Всего одно желание

– Добрый вечер, мэтр Горимус. Алексис Сорра и Артани ди Валь прибыли! – Сорра, первым нарушив молчание, шагнул в направлении старика. Прихлёбывая чай, учитель кивнул, не удостоив ответом. – Успели! – нагнав итанийца, граф, вытаптывая траву, пронёсся маленьким радостным ураганом и остановился у стола, сияя физиономией. Перепачканный с ног до головы, Роман выглядел счастливым и на минуту забыл о достоинстве, напоминая ребёнка. Сорра порадовался. Ради подобных моментов люди и живут. Он желал, чтобы Роман оставался ребёнком: непоседливым, прыгающим, беззаботным. Ромэ повзрослел слишком рано. Тихая грусть просачивалась невидимой водой, старила надломленностью, и Сорра любя Романа, старался облегчить и уберечь, заботился по своему, в насмешливой манере. Преподаватели замечали перемены, многие замечали, и лишь Роман оставался слеп и глух, не замечая, что итаниец откровенно неровно дышит в его сторону, и может хорошо, что не понимал. Ледок недоверия таял на солнце. Наступит день – растает совершенно. Сегодня Сорра понял ответ с кристально ясностью. Он всё сделал правильно. – Рад видеть вас в добром здравии, – не спеша демонстрировать эмоции, сухо отозвался Горимус и неторопливо поставил чашку на блюдце. На столе располагался чайный сервиз, ваза с пирожными. На деревьях вокруг барьера чирикали птички, внутри светило солнышко, шелестел нежный ветерок... не догадаешься – где иллюзия, где правда. – Ваши зачётки, господа! – объявил старик. Сорра, порывшись за поясом, вытащил билеты и без колебаний положил на стол. Мэтр Горимус придвинул к себе. Роман замер в предвкушении, но надежды обломали. – Прогуляйтесь немного, господин ди Валь, – двинув подбородком в сторону приплясывающего Романа, велел старик. – В доме найдётся, на что полюбоваться вашей восторженной натуре. Нам с господином Соррой нужно переговорить. – Но... Понял, – Роман торопливо кивнул, с недоумением и изумлением покосившись на учителя, но постеснявшись спрашивать, ушёл в дом, легко поднимаясь, взбежал по высоким ступеням. Мэтр Абель Горимус и Сорра остались наедине. – Присядьте, господин Сорра. Чаю? Облачение мэтра Горимуса естественно сменило цвет с бежевого на фиолетовый, подтверждая, что находящееся на поляне напрямую зависит от магии. Внутри иллюзии сухощавый старик выглядел моложе. – Не откажусь. – Сорра присел, демонстрируя хладнокровную выдержку. – Это наглость, Алексис, – убедившись, что Романа поблизости не наблюдается, с досадой заметил старик. Недовольство и раздражение, отчётливо различимые в голосе, не могли скрыть факта наличия симпатии, которую он испытывал к принцу, – Я согласен закрыть глаза на то, что пользуясь некоторыми слабостями преподавателей, вы... хм... – он на мгновение замялся, доказывая аксиому, что и верховным магам не чуждо нечто человеческое, – Приобрели не совсем законный артефакт. Испытание было рассчитано на одиночное прохождение, – укорил он. – Не может быть?! – Сорра изумился столь искренне, что будь на месте Горимуса Роман – непременно бы поверил. – Нам об этом никто ничего не сказал, – подвинув к себе свободную чашку, итаниец с покаянным видом налил себе чайку и, пытаясь не жмуриться от удовольствия, отдал должное кулинарному мастерству Абеля Горимуса. Насколько принц был в курсе – а принц был в курсе – чудесные булочки с заварным кремом, наблюдаемые на тарелке, мэтр Горимус пёк исключительно сам. Следовало пригласить Романа насладиться кулинарным шедевром, но старику приспичило посекретничать. *** Артани прошёл в богато обставленную гостиную, с интересом озираясь по сторонам. Внешний фасад не производил впечатления, в отличие от внутреннего убранства: элегантная меблировка в модном Арлийском стиле дополнялась столиками из цветного стекла. Наверх вела изящная лестница, но в домах магов любопытство губит не только кошек. Шумно заворчали старинные часы, привлекая внимание скрипом пружинок и колёсиков. Роман повернулся и с изумлением отметил время. Он был уверен, что они опоздали, но, как выяснилось, пришли с запасом. Маятник закрутился, приводя в движение золотые цепочки, распахнулись изящные створки, выпуская на танцевальный помост хрупкие фигурки, подстрекаемые фарфоровыми музыкантами. Часы представляли маленький изящный павильон ювелирной работы. Роман, заворожённый, подошёл ближе. От знакомой мелодии сердце заныло, ускорив бег. Он часто слышал мелодию в детстве, и непривычно было услышать знакомое исполнение на музыкальных инструментах, не приспособленных к музыке Ромейна. Мелодия звучала, рассыпаясь стуком молоточков и звоном серебряных колокольчиков, а незнакомый дом ожил воспоминаниями. Окунувшись в забытьё, Роман прошёл по комнате, с удивлением трогая пальцами, рассматривая, смутно припоминая. Деревянный белый клавесин стоял в библиотеке замка, и если откинуть крышку, можно увидеть затейливую монограмму в виде начальных букв их имён. Клавесин отец подарил матери на день рождения. Давным-давно. Роман механически сел на покрытую бархатом скамейку, откинул крышку и, помедлив уверенно тронул клавиши, аккомпанируя льющейся из часов мелодии, заполняя пространство дыханием памяти. Алексис Сорра многое не знал о Романе, а граф превосходно играл на музыкальных инструментах: владел скрипкой и клавесином, а если бы у него был выбор, что из вещей спасти из горящего замка, он бы, не задумываясь, вынес не золото и драгоценности, а флейту: сломанную флейту бедной Арлессы. Сестра была плохим музыкантом, но умела превосходно танцевать с исступлённой, пронзительной страстью. «Дышу музыкой, растворяюсь в музыке, слышу музыку, и всё – человек пропал, – восторженно объясняла Арлесса, – Остаётся музыка, движения, и твой зритель – бог, а после смерти... – Арлесса закрывала глаза и превращалась в льющуюся гибкую ноту, – Хочется стать музыкой». Исполнилось ли желание несчастной сестры? Роман играл, увлекаясь всё сильнее и сильнее, превращая мелодию в бурю, а в солнечных пылинках на поверхности клавесина кружилась Арлесса: вскидывала тонкие руки, складывалась веточкой гибкой ивы, разбрасывала