Показать силу

Почему люди так упрямы? И почему считают это достоинством? «Показать силу», ха! Тупая косность с одной стороны и, не менее тупая жестокость, с другой. Легат Грэхем уныло покачал головой, машинально поправив застежку бронежилета. Еще один камень преткновения в отношениях с Эдвардом. Единая культура для всего Легиона. Идея была действительно прекрасной. Как еще сохранить единство союза столь непохожих, а то и воевавших друг с другом, племен? Но одевать воинов в короткие красные туники… Джошуа вздохнул. Дожили. Сидит и ворчит, как старый дед. Но такой уж выдался день, что легат был недоволен решительно всем. Именно из-за человеческого упрямства. С одной стороны было племя, вождь которого никак не хотел признать, что вступление в Легион пойдет им на пользу, а с другой Цезарь, желающий преподать наглым дикарям урок. А посередине кто? Как всегда, легат Грэхем. С Всадниками бури Легион столкнулся во время своего продвижения на запад. Племя было на удивление многочисленным и сильным. Крепкие мужчины, красивые женщины, здоровые дети. Влившись в Легион, они бы значительно увеличили его могущество. Не желая спугнуть столь завидное пополнение, Цезарь отправил к Всадникам парламентеров. Возглавлял отряд, естественно, Джошуа. Побывав в деревне, где жило племя, легат проникся большим уважением к этим людям, которые сумели не только выжить, но и не опуститься. Он повидал немало племен и во время своего года миссионерства, и после того, как стал правой рукой Цезаря, но такого не встречал. Да, кому-то, как его народу, удавалось сохранить культуру и цивилизацию. Но большинство превращалось в полудиких охотников, неотличимых от первобытных людей. Или, что еще хуже, в жалких созданий, отравленных алкоголем и наркотиками. Посланцев Великого Цезаря приняли весьма радушно. Джошуа долго беседовал с вождем, расписывая выгоды, которые получит племя, вступив в Легион. Вождь, естественно, ответил, что ему нужно подумать и посоветоваться со своими людьми, прежде чем принимать столь ответственное решение. Но добавил, что он сам склонен дать положительный ответ. Парламентеры вернулись в лагерь, уверенные, что скоро Всадники бури станут частью Легиона. Однако, три дня спустя, когда Джошуа отправился за окончательным ответом, его ждал неприятный сюрприз. Шаман Всадников каким-то образом прознал, что Легион уничтожает на корню индивидуальность всех племен, которые в него вступают. Сообразив, что при таком раскладе он потеряет все привилегии духовного лидера, старик убедил вождя дать отказ. Поняв, что переговоры провалились, Джошуа предложил действовать хитростью. Аккуратно устранить шамана, изобразив, например, нападение стаи гекко, которых в округе было полно, а потом спокойно продолжить обрабатывать вождя. Но Цезарю идея не понравилась. Заявив, что подобные интриги к лицу только мерзким профлигатам, он поступил по-своему. Отправил к Всадникам отряд Атрея с приказом перебить мужчин и захватить женщин и детей. Нашел, кого посылать. Молодой декан, недавно заслуживший латинское имя и вправду не знал страха, но предусмотрительностью не отличался. Недооценил противника и, в результате, положил весь отряд. После этого Легион оказался в крайне неприятном положении. Оставлять за спиной враждебное племя было опасно, а признать силу каких-то дикарей и послать против них ветеранов, Цезарю не позволяла гордость. Тогда он и решил показать силу. Продемонстрировать, что Легион делает с неугодными. Пятерым лучшим фрументариям было приказано скрытно проникнуть в деревню и похитить «духовенство» племени. В лагере Легиона шамана и двоих его учеников надлежало подвергнуть публичной пытке, а третьего, самого молодого, ученика принудить смотреть на это. Далее живого юношу и обезображенные тела следовало оставить неподалеку от деревни. И только после этого деморализованным противником займется отряд ветеранов. Узнав об этом плане, Джошуа пришел в бешенство. Да, конечно, «нападение стаи гекко» – прием не самый честный, но то, что задумал Цезарь было просто отвратительно. Пытки! Если нужно кого-то убить, убей его быстро. Зачем мучить? Джошуа этого никогда не понимал. Кем надо быть, чтобы радоваться, причиняя людям боль? Кем надо быть, чтобы радоваться, глядя на это? А смотреть придется. Раз уж пытка публичная, ему, как правой руке