На грани зависимости.

      С минуту назад он сжимал в кулаке светлые волосы, с минуту назад он смотрел сверху вниз, заставляя одним лишь взглядом и надменно-плотоядной ухмылкой повиноваться и умолять. Он был даже не Богом, он был Дьяволом, властелином человеческой жизни. Его губы с каждым поцелуем высасывали жизнь и дарили взамен мертвый холод. Холод мертвой души. Еще с минуту назад он чувствовал живое дыхание, чувствовал человека, рядом с которым сам Никки казался чем-то большим, чем слабое земное существо.       То, что он раньше считал естественным, само сабой разумеющимся, теперь стало наркотиком, дающим временный, но незабываемый кайф, погружающим в искусственную эйфорию, а потом швыряющим головой об асфальт, возвращая не в просто серую и унылую, а в кошмарную и губящую реальность. В реальность, которая принадлежала вовсе не Никки Сиксу. В ту реальность, где правил куда более сильный и порочный демон, где пальцы сжимали не мягкие, пошло выкрашенные блондинистые волосы, а черные жесткие пряди, едва спадающие на широкие плечи стоящего на коленях мужчины.       Хлопок двери. Темная комната, пропитанная запахом гнили и плесени, рядом с которым меркнет душное сочетание сигаретного дыма и пролитого крепкого алкоголя. Полнейшая тишина, настолько неестественная, что мгновенно выдает чужое присутствие. Присутствие того, кто притаился где-то в углу, но не потому что боится и нерешается сойтись лицом к лицу, а для того, чтобы в очередной раз напугать свою постоянную жертву, которая опять придет в ужас от холодных костлявых рук, ложащихся на ее плечи. Которая, как всегда, вздрогнет от прикосновения ледяных губ, еще более ледяных, чем у самого Сикса. Здесь именно от Никки вместе со страхом исходит тепло,   здесь Никки человек, всего лишь беспомощный человек, существо, полное изъянов, неспособное противостоять демонам. Но ведь все демоны тоже люди, более или менее живые, и Никки, несмотря на все смертельные раны на своей душе, был живее, чем Блэки, и это делало его бессильным, вписывало портрет голубоглазого убийцы во все ночные кошмары.       Дрожащие от предвкушения кисти рук спускаются вниз по плечам и ложатся на вздымающуюся в такт участившемуся биению сердца грудь. Хриплое дыхание обжигает шею своим смертельным, будто холодным, жаром, от противного змеиного шепота мурашки бегут по телу: - Я знал, что мой маленький Никки обязательно заглянет, заглянет, чтобы снова упасть передо мной, чтобы снова разбиться, быть оттраханным и использованным, быть моим, принадлежать только мне. Верно, Сикс? - Никки ничего не ответил, он знал насколько правдивы слова Блэки, он уже перешагнул через свою гордость, но был не в силах вести разговор с тем, кто растоптал его, кто подсадил его на еще более тяжелый наркотик. Именно этот наркотик Сикс так желал прямо сейчас почувствовать в своих венах, именно этот наркотик Блэки был готов дать прямо сейчас. Конечно, если его хорошенько попросят. - Я не слышу ответа, Никки! - с этими словами он сжал в кулак черные растрепанные волосы, отчего басист стиснул зубы, еле сдерживаясь, чтобы не взвыть от внезапной боли. - Да, - коротко ответил Никки, не способный произнести что-либо еще. - И снова я не понимаю тебя. Неужели, ты так и не научился отвечать мне. Очень жаль, - с этими словами Блэки резко дернул Сикса за волосы, отчего тот, не выдержав, взвыл от боли. - Да, Блэки, я пришел, чтобы быть твоим, черт возьми! - отозвавшись эхом в голове Никки, эти слова окончательно уничтожили его. Он до сих пор не мог поверить, что говорит это, не мог поверить, что его зависимость настолько сильна. Кажется, в бесчувственных зеленых глазах начали собираться слезы. Слезы ненависти к самому себе. - А вот теперь чудесно, - вполголоса произнес тот, чьи холодные голубые глаза тускло светились в темноте. Опираясь на чужое плечо, он обошел мужчину и, глядя в полные злости глаза, взял его за подбородок и притянул ближе к себе, - Давай, сладенький, поцелуй меня, ты ведь хочешь этого.       Никки больше не сопротивлялся, он лишь прикрыл глаза и слегка разомкнул пересохшие губы, ища чужие, кривящиеся в отвратительной усмешке. Блэки отодвинулся, лишь наблюдая за тем, как Сикс, словно слепой котенок, тянется за поцелуем. Звонкая пощечина. Никки  открывает глаза, и его недоуменный и разочарованный взгляд встречается с жестокой насмешкой во взгляде голубых глаз. Их отвратительный владелец с силой надавливает на плечо басиста, заставляя его опуститься на колени. - Сначала отсоси! А потом подумаем о поцелуях, - мерзкий смех наполнил комнату, отскакивая от толстых стен. Никки не пошевелился, вопрошающе глядя на Блэки снизу вверх, пока влажная головка не коснулась его приоткрытых губ, оставляя блестящий след смазки. Ему ничего не оставалось, кроме того, чтобы полностью открыть рот и впустить туда возбужденный член. Сикс закрыл глаза, но не чтобы абстрагироваться от происходящего, а от сильнейшего удовольствия, которое сам не хотел признавать. Он самозабвенно двигал языком вокруг чувствительной головки, им же проводил по пульсирующей венке, плотно сжав губами ствол. Никки больше не чувствовал боли ни от того, что Блэки крепко держал его волосы, ни от того, что тот со всей силы вбивался ему в горло, издавая скрипучие, хриплые стоны наслаждения, Никки был готов кончить только от того, что его имеют в рот, имеют так грубо и грязно. Еще несколько толчков, и вязкая сперма, смешиваясь со слюной, стекает по уголкам рта липкими мутными струйками и падает на пол. Сикс благодарно глотает все до последней капли, облизывая губы. Блэки спускается к нему, наклоняясь и слизывая все оставшееся с лица басиста, а затем развязно и влажно целуя, ласкает его губы и язык. Никки не в силах о чем-либо думать, он лишь отчаянно отвечает на поцелуй, позволяя их волосам слиться в одну растрепанную кучу черных перьев. Он в предвкушении ждет, что Блэки, как обычно, быстро развернет его и резко войдет, даря жгучую боль на грани с наслаждением. Но вместо этого голубоглазый внезапно отстраняется, встает и с лицом, неотражающим никаких эмоций, направляется к двери, кидая напоследок, даже не разворачиваясь: - На сегодня хватит, Сикс, я наигрался.       Снова хлопок двери. Темнота. Запах гнили и плесени. Тишина, выдающая человека, который не скрывается в ней. Он в ней потерян. В ней и в себе.