Иду на тепло

Название: Иду на тепло Автор: Люси Бета: нет Жанр: драма Рейтинг: NC-17 Персонажи: Итачи/Саске, Саске/Суйгетсу, Саске/Хината о_О Ино (уж больно автор любит ее) Предупреждение: яой, инцест, маты. Ахтунг! Фетишизм. ООС и AU Содержание: легкие деньги и жесткий секс, наркота, опасность, по трассе ночью — наперегонки. В свои двадцать Саске Учиха имел все. Но нужно ему было совсем не это. От автора: я исписал себя Лекарство от яда отличает только количество. © Из фармакологии Между нами — путь в никуда… © D-bosh Не важно, что ты решишь делать теперь — Я всегда буду любить тебя… © Itachi Uchiha Пальцы Саске сжались сильнее. — Говори, тварь. Тварь зашлась хриплым кашлем, попыталась вырваться, но стальная хватка Учихи для его потрепанного коксом организма оказалась не по силам. Потом тварь решила поменять тактику и заплакала — горько так, надрывно. Что-то шептала о семье и трех малютках, о стариках-родителях. О жене любимой, о сестренке единственной, в инвалидной коляске. Все страдания мира на себя принял, лишь бы этот чертов ублюдок убрал пугающе-холодную руку с его горла. Про себя он разочарованно вздохнул, когда напротив ехидно, брезгливо усмехнулись. Это означало только… Учиха кинул парня на мучимую засухой землю. Выгоревшая трава ломко зашелестела под весом, звезды безразлично блеснули. Мужчина понял, что пришел конец. Мягкая подошва Учиховской обуви от Армани мазнула парня по лицу, совсем не нежно. — Скажешь сам, или мне помочь тебе заговорить? Потом переместилась на шею, прямо на выпирающий холмик адамова яблока. — Ну? Я ведь и так с тобой слишком долго нянчусь… На деле — Саске ворвался в душный, заполненный ночной клуб, зажмурился, когда в глаза ударил яркий неоновый свет. Отыскал козла сразу — тот клеился к мисс Силикон, размеры декольте которой удивили даже Учиху. Она по-блядски облизывала губы, пока мужская рука скользила по ее гладкому бедру. И истерично вскрикнула, когда голова этого самого козла приложилась к отполированной барной стойке. Глухой стук. Пятно крови. Холодные, бездонные глаза Саске и… что-то нечеловеческое в его взгляде. Учиха схватил парня за шкварник и поволок из клуба — прочь, к припаркованному у входа неприметному седану. И началось «веселье» в ста метрах от города. Просто он подумал, что везти жертву в загородный дом как-то не комильфо, и свернул не там. Седан взбрыкнул на извилистой, неровной дороге. В зеркале заднего вида кровожадно блеснул искусственным светом вечерний Токио. Потом Учиха резко тормознул, да так, что Суйгетсу чуть не поцеловался с лобовым стеклом, резко выскочил из машины, вытащил прижимавшего к окровавленному лбу дрожащие руки парня. Опять же — грубо схватил за ворот несвежей рубашки и поволок по земле, тревожа слежавшуюся и прибитую жарким летним солнцем пыль, до которой не притрагивался даже заблудившийся в этих краях ветер… Ходзуки выходить за машины наотрез отказался, мотивируя свой поступок сильнейшим приступом дикой лени. Он неохотно чиркал зажигалкой и уже хотел крикнуть Саске, чтобы тот быстрее кончал с этим ублюдком, да осекся — в темноте холодно блеснуло лезвие ножа. Суйгетсу знал — того самого, который Саске получил от отца на семнадцатый день рождения. Странно, что он любил его пачкать кровью. …Он прижал руки к лицу. Завыл — протяжно, громко, наверное, в городе было слышно. Лезвие в третий раз скользнуло — на этот раз по пальцам. Саске опустился на корточки. Недовольно отметил вцепившуюся в жутко дорогую обувь пыль — ругнулся сквозь сомкнутые зубы. Этот вечер начинал его нервировать. — Хорошо-о-о, — всхлипнула жертва, — я скажу. Учиха хлопнул его по щеке, издеваясь и якобы одобряя. Он же не зверь, ему нет нужды убивать любого, на кого укажет Мадара. Нарочито-громко вздохнул — и всадил пулю бедняге в лоб. Окрестность взорвалась от звука выстрела, Ходзуки громко хлопнул седановской дверью, присвистнул: — И че с ним делать? Хотя подразумевал: «И че мне с ним делать?» Потому что Саске никогда не пачкал свои холеные ручки столь грязной и кропотливой работой. Иногда Суйгетсу искренне жалел, что не поступил в Токийский университет на журналиста, как того желала его мать. Еще чаще он жалел о том, что ввязался в опасную игру Учих. Но все забывалось, как только ладонь его тяжелела от стопки свежих, только что напечатанных долларов. Саске на вопрос Ходзуки пожал плечами — хоть женись, мол. Мне пофиг. Забавно — но Суйгетсу этим вечером тоже было абсолютно все равно. …Поэтому было решено посадить парнишку за руль седана, предварительно сняв с последнего номера, и сбросить машину с обрыва — вниз. Благо, здешние местности висели над пропастью. Саске проводил падающий автомобиль долгим, внимательным взглядом. К своему недовольству заметил, что штанина почти до колена в пыли, и взмокшая рубашка прилипла к спине. Хотя у Учихи совсем не было повода волноваться. Потом