Cops and Robbers

КёнСу занимался уборкой. Ему нравилось, как всё вокруг становилось чище. В ходе этого процесса он сам проходил своеобразный катарсис, что при его работе было немаловажно. Он тщательно обрабатывал специальным шампунем придверный коврик, распределяя щеткой пену по всей площади поверхности, стараясь выкинуть из головы все мысли о вскрытиях, которые он проводил не так давно. Пол в его квартире был покрыт паркетной доской, и это делало поверхность весьма капризной и сложной в уходе, зато смотрелось красиво и нарядно. Сначала нужно было развести в воде специальное мягкое средство для мытья, отдающее мятой и лавандой, помыть им пол, а потом ещё протереть покрытие влажной тряпкой. После этого было желательно проветрить помещение, чтобы доска высохла. Да, работы по дому было много, и это помогало судмедэксперту забыться. Ведь при такой работе главное – это отключать мозги, приходя домой. Закончив с полом, молодой человек принялся за ванную и санузел, потом протер пыль. На часах было уже глубоко за полночь, когда он, наконец, закончил все очистительные мероприятия. Приняв душ, патологоанатом подогрел себе молока и начал размышлять, сидя на кухне и медленно потягивая из кружки белоснежную жидкость. Сначала, как только ему сообщили новость о пленении их начальника, он рвался в бой, желая побыстрее расследовать эти дела и отвязаться от бандитов, освободив тем самым ЧунМёна. Но позже, увидев его в окружении этих самых «Драконов», КёнСу засомневался, стоило ли спешить. Руководитель их отдела выглядел как-то… Умиротворенно, что ли. Он не хмурился, как обычно; он улыбался, несмотря на то, что они пребывали в месте, где произошла трагедия. Он стал будто легче; создавалось впечатление, что Атлант, на чьих плечах лежали небеса, наконец, смог передать свою тяжкую ношу кому-то другому, распрямив усталую спину. Патологоанатом и бывший разведчик были знакомы тринадцать лет. КёнСу ещё застал то время, когда ЧунМён был женат и счастлив. Смерть ребенка подкосила его, одним мощным ударом выбив из него душу. Он погряз в печали и не смог морально поддержать жену, которая потом ушла от него, будучи не в силах жить в постоянном миноре. Да и кто мог бы её обвинить? Элитный полицейский остался один. Он вынес из своего дома все вещи, что напоминали о былом счастье, но так и не смог избавиться от жгучей печали, что сковала его сердце. Со временем раны чуть-чуть подзатянулись, но боль никуда не пропала, периодически давая о себе знать. Однако сейчас начальник Отдела Специальных Расследований впервые за многие годы выглядел почти счастливым. КёнСу никак не мог понять, в чем тут дело, но инстинктивно чувствовал, что причина состоит в том самом коллективе, в который ЧунМён, волею судеб, попал. Патологоанатом допил молоко и тщательно помыл свою коричневую кружку. Конечно, сильно затягивать расследование не стоило, но… Но эти люди каким-то образом смогли вдохнуть жизнь в глаза человека, которого он безмерно уважал. На фоне этого требование об амнистии и снятии преследования выглядело вполне приемлемо… Судмедэксперт пожал плечами и, сняв с плеч темно-зеленый купальный халат и повесив его на крючок в ванной комнате, отправился в спальню. СеХуна будет трудно уговорить на уступки членам синдиката, но, видит бог, сделать это было необходимо… «Попробую обсудить с ним это завтра… То есть, уже сегодня», – подумал КёнСу, выключая бра и закрывая глаза. *** ЧунМён никак не мог заснуть. Собственно говоря, в этом не было ничего необычного: мало кто смог бы почивать, как сурок, окажись он в плену у самого могущественного преступного синдиката Азии, но тут дело было в другом. Элитный полицейский, подобно гончей, взявшей след, не мог перестать думать о деле, над которым работал. Он внимательно прочитал известные факты из биографий детей Одноглазого, любезно предоставленные ЧонДэ, и начал прорабатывать поступившую информацию. Он пришел к определенным выводам и сейчас находился в стадии составления плана. Разумеется, ни о каком сне ни могло идти и речи: в голове у прославленного работника внутренних дел шла напряженная работа. Был уже третий час ночи, когда, наконец, торжествующая улыбка появилась на губах начальника особого подразделения. Он сделал несколько записей в блокнот и растянулся на кровати, блаженно прикрыв веки. *** В комнате Отдела Специальных Расследований царило оживление. Все сотрудники относились к текущему расследованию с особой ответственностью, изо всех сил стараясь не пропустить ни единой