Красавица и Чудовище

Говорят, противоположности притягиваются. Шейду было чуждо понятие влечения, он не испытывал страстей, связанных с полом. Для почти призрачного существа не существовало понятия удовольствия, связанного с раздражением кожи или ощущением дыхания милой в своих волосах. Это было ему не понятно и казалось забавной механической особенностью существ из плоти и крови. Но, глядя на ее тело, распростертое перед ним на гладком камне, он даже несколько сожалел, что не может ощутить нечто подобное. Тень медленно обошел кругом свою добычу, любуясь ее устройством. Правильные, идеальные черты лица, тонкая и гладкая бледная кожа, напоминавшая отполированные черты мраморной статуи, струящиеся длинные волосы чернее воронова крыла. И белые от холода застенков кончики острых эльфийских ушей, так нежно контрастирующие с чернотой волос. Сейчас, обездвиженная ядом, Арья напоминала драгоценное произведение искусства. Или хрупкий бледный цветок, сломленный его рукой. И вызывала желание обладать этой красотой. Но не так просто, как этого мог пожелать мужчина. Конечно, придав себе на некоторое время свойства материальных тел, Дурза мог бы унизить ее подобным образом. Но это было бы слишком скучно, даже пошло, тем более не нужно. Зачем портить то, что хочется сохранить? Желание шейда было целомудренно. И эта страсть для Тени, не знавшего физического контакта, была глубже банальной похоти. Дурза чувствовал нечто сродни голоду или алчности, удовлетворить которые могло бы знание, что объект, ставший причиной этих терзаний, безраздельно принадлежит ему. Если она не умрет до того, как король потеряет к ней интерес, он обязательно оставит эльфа себе. Тень мог бы идеально сохранять ее тело в подобном состоянии годами, и только болезненно трепещущие от боли веки будут напоминать о том, что в этой идеальной фигуре еще теплится жизнь. Хотя, если Арья умрет, это тоже не страшно. Дурза мог бы просто любоваться ее прекрасной, чистой оболочкой, сохраняя ее в подземельях. Но, если бы она осталась жива, сокровище было бы более совершенным, потому что душа, прилагавшаяся к этому телу, была также до боли светла и хороша. Противна ему, но желанна, как глоток воды в пустыне, обжигающий пересохшее горло. Шейд склонился над подрагивающей белой шеей, рассматривая, как, едва заметно глазу, пульсирует от редкого дыхания кожа. От одного прикосновения Тени ее пронзит чудовищная боль. Впрочем, даже очнувшись под его багровым взглядом, она содрогнулась и хотела плюнуть ему в лицо. Дурза глубоко вдохнул тонкий запах ее кожи, прикрыв свои страшные глаза. Обоняние было практически единственным доступным ему ощущением. Они были слишком разными. Прекрасная эльфийская принцесса и тень злого волшебника. Немыслимо, несовместимо, даже менее возможно, чем ургал и эльф, хотя и такого союза история Алагейзии не знала. У них не могло быть общей истории, в которой они не были бы врагами. Их разделяла не только лояльность королю или варденам, но даже их формы существования были разных… Плотностей. Тень знал, что вызывает у Арьи дрожь ужаса и отвращения. Она его ненавидит очень глубоко, ведь он убил ее спутников, одного из которых, судя по ее воспоминаниям, которые он успел просмотреть, она нежно любила. Он убивал ее соратников, ее детскую мечту о мире, в котором правит добро и справедливость, он мучил ее саму, выпытывая местонахождение яйца. Он совершенно об этом не жалел. И вместе с тем любовался ее природной, тонкой и хрупкой красотой. Бесспорно, он Чудовище, а она Красавица, попавшая ему в руки. Но в этом контрасте шейд Дурза видел особенную прелесть.