Я твой новый Отче

Skillet – Awake and Alive

Рожденный в смертельных мучениях, брошенный землей и небом, отвергнутый Раем и Адом, разбитый о скалы безызвестного острова, он не только выжил, но и нашел успокоение в неназванной земле, в сырых мрачных пещерах и непротоптанных тропах. Сжимал кулаки и зубы, босыми ногами ступая по острым каменьям – ступни истерлись в кровь от мучительно долгих дорог, колени – от бесконечных молитв и ладони тоже. Поднимал он голову больную к небу, обращал глаза умоляющие к братьям, а губы сбивчиво шептали «Отче наш» - он молился не за себя, не за истерзанные руки и ноги свои – он молился за братьев, за Отца, за человечество. Чтобы каждая заплутавшая душа на грешной земле нашла путь истинный и не сбилась с него; чтобы каждый человек оставался человеком в первую очередь, а потом уже рабом или господином; чтобы братья не познали на собственных плечах той ноши, которую он взял на себя. Он молился бешено, безумно, безрассудно; не ел целыми сутками, а быть может, годами, не пил и с колен не поднимался. И земля под ним окропилась не ангельской кровью, а божественной. Белые крылья окрасились в цвет войны, смерти и разрушения. Он получил, нет, заслужил ту силу, которой не было у братьев и даже отца. Его одарили врата Рая или Ада – неважно теперь. Он Бог, он – истина в первой инстанции, он – сила и мощь. И колени больше не стертые, ладони не истерзанные, кости не сломанные. Плечи не слабые, а окрепшие от мучительной вечности, готовые взять на себя не только грехи, но и кару за них. Эти плечи, эти руки теперь сами будут вершить правосудие. Он – новый Судия, кровавое Солнце на грешном небе. Он – само возмездие. И ладони больше не сжаты в молитве безумной – они скрещены на давно окрепшей груди; глаза смотрят пронзительно и равнодушно, но не в небо, а строго вперед; обутые ноги ступают решительно и смело. И с губ не срывается «Отче наш» - не сейчас, не сегодня. Никогда. – Этот мир болен, – шепчет тихо и оглушительно, – я принес лекарство. Глубокий вдох сопровождается не менее глубоким выдохом; Люцифер смеется, глядя в иссохшие глазные яблоки. Вот она – первая пилюля в излечении грешного мира, вот он – всадник на дряхлом скелете лошади, вот он – Чума. Скачи вперед – на Ирландию, костлявыми пальцами лечи больные дикие пастбища и горные реки, блестящие озера и темно-зеленые поля. Лечи бешено, безудержно – так, чтобы не осталось той заразной бактерии, что грязными выхлопами пеленает душистые еловые чащи. Лечи. Лечи. Лечи. Лечи. Гнедой конь, чьи глаза красные, налитые кровью – нетерпеливо бьет ржавым копытом. Вот и вторая пилюля – здравствуй, о, Война. Скачи вперед, не оглядываясь, на Штаты – без разбору жми большие алые кнопки и шепчи сладко на ухо: «Во славу мира во всем мире да будет война, да упадут бомбы на острова и страны, да прольется кровь невинная во имя мира во всем мире, конечно же». Лечи. Лечи. Лечи. Конь облезлый худой и ребристый копытом не бьет, лишь жадно глотает сухое сено, когда рядом трава светло-зеленая, соком налитая. О, Голод – сегодня ты моя третья пилюля во имя спасения мира. Спотыкаясь, скачи вперед – на Африку. Она твоя целиком и полностью – пусть худые локти твои с силой смыкаются на шеях и ребрах, пусть чумное зловонное дыхание отравляет кости, сухожилия, связки и сгнившие души. Убивай их всех за то, что когда-то они убили нас. Убивай и лечи. Лечи. Лечи. Конь цвета отсыревшей ржавчины, с чьих необузданных губ обильной струей стекает бешеная слюна, пожалуйста, оставайся со мной, иди рука об руку, бок о бок. Потому что ты моя четвертая пилюля, потому что ты – четвертый всадник, ты – сама Смерть. И вместе мы излечим этот мир, который, как говорили они, вылечить невозможно. Иди и лечи. Лечи. – Я за тебя молился, Михаил, и ты слышал мои молитвы. Но проигнорировал их, а ведь ты всегда был моим любимым братом, Брат, – Люцифер улыбается, глядя в синие радужки полупрозрачных глаз. Михаил поджимает тонкие губы – злится и даже не скрывает этого. А Люцифер наслаждается братской яростью, злобой. – Но я прощаю тебя, Брат. Просто протяни мне ладонь. Дай руку. И иди со мной. Бок о бок. Я понимаю твою ярость, Михаил. Я тоже злился – на себя, на отца, на брата. Давно еще, когда колени были истерты, а сжатые ладони в бесконечных молитвах вознесены к небесам. Я молился, и стал Новым Богом, Солнцем Кровавым на небе. Ты молился, и станешь грешником, ведь смотри – твои жилистые кулаки сжаты в гневе, а гнев – один из семи грехов смертных. Михаил, ты не человек – ты Ангел Божий, ты – Брат мой и ты не можешь пасть грешником. Ты обязан, слышишь, обязан протянуть руку, которую я схвачу крепко. И не отпущу никогда. И тогда на небе будет два Солнца. Кто сказал, что нельзя? Отче? Где был твой Отче, Брат, когда я всадников по миру гулять пускал? Отче. Отче. Отче наш. Отче твой. Отче. Отче, где же ты? Я твой новый Отче.