Нехорошие предчувствия

Бишоп ворчал. Ворчал сильно, так, как умел только он — молча. Но лицо... Аида осторожно присела рядышком, благообразно сложив руки на коленях и просто ожидая. Бишоп поерзал, глотнул из фляги, почесал бороду, а после всех этих важных процедур наконец-то изрек: - Был бы девкой, у меня была бы течка каждый раз, когда люди радуются. Аида, будучи девкой, сдержала смешок и сочувственно покосилась. - И нехрен на меня лыбиться. А я ведь знал, что что-то случится. Казалось бы: уже и в самую грязную жопу леса влезли, а все равно. Аида протянула руку и почесала ногтями его затылок. Бишоп дернулся: - Я тебе не кутенок, ну. Но голову вслед за ее рукой повел. Аида сочувственно протянула: - Аввв... Она не ожидала этого, хоть и знала его раньше больше года. Оказывается, он любил праздник Нового года. По-своему, конечно, и ни за что не признался бы вслух, но любил. Праздник близился, и они как-то болтали на эту тему, так он даже рассказал какую-то смешную историю про то, как его уединенный праздничный вечер однажды был нарушен появлением новой подружки Карнвира. Он никогда не заставлял Аиду делать что-либо, но в этот раз заявил безапелляционно: - Через три дня Новый год. Тут все с ума сходить будут. Мы идем в лес. Аида была удивлена так сильно, что сочла за благо прикусить свой не в меру длинный язык. Новый год. Мы. Истории про то, как он всегда праздновал один. То есть она теперь включена в систему его существования, как неотъемлемый объект. Так выходит? И вот они здесь. С вещами, которые он посчитал обязательными: свежая дичь, выпивка и огурчик. Плюс, она была уверена, что в рюкзаке болтается еще что-то, но не могла сказать с уверенностью. Всю дорогу его настроение становилось все хуже. Он тихо бурчал что-то о том, что когда народ радуется, все летит к чертям. Говорил, что что-то случится. И даже предупредил ее, чтобы не смела соваться к нему с плохим настроением, если ее накроет бабская истерика. Аида торжественно пообещала оставить его в покое. Наблюдала все это время без комментариев, пребывая скорее в шоке и испытывая дикое любопытство, чем действительно будучи хорошей девочкой. Но до самой праздничной ночи ничего не происходило, и Бишоп становился все дерганней. И вот, его предсказания сбылись. Они как раз сушились на берегу речушки, подставив спины солнышку, когда Бишоп лениво протянул: - Поверить не могу. У меня даже прыща на жопе не вскочило. Аида тогда улыбнулась лучезарно: - Это мое сиятельное присутствие так действует. Чистит тебе ауру. Бишоп послал ей более-менее широкую улыбку: - Ну-ну, твое сиятельство. То-то мы в царских хоромах праздник встречаем. - Но-но, попрошу! Ты меня сюда притащил. Мальчик, которому никогда не давали воли в его теле, немедленно воскрес и надулся: - Не силком же. Но могла и отказаться, это не большая проблема найти себе другую подстилку. Аида рассмеялась, готовая включиться в ритуал заигрывания и ответить, когда к ним прибежали волки. Фейдх щелкал челюстями, гоняясь за бабочкой, которая его бесила, а Карнвир потерся о спину хозяина всем телом. Жест любви и заботы... А через десять минут Бишоп прицельно швырял в удирающего питомца камнями, низким голосом сотрясая лес: - Мохнатая дрянь! Да я ж тебя на мясо пущу, курва! Сожру, блядь, и не подавлюсь! И подотрусь твоей гнилой шкурой, мразь шерстяная! Аида, выискивающая сам ядовитый плющ, в который вляпались волки, и, соответственно, недотрогу, что росла обычно рядом и из которой можно сделать смягчающую мазь, прокомментировала, сдерживая смех: - Не умно. Тебе в жопу я с мазью не полезу, что б ты мне ни пообещал, так и знай. Рядом с ее головой просвистел камень, посланный прицельно промазать. Девушка улыбнулась, проследила за камнем взглядом и издала удовлетворенное «ага!», наклонившись за нашедшимся растением. Так что теперь, у праздничного костра, Бишоп лежал голой спиной кверху, воняя спиртом, которым Аида протерла кожу, и ожидая, когда застынет мазь. Его молчаливое ворчание вдруг прервалось неизвестно откуда появившимся изречением: - Даже ты можешь быть полезной время от времени. Аида деланно приложила руку к груди, девчачьи ахнув: - Малар, мой бог! Осторожнее, я могу не выдержать такого водопада любви. Чего она не ожидала, так это того, что больной вдруг взорвется движением, встав с лежанки, хватанув ее за щиколотку, подтянув на свое место и грузно упав сверху следом. - Ургх! Ты чего творишь, лось?! На нее сверкнули какой-то хитренькой улыбкой, чуть поелозив бедрами, привычно расположившимися у нее между ног: - Так удобнее. Голышом же лежу — холодно. - А я, значит, теплая? - Типа того. Плюс, наконец-то, в кои-то веки мягкая как баба, а не так, будто я доски трахаю. Аида даже растерялась, на какое из этих утверждений ей оскорбиться. А пока размышляла, почувствовала, как ее укусили чуть ниже уха. А потом и нижнюю губу, тут же уверенно скользнув языком внутрь ее рта. Вот уж что для них редкость — целоваться. Настолько, что она мгновенно сосредоточилась на этих ощущениях, отложив размышления о своем весе на дальнюю полочку. Ну а когда он наконец приподнял голову, а Аида медленно приоткрыла глаза, то увидела на звездном небе над головой яркую-яркую звезду. Она светит так только в минуту Нового года. Говорят, так Мистра поздравляет народ, зажигая самую яркую и могущественную магическую звезду в своей Пряже. Аида посмеялась про себя: ей тридцать лет, она душегуб, Темный Страж, герой Невервинтера, Калак-Ча, победитель Короля Теней и одна из самых страшных садисток на земле. А в голове только одна девичья, до отвращения милая мысль, посылающая приятное тепло по ее телу: «Меня поцеловали в минуту Нового года».