мелочи. Измученный БэкХён, который обследовал сотни и тысячи образцов, найденных на месте преступления, так и не получил ни одной общей аллели ДНК с тем образцом, что хранился в базе данных корейской полиции. ЧанЁль, снайперские навыки которого были пока что не востребованы, строчил для ЧунМёна отчеты, снимая бремя канцелярской работы с коллег. ЧонИн, проявляя немалую фантазию, бороздил просторы электронного пространства и выуживал всё новые и новые факты, которые могли бы помочь их делу. КёнСу, ещё раз скрупулезно проведя вскрытия отдельных внутренних органов жертв, наговаривал на диктофон полученные данные. СеХун, сидя на своём месте, внимательно изучал информацию о сыне Одноглазого. – Я думаю, нам нужно съездить к нему, – произнес юноша, откладывая отчет и потирая виски. – К этому Квону ДжунДжину. – Не дождавшись звонка ЧунМёна? – приподнял брови ЧанЁль, стоя у принтера, расположенного между дверьми в трасологическую лабораторию и царство КёнСу, и принимая оттуда листки свежесделанного отчета об экспертизе. – Мы не можем медлить, – проговорил СеХун, вставая со своего места и засовывая в сумку данные сына Одноглазого. – Действовать нужно немедленно, иначе это расследование затянется на месяц, а то и больше, а ведь у них в руках наш начальник. – Знаешь, что, – протянул снайпер, переглянувшись со стоявшим у кулера с водой патологоанатомом, – тебе не показалось, что он выглядел довольно-таки счастливым? – Кто? – приподнял тонкие брови молодой оперативник. – ЧунМён, – вступил в разговор КёнСу, отпивая из своей кружки крепкий черный чай. – Впервые после смерти МиХён я видел его таким умиротворенным. – И что? – развел руками СеХун. – ЧанЁль, поедешь со мной. Поторопись. С этими словами юноша вышел в предбанник. Судмедэксперт вздохнул и снова перевел взгляд на бывшего артиллериста. – Жизненного опыта пока ещё недостает, – резюмировал последний, надевая шарф и проверяя кобуру табельного револьвера под левым плечом. – Ничего, через пару лет поднатореет. – Как же слепа молодость, – бросил в воздух КёнСу, скрываясь за дверью своей лаборатории. – Ничего, – проговорил ему вслед ЧонИн, барабаня по клавишам. – Она быстро проходит. *** В мире встречаются такие здания, которые сразу же навевают мысли об уюте. Деревянные крылечки, аккуратно подстриженные газоны, пушистые зеленые кустики лаврового листа, да скромный садик, – вот обязательные признаки таких строений. Часто в таких островках теплоты встречаются также занавески с цветочным принтом, колышущиеся на окнах, садовая мебель, да легкий аромат стирального порошка. Лечебница «Остролист» была ярчайшим представителем подобной группы зданий. Каждый кирпичик строения так и дышал уютом, и с улицы стационар смотрелся, как поместье английского сквайра, свято следовавшего основному правилу британской провинциальной жизни: «Мой дом – моя крепость». Территория клиники была обнесена кованым забором высотой почти в три с половиной метра, но он вовсе не создавал впечатление угнетенности, так как был увит виноградом и плющом. Ворота у лечебницы были облицованы деревом, но два полицейских, прибывших сюда, ни капли не сомневались, что сосновые проолифленные панели скрывают толстые листы металла. – Это ведь психиатрическая клиника? – уточнил СеХун, нажимая на звонок. – ЧонИн сказал, что тут наблюдаются ещё и люди с редкими заболеваниями, – откликнулся ЧанЁль, надвигая капюшон на уши. – А как ты думаешь, зимой, когда всё это великолепие, – снайпер кивнул на растения, увивающие забор, – съёживается и опадает, что они делают? – Такой сорт плюща не съёживается и не опадает, – помотал головой юноша. – Это растение способно выжить в таких условиях, какие тебе и не снились; видимо, поэтому руководство клиники и выбрало его для маскировки этих прутьев. Бывший артиллерист посмотрел на спутника, вопросительно приподняв брови. – Моя мать увлекается садоводством, – пояснил молодой оперативник. – Такой плющ она разводила у дедушки и бабушки, которые живут в загородном доме. Я до сих пор помню, как странно эти зеленые стебли смотрелись на фоне белого снега. ЧанЁль понимающе кивнул, про себя подумав, что этот юноша, наконец, начинает раскрываться с новых, ещё неизведанных сторон. – Они там, что, заснули, что ли?! – раздраженно выдал СеХун, ударяя кулаком по кнопке звонка. – Какой вы нетерпеливый, – раздался мягкий голос, который вполне мог принадлежать чьей-нибудь доброй тетушке. Ворота открылись, и на пороге их встретила пожилая медсестра в наколке и длинном