Время не лечит

Замок отца он увидел издали, когда тот, вырастая из белой пелены холодного тумана, ощерился высокими клыками зубцов на массивных башнях. Никогда прежде это зрелище не оставляло его равнодушным. * * * Впервые он увидел эти каменные стены девять лет назад, когда отец прислал за ним на мельницу двух хмурых стражников — забрать его в Дредфорт. Мать бледнела и теребила края платья, Хеке испуганно суетился вокруг и причитал, что его место рядом, что он не бросит Рамси, что сам лорд Болтон велел ему присматривать за своим сыном, а стражник отпихивал Хеке древком копья и глумился над его запахом. Мать дала ему почти новые штаны, выбрала рубаху почище и провожала долгим странным взглядом. Взволнованный Хеке подсадил его на лошадь позади старшего стражника, молчаливого, с суровым лицом, и больше Рамси ни разу не видел мельницу, где родился и вырос. Только увидев впереди высокие стены замка, почти достающие до клубящихся пушистых облаков, он поверил, что старая жизнь, наполненная белой пылью муки и упреками матери, закончилась. И сейчас начнется жизнь новая, в которой у него будет замок, отец и весь мир. Лорд Русе сам показал ему Дредфорт, его комнаты и подземелье с камерами для пленников. Подземелье увлекло Рамси больше всего, тогда он еще опасался расспрашивать отца обо всех странных и загадочных устройствах и приспособлениях, но глаза его горели, а руки слегка подрагивали от возбуждения. Отец смотрел с одобрением, как казалось Рамси, но никак не комментировал его живой интерес. Хеке он вызвал в Дредфорт немногим позже. Рамси обрадовался, когда в ответ на его просьбу отец кивнул, еле заметно пожав плечами. Рамси всегда относился к Хеке слегка пренебрежительно, несмотря на то, что был младше, но в Дредфорте оказалось, что скучает по его заискивающему взгляду, глупым шуткам и даже по его запаху. Иногда Рамси заглядывал в хлев, делая вид, что интересуется хозяйством, и несколько раз вдыхал полной грудью, стараясь удержать подольше ощущение того, что Хеке где-то рядом. * * * Снова он увидел замок издали через несколько лет, после долгого отсутствия — и почувствовал то же волнение, что и впервые. Рамси почти загнал лошадь, он спешил в Дредфорт — домой — за гарнизоном. Успеть. Пока Кассель со своим войском не опередил. Успеть взять Винтерфелл, отобрать его у глупого забавного Грейджоя — наполовину кракена, наполовину волка. Рамси доставляло огромное удовольствие наблюдать за ним, притворяясь Вонючкой, подсказывать ему решения, провоцировать на поступки. Рамси пошел на риск, подсовывая ему одежду маленьких Старков, и опасался, что тот не купится. Но Грейджой повелся, как осел на морковку. Он был так растерян и зол, что мигом ухватился за идею насчет сыновей мельничихи с Желудевой. Рамси до сих пор с усмешкой вспоминал, как Теон чуть не плакал, когда мельничиха тянула к нему руки и умоляла о милосердии. Или как его тошнило во дворе, когда лишь только с третьего удара он смог отрубить голову псарю. Рамси тогда еле сдерживал смех. Нацепив уродливую кривоватую корону, Перевертыш старался быть суровым и жестким, наверное, считал, что это сделает его принцем. А Рамси смотрел на него, облизывался и предвкушал, как Грейджой, валяясь у него в ногах, сам будет молить о милосердии, обнимая его сапоги. Тогда все зависело от скорости. Кто первым успеет, тот получит все: и Винтерфелл, и Теона. От мыслей об этом у Рамси сладко замирало что-то в животе и заставляло сильнее бить каблуками в бока лошади. Помимо воли в голове проносились яркие картинки — как он запустит пятерню в темные прямые волосы, гладкие как шелк, и, дернув с силой вниз, заставит его встать перед собой на колени… Рамси судорожно сглатывал и чувствовал, как туго натягивается спереди ткань его штанов. Мейстер Тибальд был страшно удивлен, увидев Рамси — Кассель всем растрезвонил о его смерти, — и казалось, он не слишком рад, что сведения оказались неверными. Но Рамси некогда было с ним разбираться, нужно было опередить старого дурака с бакенбардами. Грейджой и Винтерфелл не должны были ему достаться. Не было времени даже связаться с отцом. Мейстер пытался спорить и твердил, что лорд Русе будет недоволен самоуправством бастарда, оставляющего замок без защиты, что нужно написать лорду Русе и дождаться его разрешения. Но времени не было. Касселю нельзя было дать возможность начать штурм Винтерфелла. В ответ на все причитания Рамси притиснул мейстера к стене вороньей вышки, прихватив за горло, и сквозь зубы рычал, что именно его отец оставил кастеляном Дредфорта и он знает, что будет лучше для дома Болтон. Мейстер хрипел и царапал ногтями перчатку из грубой кожи на руке, сжимавшей его шею. Рамси запретил ему отправлять письмо лорду Русе. Никто не должен знать, что отцовский замок пуст, а Рамси увел с собой гарнизон: письмо могут перехватить. Опять же, Рамси сомневался, что отец поддержал бы его идею с Винтерфеллом. Грейджой сделал ставку на своего отца — и проиграл. Рамси не был уверен в своем и не хотел зависеть от чужого решения. Отец считает его мертвым. Что ж, если он проиграет, для отца ничего не изменится. А вот если он выиграет… Мейстер, готовый уже на все, согласно кивал головой, выпучивая глаза от нехватки воздуха и пытаясь оторвать от себя чужую властную руку, чтобы сделать вдох. Рамси разжал пальцы. Мейстер долго кашлял, держась за горло обеими руками и опасливо глядя на него. А Рамси, прищурившись, раздумывал, как быть. Мейстеру он не доверял, понимая, что тот предан отцу, как и все прочие обитатели замка. Рамси был для него чужаком, всего лишь бастардом его лорда. Нет никакой гарантии, что он послушается Рамси и не станет отправлять ворона с письмом. Рамси велел запереть его в подземной камере — в верхнем ярусе, где было потеплей и посуше. Рамси уводил гарнизон из замка, а мейстер провожал его недовольным взглядом сквозь низкое зарешеченное окно на уровне земли. Рамси снова действовал на свой страх и риск. Тогда он был уже лордом. Но еще не Болтоном. * * * Через месяц Рамси возвращался в Дредфорт победителем. Он разграбил кладовые Винтерфелла и сжег замок. Он вывез оттуда двух Фреев — воспитанников. Он вывез оттуда женщин, не все из которых доехали до Дредфорта: если некуда спешить, то и в дороге тоже можно как следует позабавиться. И он вывез оттуда Теона. Да. Теона. Тогда тот был еще Теоном — принцем, гордым и заносчивым, вспыльчивым и несдержанным на язык. Улыбка невольно ползла по губам Рамси при воспоминании о том, каким он был тогда. И сколько времени и сил пришлось потратить, чтобы сделать из него послушного и преданного Вонючку. Ругань, крики, слезы и мольбы. Наказания, одно слаще другого. Но так и недоработал. Упустил. Рамси непроизвольно стиснул поводья в кулаке. Кровавый замедлил ход, чуткий к воле хозяина. Кракен, проклятый перевертыш, бежал при первой же возможности, как только Рамси ослабил контроль, увлекшись женой. Еще и дурочку эту с собой утащил, Арью. Когда ему сообщили, что Грейджой сбежал — он сначала не поверил. Но убедившись, что это правда, пришел в бешенство. А когда выяснилось, что Вонючка сбежал еще и с его женой, у Рамси словно помутился рассудок. Прачек, которых не успели убить, он обдирал сам лично. Манса повесил в клетке над воротами. Написал и отправил черному бастарду