Vive la reine!

У Амелл не получилось. Анора была готова по-звериному выть от отчаяния. Чародейка смогла облегчить боль короля, приступы отступали, но неизменно возвращались. Ингрид бесилась и злилась сама. А король нес свою ношу, свою болезнь, он не ломался. Аноре казалось, что будь она на его месте, давно бы уже угасла, словно пламя свечи. Но были и сообщения о том, что король сходил с ума. Медленно, но неумолимо скатывался в пучину безумия. Не было ни одной спокойной ночи, ни одного сна, который бы не превращался в кошмар. Покои королевы были смежными с покоями супруга, поэтому женщина прекрасно слышала крики Феликса. Он всегда кричал, когда очередной кошмар настигал его и душил, заставляя просыпаться и жадно хватать ртом воздух. Король умирал. Королева не могла позволить ему умереть. Новый медальон с её портретом внутри она крепко сжала в ладони. Пожалуй, это была лишь ничего незначащая для неё мелочь, но Мак Тир надеялась, что Феликсу это могло… понравиться? Да, именно. Если уж для него столько значил медальон, который он хранил, то этот-то, с её портретом, точно уж должен был прийтись ему по душе. Королева и сама не знала, почему ей хочется увидеть вечно хмурого Кусланда улыбающимся. Ей хотелось, чтобы в его душе воцарился столь желанный для них обоих покой. Она нашла его как и всегда — в кабинете. В последнее время Феликс много работал, словно отчаянно боялся не успеть. В свое время, когда Анора только приноравливалась к управлению королевством, даже она не проводила столько времени за работой. После нескольких лет управления ей удалось найти надежных людей, на которых можно было переложить часть работы, а самой рассматривать лишь дела крайней важности, требовавших её непосредственного участия. — Феликс, — голос её был тих и мягок, ей не хотелось, чтобы очередной их разговор закончился ссорой. — Доброго дня. Король оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на супругу несколько удивленно: — Доброго дня вам, Анора. Не думал, что вы… — Заговорю с вами? — с усмешкой спросила она. — Да, именно. Не думал, что простите. Но все же рад, — он снова встает из-за стола, и все происходящее отчаянно напоминает Аноре недавно произошедшую ссору. — Мне следует извиниться, Анора. Я поступал неразумно с самого начала, с первого же дня нашего брака. И каждый раз, когда я пытался заслужить ваше прощение, я совершал что-то, что приводило к еще большим разногласиям. Я говорил слова, которые могли ранить не хуже стали, и мне… Король оказался так непозволительно близко, что королева уперлась ладонью в его грудь, словно строго разграничивая пространство между ним. На губах у неё появилась легкая улыбка: — Слова — это лишь слова, Феликс. Ветер унесет их, и они забудутся. В то время как поступки — дело совершенно иное. Вы не совершили ничего дурного, хотя могли, по праву мужа. А злые слова… что ж, как я и говорила — это лишь звук, — и она раскрыла зажатую ладошку, словно дитя, показывающее чудесную диковинку. — Я решила, что мне стоит отблагодарить вас за котенка и за лошадь… Я назвала кобылу Кэльпи. Это из мифологии народов аламарри… А в подарок хочу преподнести медальон. Но уже с моим портретом. Кусланд осторожно забрал медальон с ладони королевы: — Пожалуй, нет в мире большой драгоценности. Анора так и не могла понять, почему в комнате была такая тишина, что она могла услышать биение своего сердца. А мир начал становиться непозволительно размытым, да так, что она четко могла видеть лишь лицо Феликса. — Скажите, тогда, когда мы остановились в Хайевере, на празднование свадьбы вашего брата… полевые цветы на моей подушке… каждый вечер…. это вы? — Мак Тир очень хотелось зажмурить глаза, чтобы скрыться от взгляда короля. К её щекам прилила кровь, и она покраснела, словно девчонка. — Я, — не стал отрицать король. — Слуги помогали проникнуть в гостевые покои. Знаете что самое удивительное, Анора? С тех пор, как в Ферелдене появилась королева, я подумал, что стал невольным персонажем баллады. Той самой, которую обычно поют во всякой захудалой таверне. О духовной любви рыцаря к жене своего суверена. Почему-то никто не поет о том, как эта любовь извращается, перерастает во что-то ужасное, снедающее тебя не только по ночам, но и ясным днем. Я искал, так отчаянно искал вам замену, но не нашел и жалкого подобия. У одной, казалось бы — и ваша стать, и ваш взгляд, и ваша улыбка… но