дутом пальто, застегнутом на все пуговицы. – Пожалуйста, проходите, – проговорила она с приятной улыбкой. – Не стойте на холоде; пойдемте внутрь. Полицейские послушно последовали за ней. Медсестра провела их в вестибюль лечебницы, сиявший чистотой. Зайдя за высокую стойку администратора, сделанную из темного дерева, она надела на нос очки и приветливо взглянула поверх них на новоприбывших. – Чем могу помочь, господа? – спросила она. ЧанЁль широко улыбнулся и хотел было поинтересоваться, всех ли, кто приходит сюда, встречают с таким радушием и проводят прямо в здание, но его прервали. – Полиция, – отрывисто произнес СеХун, демонстрируя дежурной медсестре жетон. – Нам нужны сведения об одном из пациентов вашей клиники. – Помогу, чем смогу, уважаемые офицеры, – кивнула женщина, расстегивая пальто и снимая его с плеч. – Кто именно вас интересует? – Квон ДжунДжин, – проговорил молодой оперативник, опираясь на стойку. – Поняла, – медсестра аккуратно разместила верхнюю одежду на плечиках и, не торопясь, повесила вешалку в шкаф. Затем она села за стойку и, сняв очки с носа, посмотрела их на просвет. Недовольно цокнув языком, служащая лечебницы, достав из кармана носовой платок, начала протирать стекла, периодически поднося их к глазам и проверяя степень чистоты. СеХун сердито цыкнул и начал нетерпеливо барабанить пальцами по гладкой деревянной поверхности. ЧанЁль, слегка сжав плечо коллеги, помотал головой, призывая сослуживца к терпению. Закончив, наконец, протирать очки, дама начала с неожиданным проворством стучать по клавиатуре. Не прошло и полуминуты, как она уже была готова удовлетворить любопытство двоих служителей закона. – Итак, Квон ДжунДжин, – начала медсестра. – Двадцать восемь лет. Его счета оплачиваются господином Крисом Ву, который его сюда и поместил семь лет назад. Диагноз: остеопетроз, или болезнь Альберс-Шенберга. – Что это за заболевание? – слегка наклонился вперед СеХун. – Так называемый «синдром стеклянной кости», – ответила дежурная. – Врожденная болезнь, вследствие которой перелом может наступить, отчего угодно. Юный оперативник нахмурился. В разговор вступил снайпер, послав в сторону работницы сферы здравоохранения свою знаменитую ослепительную улыбку. – Меня зовут Пак ЧанЁль, – представился он. – Отдел Специальных Расследований. Скажите, пожалуйста, при таком диагнозе может ли человек вступить в драку с другим? – Это зависит от формы и степени тяжести заболевания, – ответила женщина, снимая очки и любезно приподнимая уголки рта. – К сожалению, в моей базе этих данных нет, но вы можете поговорить как с самим ДжунДжином, так и с его лечащим врачом. – Я беру на себя парня, – решил снайпер. – СеХун, ты займешься доктором. – Идет, – кивнул юноша. Повернувшись к медсестре, он спросил: – Где мы можем найти их обоих? *** Комнаты, отведенные для пациентов, нельзя было даже назвать палатами. Это были настоящие мини-квартиры, меблированные, уютные, функциональные. Из каждого окна открывался потрясающий вид на угодья лечебницы и прилегающие территории, которые даже в этот промозглый ноябрьский день как-то умудрялись выглядеть потрясающе. Квон ДжунДжин занимал комнату №265Б. Его квартира была выдержана в теплых красноватых, оранжевых, желтых и темно-розовых тонах. На полу лежал ковер явно ручной работы, на котором был нанесен рисунок опавшей листвы. Кровать была застелена покрывалом, искусно расписанным под закат с помощью лимонных и фуксиевых оттенков. Платяной шкаф, заканчивавшийся чуть ли под потолком, два низких комода, роскошный компьютерный стол, обтянутое кожей кресло, стол и четыре стула, прикроватная тумбочка – все красивое, ухоженное, деревянное, надежное. Хозяин комнаты, однако, производил совсем другое впечатление: болезненно худой человек с узковатыми глазами, носом картошкой и пухлыми губам сидел в инвалидном кресле и с интересом читал книгу о самолетах, придерживая её левой рукой, так как правая была в гипсе. На его плечи была накинута байковая клетчатая рубашка, под которой проглядывало тощее тело, плотно перебинтованное и закованное в корсет. Голова у сына Одноглазого была довольно большой, особенно по сравнению с узкими плечами, и эта диспропорция бросалась в глаза сразу же. Поэтому, стоя на пороге комнаты, ЧанЁль сразу же понял, что тут им ловить нечего. Однако этот молодой человек мог обладать важной информацией, которая, в свою очередь, оказалась бы нелишней для расследования. И высокий юноша, постучав три раза по дверному косяку и привлекая