письмо — Рамси не слишком хорошо помнил его содержание — но точно вызывал проклятого Сноу на бой, требовал вернуть жену и Вонючку. И еще что-то наврал про битву и Станниса, для пущего устрашения и чтобы выплеснуть гнев. Фреи, вышедшие из ворот замка в тот день, вступили в бой с отрядом Морса Амбера, стоявшего под Винтерфеллом. Людей у него было мало, и те быстро разбежались. Все, на что их хватило, это вырыть в снегу ворот ямы, в которые попадали Фреи. После разгрома отряда Амбера, который и победой-то назвать неудобно, Хостин Фрей повел своих людей в Волчий лес, где замерзало голодное войско Станниса. С ним управиться было потрудней — много неприятностей причиняли горные кланы, и Хостин послал в Винтерфелл за подмогой. Отец выделил еще две тысячи человек, и Рамси возглавил отряд. Ему страсть как хотелось привезти отцу голову Станниса Баратеона и прибить ее над воротами Винтерфелла. Всю дорогу он представлял себе, как снесет ее с плеч угрюмого лжекороля своим фальшионом. И не успел. Пока он прорубал себе дорогу туда, где сверкал огненным мечом Станнис, братья Рисвеллы, Иные б их драли, его опередили. Когда Рамси смог приблизиться к нему — Станнис стоял на коленях и был весь в крови. Булькая горлом, он попытался что-то сказать, но на губах его только надувались кровавые пузыри и лопались с тихим треском. Рамси почувствовал обжигающее сожаление, когда Станнис завалился ничком в снег. Он, конечно, отсек голову лжекороля своим тесаком, перевернув его на спину, но к тому времени глаза Баратеона уже остекленело смотрели в мутно-серое зимнее небо, а на ресницах его оседали белые снежные хлопья. Меч Станниса и его голову Рамси преподнес в дар отцу, а взамен потребовал отряд, чтобы догнать и вернуть Перевертыша и леди Арью. Отец задумчиво пожевал губами. — Время упущено, Рамси. Их отправили на Стену несколько дней назад. Они следуют налегке и наверняка опередят тебя, доберутся до Черного Замка раньше, чем ты их догонишь. — Тогда дай мне большой отряд! — Атаковать Черный замок неразумно, Рамси, — голос лорда Русе был тих и бесцветен. Рамси подскочил и встал во весь рост, нависая над отцом. — А разумно ли будет, если все узнают, что девка поддельная? Что она не Старк, а я не лорд Винтерфелла? — Сядь, — лорд Русе поморщился. — Не ори. Договориться со Сноу вряд ли удастся, твою жену он со своей сестрой не спутает. Я дам тебе людей. Шестьсот человек тебе хватит — сколько ты увел из Дредфорта, чтоб отобрать Винтерфелл у Касселя. Ты должен вернуть свою жену и Перевертыша, они слишком много знают. Это может причинить неудобства дому Болтон. И Арья носит твоего ребенка. * * * Он настолько погрузился в воспоминания, что ослабил поводья, и Кровавый замедлил шаг. Рамси поднял голову, огляделся и ударил коня в бока, чтобы тот прибавил ходу. Места вокруг казались смутно знакомыми. Вот за тем деревом должен быть огромный, замшелый, поросший серыми грибами пень. А вот этот дуб, увитый плющом, должен хранить на себе зарубки. Рамси подъехал ближе, сорвал тонкую зелень, оплетавшую бурую растрескавшуюся кору. И точно, темными впадинами на дереве были прорезаны его тогдашние инициалы: R и S. Он еще был мал и гордился тем, что не простой крестьянин, а сын лорда, пускай и внебрачный. А вот там, за поворотом, будет большой гранитный камень, который раскололо молнией, когда он был совсем мальчишкой, и деревенские тогда шептались о Болтонах и гневе Старых богов. Рамси остановился, потянув Кровавого за поводья. В Дредфорт он не спешил. Повод для визита был не слишком важный — толстуха-мачеха снова родила, и на этот раз двух девок одновременно. Рамси усмехнулся. Ты так хотел от нее сына, отец. Но сын у тебя как был один, так и остался. Ты даже придумал хитрую комбинацию с Винтерфеллом, чтобы у меня был свой замок и мой сын мог унаследовать его, не претендуя на Дредфорт. Но до сих пор именно я — твой наследник. И я буду править Севером после твоей смерти. Около расколотого камня дорога раздваивалась. Точнее, от основной дороги уходила влево разъезженная телегами колея. Муку, стало быть, до сих пор возят к ней молоть. Кровавый фыркал и беспокойно переступал ногами, словно чувствуя сомнения и нерешительность своего хозяина. Рамси покусал губу, обдумывая, стоит ли повиноваться минутному порыву — ему вдруг захотелось снова попасть на мельницу, где прошло его детство, и захотелось так, словно он что-то не закончил, словно какая-то из страниц его жизни осталась не перевернутой, словно он навалил на жернов свежее зерно, а муку перед тем не высыпал. Рамси аж плюнул с досады при этой мысли — до сих пор ему приходили в голову сравнения с мельницей. И это стало решающим. Он не стал откладывать на потом разборки с собой и своим прошлым. Он не боялся его и не стремился от него убежать. Рамси не был у матери с тех пор как отец призвал его в Дредфорт, и не потому, что не хотел попасть обратно в детство, а потому, что старался вытравить из себя мельника и заместить его лордом. Тогда это имело для него значение. Сейчас — нет. Сейчас имело значение совсем другое. Рамси смотрел на замок. Ради того, чтобы стать его наследником по праву, он предавал, обманывал, убивал и мучил. Все, что он делал, должно было приносить пользу дому Болтон. И у него все получалось. И он никогда ни о чем не жалел. Почти никогда. Рамси смотрел на замок, чьи мрачные стены были когда-то так вожделенны, и чувствовал холод и пустоту. Как будто Дредфорт был лишь мороком в пустыне, который растаял, как только он подошел к нему совсем близко. Как будто всю жизнь он шел к неправильной цели. Как будто, достигнув желаемого, он потерял то, что было по-настоящему важным. Рамси повернулся боком к Дредфорту, что виднелся вдалеке на холме, и пришпорил коня, направив его по левой дороге, к Рыдающей и мельнице на ней, где до сих пор, наверное, жила его мать. Личная охрана Рамси повернула вслед за ним, привычно не задавая вопросов. И небольшая крытая повозка, скрипя высокими колесами, потащилась следом по колее. Раньше он никогда не повел бы своих людей на мельницу, где родился и вырос. Он с кровью вырывал из себя мельника, он старался быть Болтоном и ненавидел все, что напоминало ему о временах, когда мать гоняла его скалкой, заставляя тягать мешки, а вездесущая мучная пыль на потных руках скатывалась мелкими липкими комьями. Теперь же то, что занимало все его мысли и казалось тогда единственно важным, стало ему безразлично. Он добился всего, о чем мечтал холодными ночами, лежа под старыми вытертыми шкурами с осыпающимся ломким ворсом, заменявшими ему одеяло. Он приобрел признание отца, титул, замок, власть. Но потерял гораздо больше. * * * В детстве мельница казалась ему огромной. В детстве все кажется большим — потому что ты сам маленький. А мельница была самым крупным и величественным зданием во всей округе. Сейчас же Рамси видел невысокий дом из грубо обтесанного серого камня, а Рыдающая все так же неторопливо крутила потемневшее от воды широкое колесо. Все было точно таким же, как он помнил. Казалось, что время замерло в этом месте. Пока столько всего произошло там, в большом мире — тут, на мельнице, ничего не изменилось. Изменился только он сам. И дерево, у которого Домерик привязывал свою лошадь, стало высоким, обзавелось широкой развесистой кроной. Рамси