Всего одно желание

Задай Алиссину ди Эрро вопрос: зачем он ссорится с классом и активно втягивает Романа в неприятности, принц не стал бы лгать, выкопав истину из шелухи причин: ревность и чувство собственичества. Cделал первый шаг, Алиссин развивал отношения по всем фронтам, пытаясь вывести их на новый уровень, сделать теснее и глубже - он не задумывался, что увлекается Романом слишком сильно, рискуя однажды оказаться в точке невозврата. Здравые доводы рушились, от логики оставался жалкий островок, и огромное эго «Я» заполнило мир, где «я хочу» стало сильнее, чем «а чего хочет он?» Но скажите, кто об этом задумывается в отношениях? Мы говорим о любви, но что слышим в любви? Собственные желания, амбиции, причины, а второй человек или соответствует нашим требованиям, или нет: всё просто. Но существует любовь, способная обрушить плотину эгоизма, когда от собственного я не остаётся ни черта – остаётся лишь он. Алексис Сорра, несомненно, находился, где-то посередине между нулём и бесконечностью, когда сегодняшний бог благополучно соседствовал с завтрашним дьяволом. Артани пробуждал в нём лучшие качества, но порой он же невольно становился причиной худших - ревность Алексиса побивала все мыслимые и немыслимые рекорды. Принц задумывался о желаниях самого Романа, его чувствах, но предпочитал не травиться безызвестностью. Готовых ответов для них не существовало. Он размышлял о том, что поступает нечестно - Алиссина грызла совесть. Он мучился, но больше страха за Романа и страха перед гневом Артани, сверлил страх за самого себя. Насколько далеко он способен зайти? Унизился, вымогая чужую любовь, ровно милость. Где найти способ заставить Романа посмотреть на СЕБЯ-мужчину, принять противоестественную любовь? Алиссин не знал, как будет выкручиваться в дальнейшем – слишком сложно всё, запутанно, и нет смысла распутывать сейчас. Узел затянется сильнее, удушит насмерть, но пока оставалась возможность использовать артефакт, он побарахтается. Алиссинди возьмёт ромэ за руку и подведёт к правде – останется лишь открыть дверь. И за этой дверью будет стоять он: Алиссин ди Эрро. Через какую тысячу лет сбываются мечты? Он обманул время, украл одну для себя, сбыл сам и не желает делиться с окружающими. Роман принадлежит ему, и точка. Точка невозврата. Алиссин трепетно оберегал свой мирок, не замечая, что запирает в нём Романа, лишая Артани возможности общаться с друзьями, делать выбор. Он самонадеянно верил, что в состоянии обеспечить все потребности напарника, дать ему всё необходимое для счастья. С чего Артани жаловаться? На что? Товарищей у него не водилось, и свой вины Сорра в этом не замечал, а Данко Миль – не в счёт. Алексис поговорил с ним, отловив в коридорчике, и тонко намекнул не лезть, куда не просят. С Артани у него свои счёты – их сведением они занимаются сами. Но никто не даёт Данко права занимать место Алексиса Сорры, и если увидит энийца в спарринге с Романом Артани... Миль замечал, что в Гармале удивительно скользкие улицы? Скользкие, и опасные, и ходить по ним стоит осторожно. Данко Миль, возможно, счёл итанийца сумасшедшим, но он испугался, а Сорре был приятен чужой страх. Приятно ощущение собственного влияния, власти. Принц умел управлять людьми, дёргать за ниточки, при желании - не хуже Тарена. Но... всё, что касалось Романа, закрашено в жизненной тетради: закрашено белым, синим, чёрным, розовым. Разум Алексиса отказывался писать слова – слова бессильны. Он считал, что сделал Роману подарок в лице себя, предложив дружбу, а класс они используют в качестве учебного полигона: могут совершенствоваться, развивать собственные навыки за счёт других учеников. Эгоизм принца временами переходил все мыслимые и немыслимые границы. Друзья отчаянно пыталась достучаться до Алиссина, остановить, пока возможно, но затея представлялась безнадёжной, однако