I'll wait for you

Небесная вода льется огромным водопадом с неба, падая на мои ладони, словно спелая вишня. Я стою посреди улицы, усыпанной крохотным лепестками слез, которые люди зачем-то назвали дождь. Я насквозь промок этими слезами. Кто же это плачет? Высоко задираю голову, поднимаю руки вверх, и, вытягивая ладони, я полностью открыт для спелых вишен, бьющих по моей спине при новом порыве ветра. Кажется, что я забываю дышать, когда мурашки ползут по моему телу. Вишни набираются в мои ладони, и я приближаю их ко рту, пью божественную воду, чьи-то слезы. Мамочка, я исцелюсь? Мамочка, это плачешь ты? — Молодой человек, вам помочь? - проходит всего одна секунду, но я теряю свои вишни, недовольно хмурясь и смотря на взрослого мужчину перед собой. — Не надо мне помогать! - ударяю его по плечу, а после начинаю широко улыбаться, отхожу чуть в сторону, снова чувствуя слезы, затекающие в мои глаза. Мамочка, это плачу я? - мне помогут только вишни, спелые, ярко-алые вишни. Я хочу раствориться в воздухе, исчезнуть, чтобы не видеть этого осуждающего взгляда, который не до конца понял, что такое быть свободным от других душ, которые так и пытаются съесть твою жизненную энергию. Пожимаю плечами, а потом резко бегу. Бегу так быстро, что ноги начинают дрожать. Я падаю несколько раз, но продолжаю подниматься. Там должен быть рассвет? Смотрю наверх, а солнца нет. Неловко закусываю губу, раскидывая руки в сторону, громко крича. — Вы все так глупы! Мир вертится вокруг меня. Кружится так быстро, что я не замечаю лиц, не чувствую тепла чужих ладоней. Я теряю на секунду сознания, но за эту секунду в моей голове взрываются миллионы неоновых лампочек. Птицы пролетают над моей головой, превращаясь в прах, который снова и снова сыпется на меня. Это похоже на черный кокаин. Мамочка, такое вообще бывает в природе? Глубоко вдыхаю прах, втягивая в свои легкие кого-то умершего. Добро пожаловать, милый, будешь жить со мной, разделять мое безумие. Мне снилось, что я святой, а не сумасшедший. Безумие во мне смеется, грея ладони об мои легкие, забитые дыханием мертвых людей. Эй, Джеки, будешь находиться в организме? Тебе понравится, там тепло и уютно. Ну же, Джеки, встань и станцуй в своем гробу. Зачем же тебе покупали это яркое красное платьице, Джеки? Джеки, Джеки, Джеки. А меня зовут Курт, я святой и дышу твоим телом. Прекрасно ведь, Джеки? Ударь меня, милая, дай почувствовать хоть что-нибудь. Прикусываю губу до крови, чувствуя, что красная струйка течет по подбородку. Падаю на колени около своего дома, не сводя взгляда с соседнего домика. — Эй, Себастиан, дай подышать твоим телом, - я знаю, что он никогда мне не ответит. Не разделит безумие со мной. Потому что он не такой, как я. Он не любит спелые вишни и черный кокаин, он даже не курит! Обхватываю себя руками, ногтями проводя по коже, надавливая до крови. Ну вот, Себастиан, я снова грустный мальчик. Я снова смотрю на окно, выходящее на твою комнату, смотрю и плачу. Мамочка, я плачу! Ох, Себастиан, я видел огонь в твоих руках, я видел, как ты ходишь по школе, играясь с ним. Поднимаюсь с земли. На моих коленках отпечатывается ярко-зеленая трава. Я смотрю на нее, вожу носом ботинка по ней и до безумия улыбаюсь. Господь Бог, забери меня отсюда. Я не хочу больше ловить слезы и пепел умерших, я хочу брать это у источника, наслаждаться этим прямо на небе. Там же уютно, да? Скажи мне, там уютно?! Гордо задираю голову и иду домой. Меня дома заждался. Хм, погодите, кажется, никто. Я весь промок. Такой скользкий, ненужный. Вздыхаю, а голова кружится. Но, мамочка, я же не курю и не пью, за что со мной так? Привалюсь спиной к стене, скребя пальцами по ней. Демоны в моей голове снова начинают войну, отчего я начинаю вслух читать «Отче наш». Сползаю по стене вниз, хватаясь за волосы, и кричу от разрывающей боли. Они дерутся, применяя ядерное оружие внутри меня. За что? За что? За что? Я не сплю по ночам, мои сны спрятаны в отдельную коробочку, которую забрала с собой мама. Эта шкатулка лежит у нее в гробу. Я специально спрятал шкатулку под платьем у мамы на похоронах, когда прощался. Она хотела, чтобы я был с ней всегда. Она обещала, что мы будем вместе всегда. А потом она ушла, затащив в могилу и отца. А я один, я