сорвал с него яблоко, привлеченный ярким розовым боком, вонзил в него зубы, но, скривившись, выплюнул кислятину, и забросил огрызок куда-то за спину. Яблоко было совсем незрелым, лето еще только начиналось. Пока остальные еще подъезжали к мельнице, Рамси открыл низкую рассохшуюся по углам дверь в кухню, и вошел, сильно наклонившись, чтобы избежать удара о притолоку. Внутри тоже ничего не поменялось. На кухне, за низким тяжелым столом темного дерева, уставленным посудой, сидела мать. Постаревшая, располневшая, но все еще красивая — светлые волосы, румяные щеки. Рядом с ней на лавке сидел широкоплечий пузатый мужик и лапал ее за коленки. Гостей тут явно не ждали. Рамси намеренно с силой хлопнул дверью, и оба уставились на него. Мужик было стал подниматься из-за стола с недовольным видом, но увидел под черным кожаным камзолом розовый дублет с бордовой атласной отстрочкой и остановился. А когда разглядел ободранного человека на груди — упал обратно на лавку, как подкошенный, стал открывать и закрывать рот, словно рыба, вытащенная на сушу. А мельничиха лишь слегка приподняла бровь. — Ты, — Рамси указал на мужика пальцем, затянутым в тонкую перчатку из черной кожи, — пошел вон. Тот молча встал и, не решаясь повернуться к Рамси спиной, попятился, кланяясь, к выходу. Мельничиха, медленно поднимаясь из-за стола, уперла руки в бока. — В Винтерфелле своем командовать будешь. Это моя мельница, и я тут буду решать, кто уходит, а кто остается. Сто лет свою рожу прыщавую сюда не показывал, а тут нате вам, заявился и давай порядки свои наводить! Мать медленно закипала, голос ее становился все громче, а интонации все выше и истеричней. Как всегда. — Заткнись, — мирно ответил ей Рамси. — Сядь и прекрати орать. — Ты пропал на долгие годы! Я узнавала о тебе лишь из слухов, что привозили крестьяне из замка или приезжие торговцы. Нехорошо, Рамси. Я твоя мать, я тебя родила и вырастила. Он сдернул с себя плащ с меховой оторочкой и сел на лавку напротив матери. Поморщился, заглянув в кружку мужика, где на дне еще плескалось мутное пиво, и брезгливо отодвинул ее в сторону. — Налей мне пива. Свежего. Только без грибов своих, или что ты там Домерику подсыпала. Мельничиха гневно фыркнула, но принесла ему большую деревянную кружку, до краев наполненную густым темным пивом, источавшим соблазнительный аромат душистого хмеля и свежего хлеба. — И что тебя сюда принесло? — Не знаю, — честно ответил Рамси. — Захотелось снова тут побывать. — Только не говори, что соскучился. — Не буду. Рамси молча разглядывал мать, а она — его. У нее появились морщины около рта, под глазами пролегла тонкая сетка, подбородок расплылся и потерял былую четкость очертаний. — Я к отцу еду. Его толстуха снова родила, на этот раз двух девок разом. Мать громко хмыкнула и отхлебнула из своей кружки. — Ты до сих пор его единственный наследник? — Боги тоже любят пошутить. — У тебя есть дети? — Сын. Я везу его в Дредфорт, пора показать его деду. — Приведи, я хочу посмотреть. Рамси залпом допил кружку и вышел. Вернулся он, ведя за ручку мальчика лет пяти с прямыми темно-каштановыми волосами и почти бесцветными светло-серыми глазами, внимательно и с любопытством разглядывающими все вокруг. — Познакомься, сын, это твоя бабушка. Мальчик посмотрел серьезно, склонил голову в приветствии и сказал: — Здравствуйте, леди-бабушка. Рамси хмыкнул, некрасиво задрав губу. — Никакая она не леди. Мельничиха разглядывала мальчишку, не обращая внимания на слова сына. — Да, глаза у вас у всех одинаковые, — неприязненно сказала она. — Как тебя зовут, мальчик? — Теон, миледи. Теон Болтон. — Теон? Она подняла удивленный взгляд на Рамси. Тот еле сдержался, чтобы не прикусить губу. — Странное имя. Я слышала, что так звали Грейджоя, принца Железных Островов, которого ты захватил в Винтерфелле и отрезал ему руки, что ли… Где-то в животе ёкнуло, и Рамси окаменел лицом. Столько лет прошло, но он до сих пор не мог спокойно слышать, как кто-то называл имя Теона Грейджоя. Рамси казалось диким, что кто-то еще может думать о нем, говорить о нем. Рамси считал, что никто кроме него самого не имеет на это права. Рамси всегда хотел, чтобы Теон принадлежал ему, весь, целиком, со всеми своими потрохами, неверной душой и отзывчивым, податливым тонким телом. И теперь даже воспоминания о Грейджое не принадлежат ему одному. Иногда он жалел, что назвал сына Теоном. Но с рождением сына у него появился повод произносить это имя так часто, как ему хотелось. Имя, вызывающее горечь морской соли на губах. Имя, заставляющее сжиматься от глухой темной тоски сердце. — Не руки. Пальцы. — Зачем? Рамси пожал плечами. Разве это можно ей объяснить? Чтобы он был послушным и верным. Чтобы видеть его слезы. Чтобы слышать его мольбы. Чтобы чувствовать свою власть над ним. Чтобы ощущать, как он вздрагивает под пальцами от прикосновений. Чтобы превратить его в свою покорную сучку. Чтобы наслаждаться видом его лица, искаженного болью и страхом, ломкими изгибами его тела, его стонами и криками, его покорностью и готовностью угодить, и своими отметинами на бывшей когда-то гладкой смуглой коже. Это было так интересно, так увлекательно, так сладко. — А что с ним сейчас? — Его больше нет. Проклятый черный бастард. Рамси не знал, что он сделает с Вонючкой за побег, когда получит его обратно. Он не решил — убьет ли Вонючку или просто накажет, а после простит, если тот будет как следует просить. Но это должно было быть его решение. Только его. Потому что это его Вонючка. Его собственность. Когда его отряд подошел к Черному Замку, он издали увидел голову на копье над воротами. Подойдя ближе, он смог разглядеть белые, как снег, волосы, острый тонкий нос и вмятину на щеке. И мир затопило красным. Рамси, не помня себя от ярости, приказал атаковать главную крепость Дозора. В письме, что он отправил винтерфельскому бастарду, Рамси обещал вырвать его сердце скорее образно. Но теперь он действительно всей душой хотел это сделать — вскрыть тому грудную клетку и, запустив руки внутрь, в горячее и мокрое, с силой рвануть мышцу, перегоняющую бастардову черную кровь, стиснуть в руке, рвать зубами, остановить биение, собственными руками прервать его жизнь. То, что Сноу посмел убить Грейджоя — его Вонючку, его Теона, — сводило Рамси с ума, не давало дышать. Мальчишка уже разбудил и вовсю тискал черного котенка, что спал на сундуке. — Теон, поди-ка сюда, — позвала мельничиха. Она встала из-за стола и достала из плетеной корзинки, накрытой грубым серым полотенцем, обсыпанный белыми сладкими хлопьями крендель. — На вот, детка, покушай. Мальчишка вопросительно посмотрел на отца. Рамси кивнул. Теон сдержанно поблагодарил, взял лакомство и пошел играть дальше. — Он похож на тебя, — мельничиха задумчиво потерла подбородок, — только волосы у него другие, а глаза добрые. Надеюсь, он вырастет хорошим человеком. Рамси возвел глаза к потолку, но промолчал. — Почему ты назвал сына Теоном? Рамси пожал плечами. Потому, что мне его не хватает. Потому, что все это было ошибкой. Когда люди Касселя убили Хеке, у меня было время, чтобы ощутить утрату от потери близкого человека. Мне нужен был Вонючка, и я сделал его из гордого, красивого принца. Я не понял вовремя, чего именно я от него хотел. Только с рождением сына я осознал, что