Алиса ди Бьорк не оставляла попыток. – Ал, ты одержим. Ты не видишь себя со стороны, у тебя паранойя. Ты помешался на Артани ди Вале, но он – не центр твоего мира, существует множество вещей, и забывать о них ты не имеешь права. Ну вот, опять... – фрейлина досадливо всплеснула руками, заметив, что заглянувший в гости итаниец застыл в мечтательности, пропустив монолог мимо ушей, не заметив, что чай давно остыл. – Интересно, что он сейчас делает? – Алексис, намотав косу вокруг шеи, очнулся и снова взялся за чашку, – Холодный... – пожаловался чуть удивлённо. Алиса покачала головой. Тяжёлый случай. Она опустилась на стул и, забыв о манерах, облокотилась на стол локтями. На диванчике, не особо прислушиваясь к беседе, расположился Лис Браво и мучил кота Алисы, заставляя нападать на свою руку. Алиссин ди Эрро нередко приходил в сопровождении свиты. Бывшая свита сдружилась и общалась настолько тесно, что условности остались за бортом. Итанийцы частенько ночевали у Алисы, приходя словно к себе домой. Бьорк не жаловалась. Одной фрейлине становилось скучно, а здесь всегда развлечение. Алиссин временно выбыл из строя. Общаться с ним и раньше было сложно, а теперь стало решительно невозможно; говорил он лишь на одну тему: Артани ди Валь. Всё остальное принца не интересовало, а друзья не могли вечно слушать о Романе. Артани – неплохой парень, они давно поняли, но тошнить от заевшей мелодии придворных начало с первых недель пребывания Артани ди Валя в Академии, а принц не уставал воспевать на новый лад и мотив. К несчастью или счастью, музыка звучала не слишком часто. Алиссин пропадал сутками напролёт, шлялся в образе девушки, а превращаясь в мужчину, ошивался вокруг своего ненаглядного Артани. У них языки чесались рассказать Роману правду, но самоубийц не находилось. Тарен ди Нуайль и Сидер ди Оран, изображая глубокий интеллектуальный интерес, пытались играть в шахматы. Игра не шла. Оба активно грели уши, стремясь уловить обрывки слов из разговора принца и Алисы. Чёртова ди Бьорк назло всегда говорит тихо. Известие о том, что обожаемый принц «ходит по грани» во имя любви, стало, мягко говоря, глубоким шоком. Оправившись, итанийцы просто не знали, что и думать. Принц спалился на улице, столкнувшись с Лисом Браво. У придворного хватило ума сделать выводы, но не хватило мозгов держать язык за зубами. Он собрал совет и рассказал о случившемся. Дальше к стенке прижали Алису ди Бьорк. Поломавшись больше для приличия, фрейлина выложила правду, как на духу – у самой сердце было не на месте, а поделиться с кем-то требовалось. Отпираться, когда Браво застукал Алиссина с поличным в виде Алиссинди, итанийка просто не видела смысла. И не теряла надежды, что сложив усилия, они сумеют повлиять на принца - отговорить от безумной затеи. Лучше бы молчали. Алиссин разозлился страшно. Устроил выволочку, обвинил ди Бьорк в предательстве, залепил Браво по шее, обозвав болтуном. За вспышку он извинился, но между друзьями пролегла тень размолвки. Они пытались её загладить, но выходило плохо. Поначалу Лис Браво, романтично настроенный, искренне порадовался за парочку, считая, что случившееся забавно, более того - очевидно, и дело давно шло к сближению. Рано или поздно, Алексис бы понял собственные чувства. О том, что принц влюблён в Артани ди Валя, догадались пожалуй все, кроме самого принца и разумного виконта. Не привыкший к тонким материям ди Нуайль сплоховал, проглядев голубков. Веди себя принц нормально, ухаживай он за Артани или затащи в койку - итанийцы бы и слова не сказали, но Алиссин ди Эрро обращался женщиной - сошёл с ума! Браво заткнулся, получив чувствительный пинок от Тарена ди Нуайля. Барон ди Оран, не любивший виконта, неожиданно поддержал, добавив на орехи со своей стороны. Задевать Браво было опрометчиво. Шпагой Лис владел на порядок