снова один! Если не считать демонов в моей голове и глупой влюбленности в Себастиана Смайта, который никогда в жизни не посмотрит на меня. — Малыш, ты непредсказуемый, — шепчет моя святая душа. Я улыбаюсь и ползу в свою спальню. Чувствую, что мокрая одежда сползает по моему телу, я стягиваю ее и отбрасываю в сторону. Мне не до этого сейчас, хочу сказать я, но понимаю, что некому этого говорить. Глажу себя по выпирающим косточкам, пересчитывая их. Что же такое счастье? Кто-нибудь расскажет мне это? Возможно, я ядовитый плющ, к которому никто никогда не сможет прикоснуться. Никто не сможет обнять, прижать к себе. Я не позволяю себе плакать, потому что никто не сможет выпить мои слезы, так нельзя. Нельзя тратить волшебную влагу впустую, поэтому я просто встаю, и открываю большой блокнот, в котором снова начинаю рисовать. Рисую дерево, а на нем повешенные души. Я чувствую их страдания. Чувствую, что моя душа тоже скоро будет там. Я чувствую, как горечь течет по моим венам, яд убивает. Но я хочу лишь смеяться и целовать тебя. Хей, Баст, ты же здесь? Грубый штрих тенями ложится на белую бумагу, напоминая мне ровные белые дорожки на темной столешнице. Они как я. Словно гребаный инь-янь внутри меня. Проклятая внутренняя борьба. Демоны шепчут. Демоны кричат, каждый раз ломая ребра внутри. Голова идет кругом, эмоции растворяются слово по щелчку. Веки тяжелеют, а дыхание уходит из легких, словно, ты готов уйти. Я слышу, как слезы тарабанят по окнам, и хочется рвать и метать от ноющей боли внутри. Будто мне запретили чувствовать эмоции и начали терзать и пытать. Хочется распахнуть окно и начать собирать вишни, спелые ягоды, пахнущие свежестью и свободой. И разум, мой разум такой непостоянный. А ты красивый, даже в этом фиолетовом свете, ты красивый всегда. Себастьян, мой Себастьян. Себастьянсебастьян. Твое имя выжжено у меня на сердце. Твое имя горит у меня на языке. Твое имя повсюду, твоя улыбка в свете солнца. Везде тытыты, мой горячо любимый Баст. Кажется, без тебя я загнусь гораздо быстрее от боли, ведь ты мой личный сорт морфия. Ты - мое личное обезболивающее. Мой транквилизатор. Мой мальчик — балласт. С кончиков моих пальцев осыпается белый порошок, в душе порхают бабочки, а легкие словно набили вязкой смолой. Можно ли мешать морфий и кокаин? Плевать. Боль уходит, а на полу прикрытых веках идет кино. Там ты в главной роли, Баст, там тытыты. Там мы держимся за руки, переплетаем пальцы, счастливо улыбаясь. Там нет боли, что пропасть в этой тупой реальности. Кто выдумал такую сложную жизнь? Зачем она нам, Бастьян? Белый порошок осыпается под красными веками и теряется в белесом цвете кожи впалых щек. Я одинок, Баст, я чертовски одинок. Меня не спасают демоны внутри, они не скрашивают мое одиночество, а лишь напоминают о том, кто я. Я тот, кто вообще не должен был рождаться. У меня нет прошлого, настоящего и будущего. Я тот, кого обожгло солнце. Я тот, чей след оставили на луне. Я не думаю, что это был отпечаток ног. Мне кажется, что они с собой утащили мое сердце. Я не должен ничего чувствовать к тебе, но у меня пересыхают океаны внутри, когда я вижу твои зеленые глаза. Поверь, они заменяют мне лето. Ты такой идеальный, я был тебе песни, лежа на твоих коленях. Целовал твои яркие губы, передавая свое несчастье. Ведь я уже не могу делить его один, дорогой. Я не могу терпеть, ночами воя на луну, не могу не кусать губы оттого, что внутри меня. Я не жилец, а ты слепо веришь в спасенье. Баст, мое лето в холоде людского похуизма. Мой родной и любимый Бастьян, заставляющий слепо верить. Надеяться и ждать. Ждать чего-то хорошего. Я как Алиса в Стране Чудес, жду чего-то волшебного, что разбудит в тебе чувства ко мне, что ты будешь любить меня до конца времен, пока мои феи с яркими крылышками приносят ко мне домой бледные цветы, осыпающиеся на пол. Я вдыхаю их, чувствуя, что по моим венам ползет это волшебство. Я чувствую, как в крови растекается блаженное чувство, сводя меня с ума. Приятное покалывание и легкая слабость. Но раз ты Алиса, то почему бы не потерпеть чуть жмущие новенькие туфельки и не расправить сутулую спинку. В блокноте появляется силуэт фарфоровой кудрявой девочки с острыми чертами лица и доброй улыбкой. Помню, что я видел ее в