Желания должны сбываться

ночь пройдет и ты останешься наедине с собственным похмельем понедельник остальные производственные отходы и выхода нет - в зоопарке давно растаял снег и прошлогоднее отсутствие боли.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь спросил Эшли, как он относится к Новому году в частности и праздникам в целом, он бы, наверное, только равнодушно пожал плечами, а может быть, добавил к этому, что ему совершенно похуй. В последнее время ему было похуй на все, кроме Энди, музыки и бесконечного самокопания. Да, в его пирамиде потребностей Энди, как и раньше, располагался на первом месте, и никакими силами вытащить его из своих мыслей, равно как и из своей истерзанной души, не представлялось возможным. Энди-Энди-Энди – звон в голове подобен звону праздничного колокольчика, вот только звучит он более чем замогильно. Эшли отогнал мрачные мысли, подошел к зеркалу и привычным жестом встрепал черные-в извечном творческом беспорядке-волосы, тяжело вздохнул и оперся руками о стену. Вечер обещал быть невероятно увлекательным – завалиться в бар, подцепить каких-нибудь девчонок, а наутро проснуться с дикой головной болью и совершенно не помнить, что ночью, вжимаясь в томно стонущих блондинок, он представлял под собой худое бледное тело, выпирающие ключицы и тонкие запястья Бирсака, ставшего для него личным кошмаром. Оставалось лишь надеяться, что Энди будет праздновать этот Новый год с Джульетт и не попрется в тот самый бар, в котором планировал провести унылый новогодний вечер Эшли – такого рода встречи явно не пошли бы на пользу обоим. Исключив причину, реально исключить и последствия. Эшли ведь прекрасно помнил прошлогодние последствия, когда он так и не вспомнил, почему утром оказался в доме Бирсака с разбросанной по всей комнате одеждой. Но с годами люди не становятся лучше, и теперь единственное, что он услышит от Энди – это красноречивое «Убирайся к черту». Энди ведь не умел любить – он играл с чувствами (своими и окружающих), изводил текстами песен, которые стали идеальным сливом чувств, добивал эгоизмом и этими самыми, черт бы их побрал, чувствами. А Эшли считал себя виноватым, хотя виноваты, пожалуй, были оба. Эшли не только был виноват, он был еще и, пожалуй, удивительным неудачником, раз уж еще на подходе к ночному клубу почувствовал неладное и не ошибся. Энди, черт бы его побрал, собственной персоной сидел у барной стойки и заливал в глотку алкоголь, смеясь над тупой шуткой кого-то из большой компании сидящих вокруг него людей, смотрящих на него, как адепты на божество. На худых плечах фронтмена группы болталась ослепительно-блестящая мишура, при виде которой Эшли скривился. Точнее сказать, скривился он сначала от вида Бирсака – определенно, Энди был просто каким-то соулмейтом Эша, поскольку оказался будто нарочно в том же месте и в то же самое время. - Эшш, - пьяновато прошелестел Бирсак, поднявшись и направляясь к нему, расталкивая оказавшихся на пути людей. – А я не рад тебя видеть. - Взаимно, - поджал губы Эшли, задержавшись взглядом на пирсинге в губе собеседника. Боже… - Тогда какого хрена я снова вижу тебя рядом с собой? Мы, кажется, уже все обговорили. Если ты хочешь отношений… - Да ничего я не хочу, - устало вздохнул Эшли. Он мог бы объяснить, что все вышло случайно, что он отдал бы многое, лишь бы не портить Энди праздник, а себе – карму этой встречей, но почему-то не стал ничего говорить. - Ну вот и хорошо. Из группы я тебя не выпер, просто сказал – не-при-вя-зы-вай-ся, - еле ворочая языком, но вместе с тем пытаясь придать своим словам значимости, произнес Бирсак. – Не надо меня любить, мы же друзья, да? А друзья поздравляют друг друга с Новым годом и вежливо улыбаются, а не загадывают под Новый год совместные желания, глядя на звезды, как романтичные придурки. Так что вали. - Какой же ты идиот, - выслушав всю философскую ахинею, ответил Эшли. Бирсаку хотелось врезать. Сильно. Но Эшли почему-то не сделал этого, хотя спусковой крючок в мозгу нажат уже давно. Потеряв интерес к разговору, который и разговором-то назвать нельзя было, Энди отвернулся от «друга», крикнув в толпу «Я иду, парни!» и вернулся к пьяной компании, пестрящей бабами с огромным бюстом. А Эшли не чувствовал вообще ничего, кроме пустоты, заполнившей все внутренности, как бывает при сильном опьянении, когда алкоголь выталкивает из мозга все проблемы. Иллюзия отсутствия боли. Чтобы ее сохранить, Эшли сел подальше от шумной компании и решил напиться так, чтобы забыть и Энди, и весь этот пиздец, творящийся вокруг. В кармане кожаной куртки обнаружились таблетки, которые он взял с собой, выходя из дома. Хрен знает зачем. И хрен знает зачем он их сейчас выпил, всю пачку разом, мешая с алкоголем и болью. Плохо стало далеко не сразу, если не считать того, что хуже физической боли была душевная. Почему-то Эшли не мог сказать «похуй», глядя на то, как Энди медленно, но