выше, но теперь друзьям было не до петушиных разборок. Наследный принц Алиссин ди Эрро мог себе позволить многое, но наследный принц ди Эрро сомнительного происхождения с изрядно подмоченной репутацией – обязан быть безупречен, чтобы взойти на престол и удержаться на нём хотя бы в первые несколько лет правления. Копать под принца будут глубоко и тщательно – никто не сомневался. Конечно, придворные поклялись молчать, но чаша весов судьбы могла накрениться в любой момент. Алиссину придётся уехать в Итанию и забыть Артани ди Валя, поставить крест, но друзья глубоко сомневались, что принц в состоянии мыслить здраво, зато никто не сомневался, что он не пожелает расстаться с Романом Артани. Алиссин совершал одну глупость за другой, а докричаться невозможно. Итанийцы пребывали в отчаянии. Сильнее всех страдал Тарен ди Нуайль. Появление на сцене Артани спутало карты и разрушило планы виконта. Принц вышел из-под контроля, и если раньше он поддавался влиянию Алисы и прислушивался к советам фрейлины, высказав осуждение, ди Бьорк поставила себя на противоположную сторону. Не желая ссор, итаниец перестал с ней откровенничать, и получалось, что единственным способом воздействовать остался Артани ди Валь – корень бед и причина несчастья. Начав встречаться с Романом, амбициозный Алиссин перестал думать о троне. Раньше итанийца подпитывала надежда - он жил часами безумного ожидания, мучился. Но отныне плевать ди Эрро хотел на престол и собственное королевское происхождение. Он выбрал участь обычного смертного и был счастлив. Но как долго сможет продолжаться затеянная им игра? Что же он творит? Осознаёт ли, что на карту поставлена не только его собственная жизнь, но и судьбы итанийцев, готовых разделить тяготы изгнания, но не теряющих надежды, что принц вернётся и у них появится шанс. Они мечтали вернуться в Итанию, а ди Эрро с легкомысленным эгоизмом разрушал чужие мечты. Насколько далеко он способен зайти в своей одержимости? Люди творят безумства, но когда их творят короли, безумства превращаются в преступления: больше возможностей для действий, а на карту бросаются десятки жизней, перемалываются колесом, пока их Высочество или Величество изволят развлекаться и идти на поводу собственных прихотей. Разве что слепой мог не заметить, как по-особому вспыхивают глаза принца, стоит в поле зрения возникнуть графу Артани ди Валю. Итаниец начинал улыбаться, светился изнутри, но стоило разлучиться или поссорится с Романом – принц гас, превращаясь в тоскующее, унылое создание в скверном настроении. Раздражался, ругался по мелочам, срывался на итанийцев, хотя они-то в чём виноваты, спрашивается? Сам затеял, сам и расхлёбывай. Удивительное дело: Академия поголовно заполнена слепцами, и самым большим слепцом стал граф Артани. Ум Романа не мог предположить масштаба, а принц пользовался его доверием беззастенчиво. Роману не приходило в голову сопоставить свои отлучки и отлучки Алиссина, заметить, что они уходят и приходят практически одновременно. Он не замечал, что иногда, забываясь, Алиссин ведёт себя более интимно, чем позволяют друзьям. Роман считал подобное особой манерой Сорры. Ромейнец пытался с ней бороться, но сдался, решив, что Алексис неисправим. Однако Алексис Сорра вёл себя подобным образом лишь с Романом. С остальными людьми итаниец держал дистанцию, обращался корректно и не лез с объятиями, в то время как ди Валя лапал практически не скрываясь. Артани не осмысливал подтекста, отвергал подозрения. Обжёгшись один раз, дуют на воду, но Роман боролся с прошлым, не мог позволить памяти отравить жизнь. Молния не попадает в одно дерево дважды, а яд души не льют на посторонних. Они не виноваты в твоих несчастьях – стоит ли переносить старые образы на новые лица, искать худшее, когда хочется верить. Верить, что в прогнившем мире существуют драгоценные