он почувствовал липкую, льнущую к нему духоту. Жар раскаленного солнцем воздуха. И как раньше не заметил?.. — Что сказал-то? Суйгетсу глухо щелкнул зажигалкой, и кончик сигареты заалел в непроглядной темноте надвигающейся ночи — они почти четыре часа убили на этого говнюка, пытаясь выбить из него нужную информацию. Было бы обидно убить его просто так, не получив желаемого. Хотя мысленно он уже был готов к очередному нагоняю от Мадары. Саске дернул плечом. — Да так, дерьмо сливал. Внизу что-то бухнуло. Жалобно скрежетнул металл. А Саске и Суйгетсу уже и не было. *** — Вот же черт, духота-то какая. Суйгетсу оттянул ворот рубашки, и жаркий воздух скользнул за одежду. Обжег кожу. Ходзуки повторил недовольство погодой. И уже потянулся к тугому узлу галстука на шее, когда Саске зло процедил: — А вот и он. С утреца пораньше Мадара велел детишкам собираться встречать внезапно решившего приехать из Рима Итачи. Саске даже уронил на пол слегка покромсанное яблоко. Суйгетсу — рассмеялся, хотя в душе питал к старшему из братьев особого рода неприязнь. Сказать по правде, Итачи никто и не ждал — всем было очень удобно его длительное пребывание в Италии. Даже Мадара смотрел на племянника с толикой жестокой неприязни. Итачи всем стоял поперек горла. Идеальный стратег и исполнитель. Бывший кандидат в мастера спорта по ушу — быстро и безболезненно отправлял на тот свет своих жертв. Именно своих — и ничьих больше. Он сам выбирал следующего, сам покупал оружие, сам контролировал миссии. А в Италии он крышевал одно превыгодное дельце, следя за порядком приставленной к нему команды контрабандистов, перевозивших через границу ящики кольтов. Зачем вернулся и, главное, к кому — было тайной для всех, поэтому факт его возвращения пришлось проглотить, словно горькую таблетку. …Но Итачи никогда не сделает хуже, поэтому Мадара ждал от него очередное предложение по работе. Не более. Черный породистый «Астон Мартин» мягко притормозил на парковке. Гладкий корпус ослепительно блестел под ярким солнцем Токио. Два тяжелых повисших на хвосте Хаммера остановились чуть поодаль — прихвостни Итачи встретили его еще в аэропорту. Суйгетсу не сдержал восторженного вздоха. — Краси-ивая, — протянул Ходзуки, и пальцы его скользнули по теплому капоту. — Это вместо девушки? Он обратился к выскользнувшему из дорого — примеси хрома и дерева — салона Итачи. Усмехнулся собственной шутке. Челюсти Саске клацнули друг о друга. Однако, вопреки всем ожиданиям Суйгетсу, Итачи коротко улыбнулся. Очень вежливо. Ну ОЧЕНЬ вежливо, от чего нервы Саске болезненно натянулись. — Я же серьезно, — снова хохотнул Ходзуки, — думаю, ты разбираешься не только в машинах. Бледно-голубые, почти прозрачные глаза его хищно блеснули. Каверзно так. Это было адресовано скорее Саске, чем Итачи, поэтому старший Учиха пропустил реплику мимо ушей. …Солнце бережно ложилось ему на кожу. Тонкую, похожую на сусальное золото. Хотя сам Итачи казался жутко измотанным. Но Саске метнул в Суйгетсу предостерегающий взгляд — заткнись, идиот, он тебе не подружка. И Ходзуки, что неудивительно, притих. — Здравствуй, брат, — Итачи перевел на него изумительно глубокие карие, почти черные глаза. В них мелькнула выдрессированная годами нежность к Саске. И того перекосило, будто под нос ему сунули вонючие носки. — Рад видеть. Как же — рад. Рад настолько, что челюсти сводит. И, конечно, все эти его выпады в сторону старшего брата пудрили мозги всем. Всем — кроме, наверное, Суйгетсу, который знал Саске даже лучше себя. Все это было плохо скрываемой ревностью. И той самой любовью, от которой сходят с ума. В прямом смысле, между прочим. …Вот как Карин. Каждый сезон деточка летала в Калифорнию на лечение. Таблетки пила пачками — транквилизаторы, нейролептики, ходила, будто прибитая. От нее Учихам пришлось отказаться, ибо барышня вскоре утратила былое расположение. К слову, Суйгетсу не ведал, жива ли она вообще. А солнце жарило, беспощадно, неистово, по-звериному — даже асфальт размягчился под давлением температуры, меняя свое лицо от каждого их шага. Саске нацепил черные солнцезащитные очки, направился к своей машине — надежному и жутко пафосному BMW Х6. Благородного темно-вишневого цвета. Джип утробно зарычал, фары нетерпеливо сверкнули — Саске сорвался с места. Суйгетсу повернул голову в сторону Итачи. Хрипло расхохотался. — Порой он просто невыносим. Учиха — опять же — промолчал. Но не дал тишине из рабочей перетечь в неловкую. — Сегодня будут гости, — при этом он слегка прищурился, как если бы выглядывал кого, — будьте с Саске готовы. *** Собрание было решено провести в загородном доме, в котором Саске, по идее, два дня назад должен был вытрясти правду из одного паренька. Мадара вдруг решил встретить гостей на свежем воздухе. Основная же их резиденция последние дня три пустовала. Учиха даже прислугу отпустил. Что