с тобой, жарко ужасно. Кисе поворачивает спиной к нему, но Аомине отчетливо представляет его ухмылку. Второй лев уходит первым - гордо, словно с величием размахивая своим хвостом – Рёта исчезает за дверью, а Дайки проклинает все на свете – какой черт его подговорил сегодня прийти сюда? Аомине допивает теплую воду из бутылки и пропадает за дверным проемом. Дайки всегда нравилась душевая – здесь пахло сыростью и дешевыми гелями для душа. Помнится, от Кисе в душевой всегда пахло чем-то сладким, кажется - смесью яблок и мёда. Аомине не раз подкалывал друга, спрашивая, не украл ли он баночку с гелем у Момои? Мысли о прошлом прервал шум воды, Кисе уже наверняка разделся, наверняка охлаждается под струями воды, наверняка все так же напряжен и зол на него … Аомине сбрасывает мокрую футболку на скамейку, за ней летят и шорты, и, подаренные на первое апреля Момои, трусы в горошек. Чертовски удобные. Фиг с ним, фиг с горошком, подарок же от подруги детства. Дайки заходит в душевую: здесь все открыто, никаких тебе кабинок или перегородок. Целая комната, шесть душевых кранов, небольшой сток в центре, холодный кафель и обложенные голубой плиткой стены. Прохлада коснулась мужской кожи – запредельно приятно, отчего Аомине слегка прикусил губу. Кисе стоял к нему спиной, что не могло не радовать Дайки. Картина была словно написана маслом: Аомине уже и позабыл, что Кисе всегда мысля только в горячей воде, поэтому тело было едва скрыто завесой пары, ягодицы раскраснелись от кипятка, а по спине то и дело скатывались тоненькие дорожки воды. Момои когда-то рассказывала, что львы в Колизее всегда оставались голодными, злыми, жаждущими большего. Она не раз сравнивала друга с ними. Дайки подошел к Кисе вплотную, касаясь напряженных ягодиц. Он бы придумал этому какое-то рациональное объяснение, но зачем? Здесь только они вдвоем. Никто и не узнает. Руки Дайки сначала обхватили живот Рёты, под пальцами он чувствовал грубый рельеф его пресса, о котором то и дело сплетничали глупые старшеклассницы, которые таяли при одном виде Кисе. Идиотки, никто из них, наверное, никогда бы не подумал том, что сейчас творят два льва в душевой. Пальцы медленно спускаются вниз – к пику всего возможного, за грань, за табу их собственной недодружбы. Холодными пальцами он обхватывает горячий член Кисе, медленно водя по нему – вперед-назад-вперед. С губ Рёты срывается тихий стон, одной рукой он опирается о скользкую стену душевой, второй – помогает Дайки. Теплая ладонь касается руки Аомине, сильнее сжимая ее – так гораздо приятнее. Второй ладонью Дайки касается мужского подбородка, затем, проникнув в узкий рот пальцами, начинает проделывать с ним тоже самое, что и с членом. Почти в унисон, не сбиваясь с ритма – вперед-назад-вперед. Еще во время игры Аомине увидел подозрительную опухлость на шортах у Кисе, он и раньше знал как его чертовски заводила игра, и не раз Рёта пытался спрятать стояк в душевой после игры. Самовлюбленный идиот, который чуть ли не кончал от своей совершенной игры в баскетбол. В этом они были похожи. Кисе срывается, рука все быстрее и быстрее скользит по члену, набирая бешеный ритм. Дайки это забавляет, кто-то уже не раз ему пускал слух о том, как быстро кончает Рёта. С губ срывается томный вздох, вся его злость, вся его ярость и обида к Аомине пропадает, нахмуренные брови сменяются блаженством на лице, а по раскрасневшимся щекам катятся слезы вперемешку с водой. Спустя тридцать секунд, Дайки ощущает на пальцах липкое вязкое вещество. Рёта остановился – кончился, перегорел, как лампочка. Тяжело дыша, он поворачивается к Аомине лицом. В нем было больше величественного, чем в Дайки, больше королевского и совершенного. Одной рукой он взъерошивает свои мокрые волосы, второй - притягивает Аомине за шею – близко, запредельно близко. Губы едва соприкасаются друг с другом, горячее дыхание касается подбородка Кисе, он дает фору, он играет, ему всегда это нравилось. Бешеным рывком Дайки впивается в губы Рёты, не давая ему ни вдохнуть, ни выдохнуть. Язык проникает ему в рот с особой настойчивостью, и Кисе чувствует, как проигрывает льву, его слишком долго продержали в Колизее. Аомине прижимает Кисе к холодной стене, все также непрерывно целуя. Кислорода катастрофически не хватает, от духоты и жары начинает кружиться голова, казалось вот-вот и потеряешь рассудок. Но Дайки слишком фанатичен. Слишком самовлюбленный. Слишком занят, чтобы думать о таких мелочах.