тем самым внимание находившегося внутри человека, прошел внутрь. – Меня зовут Пак ЧанЁль, – представился полицейский офицер, демонстрируя жетон. – Отдел Специальных Расследований. Господин Квон ДжунДжин, я здесь, чтобы задать вам пару вопросов. Сидевший в кресле-каталке человек, оторвав взгляд от книги, быстро оглядел своего визитера. Улыбнувшись, он отложил том в сторону и развернул коляску к собеседнику. – Чихнул, – проговорил он, показывая пальцем здоровой руки на корсет, сжимавший его ребра. – Восемнадцать переломов. А руку повредил, когда закрывал окно. Есть ещё это, – хозяин комнаты, откинув клетчатый плед, прикрывавший его ноги, продемонстрировал загипсованную ногу. – Неудачно встал с дивана. – Сочувствую вам, – кивнул снайпер, подходя ближе. – Вы хороший человек, офицер, – ДжунДжин, ухмыльнувшись ещё шире, вернул одеяло на место. – Чего нельзя было сказать о моем старике. Он терпеть меня не мог, знаете ли. Называл «стеклянной задницей». У меня ведь болезнь в самой тяжелой форме, и мне повезло ещё, что я родился живым. Папаша отослал меня в какую-то провинциальную больницу и благополучно забыл о моём существовании. Так я и рос, господин полицейский, пока этот мухомор не издох от руки Криса. Он выдал нам с сестрицей по кругленькой сумме. Я свою, как видите, трачу на это шикарное заведение. По субботам здесь бывает джазовый оркестр. Не представляете себе, как я люблю музыку! – Я не сомневаюсь, – отреагировал ЧанЁль, всё это время внимательно слушавший речи сына Одноглазого. – Но, как вам известно, в последнее время произошло несколько происшествий, которые вполне можно было приписать человеку, действовавшему в интересах вашего почившего отца. – Офицер, – несколько снисходительно ответствовал хозяин комнаты. – Я не могу даже вздохнуть без того, чтобы не сломать ребра. К тому же, не было на свете человека, ненавидевшего моего старика больше, чем я. Если хотите, можете поставить здесь своих людей; пусть мониторят меня круглые сутки, только совсем не там вы ищете. – Спасибо, вы очень помогли, – проговорил ЧанЁль, слегка поклонившись. Юноша направился к двери, но его остановил внезапный окрик ДжунДжина: – Господин полицейский! Снайпер обернулся и в ожидании посмотрел на человека в инвалидном кресле. – Он очень любил ЮРи, – выдал, наконец, сын Одноглазого. – Больше всего на свете. Я давно её не видел, но думаю, что она способна на всё, ведь она всегда была так похожа на него... *** СеХун стоял напротив лечащего врача ДжунДжина – чуть полноватого человека лет пятидесяти, пышущего здоровьем и добродушием. Приветливо улыбаясь, сей эскулап многословно и с видимым удовольствием проводил молодому оперативнику экскурс в историю болезни его пациента. – Как только он родился, было выявлено девять переломов, а когда медсестра шлепнула его пониже спины... Ну, знаете, так делается, чтобы ребенок провел свой первый вдох... Так вот, у него сломался таз, аж в трех местах. Вы представляете себе, что такое перелом тазовых костей? Даже для взрослого это ад, не говоря уже о ребенке. Знаете, ему не повезло: самая тяжелая форма. Четвертый тип. Кости просто неимоверно хрупкие. Вы себе не представляете, какие условия нужны для подобного больного! Обязательно ковры, никаких острых углов. Разумеется, никакого спорта, ибо малейшая физическая нагрузка — и кости в порошок. Желательно избегать простуд, так как для него кашель очень опасен. Вы спрашивали о визитерах... Скажу вам, к сожалению, никто его не навещал. Один раз позвонила его сестра, но то было два года назад. Они страшно рассорились, представляете? Он накричал на неё, и из-за этого сломал челюсть и ребро... Стал слишком глубоко дышать... А потом ещё и запястье, когда грохнул телефонную трубку о базу... С тех пор – никого. Вы, можно сказать, первые, кто... – Спасибо, достаточно, – прервал доктора СеХун. – Мне всё ясно. *** Двое юношей неторопливо вышли с территории лечебницы и побрели к оставленному неподалеку автомобилю, на капот которого уже успела налипнуть пожухлая листва коричневато-бурого цвета. – В общем, совершенно отпадает, – нарушил молчание СеХун, кутаясь в шарф. – Физически он никак не мог убить тех девушек, да и на роль руководителя всей этой истории не тянет. Обычный неуверенный в себе больной человек, к которому никто не ходит... – И главное развлечение которого – это джазовый оркестр по субботам, – подхватил ЧанЁль, садясь на место водителя. – Поехали в участок. Думаю, дальнейший план действий ЧунМён уже разработал.