истины. Один раз, проходя мимо парочки, Сидер ди Оран наблюдал живописное зрелище. Роман сидел на скамейке с книгой в руках, а Алиссин, облокотившись на плечо графа, читал за компанию, машинально накручивая на палец колечки из волос Артани, более того – играясь, откровенно поглаживал чужой затылок. Роман периодически, не отрывая глаз от чтения, сбрасывал назойливую длань, на что Алиссин невнятно фыркал и возвращал конечность обратно. Сидер обомлел... Через пару минут до Романа дошла пикантность ситуации. Артани вскочил, покраснев, а невозможный принц, не смутившись, ответил издевательским хохотом и, подмигнув, усадил Романа к себе на колени. Они привлекли всеобщее внимание. Артани ругался и пытался слезть, угрожая прибить Сорру, но... не бил. Возможно, считал, что у итанийца дурные шутки, но за подобную шутку в свой адрес и жеманный Лис Браво любому яйца отрежет, а граф или не понимал ситуации, или делал вид, что не понимает. Сидер терялся в догадках. Алексис издевательски распевал песенку про королька, тиская рычащего Артани, и всё это произошло посреди двора Академии, во время Большой перемены, в стране, где и намёк на подобные отношения воспринимался немыслимым грехом. Принц ди Эрро спятил. Сошёл с ума. Не иначе. – Ты не думаешь о себе – подумай о Романе. Ты разобьёшь ему сердце, Алиссин. Неужели твоя любовь настолько эгоистична? Не сумев зайти с одного края, Алиса, с подачи Тарена, подступила с другого. Обмозговав ситуацию, виконт предложил пойти от противного, и они начали наседать на совесть Алексиса. Но – увы и ах. Совесть у принца была, изредка он вынимал её из шкафчика, но чаще всего она, забытая, пылилась на полке. Алиса напрасно пыталась к ней взывать за чашкой чая. Алексису Сорре всё это глубоко надоело, пришлось включить режим «принц»: – Я просил не называть своё имя, – Алиссин поморщился, как от зубной боли, раздражённый тем, что фрейлина постоянно забывает просьбу, не просьбу – приказ. – Алексис! – Алиса вздохнула, – А если тебя призовут в Итанию? – Алиса, разговор закончен, – Алексис отодвинул пустую чашку, дав понять, что обсуждению не подлежит, – Менять я ничего не намерен. Я не глуп и всё понимаю, – он поднялся, говоря достаточно громко, чтобы услышали все, – Но это – мой выбор, расплачиваться мне. Вы можете не соглашаться с моим решением, – принц обвёл придворных властным взором, заставляя отводить глаза, – Но вам придётся смириться. Прошу впредь, господа... и Алиса... – он кивнул ди Бьорк, – Не заводить со мной подобных бесед. От них у меня портится настроение. А сегодня встреча с Романом, и я не хочу приходить расстроенным. Он будет беспокоиться... – Алексис грустно улыбнулся и тяжко вздохнул, мрачнея от реалий. – Ваше высочество, – итанийцы одновременно поднялись. – Тарен, мой плащ! – голос принца стегнул кнутом, и ди Нуайль немедленно исполнил просьбу. Набросил ткань на плечи, застегнул манилу и почтительно склонился, отходя на шаг. – Браво, перчатки! – второй удар. Лис немедленно рванул с места, роясь на столе и пытаясь судорожно припомнить где, но, отыскав, с облегчением шагнул к принцу. – Алиса ты выбираешь шляпу или трость? – с очень умным и важным видом спросил Сидер, надувая щёки, – Ди Нуайль наказан плащом, Браво перчатками, остаётся решить, кому достанется честь разделить остальное. Ты можешь выслужиться и подать всё разом. Принц даст тебе за это гербовую ленточку – она подойдёт к твоему платью, а мне гербовые ленты не к лицу, так что пойду я, пожалуй, прилягу, – он, выбросив кота, демонстративно вытянулся на диване, делая вид, что желает поспать, – Ваше Высочество, если вам не нужно полизать ботинки, я удаляюсь, – он изобразил храп. Принц стремительно развернулся и вышел, не оглядываясь, с силой хлопнув дверью. – А если мы устраним Романа? – задумчиво протянул Тарен, когда ди Эрро ушёл и в светлой