лёгкие юбки, подпрыгивая летящей ласточкой, перебирая ногами, с отточенной лёгкостью парила в воздухе. «Страсть танца – выражение жизни и смерти. Закончив танец, феникс сгорает, чтобы вновь возродиться из пепла...» Арлесса мечтала стать писательницей и зачитывала Роману отрывки из своих рассказов. Роман играл и играл, утверждая право бессмертия жизни, а по лицу потекли слёзы. Смерть... не оставляет ничего. Фениксы не возрождаются из пепла, мёртвые живут в пепле памяти, острой тоске по близким и любимым людям, приходят во снах, но не зовут за собой. Роман протягивал руки, звал, рвался к родным, пытаясь объяснить, что он скучает, не может без них. Невыносимо. Они знали, они любили, но не разрешали пойти вослед – разворачивались и исчезали в предрассветном тумане, и только Арлесса оставалась танцевать в свете солнечных лучей. Летящая пылинка памяти... *** – Алиссин, я вам не советую, а рекомендую настоятельно... Горимус сердился. Несколько минут беседы в принцем вызвали ощущение, что куратор общается со стенкой. Обычно внимательный и отзывчивый Алиссин закрылся в непроницаемый панцирь, глухую броню. Горимус искренне хотел помочь. Мудрый Рогоза был прав: лезть бессмысленно, принц не способен слышать, и продолжит поступать по-своему. Необходимо дать парням время перегореть, однако подозревая, что они не перегорят, и всё станет лишь хуже, учитель не оставлял попыток. – Вы должны оставить Романа в покое. Вы губите мальчика. – Я гублю? – Алиссин ненавидел вмешательство в свои дела. Он всю жизнь провёл, идя на поводу чужих желаний, вынужденный подчиняться правилам, нести бремя долга и ответственности. Надоело. Надоело объяснять, оправдываться... – Абель, я волосу с его головы не позволю упасть – сделаю всё, чтобы его уберечь и защитить. – Тогда защитите его от самого себя, Алиссин. – Абель, я тепло отношусь к вам, но разговор бессмысленный. Вы лишь мучаете меня и себя. Прошу, перестаньте и не переходите черту дружбы. – Вы давно её перешли. – Замолчите, несносный вы старик! – принц с грохотом поставил чашку, едва не расколов блюдце. – Достаточно. Вас директор попросил? – Сильва ни при чём – он решил не вмешиваться. – Правильно решил. Последуйте его примеру, Абель – оставьте нас в покое. Мы хотим просто быть. Вам чужое счастье покоя не даёт? – Алиссин, вы не понимаете ситуации, глупый мальчишка. – Я не понимаю? – Алиссин взорвался. – Кто вам дал право меня поучать? Вы своим идиотским испытанием поставили под угрозу жизни нескольких десятков студиозов! Я не понимаю? Сколько человек дошли до финала? Можете не отвечать. Мы с Романом – единственные. Просите оставить его в покое – для чего? Чтобы я дал вам возможность угробить его? – Алиссин, не утрируйте. Ничего бы не произошло. – Уже произошло! На Абеля Горимуса не стоило орать, но доведённый до бешенства Алексис находился в бесконтрольной ярости: – Не окажись меня рядом, Роман давно был бы мёртв. – Значит такая у него судьба, – Горимус поднялся и теперь они стояли напротив друг друга, прожигая взглядами-молниями. – Плевать я хотел на судьбу! – Сорра буквально выплюнул эти слова. – Смерть может ходить за ним по пятам, но сначала й придётся пройти через меня. Я не отдам ей Романа. Никому не отдам, слышите? И не смейте мне указывать. – Сорра, никто не отбирает у вас Романа. Единственная смерть, стоящая за его спиной – вы сами. Вы погубите Артани, сколько раз мне нужно сказать, чтобы вы поняли, несносное дитя? Горимус с досадой ударил ладонью по столу, заставив чашки и блюдца зазвенеть: – Я готов закрыть глаза на нарушение правил – в конце концов, вы их постоянно нарушаете, но не могу закрыть глаза на ваше непонимание очевидного. Вы – принц Итании, Алиссин. Роман не будет принадлежать вам, и ваша любовь невозможна, а решите бороться – поставите Романа под угрозу. Ослепляйтесь сколько угодно, но вы не можете изменить необратимое. Мальчик болен, его не спасти, но он будет жить, если вы оставите его в покое. А если продолжите преследовать – не получите счастья, но причините страдания ему и себе. Разум Романа пережил много потрясений, не заставляйте Артани проходить через новую боль – он может не выдержать. Отпустите, Алиссин, – успокоившись, тихо попросил Горимус и мягко коснулся морщинистой рукой просторного рукава боевого облачения принца. – Рана Романа не зажила. Он не оправился и ему нужно время смириться, разобраться во всём, найти собственные ответы, но без вас... понимаете? Сделайте правильный выбор, принц. Желаете помочь – останьтесь Роману преданным другом, но не более, в противном случае он умрёт. – Чушь!!! – на скулах Алексиса заиграли желваки. – Не желаю слушать!!! – прошипел он, отдёргивая руку. – Мы прошли испытание. Подпишите зачётки, господин Горимус, и мы удалимся! – Хорошо, – старик кивнул, сдаваясь. – Я хотел достучаться до вас, Алиссин, помочь. Но моя затея бессмысленна. – Не бессмысленна, Абель, – Алиссин устало растёр переносицу. – Вы требуете от меня невозможного – мне легче совершить быстрое самоубийство, чем мучительно умирать без него день за днём. Вы просите помочь Роману... Помогите мне! – крикнул принц, хватая старика за предплечья, всматриваясь отчаянным, безумным взглядом. – Сделайте так, чтобы я его забыл! Мог вырвать из памяти. Принц сжал кулак и посмотрел на него, словно в этом кулаке находилось то, что он пытался, но не мог вырвать – собственное сердце: – Перестать любить, – почти шёптом закончил итаниец и отпустил, сгорбив плечи. – Вы не можете, мэтр... Магии не по силам убить истинную любовь – иначе вы бы давно это сделали. А если так, вы не можете запретить мне любить. Не надо... не лезьте к нам. Какой бы ни была наша участь, мы разберёмся сами – это и есть наша судьба. Горимус отвёл глаза, смущённый вспышкой, проявлением искренности Алиссина, чужим отчаянием. Он начинал понимать. – Что ж, пусть будет так, – старик кивнул и провёл рукой над документами, заставляя в них появиться две сияющих росписи. – Никто не будет мешать вам, но... вы не оставили мне выбора, господин Сорра. Экзамен у вас принят, вы прошли, но