We’ve gone way too far I’d almost forgotten this We’re anchored alone In a lake of stars A lake of stars Raised By Swans – There’s Hope Yet
Пятого ноября всё полетело в Тартар, кубарем по наклоненной шахматной доске, сбивая пешки, ладьи, слонов и коней, но обходя стороной королеву, будто пришпиленную к деревянной поверхности гвоздями. Или как ещё это назвать, если на дворе пятое января, а Эл, живой и здоровый, шебуршит какими-то пакетами у Ягами за спиной, пока последний пытается высмотреть за снежной завесой пятно с крыльями, слишком чёрное даже для дрыхнущего в кромешной водяной темноте города? Помимо чёрного пятна с крыльями он также старается высмотреть в окне ответ на вопрос «почему Эл жив и здоров, да ещё и шебуршит пакетами», но первая часть вопроса уже откровенно надоела за эти два месяца, а вот последняя отвлекает на себя всё лайтово внимание. Пока что. Он оборачивается. — Садись и закрой глаза. Что-то в тоне Эл Ягами не понравилось, но сегодня он слишком погружен в себя для привычных забав в игре «угадай-просчитай-обыграй», и инстинктивное «зачем да почему» застревает в горле. Он садится по-турецки и, бросив безразличный взгляд на литровую банку с надписью «Конфеты шоколадные», смежает веки. — Хорошо-о-о, — напевает Эл, — А теперь протяни руку. Лайт послушно вытягивает и чувствует, как детектив, едва касаясь привычно холодными пальцами, чуть сгибает его руку в локте. Навскидку, сейчас она висит точно над горловиной банки, которая полна уж явно не шоколадными конфетами. — Твой звёздный час, Лайт, — вместо черноты у Лайта под веками картина маслом: Эл сцепил руки в замок и с детским любопытством сидит чуть поодаль на корточках, — Тяни. И он тянет. Из их взаимоотношений уже несколько недель как исчезло азартное упоение, которое случается, когда с первой же встречи некий N врывается в твою жизнь, выкидывает всё из твоей же головы и становится проблемой, затмевающей все остальные. Если бы её – эту проблему – можно было бы измерить в длину, в ширину и в высоту, она затмила бы солнце и погрузила бы мир в темноту и тишину. И в этой темноте и тишине эта ходячая проблема поддразнивает, тыкает в бока, зовёт, провоцирует и нагло обманывает. А ты отзываешься на колкости и удары с силой, которую всю жизнь не знал, куда деть, и теперь, вдруг попав в водоворот, который вы, как вода и ветер, вместе учинили, барахтаешься там и думаешь только о том, чтобы выжить. Но вода успокоилась, и вас вместе тянет на дно, потому что пятого ноября совершенно точно произошла какая-то ошибка. Пятого ноября Эл и Лайт занесли руки для удара, а потом — бесконечное слоу-мо, — опустили, стоят и ждут, кто первый замахнётся снова, или кому первому всё это надоест. Тем временем, «всё» переросло во что-то необъяснимо, до тошноты спокойное, в воздухе распылилось что-то, похожее на проверенное годами доверие. А ничего не должно было ни во что перерастать и нигде распыляться. Лайт очухивается от вялотекущих мыслей, когда Эл жалуется на то, что он, кажется, заснул в самый ответственный момент. Да, точно, заснул. Они вдвоём заснули в воде и темноте. — Белая Вдова, — объявляет Эл и чуть ли не хлопает в ладоши, — Отличный выбор. Это подарок, кстати, на новый год. У Лайта в руке – небольшой пакетик с коричнево-зелёной массой чего-то твёрдого, похожего на мелкие скомканные засушенные листья. — Серьёзно? — Вполне. Ты и не подозревал, насколько всё может быть серьёзно, не так ли? — О, конечно я подозревал, насколько серьёзно ты свихнулся. Лайт заглянул в банку и хмыкнул. Что-то новое всё-таки происходит в анабиозе, в котором они живут третий месяц: теперь миф о демонических чёрных дырах на месте глаз детектива разрушен. Тут, наверное, вся коллекция Эл за все годы его работы, собранная со всех точек земного шара. Реликвии, памятники всем раскрытым делам, связанным с наркотиками. Лайт на автомате подумал, что это отличный способ подстроить всё так, чтобы в конце концов он оказался за решёткой, а потом и бесславно помер бы потому, что Рюуку надоела бы вся эта галиматья, но быстро отмел эту мысль. Эл, словно прочитав всё – не по лицу, нет, скорее по какой-то странной ментальной связи – сообщил, что это «никак не связано с текущим делом». Лжец, лжец, лжец, ещё как связано. Потому что «текущие дело» уже давно превратилось в психологические тренинги, на которых они вытягивают друг из друга информацию, копаются в душах, пускают в расход все эмоциональные силы. И это тоже очередной сеанс мозгоебства. И Лайт не отказывается. А ничего не должно было ни во что превращаться. — И каковы последствия? — Забудешь низшее, вспомнишь о высшем, — глубокомысленно отвечает Эл, и Лайту вдруг снова хочется его ударить, как хотелось ударить грёбаного такого всего из себя загадочного сфинкса из детских книжек. Грязная, но вкусно пахнущая магическими травами колба бурлит, дым валит из стеклянного отверстия; Эл умело втягивает его в себя, заполняя им лёгкие, и по-цыгански передаёт его в лёгкие Лайта. Лайт с непривычки сначала давится и кашляет, но к третьей попытке приноравливается. Ещё несколько минут зажигалка неустанно высекает искры, дым движется из лёгких в лёгкие и к потолку, прямо под овал лампового света, январский снег