за гости Саске узнал только тогда, когда три длинных белых лимузина тормознули на специально отстроенной стоянке. О, этим неприкрытым бахвальством воняло от Хьюга за мили. Как и от Учих, но то было отдельной историей. Как оказалось, привезли невесту на выданье. Как оказалось чуть позже — для Саске. Но до неожиданной новости о скорой женитьбе младший Учиха быстрыми отточенными движениями загонял бильярдные шары в лунки. Большая и, по классике жанра, темная комната с тяжелыми темно-зелеными гардинами, настоящие катаны по стенам, здесь же — вытянутые шкафы с чтивом. Мягкие белые кресла — кожаные, дорогие. Саске любил это место. А Суйгетсу торопливо втирал ему плюсы «небольшой» работенки, которую предложили ему на стороне. Убеждал, сволочь. И сам был убежден, что так будет лучше. Хотя коленки у ублюдка дрожали — опасная, чертовски опасная игра во взрослых ребят запросто могла всадить им по пуле в лоб, и что хуже — по двадцать лет за железными прутьями решетки и вечный позор на семью. Семью, которая не прощает крыс. Сплошной адреналин. Но главное — море денег. Саске все время хмурился, и на каждый плюс Ходзуки отвечал внушительным минусом со своей стороны. Уж очень то было рискованное дело — кокаин. Да какой — прямиком из Кубы, а значит — чистейший, без грамма примесей. Белое золото. Но даже Мадара опасался этой дряни, знал ведь, что поймай его — засадят, надолго и с превеликим удовольствием. А Саске… …Для Саске это был реальный и, казалось, единственный шанс вырваться из душной клетки своего же клана. Но свободу ему могли подарить только деньги. Быстрые и шальные. Ветреные… …Девчонка, которой выпала честь разделить будущее с младшим Учихой, пугливо вжималась в высокую и неудобно загнутую спинку дивана восемнадцатого столетия, пока ее отец обговаривал с Мадарой нюансы будущей свадьбы… Господи, им бы просто познакомить будущих супругов, а уже потом вдаваться в подробности, но и Хьюга, и Учиха старались быстрее закончить с этой грязной историей. В самом деле, будто она вызывала больше отвращения, нежели… хотя бы скупой радости за детей. Все знали наперед, что особых возражений со стороны Хинаты не будет — она ради отцовского одобрения хоть в огонь, хоть в воду. Хоть на свадьбу. Даже на свою. За Саске Мадара даже не беспокоился. В смысле, его нисколько не волновал Саске. …Зачем этим людям понадобился союз Учиха и Хьюга все поняли сразу — просто скрепить соглашение о перемирии браком двух наследников. С чего-то Мадара вдруг решил, что Итачи для девчонки слишком хорош, и роль жениха автоматически перешла Саске. Было решено справить свадьбу осенью, в сезон дождей. Где-нибудь в Европе, во Франции… Хьюга Хиаши очень любил Париж. И пока «взрослые» обсуждали важные вопросы, Саске беззастенчиво разглядывал невесту. Красивая. Даже слишком. Традиционная японская красота — маленькое хрупкое тело, черные волосы, но глаза — огромные, жемчужные, будто слабое лунное свечение. Кожа тонкая, белая, как снег. Но ей было далеко до НЕГО. Самого… самого любимого. Самого желанного и, вместе с тем, — запретного. Глупая девчонка в большой игре. Слабая пешка. …Как и он. Тоже — девочка. В своей неистовой любви и абсолютной слепоте. Саске запоздало подумал о том, что нехрен распускать сопли, но потерянный взгляд напуганной и смущенной Хинаты возвращал его в черные дыры собственных мыслей. Итачи, кстати, не спешил спускаться с третьего этажа. Младший бесился, злился, готов был ворваться к нему в комнату и потребовать — защиты. Он до конца не мог поверить в то, что брат так запросто согласится на эту совершенно сумасшедшую затею. Чуть менее сумасшедшую, чем почти девяносто килограмм кокаина, которые Саске все же решил завезти в страну, но тем не менее… Он бы лучше наркотой торговал, чем возвращался каждый вечер в уютную квартиру, где на кухне вовсю хозяйничала женщина, больше — жена. Хотя Учиха прекрасно понимал, что штамп в паспорте и клятва у алтаря (представлял он себе это с омерзением) не ограничат его свободы выбора. Просто по утрам его будет ждать завтрак, а не аспирин от головной боли. Или еще хуже — крики ругающихся Ино с Суйгетсу. Кстати об Ино. Она нагло облюбовала южное крыло резиденции Учих. Какого хера она вообще поселилась у них, Саске не ведал, но возненавидел Яманака с первого же взгляда. А когда она с милой улыбочкой указала на огромные семь чемоданов, вязнувших в гравии колесиками, и попросила «помочь» их донести, Учиха знал наверняка, что будет презирать ее до конца дней. Ее, конечно же. Но это была настолько муторная история, что вспоминал ее Учиха только под крутым градусом южных коньяков из личных запасов Мадары. Но она была очень важным объектом — так сказал ему родственник. Поэтому Саске игнорировал ее присутствие, но никак не мог игнорировать весь тот шум, который издавала девушка. К августу было решено утопить в тишине