учитывая допущенные нарушения, из леса каждый из вас будет выбираться самостоятельно. У вас будет время подумать над судьбой. Я не собираюсь сообщать местонахождение портала. Полагаю, для вас не составит труда отыскать его, как и своего напарника... Не дав мэтру договорить и не дослушав, Сорра стремительной пулей метнулся в дом, громогласно призывая Ромэ: – РОМАН!!! Принц не успел. Дом исчез, растворившись призраком, а вместе с ним исчез Роман, погружённый в облако собственных воспоминаний. – Я предупредил вас, Сорра. Куратор и студиоз остались наедине посреди пустынного мрачного леса, но теперь стало ясно, что пока они тратили время на беседу, на деревья спустился густой непроницаемый сумрак. Небо стремительно заволакивало чернильное покрывало, вспыхивая мерцающими искрами звёзд. Питающаяся страхами темнота устала сидеть в кустах и совершила вылазку, растекаясь в пространстве. Укрыла землю сочной пугниной, окутала шелестящие кроны деревьев паутиной тревожного волнения, струилась по тропинкам крадущимся страхом, поднималась из оврага густым липким туманом, шепотками кошмаров подсознания. «Что-то может случиться, что-то может случиться, что-то может случиться... ш-ш-ш--ш-ш... ихи-хи...» Темнота таращилась бездонными ямами, тянула скрюченные пальцы деревьев, скалилась по углам... «Что-то может случиться, что-то может случиться...» Мерзкий шепоток, противное хихиканье в траве. Темнота таила опасность и пробуждала к жизни отвратительных созданий, с которыми ученикам не пришлось столкнуться днём. Твари просыпались, твари жадно принюхивались, желая утолить голод. Твари начинали выбираться на поверхность... А где-то там, в темноте, совершенно беззащитный и одинокий оказался Роман. Роман боялся темноты, а тварей привлекал страх. – Вы не захотели слушать! Теперь вам предстоит понять! – голос мэтра Абеля Горимуса обрушился, как кара небесная. – Роман. Роман, отзовись! – Алексис тщетно носился по поляне, выкрикивая в пустоту имя любимого человека. Здесь, внутри барьера, не существовало даже эха. Маг Абель Горимус ждал, скрестив руки на груди, но подобной реакции он не представлял. Когда Сорра повернулся к учителю, глаза итанийца светились, став совершенно белыми от ярости, а вокруг сильной стремительной фигуры отчётливо засплясали электрические разряды. – Куда ты дел его, проклятый старик?!! Алексис спросил тихо, ядовито прошипел, но голос, усиленный магией, прогремел раскатом грома, заполнив пространство барьера. Активизировавшийся ширен проснулся и танцевал в воздухе, окутывая Сорру стальным веером молний, превращая в снежного паука, раскинувшего в воздухе сети смертельно опасной паутины. – Безумец! – пробормотал Горимус, покачав головой. – Где он? – казалось ещё секунда, и Сорра ударит, но взяв себя в руки, что было невероятно, Алексис внезапно успокоился. Горимус следил за ним с явным уважением. Суметь выйти из магического транса не менее быстро, чем погрузиться. У мальчишки огромный потенциал. Рогоза был прав. Горимусу не стоило вмешиваться, но зная то, что он знал, куратор не мог оставаться в стороне – должен был предупредить. Абсолютно бесполезная попытка. – В пяти километрах от вас на севере находится портал выхода в Академию. Я перебросил Романа непосредственно к нему. Увидит портал – выберется из леса раньше, чем вы доберётесь до него. Не увидит... – Абель сделал многозначительную паузу, – Он сможет активировать амулет, но в таком случае Роману придётся пройти экзамен заново. В одиночку. Сегодня полнолуние, Сорра. Надеюсь, вы успеете раньше. – У него нет амулета! – мёртвым, ничего не выражающим голосом сказал Сорра и повернулся к учителю, глядя на него с потрясающе безжизненным выражением. – Роман его выбросил, чтобы не искушать себя активацией, понимаете? Это ведь Роман. Если взглядом можно разрезать, а словом убить, то Сорре это удалось. Горимус покачнулся в очередной раз, испытывая душевное равновесие на прочность. Ответить принцу он не успел. Мелькнув смазанной тенью по поляне, Сорра пробил барьер, растворившись бесшумным призраком в ночи, и лишь светящаяся магическая аура, резко увеличившаяся в диаметре, могла подсказать опытному магу местонахождение итанийца. Горимус поднёс к запястью браслет, активируя кристалл связи с Рогозой. – Есть успехи? – устало осведомился Сильва, всплывая объёмным лицом в свете высветившегося в ночи луча. – Роман и Алексис, – лаконично поделился Горимус. – Не сомневался. Вдвоём? Абель кивнул. – Понятно. – Сильванир дан Рогоза замолчал. – Ты, старый хрыч, ведь не удержался? – Прости, Силь. – Ничего. Давай угадаю – он не стал слушать. – Ты не ошибся. – Я редко ошибаюсь, – не без самодовольства отозвался директор и перешёл к делам, – Были другие кандидаты? Абель отрицательно помотал головой: – В этом году удивительно слабый набор, и в прошлом был не лучше. Нынешняя молодёжь не перестаёт разочаровывать. А ведь были времена – студиозы проходили в полном составе. Магия вырождается и умирает, король приказал снизить критерии. Может, он прав? Рогоза меланхолично повертел пилочку в своих руках. Стало понятно, что в этот очень ответственный для студиозов момент основатель Академии занят очень ответственным делом: приведением ногтей в порядок. – Много ещё осталось? – спросил Абель. – Семеро. – Он назвал фамилии студиозов, отметив, чем отличились. Были среди них и три итанийца. Лис Браво упорно барахтался в болоте, а Алиса и Сидер попали в один портал, вздумав начать целоваться в процессе. Страсть многих губила, но редко спасала. Директор сдержанно улыбнулся, заметив, что навыки пары на среднем уровне, но они выбрали очень необычную тактику: пятились шагами спина к спине, но неумолимо продвигались к цели. По времени студиозы не укладывались, однако директор отметил упорство и старание. – Зачтёшь их в виде исключения. Я активирую переброску. В остальном картина по отчётам наблюдателей – а они присутствовали на экзамене, несмотря на все заверения учителей – была печальна. Большая часть студиозов активировала амулеты до начала серьёзной заварушки. Роман и Сорра