Цезаря, придется быть в первом ряду. Однако, когда фрументарии доставили в лагерь шамана и учеников, выяснилось, что все еще хуже. Цезарь пожелал, чтобы Джошуа принял непосредственное участие в омерзительном действе. Мол, в конце концов, это он не сумел правильно провести переговоры, а значит, должен исправить свою ошибку. Джошуа сначала подумал, что ослышался. Разве может быть иначе? Ведь они не раз говорили о подобных методах, и Грэхем всегда их осуждал. Но, посмотрев в глаза тому, кто еще недавно считался его учеником, Джошуа понял, что Эдварда Сэллоу больше нет. Его место занял Великий Цезарь, который, почувствовав вкус власти, стал одинаково безжалостным как к чужим, так и к своим. Но приказ есть приказ. Джошуа выбрал несколько помощников, из числа напрочь лишенных воображения легионеров. Тех, кто не получит удовольствия, помогая ему пытать невинных, в общем-то, людей, но и не будет потом терзаться муками совести. Достаточно того, что он сам будет. Отдав им необходимые указания, Джошуа скрылся в своей палатке, стараясь не думать о том, что ему вскоре предстоит сделать. Мрачные размышления прервал голос одного из помощников, докладывающий, что все готово. Что ж, все-таки, Джошуа был легатом, вторым человеком в Легионе, а значит, должен был вести себя соответственно. И не важно, что он сам обо всем этом думает. Центр лагеря был превращен в лобное место. Вокруг уже собрались зрители. Джошуа накрыла волна отвращения к соратникам, когда он увидел, что собрались почти все. Чтобы насладиться зрелищем, черт их всех побери. Сдержав ругательства, готовые сорваться с языка, Джошуа вопросительно посмотрел на Цезаря. Тот коротко кивнул, давая разрешение начать. Легат ответил таким же кивком и указал на одного из учеников: — На крест,— приказал он. Распятие нередко использовалось Легионом в качестве наказания. Пара дней на солнцепеке, без воды и пищи, с одеревеневшими руками и ногами, даже самых дерзких делала послушными. Но сейчас все было иначе. Рядом с крестом лежала связка железнодорожных костылей и кувалда. Легионеры быстро уложили ученика шамана на крест, а Джошуа, прижав костыль к его запястью, нанес первый удар. Раздался тихий, но отвратительно отчетливый треск разрываемой плоти, который тут же заглушил протяжный крик. Брызнула кровь. Худощавый юноша дернулся с такой силой, что чуть не сбросил с себя четверых крепких легионеров. — Держите крепче,— яростно прорычал Джошуа. Его переполняли гнев и отвращение. К Цезарю, к упрямым дикарям, к самому себе. А ведь это только начало. Удар. Толстый, тупой гвоздь с трудом раздирает неподатливую плоть. Удар. Поток крови усиливается. Удар. Крики превращаются в непрерывный вой. Правая рука парня намертво прибита к перекладине креста. Очередь за левой. Рукоять кувалды становится скользкой от крови, и на втором ударе Джошуа промахивается. Тяжелый инструмент опускается на ладонь юноши. Громкий хруст раздробленных костей эхом отзывается в голове легата. «Не думай ни о чем. Просто выполни приказ. Закончи то, что начал» Монотонными, механическими движениями, Джошуа прибил к твердому дереву ноги юноши. Легионеры подняли крест и быстро вкопали его основание в землю. Ученик шамана был похож на персонажа кошмарного сна. По его щекам катились слезы, кровь из ран стекала по кресту, сломанные пальцы торчали под неестественным углом. Идея «настоящего распятия» принадлежала, естественно, Цезарю. Грэхему, хоть он и отступился от своей религии, такое богохульство даже в голову бы не пришло. Но сейчас он понимал, что Цезарь, прекрасно осведомленный о том, как был воспитан его легат, демонстрирует свою власть. «Я знаю, как поступили с твоим Богом те, по чьему подобию я создал свою армию. И я могу заставить тебя сделать то же с тем, кто мне мешает»,— говорил взгляд Цезаря, когда он отдавал приказ. Казнь второго ученика имела сходный подтекст. Будущий шаман. Язычник. Еретик. Но просто сжечь его на костре Цезарю было недостаточно. Слишком быстро. По знаку Джошуа легионеры примотали молодого человека цепью к толстому металлическому пруту и подвесили его над аккуратно уложенными дровами. Не просто сжечь, а медленно поджарить, словно дичь для обеда. Джошуа коснулся зажженным факелом дров и отступил на пару шагов. Несколько минут ничего не происходило. Но вскоре огонь разгорелся. Лицо и тело