The Inquisitors' Tales

      Когда, закрывая глаза, он не видит мертвых людей, ему снится Амелл: иногда совсем молодая, без шрамов, морщины, прочно залегшей между бровей, и обрезанных волос — такая, какой он знал ее в Круге, какой он ее любил, обожал; иногда она, уже постаревшая — повзрослевшая и окрепшая, — касается сухими шершавыми пальцами его лица и что-то шепчет, обещает. «Все будет хорошо». «Не бойся». «Я с тобой». Это хорошие сны — родные, привычные, уже не мучающие, но безумно дорогие.       Иногда Амелл снится ему совершенно нагой — и это самый отвратительный из кошмаров. Каллен вновь вспоминает, как ее вожделел, как хотел и насколько желал — всю, без остатка, покорную или нет, целующую или кусающую, молящую о продолжении или пощаде. И до сих пор Амелл идеальна — она нежно улыбается и садится у его колен. Каллену стоит лишь протянуть руку — и он коснется рукой ее волос; стоит нагнуться — и он сможет уткнуться в них своим носом, почувствовать ее запах.       — Отпусти меня, — просит Каллен, закрывая глаза от бессилия, отворачиваясь.       За его спиной слышится шорох, а потом на его плечи ложатся руки — такие теплые, такие родные, такие... живые.       Такие чужие и ненастоящие.       — Ты сам ее не отпускаешь, мальчик, — шепчет Амелл.       Он открывает глаза и видит перед собой демона — фиолетовая кожа, куча украшений и призывной взгляд.       — Ты столь трогателен. Даже после стольких лет!..       Каллен просыпается без крика, и сбоку к нему доверчиво жмется теплая настоящая Инквизитор.       И он понятия не имеет, что в действительности для него является кошмаром: сон или реальность, которую он выбрал для себя сам.