всю резиденцию, улучшив звукоизоляцию. К четвертому часу обсуждений Саске не выдержал и покинул дом не в лучшем расположении духа. Его бардовая BMW озорно мигнула фарами и скрылась в привычной для коттеджного поселка темноте. В клубе его встретил слегка подвыпивший Суйгетсу. — Я в ахуе, Учиха! Он раскинул в дружеском жесте руки, а напротив сидящая дама жеманно поджала силиконовые губы. — Пообещай, что я буду крестным твоим детишкам!.. Издевался, засранец. Если бы знал, как бесила Саске его манера превращать все важные события в грязную шутку — заткнулся бы. Видимо, алкоголь стер границы, за которые мечник в трезвом состоянии вряд ли бы переступил. Однако, отвечать Саске не стал. Ленивым взмахом руки подозвал официантку, сделал заказ — абсент. Много абсента. Нужно было… подумать. И кое-что обговорить с Суйгетсу. И стоило только дамочке встать из-за стола, Ходзуки швырнул в друга небольшой прозрачный пакетик. Тот его ловко перехватил, повертел в руке. Разглядывал, будто впервые увидел кокс. — Зацени. А Ходзуки без тени смущения уже выравнивал белоснежные дорожки платиновой кредиткой, начал скручивать в трубочку зеленую и жесткую купюру. В их сторону косились официанты и главный менеджер, но идти против этих двух не решались. Мало ли. Кто знает этих бандитов. Мечник быстро втянул в себя пыль, остатки размазал по деснам. Двадцать минут — просто двадцать минут покоя. Саске тоже бы с радостью вынюхал всю пачку, да как-то не хотелось ему ходить обдолбанным перед братом. Насколько он был крутым перед остальным миром, настолько жалким рядом с Итачи — эту истину он ненавидел. И все это было безумно грустно. — Так что сказал тебе тот идиот? Саске ощерился: — Говорю же, дерьмо сливал. Суйгетсу распахнул глаза. Деловито пригладил брюки, потянулся к стопке с текилой, но оставил идею — уж больно ему печень свою стало жаль. — Совсем-совсем ничего? Приторно-сладкий голос, каверзный взгляд — да он под кайфом. — Ну… Учиха спрятал пакетик с наркотой в карман пиджака. — Сказал, что среди нас завелась крыса. Мадара, впрочем, это и сам знал, поэтому отправил племянничка с напарником на вражескую территорию — друга одного проведать, который в правоохранительных органах занимает не самую низкую должность. А Саске взял и кокнул петушка. Но два дня — достаточный срок, чтобы поднять на уши весь город, обыскать и вынюхать каждый уголок в Токио. — И-и-и? — подытожил Ходзуки. — Кто он? — Не знаю. Саске пожал плечами. — Я ж убил его. …Тот просто не успел рассказать. — Капец, — ни тени былого веселья на лице, — Учиха, я уже думал, ты меня никогда больше не удивишь. Ошибся. Зато теперь с Мадарой они квиты. Потом Суйгетсу что-то вспомнил, что-то важное, пересел на диванчик Саске. Долго мялся, хотя и был под кокаиновым кайфом. — Мне тут одна птичка нашептала… Птичка — Яманака Ино, покинувшая клуб за пять минут до появления Саске, совсем нескромно сидела напротив Ходзуки и доносила последние сплетни. Саске уже готов был заткнуть Суйгетсу, да осекся, когда услышал знакомое имя. — Итачи… Оказывается, братик прилетел из Рима не просто так. И не просто так Мадара решил связать узами брака именно Саске, хотя прямым наследником был Итачи. Учиха молчал и слушал, и с каждым словом Ходзуки сердце его пребольно сжималось. Ах во-от оно как — решил оградить младшего братишку от опасности, связав его женитьбой. Запереть в уютной супружеской квартире. — …твой брат что-то замышляет. Явный намек на то, что шпион в их семье — Итачи. — Я бы ему не доверял. Собственно, никто и не доверял Учихе. Саске вперил в друга долгий, тяжелый взгляд. Просканировал — и снова отвернулся, взвешивая в ладони вытащенный обратно пакет с наркотой. Вся эта ситуация с Итачи… напрягала. Просто неимоверно раздражала. …Он ведь не хотел верить в то, что брат способен всадить ему нож в спину, хотя сам держал в ладонях оружие, которым намеревался рубануть по всем родственным и не очень связям. Молодая девушка легко примостилась на диванчике, напротив парней, закинула ногу на ногу так, что любопытный взгляд Суйгетсу скользнул по кружевам беленьких трусиков. Облизнула губы. — Саске-кун… На одном вдохе, прозвучало как: — Са-а-а-а-ске-е-е-е-ку-у-у-ун*. Суйгетсу удивился тому, как ей вообще хватило воздуха растянуть имя Учихи на целое представление. Но Саске-кун даже головы не повернул — уж очень его бесила эта дамочка, Сакура, от которой он пытался сбежать еще со школьных времен. Прилипала. Маленькое черное платье, едва прикрывавшее ее бедра, подсказывало, что пришла она сюда не просто так. И именно к нему — Саске. За что и поплатилась — чуть позже, когда Учиха повесил ей на шею в хлам обдолбанного парня. А сам смылся с хохочущим Суйгетсу — из клуба прочь, в резиденцию. …Вдали громыхнуло. Небо содрогнулось, и Ходзуки блаженно закатил глаза, приоткрыв окно. В ожидании дождя он даже высунул