настоящую преданность и любовь нельзя получить силой. Рамси со стуком поставил на стол опустевшую кружку. — Налей мне еще. Мельничиха принесла широкогорлый пузатый кувшин, налила пива и себе, и сыну. — Я слышала, что ты женился на девице Старков. Где твоя жена? Черный бастард объявил всем, что она не Старк, а дочка стюарда. Вот только никому дела до этого не было. Дозорных мало интересовало, что она оказалась не его сестрой. Одичалым и вовсе было наплевать, большинство из них ушло с Тормундом за Стену, в Суровый Дом. Волчий ублюдок, Иные б драли его в задницу, запер жену Рамси в башне. Хорошо, что пожалел ее, видно было уже, что она в тягости. А испокон веков беременных не казнят. Когда Рамси выбил дверь в ее комнату, Арья или как ее там, округлив глаза, скатилась с тюфяка на пол, ползала вокруг на коленках, рыдала, держась за живот, и твердила, что ее заставили, что она вовсе не хотела убегать из Винтерфелла, что она любит его. Рамси несколько раз пнул ее от злости сапогом — но осторожно, чтобы не повредить ребенку. Разве что усатая вдова Станниса могла растрезвонить про то, что девка поддельная. Но в болтонских подвалах рассказывать особо некому. При штурме всю ее охрану уничтожили, и Рамси запер Селису в бывшей башне своей жены, чтобы забрать потом с собой или отправить к отцу. А ее дочь оставил служанкой при своей жене. Жалко, Станнис этого не увидел. — Женился, да. — Рамси не стал уточнять, что жена сбежала от него при первой же возможности и что она была дочкой стюарда, а не Старка. — Она умерла в родах. Рамси хотел видеть, как на свет появится его наследник. Для него это было в новинку: боль и кровь для него были неразрывно связаны со смертью — а тут вдруг новая жизнь. Может, поэтому все пошло не так. Его жена утонула в собственной крови, оставив ему сына. — Ты любил ее? Рамси хмыкнул, вспомнив бледное испуганное личико, вечно мокрое от рыданий, синяки и следы своих зубов на ее бледной коже. Да, наверное, он ее любил. По-своему, как умел. Был привязан к ней настолько, что почти позабыл о своем Вонючке, чем тот не преминул воспользоваться. Ее страх, ее дрожь, ее покорность, ее слезы так возбуждали! Когда трясущимися губами она шептала «я люблю вас, милорд», он почти верил ей. Почти. Мельничиха не спросила, любила ли жена его. Правильно сделала. Рамси научил жену говорить слова. Но кроме страха за ними ничего не было. Всегда, когда кто-то говорил про его мать, Теон бросал свои игры, подходил к отцу и, тесно прижавшись к нему, смотрел на Рамси с какой-то обреченной надеждой в глазах. Рамси обнял сына, неловко погладил по голове. Теон, как обычно, обхватил его тонкими ручками, уткнулся лицом ему в грудь и замер, громко сопя носом. Рамси обнимал Теона и чувствовал его тепло, стук горячего маленького сердца и то, что сын отчаянно нуждается в нем. В такие моменты у Рамси в горле вставал плотный ком. В первый раз Рамси почувствовал его, когда мейстер дал ему на руки Теона, жалобно пищащего, едва обтерев его от слизи и материнской крови. Рамси не знал, что с ним делать, а мальчонка вдруг успокоился, открыл глаза — такие же светлые, как у них с отцом, и улыбнулся. А его мать уже остывала. Рамси не мог сказать, что он любил свою мать. Он вообще долгое время старался не вспоминать о ней. Но она у него хотя бы была. Теон задрал голову, и Рамси посмотрел ему в глаза. Такие же светлые, как он видел в зеркале. Такие же холодные, как у отца. — Ты тут жил, когда был маленьким? — Да. Если подняться вон по той лесенке — попадешь в мою старую комнату. — Можно мне посмотреть? — Теон весь лучился любопытством. — Только осторожно, держись крепче за ступеньки. * * * Комната была узкой и тесной, Рамси упирался макушкой в низкий потолок. Темные плохо оструганные стены, пакля, торчащая из стыков между брёвнами. Раньше здесь стояла его деревянная кровать, а у дверей на полу валялся соломенный тюфяк Хеке. Теперь все было заставлено сундуками и мешками с барахлом. Когда-то эта комната была для Рамси его убежищем, его крепостью. Мать не любила подниматься к нему в каморку — лестница была слишком крутой, а дверь слишком низкой, и приходилось сильно наклонять голову, чтобы не разбить ее в кровь о дверной проем. Сейчас у него была собственная крепость, вотчина древних королей Севера. Но там он не чувствовал себя дома. Винтерфелл не любит чужаков. Грейджой мог бы это подтвердить. Теон оглядывался недоверчиво: — Ты жил здесь? Рамси молча кивнул. Из его вещей в комнате ничего не осталось. Ни кровати, ни игрушек, ни его оружия: рогаток, деревянных кинжалов и меча, который он выстругал из палки, испортив самый острый материн нож, за что ему основательно влетело. Ему казалось правильным, что он избавился от всего, что связывало его с мельницей. Но его неприятно кольнуло, что и мать избавилась от всего, что связывало ее с ним. — Пойдем. — Рамси взял сына за руку и стал осторожно спускаться с лестницы, ступени недовольным треском отзывались на каждый его шаг. Мельничиха сидела на лавке, держа спину прямо и наблюдая за ними. Котенок выбежал за порог. Теон побежал было следом, но передумал, потянул Рамси за рукав. — Можно я посмотрю, как там все устроено? — Теон мотнул головой в сторону двери. — Что ты хочешь посмотреть? — Ну, как мельница работает. Как колесо крутится. Я потом Ширен хочу рассказать. — Только осторожно, не навернись в воду. Нянькой у Теона была Ширен — ее оставили в Винтерфелле воспитанницей. Точнее, заложницей, она ведь кузина короля. Русе хорошо разбирался в политике. К большому удивлению Рамси, Ширен полюбила Теона, играла с ним и читала ему свои бесконечные книжки. Она была тихой и незаметной. И не вызывала у Рамси никаких желаний. Во всяком случае, охотиться на нее не хотелось. Охотиться ему вообще больше не хотелось. И даже папашины пиявки не понадобились. Мать повернула голову и нахмурила брови: — Кто такая Ширен? — Моя воспитанница. Мельничиха фыркнула. — Какой дурак доверит тебе воспитывать свою дочь? — Покойник. Станнис Баратеон. Мельничиха хмыкнула и плеснула еще пива в кружки. — Говорили, что Старки тебя убили. — Не меня. Хеке. — Рамси сделал большой глоток и поморщился. Пиво было отменным. Но вот разговоры про Теона и Хеке… Оба для него очень много значили. И перед обоими он был виноват. Он допустил, что их жизни отобрал кто-то другой. — Жалко его, хотя и дурной он был мальчишка. Небось и погиб по-дурацки? — Нет. Он спас мне жизнь. — Надо же, — холодно удивилась мать. — Никогда б не подумала, что он на это способен. У него не было выбора. Одежда, лошадь, кольцо отца и стрелы в спину. Я никогда не узнаю, мог ли он пожертвовать собой ради меня по своей воле. Он был мне другом. Единственным другом. — У нас говорили о какой-то битве на Стене и что Дозора больше нет, а Стену охраняют люди Болтонов. — Сколько болтливых языков на Севере! Не мешало бы подкоротить некоторые. — Ой, да что у нас еще интересного, кроме слухов? Ну, корова в деревне отелилась. У лорда Русе очередная дочь родилась. А тут все же новости. — Правду говорят твои слухи. — А что случилось с Дозором? — Я с ним случился. Хотя дозорные были хорошо вооружены и сопротивлялись они отчаянно, их было слишком мало. Мои люди в три раза превосходили количеством и смели их, словно шквальной волной. Я почти не помню той битвы, лишь яростное кровавое марево перед глазами. И собственный крик казался чужим: «Выйди, проклятый бастард! Выйди и умри!» Теон играл с котенком на полу. Мельничиха, безотчетно протянув руку, погладила его по голове, взъерошила, запустив пальцы в его волосы. От этого легкого движения, почти неосознанного — так гладят кошек, проходя мимо, или лошадей, — Рамси вскинул голову, словно его ударили в подбородок. Меня она никогда не трогала. Старалась вовсе не прикасаться. — Рамси! Убери руки, поганец, терпеть не могу, когда меня трогают! Но это была ложь. Рамси видел, как на сеновале ее трогали деревенские мужики, как она хохотала и стонала, когда они стаскивали с нее одежду, когда шарили по ее телу жадными руками. Рамси был тогда еще слишком мал, чтобы помешать этому или наказать их. Он лишь смотрел сквозь щели в стенах, как они, пыхтя, наваливаются на мать, как она обвивает их ногами и прикрикивает, заставляя поторапливаться. А потом заваривает на кухне травы и говорит поверх его головы: «обязательно надо выпить, хватит с меня одного ублюдка». Тогда он еще не понимал, про что она говорит и почему называет его «ублюдком». Только с появлением Хеке на мельнице он узнал, что значит это слово и что в его случае это не только ругательство. А деревенские мужики продолжали втихаря ходить к ней. Приносили деньги в тугих кожаных кошельках, привозили птицу и зерно. Каждый, кого она принимала, приходил не с пустыми руками. Как-то один пришел к ней подвыпивший, обещал в следующий раз принести поросенка и полез к ней под юбку прямо на кухне, при Рамси. Мать схватила скалку со стола и гнала мужика через весь двор к воротам, пару раз успев как следует вдарить по хребту. Но тех, кто приходил со щедрыми подарками, она не прогоняла. Рамси часто подглядывал за ней сквозь щели в стенах сарая, от злости грыз ногти до крови и мечтал, как отомстит всем, кому вместо него доставались прикосновения, ласка и поцелуи его матери. В ту ночь к матери пришел, приседая и озираясь по сторонам, богатый фермер, у которого были две маленькие круглолицые хохотушки-дочки и добродушная толстая жена, которую фермер все время нахваливал. Рамси она напоминала курицу-наседку: квохтала над своими девчонками, оглаживала их, поправляла им косички и платьица и постоянно целовала их толстыми, блестящими и наверняка липкими от сладостей губами. Рамси презирал ее за это и не признавался себе, что на самом деле он отчаянно им всем завидовал. У них была семья, где все любили друг друга и казались счастливыми. Рамси задирал нос и смотрел брезгливо, но каждый раз, когда они привозили зерно, выходил во двор и глядел на них. Напившись украдкой материного пива, Рамси ночью спустился из своей каморки под самой крышей во двор, чтобы отлить, и увидел, как этот фермер крадется к их сараю, где горит свеча и уже ждет его мать. Значит, все это ложь. И семейное счастье, и похвалы для глупой курицы-жены. Всем нужна его мать — она стройна и красива, и они сбегают от своих толстых жен, чтобы пыхтеть над ее телом. А она трогает их, гладит, стонет от удовольствия и просит еще. Этот фермер со своей женой был ласков, а с матерью резок и груб, но ей это, похоже, нравилось. Он говорил ей грязные словечки, пока трахал ее и изредка шлепал по заднице. Рамси сгрыз ноготь до мяса, и когда фермер взревел и затрясся, подмяв мать под себя и навалившись на нее всем телом, он решил, что с него хватит. Рамси подпер дверь поленом, рассыпал вокруг сарая охапку соломы, вбежал в кухню, выхватил из очага головню, обжигая пальцы. И поджег сарай. Дверь он тогда подпер не плотно, что позволило матери с фермером выбраться. Больше мать на мельницу мужиков не водила. Красную жрицу он сжег на костре. Она так и не закричала — до последнего мига пела странные песни на незнакомом гортанном языке и грозила ему гневом и пламенем своего Красного Бога. Говорили, что ее слова имеют силу, но Рамси это было уже не важно. Говорили, что черного бастарда убили свои же, а она подняла его из мертвых. Рамси поначалу в это не верил, а потом сам увидел на бледном теле убитого бастарда страшные раны — на спине и животе. Рамси не особо интересовался глубиной ран или углом проникновения ножа, он и без этого знал, что от таких ран умирают. Однако бастард Старка выжил. Не иначе как с помощью красной ведьмы и ее колдовства. — Это ты убил бастарда Старка, который командовал Дозором? — Я. Он украл у меня самое дорогое: мою беременную жену и … — Рамси не смог при матери произнести прозвище Хеке, которое он впоследствии дал Теону, слишком многое пришлось бы ей объяснять, — и Грейджоя. Даже сейчас он не мог себе признаться, что Грейджой просто сбежал. Что все его слова о верности были враньем, которое Рамси сам заставил его выучить, которое он старательно вырезал на его коже. Вонючка сказал бы все что угодно, лишь бы избежать обжигающих поцелуев ножа. Любые слова, все то, что ждал от него Рамси. И все это была ложь. Рамси привычно остро кольнуло в сердце. Столько лет прошло, но он так и не смог простить Вонючке его предательства. Если бы он его догнал… Но и здесь он опоздал. Проклятый бастард успел раньше. Черный бастард дрался с дредфортцами на лестнице. Рамси сразу узнал его каким-то внутренним звериным чутьем. Почуял врага. Чтобы удостовериться, схватил кого-то в черном за горло рукой в латной перчатке, выжимая жизнь: «Где этот ублюдок? Где Сноу?» Дозорный молчал, закусив губы, но перед смертью нашел глазами своего командира, подтвердив догадку Рамси. Бросив бездыханное тело, Рамси стал пробиваться к бастарду, сметая всех на своем пути тяжелыми ударами фальшиона, даже не особенно стараясь отличить своих от чужих. Я вырву твое ублюдочное сердце и съем его. Глаза Лорда-Командующего были черными, пустыми и мертвыми. Снег шапкой лежал на его черных кудрях. Рамси атаковал, рыча от злобы и обжигающего бешенства. — Ты, паскуда, хотел забрать у меня все, что мне дорого. Мою брюхатую жену. Моего Вонючку. — Рамси вкладывал всю свою ненависть в каждый удар. — Жену я заберу обратно. А вот за Вонючку ты мне ответишь. Я спущу с тебя шкуру, бастард. Я сожру твое черное сердце. Волчий бастард что-то говорил в ответ, но у Рамси кровь так шумела в ушах, что он не слышал чужих слов. Да и что тут можно сказать — он сам видел белую голову над воротами. Рамси был готов рвать Сноу зубами. Но сначала надо было выбить у него из рук меч. Черный бастард отражал удары точно, но с легкой задержкой, словно он очень устал или был нездоров. Рамси, почуяв его слабость, насел изо всех сил, понимая, что долго в таком темпе не продержится. И бастард не выстоял, покачнулся, отражая удар тесака, и, чтобы сохранить равновесие, сделал выпад вперед. Рамси ушел вниз, присев, и подрубил его под колени. Сноу всхлипнул и начал оседать набок. Рамси пнул его ногой в живот и собирался воткнуть фальшион ему в грудь. Но тут подскочил какой-то мальчишка, больше похожий на девку, с черными кудряшками, слипшимися от крови и снега. Чем-то похожий на Грейджоя, каким тот был в первый его приезд в Винтерфелл — тонкий, с лихорадочным румянцем на побледневших щеках, пухлогубый и смазливый. В других обстоятельствах Рамси бы с ним отлично позабавился. Мальчишка пытался его остановить и спасти своего Лорда-Командующего, размахивая слишком тяжелым