вот ума ни капли. Я находил множество женщин — похожих на вас, красивее вас и менее привлекательных. Но такой как вы — ни одну. — Совсем как в глупых балладах, — Аноре тихо рассмеялась, отведя взгляд. Как же глупо было думать, что цветы на её подушке — знак внимания Кайлана. Как же было глупо сердиться на подколки мальчишки… как же… Создатель, почему не повернуть время вспять? Почему время не способно изменить свой ход, подобно рекам? — Совсем как в глупых балладах, — подтвердил Кусланд, склонившись над королевой. — Позволите? — Всего один поцелуй, — прошептала она. Она должна была позволять этому мужчине целовать себя, а казалось, что молила о том злосчастном поцелуе! Поцелуй был нежен, короток и излишне целомудрен. Они лишь на мгновение соприкоснулись губами, и король отшатнулся от неё, словно она была святыней, которую он не посмел боле осквернять. Королева почувствовала даже некоторое раздражение, ведь ей казалось. что она желанна и должна вызвать в этом мужчине большую страсть… Потому она и не удержала разочарованный вздох. — Анора, — с улыбкой протянул Кусланд. Смотрел он так нежно и тепло, что хотелось улыбаться в ответ. — Чудо вы мое… Я влюблен в вас. Давно и отчаянно влюблен. Я тот рыцарь, чей суверен сгинул на войне. Тот рыцарь, что поднял меч из его рук и повел дальше войско… Рыцарь, что вернулся героем домой и получил милость, о которой и мечтать и не смел — мою королеву. — Феликс, вы же понимаете, что я сейчас не могу сказать, что люблю вас? — уже серьёзно спросила Анора, даже намек на улыбку исчез с её лица. И сам король вмиг помрачнел: — Понимаю, — нехотя признал он. — Брак и семья — это всегда неустанный труд двух людей, — продолжила Анора. — И мне кажется, что у нас с вами все обязательно получится. Потому что, видит Создатель, я постараюсь полюбить вас, Феликс. Постараюсь полюбить всем сердцем. Кусланд не нашел подходящих слов, чтобы ответить. Просто он снова улыбался, по-мальчишечьи искренне, улыбался так, как не улыбался уже давно. Аноре показалось, что мужчина перед ней сразу потерял десяток лет, словно с его души разом исчезли все шрамы, оставленные войной. И этот Феликс показался ей до боли родным и знакомым. Настолько, что королева с трудом удержалась от того, чтобы снова поцеловать его. А потом женщина аккуратно высвободилась из объятий: — Феликс, мне пора уходить, — а в голосе её улавливался смех, а во взгляде её словно плясали бесенята. — Разумеется, моя королева, — Кусланд попытался стать чуть более серьезным, но безуспешно. И Анора покинула кабинет, где на этот раз невероятно счастливым и очень ошарашенным остался Феликс, а не она. В комнате, где Амелл работала над лекарствами, было серо. Словно ни один луч не способен был осветить комнату. В комнате стоял запах гари, к нему примешивался так же запах химикатов, и Аноре оставалось надеяться, что здесь не было никаких ядовитых испарений. Сама же чародейка на время отвлеклась от своей работы, чтобы поприветствовать королеву. Серое просторное платье, больше похожее на робу, руки, сложенные на животе, волосы, уложенные волосок к волоску — все, чтобы выдать Амелл за простую серую мышку. Ингрид позволила себе лишь кивок головы, не считая нужным проявить к Мак Тир большее уважение. — Доброго дня, ваше величество, — сказала она. — Не страх виной, что сердце гулко бьется? — Простите?.. — удивленно переспросила Анора. — Вы выглядите счастливой. Помирились с королем? — Думаю, вас это не касается, Ингрид, — отрезала она. — А вам лучше сообщить мне о ваших успехах. — Успехи есть, — поведала чародейка. — Если удастся — изведу эту хворь до конца. Правда это может свалить короля в постель на несколько недель. Но если получится — это даже в какой-то степени уменьшит влияние скверны на него. — Меня интересует, как скверна оказалась в его крови. В крови всех Стражей, — заметила Анора. — Увы, тайна Ордена. Но вы умная женщина, думаю, догадаетесь сами. А обо всех последствиях скверны я не берусь рассказывать — сама не знаю, — отмахнулась женщина. — Ингрид, а вы себя хорошо чувствуете после того, как проводите все свое время в этой лаборатории? — спросила королева. Как ей казалось — она уже задыхалась от этого смрада и готова была закашляться. — Нет, ваше величество, я чувствую себя плохо, — устало сказала чародейка, убирая со лба выбившуюся прядку. — Я чувствую себя… — женщина словно посерела в один