оказались единственными, кто добрался до цели, сумев уложиться по времени. – Никогда бы не подумал, что принц обжулит тебя в картах. Ты ж старый прохвост, Абель, – Рогоза хохотнул, дав понять, что находит произошедшее забавным. – Сильва, есть кое-что серьёзное, – позволив старинному приятелю повеселиться, Горимус потёр переносицу и перешёл к тому, о чём собственно хотел сказать. – Роман потерял амулет. Лицо основателя моментально окрасилось беспокойством. – Плохо дело, но он ведь не один? – Один. Сильва, прости дурака, хотел как лучше, – Горимус скрипнул зубами, не закончив, что сделал хуже. Пилочка Рогозы, дрогнув в руках, внезапно полетела в стенку, воткнувшись и уйдя в дерево наполовину. – Старый идиот! – Сильванир уже тянулся к видзору связи, – Сегер, поднять пятый курс. Чтобы через десять минут прочистили весь седьмой сектор. Разыскать ди Валя. Срочно. *** Музыка продолжала звучать, наполняя стены скорбью, а затем смолкла. Роман посидел, прислонившись лбом к крышке клавесина, и поднялся, понимая, что позволил себе забыться, а горевать – не время и не место. Стоило вернуться. Наверное, Сорра и мэтр Горимус успели поговорить. Пространство внезапно скрутилось под ногами, и Роман не успел понять, что происходит. Артани затянуло в тёмную воронку и выбросило в темноте. Он оказался сидящим на каменистой влажной земле. Вышедший из-за туч диск луны осветил мир, открыв глазам расколотые глыбы в зарослях травы и темнеющие руины замка, перевитые артериями плюща. Роман Артани находился на древних развалинах. Вокруг по-прежнему шумел лес, на землю давно спустилась ночь, и слабый свет луны стал единственным ориентиром в пространстве. Артани неплохо владел огнём, поэтому не растерялся и, моментально создав огненный пульсар, подвесил в воздухе. Огонь отчётливо высветил разобранные временем каменные колонны, в чьих трещинах обосновались растения и чернеющий зубами камней остов фундамента. Сквозь гигантские разломы обвалившихся стен запросто могло пройти несколько человек – собственно, и стен практически не сохранилось. Когда-то здесь был замок, но очень давно – память сохранилась скелетом основания и грудами булыжников, проявляющихся в лунном свете. Сделалось не по себе, и в животе образовался сжатый комок страха. – Алексис? – Роман позвал напарника очень тихо, боясь шуметь и привлечь внимание темноты; следовало позвать громче, но Артани интуитивно знал – Сорра не придёт. Они не прошли испытание. Наверняка мэтр Горимус разозлился и решил немного проучить за самонадеянность, предлагая повторить, но в одиночку. От учителей Академии неизвестно, чего ожидать. Внешняя форма обучения облекалась в жёсткие правила, но внутренняя суть не имела формы, и студиозам приходилось проявлять инициативу, думать и нередко действовать на ощупь, в потёмках, на свой страх и риск. Роман не имел ничего против повторить в одиночку. Несправедливость и нарушение правил грызли совесть, а он не считал себя настолько слабым, чтобы не справиться без Сорры. Вот только всё необходимое осталось у напарника. Поисковика не было, а собственный амулет Артани выбросил в начале испытания, о чём не раз жалел в процессе. Искушение активировать представлялось огромным – не будь рядом Алексиса, он бы не удержался... или удержался. Граф упрямо вздёрнул подбородок и стиснул зубы, не желая сдаваться раньше времени и предаваться панике – наоборот, он сделал глубокий вдох и успокоился, прикидывая перспективы. Роман плохо ориентировался и не имел представления о направлении. Благоразумие подсказывало не рисковать. В ночном лабиринте гораздо больше опасностей, чем при свете солнца. Самое разумное, что мог сделать Артани – развести костёр и дождаться рассвета. Алексис Сорра вознёс бы хвалу, сообщив, что граф не растерял мозги и способен их использовать хотя бы изредка. Роман Артани запалил пламя и, вытащив меч, уселся ждать, чутко прислушиваясь к происходящему вокруг, готовый отреагировать на малейшую опасность. Он размышлял об Алиссинди, улыбался, вспоминая девушку, но постепенно картинки стали наплывать на него, становясь более размытыми и одновременно отчётливыми. Он словно вошёл внутрь собственных мыслей, начал видеть образы... Роман засыпал, не замечая, что пространство вокруг него начинает стремительно вымораживаться, а костёр, подпитанный магическим огнём, постепенно гаснет, становясь всё меньше и меньше, пока, взвившись жалким дымком, пламя не умерло до конца. Прозрачные отливающие лунным серебром пальцы протянулись и затушили упрямую свечку, погасив фитилёк. А затем призрачные фаланги потянулись к задремавшему юноше, замок начал оживать, наполняясь голосами, смехом, музыкой, призывным шёпотом... Музыка зазвучала. На секунду Роману показалось, что у него слуховые галлюцинации, но он отчётливо услышал клавесин, бросился к звукам, вспомнив – играет мама. Дом рядом – стоит прибавить шаг, и он... Роман перелез через фундамент и оказался в библиотеке. Такой, какой она стала после нападения норманнов. Перевёрнутые книжные стеллажи, ломаные полки, разорванные переплёты обгоревших книг, изъеденные ржавчиной огня страницы на полу. Дорогой ковёр, встречающий гостей выжженными дырами и мутными разводами пятен. Всюду разгром и хаос, мамин клавесин – драгоценный белый клавесин – разбит напополам ударом топора. Незадолго перед нападением отец купил в подарок новый, а старый перекочевал в библиотеку. Мама, не желая обижать отца, играла на нём, но не забывала и старого друга, под чьи песенки танцевала Арлесса, приглашая братьев. Теперь некому было танцевать. Картины сорваны со стен, а те, что не сорваны, изрезаны и испохаблены. Дорогой бархат гобеленов вспорот мечом, стёкла выбиты, и никому не пришло в голову убирать осколки. Они так и валялись на полу вместе с покалеченными стульями и выломанными во время тушения пожара рамами. – У меня руки не доходят убрать здесь всё, – пожаловался знакомый голос за спиной. Роман резко обернулся и замер, увидев... Ворона. Ноги ослабели, отказываясь держать, потому что... – Дин... – Не волнуйся, малыш, скоро здесь будет