ладонь, проверяя погоду. Ждал, что по ней застучат капельки воды. Но кожу только лизнул теплый ветер. …Эту миссию Саске поклялся никогда не забывать. Вытащить из огромной жопы одного из дружков Мадары оказалось куда сложнее, чем он мог подумать — охрана, приставленная к нему, настроена была отнюдь не дружелюбно. И в ход пришлось пустить силу пустынного орла, мощь которого пугала даже Саске. Помогал ему Суйгетсу. Парни пулю за пулей всаживали во вражеские тела, прикрывали друг друга, пока продажная чиновничья задница потела за их спинами. Обещала мно-ого денег за спасение. Рука Учихи быстро отяжелела под весом пистолета, патроны кончались… Впрочем, от приставленной охраны тоже мало что осталось — побитый и изрешеченный, будто сито, парень, может, чуть старше самого Саске. Пропитанная кровью футболка очертила худое тело — раненое, медленно отпускающее жизнь. Саске глубоко вздохнул, поправил ворот взмокшей рубашки — заляпал ее красным. Рука была ранена, как оказалось. Рядом Суйгетсу переводил дух, сухо закашлял. Мадара потом, конечно же, ругался — такой шухер развели, будто работать тихо не умели. Учиха схаркнул вязкую слюну, скинул с уставших плеч грязный, потный пиджак. Пространство, казалось, продолжало дрожать от выстрелов пистолетов. Пахло пылью, порохом — и кровью. Свежей. Такой… горькой. Скандал был обеспечен, сто процентов. Саске знал, что Мадара потом его морально трахнет. Его и Суйгетсу, но в тот момент он был рад, что просто остался в живых. Эти суки были действительно мастерами своего дела, раз бились до конца — самого логического конца в жизни. …Восстанавливали силы в баре. Дешевый паб совсем не походил на привычные для Саске пафосные клубы, VIP-зоны, модельного вида официанток, но водку подавали отличную — это успел оценить рано опьяневший Суйгетсу. Рано опьяневший и, видимо, поздно прозревший, потому что в тот вечер он смотрел на Саске как-то иначе. Общая возможная смерть их сблизила. Точнее, его сделала ближе к Учихе. Ему вдруг до одури захотелось огладить покатые, угловатые плечи Саске, вжаться в гибкое, молодое тело, пальцами вцепиться в ворот его рубашки — мятой, грязной, пропитанной его запахом. С пьяни на него накатила отчаянная нежность к Учихе. К потерянному ребенку в чертогах целого клана. И тогда же, на улице прямо — поцеловал. Настойчиво, но доверчиво, оставляя на плотно сомкнутых губах привкус алкоголя. Скользнул языком по ребристым краям ровных зубов, теплых, сводящих с ума. Сердце предательски замерло, потому что на вкус Саске оказался еще лучше, еще… слаще. Слаще любой девушки, потому что дикая чувственность фантастическим образом вплеталась в мужественность. Учиха отвечал ме-едленно, переплетая пальцы. Он был расслаблен настолько, насколько расслабляет организм литр водки. Он даже не понимал до конца, что творит. С кем творит. И вообще — что будет утром. В этом ни капли романтики — нездоровое любопытство, остатки адреналина в крови, литры алкоголя и совершенно все равно, с кем делить ночь. Саске вдруг решил, что в этой жизни, которую он чудом сохранил, стоит попробовать все. Чтобы не сожалеть. …Ходзуки явно волновался. От страха натянулись мышцы под бледной кожей, отчетливо прорисовались тонкие ребра. Ну вот — сам предложил, сам и струсил. Смазку они купили в ближайшей аптеке, номер отеля — сняли наспех, торопились. И под сонный взгляд портьера поднялись на третий этаж. Целовались на лестнице, как сумасшедшие, психи. Зубы клацали друг о друга, губы горели, пальцы — дрожали, хотелось здесь же — на неудобных бетонных ступеньках, чтобы глаза в глаза, чтобы видеть отблески вечера в широких от страсти зрачках. Игра перестала быть игрой, когда Саске навис над Суйгетсу, когда его руки скользнули под серую ткань рубашки, и он острым коленом уперся другу в пах. Мечник нервно перевернулся на живот, всхлипнул. Локти тонули в мягком покрывале, Ходзуки вжался щекой в подушку — судорожно вздохнул и до мурашек зажмурился. Ждал боли. Саске недовольно заерзал — в сведенное судорогой тело даже пальца не просунуть. Пождал губы, а желание жгло так, ощущалось даже физически. Чертов… Суйгетсу. Учиха положил прохладную ладонь ему на спину, очертил острия выпирающих позвонков — хрупких, которых хотелось целовать. Успокаивал. Рукой обхватил парня за живот, склонился низко, грудью касаясь горячей, влажной кожи. Поцеловал за ушком — так несвойственно себе, так — жарко, нежно. Как целовал бы самого любимого человека. Как целовал бы… его. И Суйгетсу расслабился — с абсолютным спокойствием доверяя себя чужим рукам. Учиха чувствовал, как острые лопатки Ходзуки живо, по-детски перекатывались под кожей, слышал, как обрывалось дыхание, становясь глубже и чаще. В общем, ту ночь Саске тоже вряд ли забудет. Учиха бросил быстрый, но цепкий взгляд на Суйгетсу, и снова уставился на ровную прямую дорогу — до резиденции оставалось