комнатке Алисы стало на удивление неуютно и стыло. Атмосфера отчуждения дала о себе знать. – Виконт, вам жить надоело? – одёрнул Сидер, «просыпаясь» и сбрасывая ноги. – Когда принц узнает правду – а Алиссин узнает – жить мы будем ровно один промежуток от первого его удара до второго. – Можно открыть ди Валю глаза... но каким способом, чтобы принц не смог нас заподозрить? – протянул Тарен, предлагая поразмыслить. – Алиссин, может, и ведёт себя как дурак, но он не дурак, – фыркнула Алиса и поднялась, – Я определённо за. Роман ди Валь должен знать всю степень своего грехопадения. – Душа моя, – пропел Сидер, обаяя Алису нежным взором, – Не путай акценты. Грехопадение совершил ди Эрро, ну а мы, похоже, пытаемся взять на себя роль его духовников. – Сомнительная роль, – вставил Тарен. – Не знаю, как вы, но лично мы, – Лис Браво скромно намекнул на себя, – Пытаемся позаботиться о моём будущем. Примерив к лицу страусовые перья, раздобытые в гардеробной Алисы, придворный скорчил манерную гримасу, наградил присутствующих томным взглядом и, дождавшись эффекта, выбросил игрушку, занявшись остальными аксессуарами. – Бедный Браво, граф украл у вас место фаворита. Каков наглец! – компания грянула хохотом, напряжение моментально развеялось, уступив место весёлости. – Тебе хорошо смеяться, – Лис, смотав шёлковый шарф Алисы, запустил комком в Сидера, – Никто не украдёт место шута. – С ролью шута нынче неплохо справляется принц, – колко заметил барон и, развернув пропитанный духами шарфик, изобразил, что он бьётся в любовном экстазе. Правда, разыгранный экстаз быстро сменился агонией театрального удушья. Алиса, отобрав у одного шарф, у второго веер, рассержено топнула ножкой: – Клянусь ветрами Итании, я сама расскажу Роману, даже если после этого ди Эрро убьет меня собственной рукой! – Ласточка моя, вы меня пугаете, – изобразив притворный ужас, немедленно отреагировал Сидер, – Не радуйте Тарена – он треснет от счастья. Лучше давайте я всех спасу! – предложил он бодро и, поймав метко брошенную Лисом юбку, водрузил на голову, – Оденусь девушкой и буду выразительно прогуливаться перед Артани ди Валем. – Сидер немедленно проделал, что говорил, изображая комичную паву, и выразительно похлопал ресничками, заставив компанию слечь от хохота, – Хотя нет, вдруг он на меня клюнет? Сидер отвергающе сдёрнул юбку и увернулся от разгневанной Алисы. Разговаривать серьёзно с балаганными фиглярами было решительно невозможно. – А может, чёрт с ними, обоими? – неожиданно подал голос Лис Браво и, освободив туалетный столик, уселся за стол, подвигая к себе недоеденное пирожное, – Господа, мы строим заговор... – он поднёс ложечку ко рту, собираясь развить мысль, но крем оказался вкуснее мысли. – Ах, заговоры – прелесть! Люблю заговоры! – Сидер с характерным Алисиным визгом похлопал в ладоши, прыгая от фурии ди Бьорк и, подлетев к Браво, вырвал пирожное, заталкивая в рот, – Не отфлефайфесь, Лиф... Мы фсе фнифание. Уи-и-и-и-и... Алиса ди Бьорк, нагнав барона, обрушила кулачки, и придворный подавился, закашлявшись. Фрейлина немедленно постучала по спине. – Как с вами разговаривать – вы не слушаете, – обиженно пробурчал Лис, потянувшись к следующему пирожному, но его решительно перехватил Тарен, знающий, что если Браво доберётся до сладкого, оно отпустит его не скоро. – Лис, продолжайте, мы слушаем. – Я пытаюсь это сделать, Тарен. Только не ешьте безе и оставьте шоколадного мишку! – Говори, несчастный! Или он умрёт! – Сидер немедленно взял шоколадную фигурку в заложники и, перехватив пальцами, изобразил уморительное пожирание, но не съел – вернул Браво. – Послушайте, друзья, а что если причина не стоит переполоха? – махнув шоколадкой, спросил Браво, – Всё, чего мы добились – разбудили в ди Эрро дракона, и он пыхает гневом. Пусть принц упивается своей любовью. Нравится