для него клинком. Не нужно становиться между Болтоном и его добычей. Рамси отсек ему руку, держащую меч, почти по локоть. Мальчишка завыл и потерял сознание, повалился на снег, забрызгивая все вокруг кровью. Рамси поставил ногу на шею Джону Сноу, придавил его к земле. Тот молча лежал, не дергался, а в его глазах Рамси не увидел страха или ожидания боли. Он был спокоен и безмятежен, будто ждал смерти как освобождения. Рамси загривком почуял неладное, от пристального взгляда черного бастарда внутри у него похолодело, словно шевельнулось в животе какое-то скользкое животное, вроде большого слизняка. Но Рамси и не думал отступать. Изо всех сил он воткнул меч в грудь Джона Сноу. Мельничиха плеснула еще пива в кружки и нарезала вяленой свинины. — Говорили, что Красная Женщина Станниса заколдовала Лорда-Командующего и его стало невозможно убить. Рамси хмыкнул, отрывая зубами кусок мяса от большого ломтя. — Его убили дважды. Первый раз свои же, дозорные. Второй раз — я. Вскрыв грудину, Рамси снял перчатку, полез голой рукой под ребра, стиснул трепещущую мышцу, обрубив кинжалом артерии, и достал из груди бастардово сердце. Оно показалось ему излишне твердым и почти обжигало руки. Оно было совсем не таким, как те, другие сердца, что он вынимал у девок. Рамси стал разглядывать его и оторопел: кровь на нем высыхала на глазах, а само сердце остывало и начало подергиваться серым пеплом. Рамси не мог поверить тому, что видел. Только что он вынул живое стучащее сердце из груди Джона Сноу — а теперь это был большой кусок угля, осыпающийся золой у него в руке. Рамси сжал кулак — и уголь треснул, распался мелкими осколками, которые тут же становились белой пылью, утекали, словно вода, сквозь пальцы, смешиваясь со снежинками, и сдувались морозным ветром с раскрытой ладони. Зима снова с силой дохнула холодом — и на руке Рамси не осталось ничего. А бастард смотрел в небо черными пустыми мертвыми глазами. Рамси обвел взглядом двор Черного Замка. Битва была закончена. Он подарил отцу голову Станниса Баратеона. Он хотел подарить ему голову Джона Сноу. Но то, что произошло с его сердцем в руках Рамси, заставило его передумать: до Винтерфелла путь неблизкий, и что с этой головой может произойти во время пути — лишь Иным ведомо. — Сжечь трупы! — приказал Рамси. — А мальчишку, — он указал на безрукого красавчика, — привести в чувство, и ко мне. Я должен понять, что за хрень тут происходит. — Как ты смог его убить, если он был заколдован? — Там творились странные вещи. Сердце бастарда рассыпалось пеплом в моей руке. Красная Ведьма что-то сделала с ним с помощью своего проклятого огненного бога. Что-то страшное. Но это не помешало мне убить его. Мальчишка-дозорный был бледен от боли, ужаса и потери крови. Кто-то перевязал ему руку, замотав тряпками обрубок. Ткань намокала красным, с культи сочилось, гулко капало на пол. Рамси чувствовал кровь, запах волновал его, словно дикого зверя, заставлял, раздувая ноздри, вдыхать полной грудью чужой обморочный страх, резкую боль и кромешное отчаянье. Рамси наслаждался бы происходящим, если бы не ноющий затылок и тупая тяжесть в груди, перехватывающая горло от осознания потери, от того, что его Вонючки больше нет. — Ты кто такой? — Атлас, — мальчишка шевельнул бескровными губами, — стюард Лорда-Командующего. — Что здесь произошло с твоим бастардом, Иных ему в задницу? Стюард стиснул зубы и молчал. В другое время Рамси поиграл бы с ним. Это было бы долго, остро и увлекательно. Но сейчас он просто хотел знать, что происходит. Рамси подошел ближе. — Ты же понимаешь, что я могу сделать с тобой все, что захочу? Рамси притиснул его к стене, провел рукой по лицу, красота которого была видна даже сквозь маску из разводов запекшейся крови, смешанной со снегом и слезами. Рамси склонился над ним и, почти обхватив губами мочку его уха, прошептал ласково: — Я ведь могу отрубить тебе вторую руку. Или ногу. Или сразу все конечности. Хочешь? Мальчишка затрясся, испарина выступила на его лбу. Рамси достал нож — короткое изогнутое лезвие, выходящее из желтой костяной рукоятки, верхняя часть с загнутым назад заостренным крюком. Рамси схватил стюарда за шею и нежно провел острием ножа по его щеке. Неглубоко, рассекая только верхний слой кожи, почти без крови. — А могу содрать кожу с твоего миленького лица. Или воткнуть нож в твою свежую рану. Рамси, улыбаясь, пристально смотрел в круглые от ужаса глаза мальчишки. И от этой улыбки стюарду становилось еще страшнее. — В твоих интересах быть со мной честным и искренним. Если мне понравится твой рассказ, то, возможно, умирать тебе будет не очень больно. Ты понял? И Рамси слегка сжал его руку, чуть выше обрубка. Атлас, покрывшись холодным потом, судорожно сглотнул и мелко кивнул несколько раз. — Так что за хрень произошла с твоим бастардом? — Его убили… — Милорд, — подсказал Рамси. — Его убили, милорд, — согласился стюард. — Я его убил. Невеселая усмешка искривила лицо мальчишки. — Его убили задолго до этого. Рамси растерянно почесал затылок. — Что ты несешь? — Дозорные убили его за то, что он хотел пойти в Винтерфелл и биться с вами… милорд. А леди Мелисандра… она оживила его. Она пела над ним песни, призывала Р`Глора и поцеловала. Он очнулся… но стал совсем другим. Холодным. Равнодушным. Словно душа его умерла и к жизни вернулось только тело. Он ходил, говорил, двигался… но как-то странно. Будто мертвый. В нем больше не было тепла. — А что он сделал с Вонючкой? — Милорд… я читал письмо, но я так и не понял, кто этот Вонючка, — мальчишка смотрел непонимающе. — Перевертыш. Грейджой. — А, так Вонючка это он… Дж… — мальчишка осекся. — Лорд-командующий казнил его. У Рамси заходили желваки на скулах, лицо обожгло гневом, а руки сами собой стиснули нож. Атлас заговорил быстро, видимо, испугался еще сильней. — Он… он отрубил голову Грейджою. За то, что тот взял Винтерфелл... убил его братьев… выдал дочку стюарда за его сестру. Лорд-командующий казнил его сам, своим мечом. А потом вывесил его голову над воротами. Рамси вскочил и ударил ногой тяжелое резное кресло из потемневшего от времени дерева. Оно качнулось и упало на бок. Рамси ударил еще и еще. Потом схватил кресло за спинку, рыча, и бил им о стену до тех пор, пока оно не превратилось в груду обломков. Мальчишка-стюард трясся и всхлипывал, вжимал голову в плечи, накрывая ее уцелевшей рукой. Рамси стоял у стены, тяжело, с присвистом дыша. Мальчишка снова начал говорить. Губы его прыгали, а голос дрожал и срывался. — Я просил! Я просил его не делать этого, милорд. Я уговаривал его оставить Грейджоя в живых. Но он не поверил тому, что Бран и Рикон живы, что вместо них убили детей мельника. Джон… — мальчишка сглотнул, словно имя давалось ему с большим трудом, — сказал, что и других преступлений Перевертыша будет достаточно. И отсек ему голову Длинным Когтем. Теон вернулся в дом, рукава и сапоги его были мокрыми. Он сел рядом с Рамси, привалился к его боку. Рамси безотчетно обнял его, обхватив рукой за плечо. — И чем все закончилось? — мельничиха смотрела с интересом. — Ничем. — Рамси пожал плечами и продолжил монотонно: — Завалили камнями проходы через Стену, залили водой, по морозу крепко льдом стянуло. Оставили своих людей в Черном замке, чтобы наблюдали за Стеной — Иным ведомо