метров триста, за окнами натужно гудела автомагистраль. Света было много — даже неба не видно. — Задумался? Мечник вздрогнул, выныривая из мыслей. Нервно засмеялся. — Нет. Спрятал странно-печальный взгляд в складках рубашки своего же грустного прозрачного отражения в стекле. — Что тогда? — Вспомнил… Карин. Саске фыркнул — без злобы так, слегка устало. — Забей. Уверен, с ней все в порядке. Суйгетсу не ответил — как же, все в порядке. *** В резиденции Учих теплый пол, широкие коридоры, высокие потолки. Обои — темные, аристократические. Массивные двери, огромные зеркала по стенам. Картины… море картин самого разного жанра, самых разных эпох. И вечные сквозняки. Потому что пташка Яманака никогда не закрывала окон, и ветер — теплый или холодный — быстро пробирался с южного крыла в остальные части дома, льнул к телу, щекотал. Саске сначала переступил порог просторной комнаты, а потом уже постучал — три раза. Ино сидела за будуаром, в нижнем белье — черном, кружевном. Деревянным гребнем расчесывала светлые волосы. Вставшее солнце нежно золотило ее кожу. Увидев в зеркале Саске, она фыркнула. Шум воды из ванной стал громче. — Скажи Суйгетсу, чтобы к шести был готов. Она прищурила ярко-голубые глаза. — С чего ты вообще взял, что он… Взгляд упал на перекинутые через спинку стула брюки Ходзуки, и она осеклась. И тут же ощетинилась: — И зачем тебе он? Медовый голосок, тень улыбки на пухлых губах. Головы она не поворачивала, предпочитая общение с отражением Саске. — А это не твое дело уже. …. — Ну и где они? Учиха начинал закипать. Они за городом, в какой-то портовой деревеньке, третий час ждут грузовик с наркотой. Нервы на пределе, пистолеты в бардачке — и жарко, жарко настолько, что тепло из воздуха начинает просачиваться в тело. Большое полутемное пространство пронизывали солнечные лучи сквозь пробоины в крыше — совсем как в боевиках. С минуты на минуту должна была подъехать машина, и Саске ждал гостей, прислонившись к корпусу старенькой Рено, потому что BMW Учихи в городе знали все… …Шум где-то снаружи. Суйгетсу напрягся — волнение не могли скрыть ни ухмылки, ни привычные глупые шутки. Саске тоже нервничал, но больше из-за плохих предчувствий, лижущих сердце. Большие гаражные двери распахнулись, и два джипа, покачиваясь от неровностей на дороге, въехали в помещение. Темнота, раскинувшаяся над пространством, очень некстати поглотила все детали, и парни видели только отблески света на лобовом стекле — фары не горели. А потом… Потом шум и грохот, да такой, что Саске опешил сначала. Быстрые шаги, ругань, дула пистолетов им в лоб. Слежавшаяся пыль взмыла вверх густым туманом, спрятала на миг в себе все силуэты. Потревоженная тишина взорвалась десятками голосов — низких, грубых. Облава!.. На миг в голове вспыхнуло сожаление о том, что по своей же глупости не узнал имени предателя, но он замер… Замер, когда из машины вышел Итачи. Было темно, и Саске не видел его глаз, но ссутулившиеся плечи выдавали в нем дикое разочарование. Может — боль. Боль настолько сильную, что обычно прямая фигура его надломилась. …А Саске уже кричали, чтобы он поднял руки вверх и медленно опустился на землю лицом вниз. Предатель — вот он. Предатель не только Семьи, но и его — Саске. Двойной шпион, играющий со смертью. Как он мог?! Как мог… врать. Врать гадко и так слаженно. Но Итачи поднял руку вверх. В этом жесте было столько искусно замаскированной тоски, что его поняла только тьма. — Он со мной. Отпустите его. Черные провалы дул пистолетов сначала дрогнули, а потом уперлись в пыльную землю, пропитавшуюся бензином и керосином. …И Саске зашелся сумасшедшим, ледяным смехом. Он снова проиграл. Проиграл чертовой судьбе! То была совершенно отчаянная и сумасшедшая попытка. Попытка отыграться у… судьбы. Ни больше, ни меньше. Просто доказать себе и ей, что он, Саске Учиха, хозяин своей жизни. Было выпито слишком много даже для них, прокурено полкоттеджа, и обычная вечеринка стала опасной. Были опустошены барная стойка в загородном коттедже Хьюга, личные запасы главы клана — семь бутылок отменного французского ликёра, молочного, шоколадного — разного, бутылка коллекционного коньяка с выдержкой в тридцать с лишним лет и эксклюзивное гранатовое вино. Едкий дым от сигарет резал по глазам, музыка — громкая, оглушительная — дробью отзывалась в груди. Все думали, что Яманака просто перебрала с виски и мается дурью, доставая из вышитой бусами сумочки красивый и дьявольски опасный кольт восемьдесят пятого года. И поэтому под гогот остальных она протянула руку, в которой покоился пистолет, и предложила сыграть в Русскую рулетку. Известная всем игра. Одна пуля в барабане. Один шанс из шести покинуть мир не самым лучшим образом. Это… так просто — проверить, кто хозяин. Глаза Суйгетсу холодно блеснули, когда в руку Саске лег, как влитой, старый-добрый кольт, послуживший Ино