унижаться – пусть унижается. Дадим безумцу отведать плоды собственного безумия, – он захрустел фигуркой. – Не факт, что принц свалится в пропасть, но он точно свалится или свалит нас, если мы продолжим вставлять палки в колёса. Сообщив, что хотел, Браво получил заслуженную коробку и занялся любовью с пирожными. – А ведь Лис чертовски прав, – тихо пробормотал Тарен, досадливо теребя губу, что сам не додумался, – Мы подняли суматоху, – он укоризненно посмотрел на фрейлину, – Ударили в барабаны, а войска противника нет. Оставим ди Валя на время в покое. – И ждёт нас покой! – провозгласил ди Оран, перебивая мысль. – Или мы покойники! – закончил Лис Браво и шлёпнул по пальцам пронырливого барона, пытающегося утянуть кусок. – А-а-а! Поступайте как знаете! – Алиса досадливо плюхнулась на диван, – Я своё мнение сказала. – Алиса, я не предлагаю совсем ничего не делать, – поспешил утешить Тарен ди Нуайль, – Шаги мы предпримем, но за нас их сделают другие. А с вашей стороны требуется лишь одно... – виконт замялся. – Перестаньте пилить Алиссина – он не бревно! – пришёл на помощь барон, мужественно принимая огонь на себя. *** Лезть в чужие отношения действительно не стоило, но виконт Тарен ди Нуайль предпринял ряд обещанных шагов. Тара умел таскать каштаны из огня чужими руками и, попросив аудиенции директора, выразил беспокойство о судьбе Его Высочества, тонко намекнув, что принц в последнее время ведёт себя странно. Виконт волнуется, перемены поведения могут быть связаны с артефактом. Принц не осознаёт опасности, позволяет себе трансформации высшего уровня. Тарен ди Нуайль зря беспокоился. Сильванир дан Рогоза знал о чужих проделках, но политика Академии – не вмешиваться в дела учеников, тем более, до края пропасти было далеко, и Сильванир не считал отношения настолько серьёзными. Молодость - время горячности, пылкости, ошибок... увлечение пройдёт, голова остынет, а голова ди Эрро директору нравилась, чтобы придираться и выгонять из Академии. Не считая своего откровенного закидона, принц не совершал ничего предосудительного. Под влиянием Артани итаниец вёл себя сдержанно, старался не ссориться с классом, более того - был вынужден извиниться. Где бы это записать? Роман не одобрил идею провокаций. Артани предложил поменять спарринг-партнёров, если Алексису настолько неймётся побыстрее... и ворчащему Алиссину пришлось угомониться и согласиться с тем, что на тренировках его устроит граф. Сорра моментально приглох, и стоило прекрасному Артани неодобрительно нахмурить брови, итаниец вёл себя тише воды - ниже травы. Днём он мог потерпеть, а ночью Алиссинди топила ромейнца в страсти, отрываясь за все издержки днём - покусывала, вылизывала, мучила до изнеможения, вынуждая умолять о продолжении. Девушке нравилось доминировать в постели, нравилось подчинять. Она любила усесться на Романа верхом и скакала, разбросав снежные волосы, самозабвенно танцуя бёдрами. Любила смотреть на него во время секса, пить взглядом, вбирая и впитывая в себя всё, что составляло образ Артани - мельчайшие выражения, эмоции, особую улыбку для неё, выражение туманящего наслаждения. Алисси не позволяла закрывать глаза, упиваясь чужим оргазмом, расширенными зрачками, дрожью мышц, терпким запахом пота, упиваясь чужой волей, трепещущей в её пальцах. Она тянула Артани на себя, Артани тянул к себе, они боролись и катались, переплетаясь телами, собирая простыни, собирая любовь, пачкая друг друга следами страсти. Роман соглашался играть, но некоторые игры он терпел. Алисси нравилось привязывать любовника к постели. Она таяла от чужой беспомощности, податливости ласкам, наслаждалась собственным правом сделать всё и нарушить правила, сделать что-то очень запретное и непристойное. Артани остро боялся оказаться привязанным, цепенел и соглашался для неё, но Алиссинди ощущала хрупкий невидимый