больнице, куда ты меня привел, крепко сжимая мою слабую руку. Лепестки становятся ее платьем, нежно окутывающим стройную талию, и хрупкие предплечья украшают огромные рюши на рукавах-колокольчиках воздушного платья. Лепестки шуршат и осыпаются прямо мне в руки мелкой крошкой, а потом и вовсе растворяются, когда я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями. Я теряю себя в этом круговороте событий. Лепестки не вернуть, как и мою невинность, я ведь был таким прекрасным ангелом, который спасал миллионы жизней, а сейчас сижу и рисую других, видя их внутренний мир насквозь. Каждая шлюха в душе прекрасная особа, не она выбирала свой путь, а обстоятельства. Она была красивым ангелом, но ей обрезали крылья и отобрали лекарства. Никто бы не стал нормально жить после такого. Я рисую в блокноте миллионы и миллиарды частиц жизней, которые разбиваются о бумагу, падая, словно звезды на черном небе. Моя бумага — ваши жизни, я могу порвать ее и не заметить этого. Все так жалки. Я злюсь, а потом краснею в смущении, пряча бриллиантовые коробочки с чувствами в мешочек под сердцем. Каждая крупица отражена на белом листе, от которого веет всевозможными медикаментами. Или это уже сила привычки. А может этот запах въелся под мою кожу. От людей на этих листах веет сыростью и гнилью, а от кого-то пахнет цветами. Нежными розами, пробивающимися из-под кожи наружу. Хрупкие лепестки в их душе под оболочкой, очерненной жизнью. Листы бумаги, словно кривые зеркала, а если быть точнее, словно лупы. На них свой театр. На них - правда и ложь. На них завуалированно все, что на душе творилось у каждого из нас. Будь то самый счастливый экстраверт или интроверт. И почему мне так смешно, когда все рвется. Когда маленькие клочки подхватывает ветер, унося прочь в распахнутое окно под проливной ливень. *** Я всегда считал, что жизнь разбивается, как хрупкий хрусталь. Сделаешь неправильное движение и разобьешь все к чертям. Вот по этой причине я не подпускал никого, но Себастиан. Он другой. Он не похож ни на единого человека в этом прогнившем мире, но мне так одиноко. Я нахожусь в объятиях самого прекрасного парня в Огайо, но мне чертовски одиноко. Я вижу множество галлюцинаций, в которых убивают моих родных, но ведь они мертвы! Нельзя убить тех, кого не воскресишь. Все, что было у меня – пачка сигарет и мой транквилизатор. Личный транквилизатор, который сейчас гладил меня по волосам, массируя кожу головы. Успокаивало ли меня это? Определенно. Сильнее чем что-либо. Мне не нужны были успокоительные, когда рядом со мной находился Себастиан. — Помнишь, ты рассказывал мне про Блейна? – задает вопрос мой транквилизатор. — Конечно, я все помню. – Зеленые глаза Себастиана сверкают в темноте, а я вспоминаю Блейна. Парень, любивший бабочки, любивший до безумия меня. Что же с ним стало? Человек, глаза которого могли растопить лед в любом сердце. Они были похожи на мед, в которые попали лепестки мяты. — Он мертв? — Мы были рождены, чтобы умереть. – Вместо всего отвечаю я, закрывая глаза, слыша гулко бьющееся сердце моего мужчины. Я не хочу объяснять причину смерти моего бывшего возлюбленного. Он не должен знать, что я до сих пор храню эти медовые глаза в маминой шкатулке. Любил ли я Блейна? Определенно. Эй, Джеки, хочешь станцевать на моих похоронах? Ну же, Джеки, покажи свое ситцевое платьице, распрями худые плечики, расплети длинные косы. Джеки? Ты еще слышишь меня? Если да, то окунись в мою душу, открой там второй раз, Джеки.. Джеки? Почему ты не приходишь? Я скучаю. Возможно, меня можно назвать странным, но когда я чувствую руку Себастиана в своих шортах, то задыхаюсь, забывая про желтые баночки, в которых лежат мои таблетки для счастья. *** — Восход будет после заката, малыш, - перед моим лицом зажигается бледное пламя зажигалки, которую я нашел на углу улицы. Себастиан вывел меня на крышу посреди ночи, и сейчас мы сидели, курили. Ну, он курил, а я смотрел на его длинные пальцы, бледные губы, обхватывающие сигарету. Смотрю на тлеющую сигарету в своих пальцах, а курить не хочется, потому что табачный дым выел весь воздух из легких. Джеки, сколько мне осталось? Посчитай на пальчиках. Мир вокруг снова кружиться в бешеном танце, я даже не успею следить за вами. Можно