не один год. Тогда же мечник подумал о том, что зря его друг подкрепил кокаин водкой. Ой как зря. Молчание нервное, взгляды — жадные, внимательные. И Яманака хохотала, хотя прекрасно знала, что Учиха самый настоящий псих и может рискнуть. Вся Ино — вызов, самый главный вызов чертовой жизни. Ее смех — смех глупых богов, которых он должен был одурить. — Учиха-а-а, — лед в глазах, — не тяни. Сам Саске не чувствовал вообще ничего, кроме тяжести пистолета в ладони, как будто все мысли и ощущения ушли в холодную сталь оружия. Он видел удивленные, испуганные и усмехающиеся лица людей, видел волнение, исходившее от Суйгетсу, и совершенное равнодушие, с которым подносил дуло к виску — он все это видел со стороны. Нервы слиплись в огромные цистерны боли, холодная дрожь меж лопаток. В голове — каша. Се-кун-ды… — …бля, ща ебанет! И рука Суйгетсу буквально отшвырнула выстреливший пистолет. Пуля на бешеной скорости вошла в картину на стене. Саске перевел остекленевшие глаза на свою кисть, на Ходзуки, на маленькую дырочку на рисунке маслом… Обрушившаяся тишина взорвала барабанные перепонки. И только потом он понял, что… проиграл. Он проиграл судьбе. Он проиграл в который раз!** Сухой холодный смех его царапнул сердце, и Ходзуки поспешил вывести друга из прокуренной гостиной. *** …Итачи буквально швырнул брата в квартиру — как бездомную собаку, как… как мать зашвыривает в комнату нашалившего ребенка. В этом жесте было столько холодной ярости, что Саске затрясло — не на шутку. — Какого черта?!! Идеальная маска равнодушия лопнула, прямо посередине. Космический лед в черных глазах, опасность — дикая, животная, как от хищника. Унизительный удар по лицу — с размаху, чтобы треснули губы, чтобы в кровь красивое братское лицо. Острая серебряная грань кольца — по коже, вспарывая ее до мышц. — Ты совсем ума лишился?! Саске молчаливой тряпичной куклой мотал голову из стороны в сторону от каждого удара — и не смел поднимать взгляда, пугливо пряча его в пушистом ворсе жутко дорогого ковра. И снова — ладонью по щеке. — В глаза мне смотри! Пальцами в черные встопорщенные на затылке волосы, стянуть их в кулак — жестко, больно. Чуть было не потерявший контроль над ситуацией Итачи был чертовски зол — таким Саске его еще не видел. Чтобы бесы ада плясали в широких зрачках, чтобы вены на хрупкой шее вспухали, чтобы обыкновенно бледное лицо стало алебастрово-белым… …От страха. В дрожащие ладони заточить лицо — и прислониться лбом ко лбу. Смотреть в глаза — до-о-олго. На него, в него. — Ты хоть понимаешь, что тебя могли убить?.. Оцарапанная кожа пылала, нервы — сдавали, Саске срочно нужно было носом уткнуться в теплоту его шеи, жизненно необходимо — пальцами по тонким, красивым губам. Брат здесь, рядом, в двух вдохах от него, и руки его нежные, очень изящные для мужчины — на его щеках, дрожат. И весь Итачи слишком женственный, тощий, и плечи у него покатые, подростковые. А сам Саске — даже выше на пару сантиметров. Больно похож на покойную мать… Только сила в нем — убийственная. Подчиняющая на сто процентов. Страшно даже подумать, скольких она сломала и сломила, скольких раскрошила в пыль. Хриплым голосом по болезненно натянутым нервам: — Итачи… Накрыть руки брата своими ладонями — нежно, судорожно всхлипнуть. — Прости… И, цепляясь за ворот рубашки, упасть в братские объятья. Вот так — без оглядок. Итачи погладил подушечками пальцев широкую спину Саске — и на секунду отшатнулся, когда шеи коснулся несмелый, но жаркий поцелуй. Что за?.. В глазах — дикая боль, пряная, горькая, как свежескошенная трава и запах слежавшейся пыли. Как сорванная ночью полынь. Как вой оставленного стаей волка на одинокий обрубок луны. Скисшая от дождей земля и аромат перепрелых листьев. — Люблю тебя… Губами к губам — не поцелуем, а отчаяньем, бушующей в венах кровью, бешеным сердцебиением и — всей душой. Итачи мягко отстранился, погладил брата по щеке, пальцами дотронулся прикрытых век — и по кончикам длинных загнутых ресниц. Красивых, как у девочки. — Я тоже тебя люблю. Саске мотнул головой: — Не как брата. …А неистово. Сумасшедше — до слепой ревности, до хруста в сжатых кулаках. — Я знаю. Знал… всегда. *** Завтрак в резиденции Учих похож на завтрак в детском садике — и все из-за вечно недовольных друг другом Ино и Суйгетсу. Остальные члены Семьи предпочитали молча терпеть галдеж, закатывая глаза и молясь, чтобы очередная пущенная Ходзуки соусница не полетела в их сторону. — Ита-а-ак, что у нас новенького? Яманака раскрыла свежий номер Форбс и опрокинула два стакана — с водой и апельсиновым соком. Сидевшие рядом с Ино поспешили покинуть свои места, потому что пол в столовой ковром покрыт не был, и вылившаяся жидкость мигом расползлась под стульями бедняг. — Боги, какая грация, я восхищен. Суйгетсу фыркнул — и тут же получил в ответ уничтожающий взгляд небесных глаз. — И чем