миг. Обеспокоенная королева в один миг оказалась рядом с ней: — Обопритесь на меня, Ингрид. Мне стоит вывести вас на свежий воздух. — Да, благодарю вас, ваше величество, — севшим голосом сказала Амелл, принимая руку и почти прислоняясь к королеве. Анора постаралась вывести Стража из её лаборатории как можно скорее — немудрено, что чародейка чувствовала себя плохо. Но не успели они сделать и пары шагов, как Ингрид согнулась пополам, пытаясь сдержать рвотные позывы. Её рвало до тех пор, пока желудок не перестал исторгать лишь желчь. Королева успела кликнуть кого-то из прислуги, что обычно вечно сновала по коридорам. И уже те помогли довести Амелл до ближайших покоев и убрать рвоту. И когда к чародейке возвратился привычный цвет лица, а сама она стала дышать ровнее, до королевы дошла причина её недомогания. Рвота. А Амелл предпочитала не приходить к общей трапезе, хотя королева её неоднократно приглашала. Чародейка предпочитала носить платья на манер робы, но не подпоясывать их. Сама же Страж прибыла в экипаже, а не на коне, хотя недурно держалась в седле, словно опасалась чего-то. И еще это её условие… Все просто. Ребенок был не гипотетическим. Ребенок был вполне реальным. От этого стало слишком горько. — Какой месяц? — просто спросила королева. — Третий, — не стала отпираться Ингрид. — Я уже знала об этом, когда ехала сюда. Оттого и условие. Хотите знать правду, Анора? Его заберут. Моего ребенка заберут сразу после его рождения. Я успела сбежать, пока мою беременность еще не заметили. Но если о ней прознают, моему ребенку две дороги — в приют Церкви или в Вейсхаупт, детский сад для всякого отродья, что породило чрево Стража. Мне плевать на ваш Гварен, плевать на ваш титул, Анора. Но мне нужен способ, чтобы спрятать моего ребенка, уберечь от участи живого мертвеца. Вы не видели эти приюты, ваше величество! И вы не видели Вейсхаупт — это же живая могила. Не такой участи я хочу для своего ребенка, отнюдь не такой. — Отец, разумеется, знает, — королева не спрашивала, королева утверждала. — Вот в чем дело, леди Анора, думаю, вам давно известно, что если мужчина спит с женщиной, это вовсе не значит, что он её любит. В вашем отце нет любви ко мне, ни на йоту. Но в нём есть благородство и чувство ответственности, вот почему он согласился последовать за мной, хоть и возвращение ко двору для него пытка. Я бы и хотела, чтобы у нас с ним получилось хотя бы некое подобие семьи, но, увы, я не то что не сравнюсь с несравненной королевой Роуэн, я даже не стану бледной тенью вашей матери. Простите уж, за осквернение её памяти, — женщина скривилась. — Императрица Селина вот завела себе придворную чародейку, так почему бы и мне не последовать её примеру? — сказала Мак Тир. — Ингрид, я не бездушное животное, и мы обязательно найдем выход из вашей ситуации, я обещаю. Пока же, я лучше вызову лекаря из города, чтобы тот вам помог. Если вам что-нибудь понадобится — позовите слуг. Я сейчас вынуждена удалиться, но… — Спасибо вам, ваше величество, — только и сказала Амелл. На сердце у королевы было неспокойно. Ингрид было жаль… но что она могла сделать? Разве что, как и упомянула сама — сделать её придворной чародейкой, но тогда многие взбунтуются. Свежо еще в памяти людей восстание магов. Поползут слухи о том, что королеву попросту одурманили… Но помимо проблем столь внезапно навалившихся, Анора вынуждена была разбираться и с заботами повседневными. Подготовка к Сатиналье полностью легла на её плечи. Но с этим, к счастью, как и всегда, помогала верная Эрлина, послушно записывая все поручения. — Поскольку приглашения на ежегодный прием уже разосланы, стоит уточнить у пекарни, которая поставляет хлеб ко столу, смогут ли они доставить столько, сколько нам требуется. Для украшения может использовать розы из оранжерии… — Все будет сделано, ваше величество, я передам вашим помощникам, а они все уладят, — сказала Эрлина. Почему-то диктовать все поручения верной фрейлине казалось удобнее, чем бестолковым секретарям. Все же, она была с ней с самого начала, они вместе поначалу корпели над государственными бумагами, вместе же зубрили своды законов. — Что-то еще, ваше величество? Королева задумчиво сжала медальон, который ныне носила каждый день, будто бы желала его сорвать: — И подыщите для леди Амелл комнаты получше, — произнесла она. А по возращению в покои на подушке её ожидал букетик цветов.