зачем, но отец считал это важным. Забрали пленников и вернулись в Винтерфелл. Почти всех. С девкой он хотел позабавиться как следует, отыграться на ней за все, что пришлось пережить, за все, что не смог сохранить. Она была статной, красивой, очень похожей на его мать-мельничиху и за словом в карман не лезла, — была бы отличная охота. Вель — хорошее имя для новой суки в своре. Но девка сбежала из башни, бросив ребенка на толстую слезливую кормилицу. Поэтому пришлось за все отдуваться красивому однорукому мальчишке. Рамси управился с ним довольно быстро. Но удовольствия не получил. Смывая его кровь с рук, он чувствовал только тоску и опустошение. — А потом? — Отец уехал в Дредфорт, я остался в Винтерфелле. Отстраивал его, приводил в порядок… ничего интересного, — сухо ответил Рамси. Пленников было много, но его никто не мог заменить. С другими все было не так. Не так кричали, не так проклинали, не так плакали, не так умоляли. Никого не хотелось избить кнутом до вспухших багровых полос, чтобы потом водить по иссеченной спине губами и слизывать горячую сладкую кровь со смуглой кожи. Никого не хотелось резать ножом, вызывая слезы и громкие стоны, толкаться в ранки языком и пальцами рисовать болтонские гербы, размазывая по тонкому угловатому телу красные потеки. И жена уже не приносила былой радости. Бить ее в полную силу он опасался, чтобы не выкинула ребенка, отец за такое не похвалит, Болтонам нужен наследник Старков, а ее постоянно мокрые глаза вызывали только глухое раздражение. Рамси отчаянно сожалел, что тогда так сильно увлекся ею, что пропустил тот миг, когда Вонючка снова стал Теоном и, наплевав на все свои клятвы и заверения в любви и верности, спрыгнул со стены Винтерфелла вместе с его женой. — Ты не женился второй раз? — Нет. — Почему? Новую жену в дом он брать не хотел. Не хотел, чтобы рядом находился чужой человек, с которым надо делить комнаты, постель и жизнь. Чтобы снять напряжение — ходил к девкам в бордель или заваливал служанок, а то и рукой управлялся. Отец не настаивал на новом браке, наследник у Рамси есть, и слава богам. Рамси пожал плечами. Ему было намного проще отвечать на ее вопросы о том, что происходило вокруг него, чем о том, что происходило с ним самим. Мать, казалось, понимает гораздо больше, чем он хотел бы. Он уже и забыл, насколько нестерпимо это раздражает. Особенно когда она вдруг старалась проявить понимание и сочувствие. Ее обычные сварливость и резкость были куда приятней, чем желание влезть в душу. — Ты доволен тем, как сложилась твоя жизнь, Рамси? Доволен? Рамси был готов убить кого угодно, включая своих новорожденных сестер, чтобы вернуть все обратно. Чтобы вернуть его. — Твой сын — законнорожденный Болтон, лорд Хорнвуда и Винтерфелла, наследник Дредфорта и будущий Хранитель Севера. Что тебе еще нужно? — Титулы твои… Рамси, ты так и не научился врать мне, — она покачала головой, — я не вижу счастья на твоем лице, мальчик… Она протянула руку к его щеке, но отняла, так и не коснувшись. Словно хотела погладить, но так не решилась. Рамси дернул плечом. Мать смотрела на него, не отрываясь. И он впервые увидел в ее глазах что-то, что толком не смог распознать. Что-то похожее на жалость. И начал злиться. — Теон! — Рамси резко поднялся из-за стола. — Мы уезжаем. Не надо было здесь появляться. Все эти разговоры и воспоминания лишь бередят старые раны, которые так и не зажили за все эти годы, лишь затянулись тонкой хрупкой корочкой, которая сама лопается от любого неверного движения. Мальчик, потеряв опору, покачнулся и чуть не упал, еле удержавшись рукой о столешницу, но не испугался — было видно, что такое ему не впервой. Соскочил с лавки, неспешно пошел к мельничихе, склонил голову и шаркнул ногой. — До свиданья, леди-бабушка. Выйдя во двор, Рамси отвязал Кровавого. — Можно я поеду с тобой? — Теон заглянул отцу в глаза. Рамси молча кивнул. Его конь внимательно обнюхивал карман Теона, почуяв, что мальчик припас для него кусок булки, которой угостила его мельничиха. Мальчик нарочно припрятал его и теперь аккуратно вытаскивал, соря крошками. Кровавый мягкими губами осторожно принял лакомство с маленькой детской ладошки. Мельничиха подошла к Теону, положила руку ему на плечо. — Рада была повидать тебя, малыш, — сказала она, потрепав темные волосы на затылке Теона. — Ты славный мальчик. Надеюсь, ты вырастешь хорошим человеком. Не то что твой отец. — Она и мне всегда говорила то же самое, Теон, — неприязненно сказал Рамси и запрыгнул на лошадь. Мельничиха подняла Теона за бока, протянула отцу, и тот посадил сына перед собой. — Прощай. — Рамси подтянул поводья и тронул коня. — Рамси… — послышался из-за спины голос матери, и в нем сквозила несвойственная ей неуверенность. — Приезжай еще и привози Теона. Он не оглянулся. * * * Теон пригрелся и заснул, его сморило под мерную тряскую рысь Кровавого. Солнце уже клонилось к западу, не грело в полную силу, и стрекотала всякая мелочь в траве вдоль дороги. Рамси одной рукой держал поводья, а другой прижимал сына к себе, укрыв краем плаща. Ему было неудобно, рука затекла, но он терпел. Выехав на большую дорогу, Рамси снова увидел высокие зубчатые башни Дредфорта. Но и в этот раз ничего в груди не шевельнулось. Ни радости. Ни волнения. Пустота. Просто дом моего отца. Рамси потряс Теона за плечо: — Смотри. Возможно, когда-нибудь этот замок будет твоим. Теон потер заспанные глаза и стал с интересом разглядывать величественную крепость на холме, омываемую быстрыми водами Рыдающей. У ворот их встретил Уолтон Железные Икры, рядом стоял мейстер Тибальд. По последнему нельзя было сказать, что он рад приезду Рамси — видимо, так и не забыл его рук на своем горле и вынужденного заточения в подземной камере. — Милорд Русе велел разместить вас и ваших людей в Красной Башне, наверняка вы хотите отдохнуть и освежиться с дороги. А вечером милорд устраивает пир… — Не пир, мейстер, а обычный семейный обед. Рамси не видел, как подошел отец. Он говорил все так же тихо и ничуть не изменился с их последней встречи. Разве что под глазами залегли тени и появились легкие морщины около рта. — Здравствуй, Рамси. Мы ждали тебя утром, ты задержался, — лицо лорда Русе не выражало ничего, холодная каменная маска. — Здравствуй, отец. Я заезжал на мельницу к матери. Русе слегка приподнял бровь, что служило у него знаком крайнего удивления. — Похвально. Надо же, раньше я не замечал за тобой подобных проявлений сыновней любви или сентиментальности. Рамси безразлично пожал плечами. — И как дела на мельнице? — Все так же, как и десять лет назад. Теон, поздоровайся с дедом. Теон подошел ближе, склонил голову. — Здравствуйте, лорд-дедушка. Тень улыбки промелькнула на тонких губах Русе: — Двое из моих дочерей младше тебя, мальчик. Я еще не настолько стар, чтобы чувствовать себя дедом. Называй меня просто «милорд Русе». Теон молча кивнул, соглашаясь. Лорд Болтон повернулся к сыну. Свет заходящего солнца золотил седину в его волосах, отражался в бледных глазах. — Сегодня будет небольшой обед в честь рождения твоих сестер, Барбри и Бетани. Рамси скривился. — Более дурацких имен не мог придумать? — Не более дурацкие чем то, что ты дал своему сыну, Рамси. Рамси дернулся и отпрянул, словно отец ударил его наотмашь по лицу. — Не смей!.. — Рамси