это вы вчера занимались с Учихой? — тоном «я_все_знаю_про_ТУ_ночь» пропела Яманака, что не укрылось от по-детски любопытного Дейдары. — М-м-м? Я что-то пропустил? Мадара сидел во главе стола, оградившись от всех утренней газетой, и попутно недоумевал, как эти идиоты вообще оказались в ЕГО Семье. — А почему не все, кстати? — нахмурился Сасори. Малышня быстро притихла, когда в столовую зашел Итачи и коротким кивком всех поприветствовал. Суйгетсу сразу напрягся, льдисто-голубые глаза сузились, и весь он превратился в огромную, натянутую пружину. Вилка в его руке задрожала — кажется, сейчас он был готов хоть к войне, хоть к перестрелке. И к тому, чтобы выдать себя и Саске, тоже, пожалуй, был готов. Итачи напротив Мадары, и под внимательные взгляды остальных налил в стакан воды. Как будто представление разыгрывал, ей богу. Ни жестом, ни даже взглядом о том, что произошло вчера. — А где же Са-аске? — Яманака кокетливо захлопала ресницами, и качнувшаяся нога ее зацепила штанину Суйгетсу. Тот зашипел. — В моей квартире. Спит, — невозмутимо ответил Учиха. При этом он слегка нахмурился, и все поняли, что разговор окончен, а любые попытки его продолжить — бессмысленны. Что-что, а мимика его временами поражала. — Бедный мальчик, — и в самый нужный момент у Ино отказали тормоза, — уста-а-ал, наверное. Тяжелая ночка, да? Суйгетсу срочно пришлось пнуть ее под столом, чтобы простой, черт возьми, завтрак не превратился в допрос с пристрастием, в котором она сама бы оказалась в проигрыше — сто процентов, у нее против Итачи не было и шанса. …Саске всегда доставалось то, чего он хотел. Заслуга брата — тот его после смерти родителей совсем разбаловал. Но сейчас младший не знал, действительно ли Итачи целует его искренне, или просто потакает прихоти брата. Просто дает Саске то, чего он хочет. — А ты?.. Саске пальцами скользнул по притягательно-мягким волосам, низко стянутым в хвост, распустил их и слегка взъерошил на затылке. — А ты — любишь меня? Ответа не последовало, но последовал до-о-олгий, сладкий поцелуй. Прогиб в спине — чтобы каждым миллиметром кожи к его коже. …Итачи и не думал продолжать — как-то само собой получилось. Опрокинуть его на кровать, чтобы заглушить боль мягкостью шелковых простыней, в бессмысленные лоскуты его одежду — прочь! Грубой лаской по узким бедрам, зубами и губами по теплой шее. Податливый, будто влюбленная девчонка, Саске сминал ткань рубашки на спине брата, тянулся за поцелуем — и глухо, протяжно стонал. Внутренности рефлекторно стянуло жгутом, когда влажный палец проник в тело. Мышцы сдавили спазмы, но… терпимо. Все терпимо, когда любимые ладони гладили худую грудь, когда кончики черных длинных волос щекотали, легко касаясь, когда Итачи входил в него — та-ак, медленно. Растягивая кайф, стараясь к минимуму свести боль. Получалось плохо — Саске зажмурился и в слабой попытке защититься прильнул к брату. И ритм возник — кровать тихо скрипела, Итачи двигался — и упивался мгновением, целуя припухшие губы за каждое грубое движение. Теплое тело, похожее на талый воск, в его ладонях, горячий шепот у уха: — Итачи… Ита-ачи… Теплом языка по влажной коже — и с силой чужие бедра на себя, метя их синяками. …Потом Итачи пришлось обещать, что больше он никуда не уедет. — …воды-ы-ы!.. Из-под стола вынырнул Хидан. Было непонятно, как он там просидел ползавтрака и не подал признаков жизни, даже когда опрокинутые Ино вода с соком расползлись по полу. На футболке его красовались влажные пятна — ага, дрых лицом вниз. — Я просто передать не могу, как сильно хочу пить! Он приложил к опухшему лицу холодный стакан с соком, попутно вливая в себя литры шипящей минералки. Ино закатила глаза, Суйгетсу — усмехнулся, Дейдара уже готовил пару шуток в сторону Хидана, Итачи и Сасори предпочли гордо отмолчаться. А Мадара — все так же прятался за листами газеты. Знал, что его больное сердце столь печальной картины не выдержит. — А Зецу ты под столом забыл? Где он? Хидан задрал скатерть — никого. — Не помню. А… где наша сладкая деточка? Под сладкой деточкой он, конечно же, предполагал Саске. Уж больно раздражала его томность Учих, но против Мадары и Итачи идти он как-то стеснялся… — Со своими пидорскими замашками можешь идти в соседний дом. Суйгетсу был вполне серьезен ровно до того момента, пока Ино деликатно, но очень выразительно не кашлянула в кулачок. «Я все зна-а-а-аю». Пришлось пнуть ее еще раз — чтобы знала, как вести себя за столом. — Ай, идиот! — Слышь, — очнулся Хидан, — ты бы хлебало завалил… …Когда Мадара резко поднялся на ноги, пришлось все же заткнуться. Газета грозно зашуршала в его руках, кажется, даже затрещала, будто надломилась. Кто-то даже испуганно пискнул — но не Ино, Суйгетсу за этим следил. — Когда позавтракаете, уберете за собой. Прислуги в доме нет. …Мадара Учиха знал, что с детским садом бороться бесполезно.