врезается в стекло, как стая бешеных птиц, и, словно мёртвый, медленно стекает вниз. Они двое, наверное, давно сдохли, и сейчас проживают один из триллиона сценариев, по которому всё могло бы пойти от пятого числа. В этом сценарии Эл за рубашку тащит его на кровать, выключает свет, и остаются только они, полумрак и сине-красно-оранжевые росчерки уличного света на потолке. Потолке, вдруг покрывающемся точками всех сортов и расцветок, которые обычно атакуют зрение в полуобморочном состоянии. Кажись, началось. Эл обвивается вокруг него, как лиана, и каждое прикосновение вдруг становится невообразимо, небывало, божественно приятным. — А теперь расслабься и получай удовольствие, — Эл только гудит это Лайту в ухо, а его прошибает дрожью, шепот разносится отовсюду, словно звук идёт из колонок дорогущей стерео-системы, расставленных во всех углах и развешенных по потолку и по полу, и это даже прекраснее, чем секс. Эл – вода и темнота. Лайт закрывает глаза и падает, падает, падает сквозь постель, весь обвитый дьявольскими лианами, голову тянет назад, вперёд и в сторону, под веками с третьей космической крутятся разноцветные геометрические фигуры. Лайт открывает глаза, и потолок развертывается над ним бездонным квадратом с радужными бликами, и засасывает в себя, и это всё – бессмысленное артхаусное кино, вернее, один летящий сквозь пространство кадр. Лайт поворачивает голову; за окном — снежная центрифуга, которая каждую секунду складывается в какие-то символы, торчащие верхушки небоскребов падают в небесную бездну, и чёрное пятно с крыльями похоже на кляксу, которую брызнули на стекло. Лайт не обращает на него особого внимания. — Чувствуешь, как Земля несётся по Солнечной Системе со скоростью тридцать километров в секунду, а сама Солнечная Система несётся по галактике со скоростью двести пятьдесят километров в секунду? Лайт не думает, что Эл в очередной раз неумело демонстрирует свою ненормальность, — он ничего не думает, он вдруг действительно чувствует. — Господи. — Ага. Эл щекочет щёку своей шевелюрой и начинает вылизывать ему шею, как собака, и в этом жесте Абсурд и Порядок. — Кира. — М? Я не… Лайт забывает, что хотел сказать.***
Через полчаса всё предметы и явления постепенно возвращаются на свои места, слова в мыслях вяжутся в корявые, но законченные предложения. Пошла стадия номер два, когда тебя уже не вертит по окружности, орбите, квадрату — по чему бы там ещё ни вертело — но состояние все ещё отсутствующее, мысли непонятные, совершенно тебе не свойственные, однако ничто – ни мысли, ни что-либо извне – не заостряет на себе внимание. Расслабленность гуляет по телу, Эл гуляет по его телу руками и ногами, Ягами чешет его за ухом и вяло размышляет: с каких пор его стал бесить не только сам детектив, но и то обстоятельство, что Эл принадлежит своей работе, а не ему? Нет, нет, главное – с каких пор его так далеко занесло? Он, кажется, думал, что оборвёт всё, оборвав жизнь врага, а потом приноровится к рутинной, но ещё полной риска жизни – а если не оборвёт, то сделается слабым, размазнёй, и утонет вместе с ним во мраке, а его дорога не туда, его дорога – наверх, к солнцу и звёздам, и только такой ценой этот подъём возможен, иначе всё, иначе – вода и темнота. А под водой и темнотой скучает Рюук. Осознание прошибает Ягами сквозь слой дрейфующего спокойствия. — Зачем ты пошёл в полицию? — вдруг спрашивает Эл, и это читается как «зачем именно ты собираешься очищать мир от неугодных людей с помощью тетради?». — А что ещё мне оставалось делать? — отвечает Лайт, и это читается как «какая ещё цель может быть настолько масштабной и захватывающей дух, если не эта? Жизнь без неё сожрёт меня заживо». — Ты мог бы избрать что-то менее опасное… более отдалённое от непосредственного риска, — говорит Эл, и это читается как «мы могли бы всё бросить, наплевать и искать что-то масштабное и захватывающее дух в другом месте». — Исключено. — отрезает Лайт, и это читается как «хватит мечтать, ничего не получится». — Да и поздно уже, — и это читается как «это уже слишком далеко зашло». — Нам всем теперь придётся рисковать, — и это читается как «слишком поздно, чтобы вылезти отсюда живыми». Он мог бы, он всё мог бы, но с тёмным и водяным Эл аномально тепло и слишком хорошо, и вылезать куда-то, — как из постели по утрам, — не хочется ни в какую. А Эл зачем-то повторяет этот вопрос, скрытый в утверждении, снова и снова, хотя давным-давно знает ответ, но, зараза, не даёт Лайту никаких подсказок: — Если наше дело сдвинется с места (Почему мы друг друга ещё не переубивали?). — Если наше дело сдвинется с места (Откуда я знаю, почему мы друг друга ещё не переубивали?), — эхом вторит Лайт. За окном стихает обезумевший ветер, и снег начинает валить медленно и гипнотизирующе, как в рождественских фильмах. Завтра Эл в очередной сто первый раз наотрез откажется арестовывать Мису, как явного подозреваемого. Завтра Лайт попытается снова подставить Мису под удар, снова растормошить Рем, снова убить Ватари, снова убить Эл. Но уже знает, что запнётся на первом же шаге, — не потому, что что-то пойдёт не так, а потому, что он сам идёт не так вот уже третий месяц. Это всё только попытки барахтаться в воде и в темноте.