лёд. Ласково шептала на ухо, упрашивая довериться, заставляя расслабиться и разрешить сделать приятное. Роман доверялся, но Алиссинди переходила границы дозволенного, и к огромной досаде Алексиса, с графом едва не приключался припадок от одной мысли об интимных ласках своей драгоценной попы. Стоило Алиссину пустить в ход игривый язык или попытаться засунуть в него шаловливый пальчик Алиссинди, у Романа случался стопор, он моментально сворачивал игры, ласково разъясняя, что мужчине подобное неприятно. Неприятно? В подобные моменты Алиссину остро хотелось прибить Артани, но ещё больше хотелось осуществить задуманное. Заставить любовника кончить, простимулировав на одних пальцах, заставить биться и кричать от наслаждения, раскрыть сжатую звёздочку мышц, проникнуть членом и мучить, насаживая на пику страсти, ощущать, как чужая плоть восхитительно сжимается, не желая поддаваться вторжению и напору, но сдаётся, бессильная противостоять чужому праву утвердить своё желание обладать. Обладать им... Алисину хотелось выть от бессильной досады и ярости. Он боялся, что потеряет голову от возбуждения и собственных греховных мыслей, превратится в Сорру. Но вынужден был оставаться нежной Алиссинди, целовать закаменевшие губы, прося прощения, обещая, что никогда не станет делать ничего подобного, если ему неприятно. Просто Алиссинди слышала о таком, а ей так хочется доставить Роману удовольствие. Она прозрачно намекала, что в Итании любовь между мужчинами не считается грехом, и некоторые находят её довольно приятной, и она вовсе не против, если Роман поиграет с её попкой. Граф сдавался. Он желал обладать Алиссинди, очень желал, а Алексис делал для него всё, удовлетворял любые прихоти и желания, обучал искусству любить, планомерно и целенаправленно расшатывая чужие моральные устои, убирая комплексы. Он подставил для него собственную задницу, уверив, что всегда мечтал... Сильный мужественный принц плакал ночью в подушку, плакал от собственной беспомощности, задыхаясь отчаянием от невозможности донести до Артани, насколько сильно он любим. Рыдал от ярости, от несправедливости происходящего, от того, что Роман рядом с ним, но Романа нет рядом. Он далеко, бесконечно далеко от Алексиса Сорры - в одном шаге без права прикоснуться. Нет права прикоснуться. Мука. Пытка. Невыразимая боль. А беспечный граф улыбался, рассказывая о том, как продвигаются успехи в отношениях с Алиссинди, уверяя, что встретил самую чудесную на свете девушку и обязательно на ней женится. Сорра не мог смеяться - Сорра плакал от отчаяния в душе. Добившись цели, он получил, что хотел, но понятия не имел о цене за счастье, не думал, что любить может оказаться настолько больно. Адская мука и райское блаженство - принц в полной мере познал глубину. Роман не принимал мыслей об отношениях мужчин, считал противоестественным извращением. Сорра тоже не принимал, но встретил Артани, подставил для него собственную задницу, унижался бесконечно. Сколько можно? Он сам выбрал для себя этот путь, затянул петлю на собственной шее, он был счастлив и несчастлив одновременно, остро боялся потерять Романа - петля душила, раскрытие тайны висело над ним карающим мечом. Что будет когда Роман узнает правду, как он отреагирует, пожелает ли понять? - Цветочек мой драгоценный. Ромэ... - шептала Алиссинди, целуя чужие пальцы, и начинала плакать от горя, от несправедливости того, что он прикидывается женщиной, ломает собственную природу. Дьявол подери, он бы лёг под Романа и мужчиной, но мужчиной; только не в этом, ставшем ненавистным, обличье. Он желал прекратить, но прекратить не мог, он не мог без Романа. Роман сходил с ума, не понимая, что происходит, что он сделал, чем обидел или задел свою нежную Алиссинди. Готов был весь мир перевернуть, чтобы исправить содеянное. - Я люблю тебя – всхлипывая, объясняла