лучше прежнего – я помню, это было наше любимое с тобой место, – с улыбкой сказал брат, поднимая одну из валяющихся на полу книг. Посмотрел на неё и небрежно бросил на покалеченный стол, – Когда восстановим нижние покои, прикажу реставрировать здесь всё. Я заказал новую мебель. – Динас... – Не начинай, – брат насупился и, сдёрнув с себя плащ, накинул его на плечи попятившегося, наступающего на осколки Романа, – Зачем вылез из кровати? Тебе не разрешали вставать... ещё и босиком. Роман с недоумением покосился на ноги и вдруг осознал, что стоит абсолютно босой. Хуже того – полуголый, в одних лёгких штанах, а его грудь, плечи и голова замотаны бинтами. Повязка держит правую руку, и весь он израненный, избитый, едва держится на ногах... Внезапно навалилась жуткая усталость, пришла боль, невыносимо захотелось пить... пить и плакать от пустоты и страха. Он вернулся. Снова вернулся. Арлесса верила, что она – повелитель снов, но Роман знал – невозможно сбежать из кошмара. Не проснуться и никуда не деться – сон становился реальностью. Ничего не произошло. Он не спас замок. Динас не умер – жив. Роман всегда знал: монстр придёт, он жив, и подсознательно ждал возвращения монстра, не мог выбраться из собственного замкнутого круга. Ум понял информацию, но не принял. В реальности Романа брат оставался живым, а вся остальная жизнь – подвох, хитрая уловка чудовища, обман. Роман всегда знал – ужас повторится. Он не выберется, застрял навсегда. Дверь подсознания трещала под ударами монстра. Монстр рвался к нему. Ворона пришёл за ним. Снова. Всегда. Он будет приходить всегда... – Я предупреждал, – шипел Ворона, отправляя несопротивляющегося Романа в кровать, ТУ самую кровать... Они были в спальне. Роман не знал, когда переместились – не имело значения. Остался лишь ужас – липкий, отвратительный ужас наползал волной паники, отравляя рассудок, затмевал собой всё, парализуя волю, лишая способности двигаться и говорить. Страх сковал горло спазмом и продолжал сокрушать. Ноги дрожали, тело тряслось, истекая дорожками холодного пота. Роман испытал мучительный позыв к мочепусканию. Ворона, не желая ждать и жалеть, медленно раздевался, заполняя сознание чёрным мертвенным ужасом. – Ты будешь послушным, Рома, – рассказывал брат. – Ты будешь очень послушным... Голос впивался в мозг, рвал сознание в клочья ядовитым, отравленным хлыстом похоти. – Поиграем в игру. Правила простые. Рома слушается братика – сестрёнке хорошо, Рома не слушается братика – сестрёнке будет больно. . Ворона хохотал, надвигаясь на брата – скорчившегося и жалкого, чтобы снова сломать, как ломал в первый раз, когда Роман, желая выдрать твари горло, бросился волком. Но волк был закован в цепи, а Арлесса кричала жутко, расплачиваясь за ошибки Романа. – Малейшее сопротивление... малейшее сопротивление... – не уставал каркать Ворона. Динас превратился в Ворону, и чёрная птица выклёвывала его тело, рвала плоть, копошилась внутри мерзким клювом. ... В детстве Роман видел Ворону: огромную, жирную, клюющую падаль кошки. Ворона смотрела, склонив голову на бок, зелёными светящимися глазами Динаса с чёрными немигающими зрачками. Пронзительно каркнула и сыто вспорхнула, улетая прочь, оставляя гниющий истерзанный труп со вспухшим брюхом. – Рома плохо себя ведёт! – говорил Динас нравоучительно. – Братику придётся его наказать... Воющий хриплый крик: – Не надо, Динас, не надо наказывать. Я всё сделаю... всё сделаю... – сдавленные рыдания, – Не трогай Арлессу... только не её, не надо – трогай меня, делай со мной что хочешь. – Рома, не плачь, не плачь... – мерзкий шёпот, липкие губы, лишающие воздуха, проникающие везде и всюду, – Братик не хочет наказывать. Рома ведь будет хорошим мальчиком? Скажи это... Давай. – Рома... – мучительно дающиеся слова, непослушный язык, не желающий произносить, но произносящий, как приговор, – ... Будет хорошим мальчиком. Он подписал приговор, а Динас заставлял озвучивать его снова и снова, озвучивал сам, заставляя поверить, разъедая ускользающее сознание жгучей кислотой. – Рома будет хорошим мальчиком. Рома будет послушным. Рома любит братика. Он слышал хлопанье крыльев. Стук топоров... тук-тук... Рома... тук... хорошо... тук-тук... себя ведёт... тук... – Молодец, Рома. Хороший мальчик. Стая ворон, оглашая воздух карканьем, летала над замком. Маленький мальчик пытался спрятаться от монстра под одеялом в кровати, но монстр пришёл, залез на него – большой, чёрный, пьяный, пахнущий вином и табаком. «Монстров нет... монстров не существует». Монстр впивался щупальцами, причиняя боль. Щипал и выкручивал плоть, пытаясь пропихнуть внутрь огромный клюв. – Уберите ворону! Уберите ворону! – срываясь на визг, кричал Роман, зажимая лицо руками. – Не надо! Уберите ворону! – Рома будет послушным? – сочащийся липким гноем шепот в сознании. Динас отрывал его руки от лица, заставляя смотреть на себя. Всё вокруг заливала кровь. В сознании Романа разливалась кровь. Потолок становился алым, а стены – багровыми. Кровь начала сочиться, тягуче капая вниз, словно кто-то разлил банку липкой краски, и она пошла дождём, морося в лицо. Он слышал свой собственный детский голос, со стороны спрашивающий, желая получить одобрение: «Рома послушный мальчик?» Рома сделает всё, что пожелает его братик. Ненависть – чёрная, страшная, душащая, рвалась спрутом из сознания, скручивалась воронкой. Обнажённый Динас надвигался на Романа, улыбаясь мерзкой похабной улыбкой. Кровь сочилась по полу, разливалась лужей, стремясь добраться до ног. – Покажи братику, какой ты послушный... – А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! Роман не помнил, откуда в руках оказался меч. Он снова крушил врагов – одного за другим, разбивал лица десятков мерзко ухмыляющихся Динасов. Кровь, кругом кровь. Он глотал кровь, дышал кровью, кровь лилась из ран, пропитывая одежду. Сестра и мать, обнявшись, сидят на полу в алых засохших платьях. Танцует Арлесса в ярко-красной юбке, плачет над вышивкой, прикрывая обнажённые бёдра, по ногам стекает кровь... – Это всё твоя вина! ТВОЯ ВИНА. ТЫ ВИНОВАТ! ВОВСЁМВИНОВАТ! ТЫ! ТЫ! ВИНОВАТ! Карканье вороны, шум крыльев... Он снова стоял на коленях в ТОЙ комнате, а Ворона... – Сдохни! Сдохни! Сдохни! – с ненавистью повторял Роман, разрубая воздух, а вокруг него всё быстрее и быстрее кружились призраки, бросая сознание в самые чёрные и болезненные пучины безумия... *** Алексис не понял, что произошло. Он бежал по лесу... и внезапно оказался сидящим в кресле у камина в собственной комнате в замке. Принц пил вино. На коленях лежал раскрытый сонет. Он много читал, любил читать стихи. Дверь распахнулась, пропуская пьяного отца. Он выпил много вина в тот вечер. Алиссин помнил. Мать умерла, и скорбь подкосила короля. Он пил, не переставая, а потом зашёл к нему в комнату... – Ты виноват в её смерти! Она умерла из-за тебя! – говорил отец, а горло Алиссина душили горе и гнев. – Ты жалкий ублюдок, выродок, ты не должен был родиться, лучше бы тебе умереть – она была бы жива, но мне пришлось... пришлось... – сдержанный отец никогда не говорил настолько много. – А теперь её нет, из-за тебя. Ты никогда не получишь престол – я не признаю тебя своим сыном! Чёрное, накатывающее изнутри отчаяние. Рвущая изнутри бессильная ярость. Алиссин стоит на боевой арене итанийцев, напротив отец, и нити активированного ширена больно хлещут по плечам, выбивая фонтанчики крови. – Вставай, трус! Вставай и сражайся! Ты не мой сын!!! Мерзко смеётся мачеха, отвешивая пощёчину... – Ты всего лишь ублюдок, пастуший сын! – королева никогда не позволяла себе грубостей, но сегодня била по лицу и отвратительно хохотала, показывая белые зубы, заставляя ди Эрро дрожать и задыхаться от унижения. Хлёсткие ожоги ширена на плечах. – Выблюдок! Вставай и дерись, слабак! – Пастуший сын... – королева смеётся, откинув голову назад, обнажая белую шею. – Пастуший сын идёт, – хихикали придворные, желая подражать королеве. – Сын пастушки... сын пастушки... пастуший выблюдок! – скандировали мальчишки на улицах, окружив карету ди Эрро, и бросали камнями. Череда лиц перемешалась в безумной вакханалии, и со всех сторон доносился громкий омерзительный смех. Отвратительные перекошенные гротеском маски показывали на него пальцами: – Ты не мой сын, ты никогда не получишь престол! – Сын пастушки. – Выблюдок! – Ты никогда не станешь королём. Лучше бы тебе умереть... – Твоя мать умерла из-за тебя... Запах ромэ наполняет комнату, запах крови, и кровь заливает мир, запах ромэ... – Убей! – крикнула мать, протягивая чашу с отравой, – Убей их всех, Алиссин! Сорра никогда ещё не испытывал подобной ненависти: желая дать выход слепящей ярости безумия, он убивал их одного за другим, а они продолжали приходить, смеяться над ним. Принц, рыча, бросился с мечом на собственного отца, но разрезал воздух, и отец появился с другой стороны! Избивал ширеном. – Слабак! Трус! Ты никогда не получишь престол, мозгляк! У тебя не хватит храбрости! Лучше бы тебе умереть... Нет, принц ди Эрро не хотел умирать – он хотел убить его! Он знал, всегда знал, кого желает убить. НЕНАВИСТНОГО ОТЦА! – Сдохни!!! *** – Ты будешь послушным, и сестрёнке не будет больно... Хороший мальчик! Роман видел перед глазами отвратительные сцены. Словно кто-то развесил картинки со стороны, а он смотрел и находился в центре каждой из них, принимал участие в происходящем. Он желал сокрушить боль, сокрушить Динаса – воняющего, мерзкого, потного, тяжело дышащего от похоти, со слюнявыми губами и скользким отвратительным языком, похожим на копошащуюся личинку. Но гораздо более гадкая личинка копошилась внутри Романа, вызывая волны боли и приторного, липкого, тошнотворного удовольствия. Брат сосал его член, словно облизывал пирожное, измучивал, заставляя встать, подливал яд, поил отравой... Роман ненавидел самого себя, потому что через несколько месяцев регулярных занятий этим, яд не требовался. Тело кончало – грязное, мерзкое, ненавистное собственное тело ПОЛУЧАЛО УДОВОЛЬСТВИЕ. Безумное, вызывающее блевотный спазм УДОВОЛЬСТВИЕ. Вкус приторной противной микстуры, разбавленной жжёным сахаром. Огромным количеством коричневого сахара. Мама пыталась сделать лекарство, объясняя, что оно пойдёт на пользу. Мерзкий привкус сахара. Артани выпачкан коричневым воняющим сахаром. Ворона ставит его на четвереньки и... – Покажи себя! Покажи себя братику! Хороший мальчик! Сделай братику приятно! Романа рвало от отвращения. Внутренности выворачивало от происходящего... Одно накладывалось на другое, картины перемешивались, сливались между собой. Он не мог отличить реальность от вымысла. Видел галлюцинации. Путался в настоящем и прошлом. Он был уверен, что маленьким мальчиком гуляет в саду за ручку с няней и натыкается на перевёрнутую доску с опарышами. Снова и снова. Доска преследовала его в кошмарах. Через мгновение они набрасываются и облепляют его. Лезут в уши, пытаются протиснуться в рот червяком... – Оближи, сделай братику приятное... АРЛЕССЕ БУДЕТ БОЛЬНО! – Больно! Больно! Больно! – кричала Арлесса, насилуемая на его глазах. Он помнил следы крови на её белых, неестественно выломанных бёдрах. ТЫ ВИНОВАТ! ТЫ ВИНОВАТ ВО ВСЁМ! Он не хотел, чтобы сестрёнке было больно, и терпел, терпел, терпел... А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! Роман крушил прошлое. Крушил, набрасываясь с мечом, а безумие с лицом Динаса пританцовывало вокруг него, издевательски смеясь. Роман убивал снова и снова. Вспарывал чужую плоть. Видел, как кишки вываливаются наружу. Капает густая чёрная кровь, заливает плиты пола... внутренности тёплые. В морозном воздухе идёт пар. Ворона поднимал голову, зажимая рану в животе, смотрел безумными зелёными глазами и начинал насмешливо каркать. – Кар-р-р, – говорил брат, высовывая длинный язык и похотливо облизывая алые губы. Ворона подмигнула. Хлопанье крыльев в голове. – Уберите ворону! Мир залит кровью, запах дыма, удушливой гари, пожар старался, но не мог очистить мерзость. – Убью тебя! – кричал Роман, круша направо и налево. – Убей! – сказала Ворона голосом Динаса и, раскинув чёрные крылья, гигантская птица бросилась на Романа, сокрушая