покраснел от злости и шумно дышал. — Прекрати. — Голос Русе был тих и холоден, как лед. — Иди в свои комнаты и приведи себя в порядок. На закате я жду тебя в Великом Чертоге. Надеюсь, ты помнишь, где это. Русе развернулся и пошел через двор, а Рамси смотрел ему вслед, словно зачарованный, наблюдая за тем, как развеваются на ветру полы выцветшего розового плаща. — Уолтон, отведи Теона в его комнату и вели наполнить для него ванну. — Рамси подтолкнул сына в спину. — Иди. У меня есть дела, я приду к тебе позже. * * * Рамси пересек двор, пройдя мимо псарни, открыл тяжелую окованную железом дверь. Он сотни, тысячи раз ходил этой дорогой и мог бы проделать весь этот путь с закрытыми глазами. Крутая лестница вниз — не поскользнуться бы на влажных от сырости потертых ступенях — узкие каменные коридоры, второй поворот налево, третья камера по правую руку. Рамси толкнул рукой ту самую дверь, и она отворилась бесшумно. Он любил появляться в его камере неожиданно, без предупреждения. Так можно застать пленника врасплох, спящим, расслабленным, с гладким спокойным лицом. И можно его разбудить прикосновением — осторожно, почти нежно. Или стиснув горло до хрипа. Или полоснув ножом. И жадно смотреть, как сонная безмятежность в глазах сменяется страхом, как ужас узнавания искажает лицо. Все было как раньше. Дверь открылась, не издав ни единого звука. Ему на миг показалось, что он вернулся в то время, когда за дверью его встретит тот, из-за кого он пришел сюда. На Дредфорт опускался вечер, и сквозь узкое окошко под самым потолком проникало мало света. Рамси прислонился спиной к стене камеры, глядя в самый ее темный угол. Там валялась большая куча соломы — той самой или другой? Смутные тени на полу шевелились, провожая последние солнечные лучи, и можно было представить, что это не просто сноп травы, а что на ней, свернувшись калачиком, спит человек. Рамси опустился на пол, сполз спиной по холодной влажной стене. Тени в углу шевелились, казалось, что лежащий на соломе человек сел и обнял себя за колени. Рамси знал, что это только игра света. Что в этой камере уже много лет не было никого — ни пленников, ни посетителей. И все же прошептал в эту пустоту, тихо и безнадежно: — Теон… Шепот его отразился от стен, затихая где-то под потолком. И вдруг в ответ ему послышалось почти неуловимое: — Да, милорд… Рамси вздрогнул. Он знал, что это невозможно. Он своими руками снял с пики его голову, покрытую коркой льда, припорошенную снегом, и, пригладив жесткие белые волосы, до черных корок обжег себе руки, когда положил ее в ревущее пламя костра. — Я так хотел, чтоб ты был моим, Теон… — Я был вашим, милорд, — прошелестело из угла тихо и печально. — Вашим верным Вонючкой. — Ты… ты предал меня, — прошептал Рамси еле слышно. Ему казалось, что от громких звуков волшебство рассеется и он снова останется один. Навсегда. — Я предал Робба Старка. Я предал мельничиху, с которой спал, и ее детей, а младший мог быть моим сыном. Я предал своих соплеменников у Рва Кейлин. Но тебя, Рамси?.. Неужели после всего, что ты сделал со мной сделал в этих подвалах, ты ждал от меня искренней верности? Горький смех разнесся по камере. — Старые Боги узнали меня и назвали Теоном. А твоим мог быть только Вонючка… * * * Отец толкнул его в спину и велел идти в комнату. Стражник попытался взять за руку, но Теон убрал ее за спину. Ему не нравилось, когда его хватали и вели. Он предпочитал ходить сам. Стражник вел его сумрачными коридорами, а на стенах были светильники из человеческих рук. Теону они ужасно нравились, он посчитал отличной идеей так использовать кости. Ему вообще замок деда нравился больше, чем собственный. Тут все было не так, как дома, Теону хотелось всюду полазать и все как следует рассмотреть. Стражник привел его в комнату — большую и светлую, совсем не такую, как была у отца на мельнице, когда он был ребенком, — и закрыл за собой дверь. Теон остался один. Он попрыгал на кровати, полазал по пустым шкафам, выглянул в окно, забрался в очаг и внимательно изучил его изнутри, весь перепачкавшись. Вещи и игрушки еще не принесли, и Теону быстро стало скучно. Ширен осталась в Винтерфелле, а отец куда-то запропал. И Теон решил его поискать. Правда, Теон немного опасался наткнуться на деда — милорда Русе, как тот велел себя называть, — Теону не слишком понравился его тихий голос и тяжелый холодный взгляд, но одному в комнате заняться было решительно нечем. Теон закрыл за собой дверь и направился по коридору в ту сторону, откуда привел его стражник. Теон шел медленно, ведя ладошкой по темным камням стен и разглядывая так понравившиеся ему костяные светильники. Вдруг из-за поворота показался мейстер в сером одеянии и с цепью на шее. Мейстер Медрик как-то дал Теону подержать свою цепь — она была очень тяжелой. — Теон! Что ты здесь делаешь? Возвращайся в свою комнату. — Нет. — Теон строго смотрел на мейстера. Однажды он случайно услышал, как слуги шептались о том, что у него отцовский взгляд и с ним лучше не спорить. Он потом долго смотрел в зеркало и старался запомнить, как именно нужно смотреть, чтобы с ним никто не спорил. — Я иду искать отца. — Теон! — мейстер пытался стоять на своем. — Нет. — Теон неотрывно смотрел в глаза мейстеру. И тот дрогнул, опустил взгляд. Как и остальные, на кого Теон так смотрел. Только на отца этот взгляд не действовал. Теон подозревал, что и с дедом он не поможет. — Хорошо, Теон. Тогда мы пойдем вместе искать лорда Рамси. * * * В Винтерфелле подземной темницы не было. Там были только крипты со статуями древних Королей Севера, но это было совсем не то. Они были Старками, а не Болтонами, и Теону казалось, что статуи смотрят на него враждебно. Он не любил крипты, ему там было не по себе. Другое дело тут, в Дредфорте. Крутая лестница вниз освещалась все теми же светильниками. Костяные пальцы крепко сжимали факелы. Мейстер спросил у стражника, сидевшего на входе в подземелье: «Там?» Стражник молча кивнул. Они начали спускаться. Теон даже позволил мейстеру взять себя за руку — лестница казалась опасной, и это было настоящим приключением. В подземелье были низкие потолки, узкие коридоры и железные двери с небольшими окошками. Теон очень хотел посмотреть в такое окошко и решил, что на обратном пути попросит отца поднять его, чтобы заглянуть в какую-нибудь камеру. * * * Отец сидел на полу, подтянув ноги и обняв руками колени, и смотрел невидящим взглядом куда-то в темный угол, а губы его слегка шевелились, словно он с кем-то говорил. Но камера была пуста, лишь в том углу, куда было обращено его лицо, валялось сено. Теон подошел к нему, тронул за плечо. Отец дернулся всем телом и обернулся. Теон удивился, как резко изменилось его лицо. Под глазами были темные круги, рот кривился, а глаза были красными. — Пап, тебе что, больно? — спросил Теон. Теон недавно тоже плакал. В Винтерфелле, перед отъездом, он упал с лестницы и сильно ударился, до крови расшиб коленки. Он помнил, как было больно. И как слезы текли по лицу, хотя он старался их сдерживать. Отец не ответил, только сгреб Теона в охапку и уткнулся ему в грудь лицом. Теон растерянно положил руки ему на плечи, погладил по голове, потеребил красную каплю серьги в ухе. — Идемте, милорд Рамси, — негромко сказал мейстер. — Пора. Лорд Русе ждет вас на ужин.