Алиссинди, остро стыдясь своей истерики. Докатился, не выдержал собственного отчаяния и разрыдался позорно, как девка, хотя о чём говорить - он девка, никто не заметит подвох. Роман не замечал... - Просто я люблю тебя, я очень тебя люблю, желанный мой, ты не понимаешь, как... - Алисси, - Роман и сам находился на грани, чтобы заплакать, не понимая, что и звуком имени ранит сердце, ранит и заставляет замирать от счастья, – Я тоже тебя люблю, почему ты не понимаешь... - Да, мой хороший, - вытирая слёзы, прошептала Алиссинди, улыбаясь грустной, затравленной улыбкой, - Я всё понимаю. Иди сюда, иди ко мне, к своей девочке. Обними меня. Утешь... Поклянись, что ты никогда меня не покинешь. Поклянись мне, Роман, что ты никогда от меня не уйдёшь! - Алисси, я никогда, слышишь, никогда тебя не оставлю! Никогда не уйду! Мы всегда будем вместе, Алисси! Девочка моя любимая, не плачь! Не плачь, сердечко моё, я никому тебя не отдам. Будем вместе, до самой смерти, ангелочек мой нежный, а если умрём, всё равно будем вместе, будем сидеть на одном облаке... на людей смотреть и семечками в них плеваться. Ты пробовала семечки? - Ромэ... - растирая слёзы и начиная улыбаться, протянула Алиссинди, – Ты дурак. - Я тебя люблю, – с готовностью отозвался дурак, перетаскивая к себе на колени и прижимая крепко, взял лицо в ладони и сцеловал слёзы, - Ты мой самый драгоценный человек, Алисси. - Тогда... - Алиссинди на мгновение прикрыла глаза, а затем открыла, пугая серыми, размытыми туманами льдистых гор, – Поклянись мне тем, что для тебя самое дорогое, что-то дороже жизни, поклянись мне этим. Роман несколько секунд молчал, но он был очень серьёзен, а затем поднялся и порылся в вещах, встал перед Алиссинди на колено и вложил в её ладонь сигну. Алиссин смотрел, не понимая, но начал понимать... больше, чем понимать. – Эта вещь очень важна и бесценна для меня, Алисси. На ней кровь моих несчастных матери и сестры. Сигна - свидетельство моей клятвы. Я дал клятву перед собой... - он замялся, не желая рассказывать. - Встретив тебя, я изменился. Ты вернула мне жизнь. - Клянусь тебе, Алиссинди Эрис, на крови, всем, что дорого - я не оставлю тебя, не пожелаю сделать несчастной и заставить страдать, мне легче расстаться с жизнью, чем отказаться от своей клятвы. Я буду с тобой, Алисси. В этой жизни и следующей. Через время и расстояние моя любовь не исчезнет и всегда будет принадлежать тебе. Только тебе, Алисси. Клянусь. Алиссинди сжала сигну и сказала звонким торжественным голоском: – Роман Артани ди Валь, я люблю тебя и клянусь в ответ: я буду любить тебя вечно. И пусть моя кровь станет тому доказательством, - она взмахнула рукой... - Алисси! - воскликнул потрясённый Роман. Девушка поражала экзальтацией, фанатичной страстностью, но Роман не боялся чужой страсти: чувствовал похоже и остро боялся разлуки, словно неведомые силы могли ополчиться против них, а вот сейчас они свершали магический обряд, спасительный заговор на века, личный зарок на счастье. Девушка, удерживая сигну, с силой полоснула себя по ладони, заставляя нежную кожу разойтись и окраситься кровью: - Руку, Ромэ, – повелительно приказала Алиссинди, и Роман не смог не подчиниться. Он был счастлив подчиниться, протягивая ладонь, ощущая обжигающий поцелуй сигны. Они смешали кровь, спаявшись ладонями, переплелись пальцами. - Во веки веков! - поклялась Алиссинди. - Во веки веков! – эхом повторил Роман. Они скрепили любовь печатью губ, и время ожило, струясь рекой обещания. Алексис Сорра ощутил странный покой и твёрдую, мифическую уверенность, что теперь всё будет хорошо. Роман примет его. Роман не сможет не принять, отказаться от подобной клятвы. Он не сможет предать Сорру, теперь не сможет - Алексис связал его обещанием. Под любой маской, под любой личиной... им не разойтись, они родились, чтобы встретиться.