верно превращается в гребанную Снежную королеву и не подпускает его к себе. Как он медленно катится в какое-то болото, утягивая с собой. Пошатываясь от выпитого алкоголя и думая о том, что глотать таблетки из-за какой-то привязанности – невероятно глупо, Эшли встал и направился в сторону туалетов. Клуб был недешевым, поэтому вероятность наткнуться на грязные кабинки и обшарпанный кафель здесь сводилась к минимуму. Закрыв за собой дверь, Эшли остановился перед зеркалом и посмотрел на себя. Конечно, он и по статусу-то не должен превращать себя в запущенного бомжа, да и Энди тоже не должен, да они и не превращают, но сейчас отражение в зеркальной поверхности казалось Парди отвратительным. Голова снова предательски закружилась, пришлось включить воду в раковине и подставить лицо под воду, намочив кончики взлохмаченной шевелюры. - Напился? – услышал Эш спокойный и совершенно не пьяный голос позади себя, и вздрогнул. Энди всегда умел неслышно подкрадываться – например, когда подходил и обнимал со спины, но с тех пор он сумел здорово измениться отнюдь не в лучшую сторону. - Тебе-то что? Энди, отразившийся в зеркале, пожал плечами, подошел к Парди и легко вскочил на боковую панель рядом с раковиной, вполне широкую, чтобы он мог на ней уместиться. Провел рукой по волосам Эшли, по щеке, спускаясь к подбородку, лаская Эша, словно черного кота. - Ты ничерта не понимаешь, смирись с этим. Меня не надо любить, от этого всем только хуже. И я лучше сотню раз пошлю тебя нахер, чем подпущу к себе. - Но ведь раньше… - Забудь, что было раньше. - Не могу! Блять, не могу больше, - Эшли уже готов был опуститься на холодный кафельный пол, но Энди ухватил его за плечи, крепко вцепляясь пальцами и понимая, что никуда его не отпустит. В следующую секунду Эшли почувствовал на своих губах поцелуй, такой отчаянный и горький, что этот самый чертовый кафельный пол начал уходить из-под ног. Мишура, по-прежнему висящая на шее у Энди, здорово мешалась и кололась, а еще по-дурацки шуршала, но Эшу было плевать. Он шарил руками по спине Бирсака, пытался стянуть с него майку и коснуться разгоряченной кожи, увидеть высокие реберные дуги, бледную кожу впалого живота, многочисленные татуировки. Хотел, чтобы Энди так по-блядски стонал, когда зашкаливали рецепторы, не выдерживая ощущений, ставших такими редкими в последнее время, когда узкие брюки становились ненужными и летели ко всем чертям, когда осознание било по нервам и разрывало их на атомы, когда дыхание учащалось, а темные расширившиеся от неожиданности зрачки пожирали радужку… Было наплевать на последствия, поцелуи становились все жестче и грубее, а Эшли, думая о том, что он «дорвался», сливался с Энди в одно целое, забыв, где он и что вообще происходит. Он утопал в горячечных поцелуях, растворялся в сладком оргазме и в этот момент уж точно не собирался подыхать. Зря он наглотался таблеток. - Секс в туалете клуба. Блять, это лучшее, что могло случиться в Новогоднюю ночь, - загнанно дыша, прошипел Энди, когда они наконец оторвались друг от друга, и непонятно было, говорит он это с извечным сарказмом или искренне. Эш медленно застегивал брюки. В прошлую Новогоднюю ночь было точно так же, только условия для секса были более комфортабельными. Новогодняя ночь – такое время, когда человеку хочется либо чуда, либо приключений на задницу, только бы не сидеть на этой самой заднице, сложа руки. А на следующее утро начнутся будни, и вся магическая фигня рассеется, оставив только пустоту. Энди снова начнет бегать от Эшли, ставшего тенью на втором плане в их охуенной группе, начнет говорить про то, что никакие чувства и романтика им не нужна, что он не умеет любить и все тому подобное. Наверное, он правда не умеет не только любить, но и удерживать людей возле себя, он ведь и с Джульетт постоянно ссорится, а Эшли не умеет забывать прошлое. Да и не хочет забывать. - Эй, ты в порядке? Эшли?.. Голос Бирсака донесся до Эша словно сквозь туманную пелену, будто звучал отрешенно далеко, в другой Галактике, не меньше. Куда-то унеслись шум из-за двери, пьяные голоса посетителей клуба и громкая музыка, а расслабленное тело вдруг стало слишком тяжело удерживать в вертикальном положении. Эффект чертовых таблеток был хоть и замедленным, но действенным. Неловко соскальзывая на холодный пол, Эш думал, что Энди где-то там, наверху, никогда не даст ему умереть, а тепло его рук, тормошащих и дергающих его, обязательно вытащит из холода надвигающейся темноты. - Эш, черт, сука, ну нельзя же так напиваться из-за того, что я веду себя как придурок, Эш, да очнись же… Энди даже не представляет, что остаток новогодней, черт бы ее побрал, ночи он проведет в больнице, шатаясь по коридору. Что потом он подойдет к окну и будет смотреть на звезды, до боли сжав руки в кулаки и загадывая желание о том, чтобы с Эшли все было хорошо. В Новый год желания обязательно должны сбываться. Обязательно.