перьями. – Я убью тебя! – безостановочно повторял Сорра, трясущимися руками сжимая меч, чтобы заставить отца замолчать, замолчать и перестать повторять: – Ты не мой сын! Они стояли на бойцовской арене. – Давай! – сказал отец, распуская в воздухе веер нитей, и он расцвёл полыхающим на лезвиях огнём. Огонь взвился во все стороны. – Докажи мне, что ты сильнее, трус! Белые волосы скалились длинными прядями на плечах, насмешливо расплёвываясь ядом, сидела змея-ширен, но пришла в движение. Сталь зазвенела о сталь. Заревев, вспыхнуло пламя магии. Надрывался ширен. Запах ромэ просачивался в сознание. Запах смерти, запах безумия – причина, уничтожившая его мать, Ворона каркала, выплёвывая стрелы перьев. Роман призвал магию, расцветая огненным цветком, желая сжечь всё на своём пути, окружил себя щитом силы, родившимся из древнего заклятия призыва: Аmada аne salva! Salva ador amada! Магия пришла и наполнила собой пространство. Роман выхватил меч, но меч не нужен – он уничтожит Ворону голыми руками, раздавит горло. Убить Динаса, в этот раз настоящего, реального. Свершить свою месть, напоить мщение кровью убийцы, и стать... УБИЙЦЕЙ! – Убей! Убей! Убей его! – ревели голоса в сознании. – Убей! – мрачно доказывал отец, – Убей, иначе не получишь престол. Ты всегда знал, Алиссин, что тебе придётся пройти через меня. Я готовил тебя к этому с первого дня рождения. Перешагни через меня, иначе ты не мой сын! Сталь звенела о сталь, мир наполнялся огнём. – Слабак! – смеялся отец, раз за разом повергая принца в пыль, безжалостно калеча магией и ширеном. Сорра призывал на помощь всё целительское искуство, окружил себя щитом, но боль была чудовищной. Выбора не существовало – отец убьёт его, или он убьёт отца. Сорра желал убить! – Убей! – приглашала птица, ухмыляясь, раскрывала клюв, приглашая нападать. – Убей! – шептало пространство. Если ты убьёшь, безумие прекратится. Останови Динаса... – повторяла мать, вкладывая в его руки алую сигну, – Убей выродка! – Убей! – визжала Арлесса... – Убей... – прохрипел наёмник, продолжая двигаться меж разведённых ног. – Убей... – повторяли тысячи голосов, умоляли тысячи лиц. Динас нападал яростно, с кривой ухмылкой. Ворона бросалась, швыряя перья, а вокруг полыхало безумие. Удар. Удар. Удар. Ворона был отличным бойцом, а сейчас он в очередной раз доказывал брату, что всё бесполезно, никакая техника Гайто Равана не могла помочь против него – брат сражался двумя мечами, и каждый удар достигал цели, разрывая плоть. Динас атаковал мечами, Ворона взмахнула крыльями, и Роман остался валяться на земле, ожидая финального удара. – Убей! – выкрикнул Эстерис ди Эрро, улыбаясь сардонической беспощадной улыбкой. – Находясь на земле, он продолжал смеяться, облизывая кровь, сочащуюся из разорванной ширеном губы, – Давай, трус! Алексис замахнулся, ставя точку, но что-то, не дающее покоя всё это время... далёкая мысль проникла в сознание – чистым, лёгким запахом, поющим стоном пастушеского рожка, девичьей улыбкой... принцесса ромэ сжимала меч, а к её плечу была приколота алая сигна... – Во веки веков! – сказала она, поворачиваясь к Сорре, протягивая алую сигну. Алая сигна – символ клятвы. Ширен Сорры погас, змея ширена задрожала, колеблясь. Ромэ, цветочек драгоценный... Сорра не помнил, просто знал... имя любви – РОМЭ. – ВО ВЕКИ ВЕКОВ! Аромат ромэ ворвался в мир, очищая пространство, унося безумие, даря целительный покой, и там, среди алых цветов ромэ, стояла ЛЮБОВЬ. Ромэ... Безумие упало с глаз. Он увидел себя со стороны: трясущегося, обезумевшего, со стальной цепью в руках. Змея, соскользнув с плеча, изогнулась стальной коброй, желая нанести смертельный укус, уничтожить дорогого для него человека. Предателя, поступившего с ним нечестно, несправедливо. Виновного в смерти матери, но... он был его отцом. ОН БЫЛ ЕГО ОТЦОМ. Любовь в сердце Алиссина не умерла. – Во веки веков! – повторила принцесса Ромэ. Алиссин никогда не был отцеубийцей, он не желал им становиться, он никогда не хотел убивать отца. Он любил отца!!! Он ЛЮБИЛ своего ОТЦА! Всё исчезло, погас ширен, и остался лишь отец – слабый, бессильный, опирающийся на одно колено, истекающий кровью... и запах ромэ. Принц закрыл глаза и открыл: мир задрожал, растекаясь слезами боли и отчаяния. Отец ухмыльнулся и медленно поднялся на ноги, занося над ним меч. – Я убью тебя, тварь! – сказал он. – Я люблю тебя, – ответил Сорра, понимая, что существует то, через что он никогда не сможет перешагнуть, – Я люблю тебя, – повторил Сорра, начиная постигать смысл поединка, происходящего вокруг... Он продолжал видеть отца. Отец собирался его убить. – Я люблю тебя, Роман, – прошептал итаниец одними губами и закрыл глаза, понимая, что меч не остановить, – Во веки веков! – Я люблю тебя, – глазницы брата сочились кровью. Он стоял перед ним на коленях, а всё, что требовалось от Романа – нанести последний удар, положить конец мучениям, положить конец всему, убить собственное прошлое здесь и сейчас. Мерзкое омерзение, гадину, смеющую паскудить имя любви. Роман вырвет ему губы, располосует ударом меча рот... – Я люблю тебя, Роман, – прохрипел Ворона, – Во веки веков! «Роман Артани ди Валь, я люблю тебя и клянусь в ответ: я буду любить тебя вечно... и пусть моя кровь станет тому доказательством, – среброглазая девушка вздёрнула алую сигну, – Руку, ромэ. Во веки веков...» – шепнула Алиссинди, разрезая ладонь. – Во веки веков, – потерянно отозвался Роман, не понимая, что с ним происходит, откуда взялось видение. Роман не мог простить брата, остановить руку. Он стоял один, посреди огромного выжженого мира, в нём существовали лишь боль, кровь, и разрушения... Убив Ворону, он продолжит разрушать, и не сможет остановиться, пока не уничтожит всё вокруг. Уничтожать было нечего. Пришла острая тоска и пустота... ссыпался пепел. – Я люблю тебя, ромэ, – сказал Динас и слёзы, срываясь, текли с худых щёк, убирая уродливую маску, возвращая прежнего брата... самого самошнего и навсегдашгенго... – Хочешь, убей меня, я не подниму на тебя руки... во веки веков! – повторял он