чуть-чуть помедленнее? Потому что я хочу следить за каждой грешной душой, которые днем милые ребятки, а вечером полные развратники, скрывающие свою сущность. Как монашки, носящие красное белье под платьем. Ах, как прекрасен этот мир! Глажу Себастиана по колену, укладываясь спиной на его грудь. Рассвет вспыхивает медленно, разгораясь в самом низу горизонта. Он приготавливается к тому, что снова увидит людей, которых ненавидит. Снова ему придется смотреть на то, что ему не нравится. Так зачем ты мучаешь себя, милый? – хочу спросить у солнца, но понимаю, что меня не услышат. Ведь солнце и меня ненавидит. Мне сейчас так хорошо. Приступы не трогают меня, ведь перед сном я выпил несколько таблеток для счастья. Себастиану нравится, когда я улыбаюсь. Себастиану нравится, когда я смеюсь. Себастиану нравится, когда он целует мои обветренные губы. Себастиану нравлюсь я. Чувствую мягкие губы Смайта на своей шее, когда поднимаю взгляд, чтобы увидеть яркие вспышки солнца, раскидывающего лучи по всему небу, насквозь протыкая ночные звезды. Луна и солнце ведут маленькую борьбу на небе, которая заканчивается тем, что большие звезды превращаются во вспышки и угасают. Как угасают и наши жизни. *** Я перестал кушать спустя несколько дней. Джеки стала приходить чаще, взъерошивая мои волосы своими маленькими ладошками, она показывала мне свои платья, которые с каждым днем становились все темнее и темнее. Меня это очень радовало, потому что у девочки появилось чувство стиля, ей действительно шли темные цвета. — Ты очень красивая, Джеки, - я улыбаюсь, проводя ладонями по мягкому шелку на бантике, пришитому к платью. — А ты похож на Смерть, Курт, Ее Величество Смерть. Джеки похлопывает меня по щеке. Джеки улыбается. Хватает меня за лацканы пиджака, тянет к себе. И шепчет ядовито, улыбаясь хищно. Капая ядом со своих зубов на мою шею. — Ты был рожден, чтобы умереть. *** Курт не выходит из комнаты неделю. Курт запирает все окна и двери, отрезая себя от внешнего мира, не желая знать, что там происходит. Ему нравится свой уединенный мир, который он создал в своей комнате. Мир, который насквозь пропах смертью, лекарствами и одеколоном Себастиана. Курт пускает в этот мир только своего парня, которого так сильно любит, что после таблеток для счастья у него немеют пальцы и краснеют щеки. — Ты великолепен сейчас, - тихий шепот. Лучший комплимент за всю жизнь Курта. Курта, который постепенно сходит с ума. Он не замечает истинных вещей – у него не осталось того, во что можно верить. Себастиан пропадает, он исчезает, выскальзывает из рук, вытекает, словно вода, сквозь пальцы. — Милый, куда же ты? – Курт хватается руками за футболку Смайта, тянет на себя. Ему сейчас так сильно нужны объятия его милого, прекрасного, восхитительного Себастиана. Ему нужен яд по венам, ток по коже. Куда же ты, куда же ты, куда же ты? Вопрос эхом звучит по комнате, отскакивая от стен в испуге. Таблетки для счастья закончились, это Курт замечает спустя два дня. Чего ему не хватает больше всего? Теплых и крепких объятий от Себастиана, который, куда-то пропал, запутался в лабиринте и не может найти выход, хотя Курт светится, показывая путь. Никогда Курт так сильно не ошибался. Светится он сам, как и его легкие, но он не сможет осветить путь Себастиану, потому что весь свет заперт внутри, самоуничтожается, взрывая рассудок Курта на миллионы блестящих осколков, переливающихся на ярком свету. Курт не оставляет надежду, он ищет Себастиана, кричит его имя, но.. он не замечает, что Себастиан все время сидит рядом, держит его за руку, а горячие слезы обжигают его щеки, оставляя длинные разводы, словно от едкой кислоты. Вселенная бы позавидовала выдержке Смайта, который сидел как верный пес возле кровати Курта, гладил его по волосам, а сердце тяжелело с каждым днем, когда он не мог до него достучаться, когда Курт не слышал, а видел лишь образы. Яркие и размытые образы. Джеки зовет его, разодетая в черное платье. И однажды Себастиан устает быть путником для Курта, он уходит в подвал, где долго смотрит на фотографию его фарфорового мальчика, который еще тогда не сходил с ума, не видел Джеки в темноте ночи. Он любит Курта, но не его умершую душу. Раздается громкий выстрел. Курт больше не ищет Себастиана.