юноши покраснели. Появились первые пятна ожогов. Парень старался вести себя стойко, но когда его кожа начала лопаться от жара, не выдержал и закричал еще ужасней, чем распятый. Сухой треск огня. Крики, которые становятся все более хриплыми. Возбужденные возгласы легионеров. И запах. Запах горелой человеческой плоти. Джошуа подумал, что он будет преследовать его всю жизнь. Но самое ужасное было еще впереди. Сам шаман. Старик не проронил ни звука, пока умирали его ученики. Лицо, как каменная маска. Только глаза горели ненавистью. Но когда Джошуа подошел к нему, что-то изменилось. — Я собирался проклясть тебя за то, что ты сделал с моими сыновьями,— почти беззвучно прошептал шаман,— Но теперь я вижу, что ты причинил своей душе столько же боли, сколько их телам. В тебе нет истиной жестокости, как в вашем вожде. Зачем ты это делаешь? Что держит тебя возле этого человека? — Он был моим учеником,— так же тихо ответил Джошуа,— Я несу за него ответственность. — Тогда делай, что должен. Я не держу на тебя зла. Джошуа вздрогнул, как от удара. Лучше бы старик его действительно проклял. Или осыпал бранью. Что угодно, кроме понимания и прощения. Кроме этого доказательства, что тот, кого они презрительно именовали дикарем, гораздо лучше каждого из них. Замешательство легата, похоже, не укрылось от взгляда Цезаря. Он раздраженно взмахнул рукой, приказывая продолжать. Яростно оскалившись, Джошуа взял клещи. Зажал ими ноготь на указательном пальце шамана и с силой дернул. Второй ноготь, третий. Десять окровавленных скорлупок на земле. Отложив клещи, Джошуа вновь взялся за кувалду. Замахнулся тяжелым инструментом и резко опустил его на колено жертвы, раздробив сустав. Шаман хранил молчание. И не издал ни звука, когда Джошуа сломал ему второе колено. Повинуясь приказу легата, два легионера подняли шамана с верстака, к которому он был привязан, подтащили к одному из крестов, который использовался для наказания провинившихся и подвесили за руки на горизонтальной перекладине. Стиснув зубы, Джошуа вытащил из-за пояса нож и медленно провел острым лезвием по спине жертвы. Глубокий порез тут же засочился кровью. Еще один, от лопаток до поясницы. Сделав еще два надреза, Джошуа всадил нож в бедро старика и снова взял в руки клещи. Подцепил ими полоску кожи и сорвал её. С губ шамана впервые сорвался стон, но настолько тихий, что услышал его только Джошуа. Закусив губу, легат продолжал сдирать полосу за полосой. От вида обнаженных мышц к горлу подступила тошнота. Больше всего на свете Джошуа сейчас хотел оказаться в сотне миль отсюда. Но он должен был закончить то, что начал. Короткий кивок, и помощники снова прикрутили жертву к верстаку, который предварительно засыпали солью. По щеке шамана невольно скатилась слеза, но лицо продолжало хранить все то же отрешенное выражение. Настолько отрешенное, что Джошуа почти позавидовал старику, когда начал снимать кожу с его груди. Снова треск рвущейся плоти. Красные, влажно блестящие мышцы. Металлический запах крови. Рев распаленной зрелищем толпы. И жуткая мысль о том, что это никогда не кончится. Нет. Хватит. Всему есть предел. Джошуа поднял руку, давая легионерам знак замолчать. Постепенно крики стихли. — Запомните то, что вы видели сегодня,— провозгласил легат,— Потому что именно такой конец ждет любого, кто осмелится встать на пути Легиона. И, сжав рукоять ножа так, что побелели пальцы, Джошуа резким движением перерезал шаману горло. Кровь фонтаном взметнулась из рассеченной артерии, залив верстак и землю вокруг. — Прости меня,— едва слышно выдохнул Джошуа, посмотрев в глаза своей жертве. — Уже простил,— прохрипел старик. Не дожидаясь разрешения Цезаря, Джошуа бросил нож на землю и пошел прочь. Скрывшись в своей палатке, он упал на постель. Из груди вырывались глухие рыдания. И снова запах крови. Резким движением Джошуа сорвал с себя испачканную рубашку. Налил воды в глубокую миску и долго, яростно отмывал руки. А потом вдруг успокоился. Он знал, что надо сделать. Впервые, за последние несколько лет, Джошуа опустился на колени и обратился к Богу. Не за прощением. Прощение он уже получил. Он просил у Господа возможности однажды исправить то, что он сделал. Пусть даже ценой не меньших мук. И, закончив молитву, Джошуа ощутил странную уверенность, что такая возможность будет ему дана.