заклинанием. – Во веки веков, Роман! Роман не мог простить, но перед глазами неожиданно появился другой образ – сияющей девушки с серыми глазами – серыми, как камни мостовой, запах ветра унёс дым... – Во веки веков! – твёрдо сказала Алиссинди, протягивая сигну. Роман сжал их пальцами, но в руках осталась лишь рукоять меча. Он смотрел на Динаса, а затем выронил меч и опустился на колени, рыдая, зная, что он не может простить, но... убить не способен. Лезвие вонзилось в землю. Умер погасший ширен. Пошёл дождь, омывая мир, туша пламя разгоревшегося пожара. В предрассветном сумраке утра два человека стояли на коленях напротив друг друга. Они познали себя, дошли до предела, но не перешагнули последней черты... Любовь спасла жизнь. Пространство вокруг оказалось выжжено и изуродовано магией, искорёжено следами ширена, взрывами. Студиозы, вошедшие в магический транс безумия, вышли из транса одновременно. Пелена спала с глаз. Алексис Сорра смотрел на отца и видел перед собой бледное окровавленное лицо Романа Артани, изуродованное ядовитыми поцелуями ширена. Роман Артани ди Валь смотрел перед собой и видел не брата, но Алексиса Сорру, которого едва не сжёг собственной магией – ширен спасал итанийцу жизнь. Они успели изрядно покалечить друг друга, но не покалечили самого главного – собственные души. Реальность просачивалась каплями дождя по лицу. Преподаватели Академии почти в полном составе и пятый курс наблюдали за ними в молчании. Объяснить словами, что происходило, когда студиозы наткнулись на вошедших в транс магов, разносящих лес и друг друга, было невозможно. Директор и мэтр Горимус, призвав на помощь нескольких преподавателей, поставили барьер, призванный удержать вышедшую из-под контроля магию. Остановить студиозов никто не мог. Соваться в буйство стихий и ширена было откровенным безумием. Попав под действие чар нави, студиозы уничтожали друг друга, но с тем же успехом могли уничтожить остальной мир вокруг, не заметив. Они едва не повредили оболочку измерения, а если бы подобное случилось, в Гармале могли появиться твари из заповедника. Директор, не размышляя, выбрал безопасный вариант, перекрывая буйство магии, оставляя Роману и Алексису право уничтожить себя, запирая их вместе с навью. Роман и Алексис смотрели, не в силах выразить словами – всё понимали без слов. Обнялись крепко, обнялись, выражая объятиями всё: пережитое потрясение, горе, облегчение, понимание, что кошмар закончился. Личный кошмар, где каждый познал бездну, но не упал в неё – и поэтому они оба остались живы. Роман плакал, Сорра плакал, они не понимали, что тыкаются друг в друга носом, стирают губами слёзы, начинают смеяться, но продолжают плакать... Безмолвие сказало больше слов и, закрыв глаза, они сблизились лбами, уткнулись друг в друга, сжимая крепко, держа ладонями... – Сорра... – прошептал Роман разбитыми губами. В одном слове было так много, но Сорра не мог говорить – только крепче прижимал Романа к себе, не открывая глаз, качал в объятиях, и Роман качал в ответ, они раскачивались в такт. – Роман, я люблю тебя! – тихо сказал Сорра. Магия источников, соединившись, хлынула вверх ярким слепящим столпом, в мгновение ока залечивая раны, восстанавливая повреждения, восстанавливая ткань мироздания, а маги остались стоять в центре света, обнявшись. Вся Академия могла наблюдать ослепительный белый луч – он разбил барьер и хлынул вверх, легко проходя измерение. Над Академией взметнулся ослепительно сияющий столп света, разрезая предутреннюю темноту, и просыпающиеся жители Гармаля стали свидетелями чуда, о котором могли лишь гадать. Легенда родилась на глазах множества людей, но никто, за исключением нескольких видевших магистров, не знал, что это означает. Два мага слили источники, явив миру поистине нечто невероятное. – Роман, я люблю тебя, – чётко, отчётливо, по слогам, повторил Сорра, открывая глаза и смотря прямо в глаза Артани. – И я тебя люблю, – чистым звуком, от всего сердца отозвался Артани, купаясь в лучистом свете, переживая невероятную эйфорию, понимая, что мир вокруг начинает петь, – Я люблю тебя, Алексис, ты – мой лучший друг, – выдохнул ди Валь в чужие губы, не замечая, что они соединились, но в поцелуе содержалось откровение, слепящая чистота. «Лучший друг...» – свет погас. Если бы Артани желал зачитать для него приговор, он сделал это только что. Сорра поднялся, не отпуская Артани, прижимая его к себе, к собственной груди, вынуждая встать; и остался стоять, склонив голову, признавая своё поражение, спрятав невидимые прозрачные слёзы за чужим затылком. А навстречу им неслась добрая треть Академии, и невозможно было отпустить, разжать руки. Они не хотели, но их почти силой оторвали друг от друга, спрашивая, что произошло, засыпая многочисленными вопросами, разводя в разные стороны, разрывая сердце напополам. Пришлось обуздать себя, но... Сорра был не единственный, кому пришлось усмирить собственные чувства. Роман внезапно понял, что оторваться от Алексиса невыносимо мучительно, что он бы многое отдал, лишь бы продолжать стоять с ним – там, на поляне; стоять, обнявшись, слушая сердце в унисон. Они слепились вместе невидимой глиной, и разлепиться не могли, а окружающие рвали на куски, по частям, вынуждая оттолкнуться, разойтись. – Роман Сорра и Алексис ди Валь... Поистине, день потрясений. Чтобы директор от волнения перепутал фамилии? Но смешков не возникло. Созерцая образовавшийся погром – обугленные деревья, вырванные с корнями, расколотые глыбы, обожжённые куски дёрна – окружающие гадали, что же будет дальше. – Зайдите ко мне, – придя в себя, сообщил директор и махнул рукой, перенося несколько десятков человек через портал во двор Академии, – Немедленно. – Сильванир дан Рогоза исчез. – Что я могу сказать, господа, – нервно теребя бороду, выдал Горимус, оглядывая волнующееся вокруг человеческое море, – Вы прошли экзамен. Можете сдать теорию и практику экстерном и... Добро пожаловать на третий курс. Море взорвалось множеством восклицаний и голосов. Не один Сильванир дан Рогоза умел делать эффектные жесты.