Занимательные моменты из жизни хрустального шара за 27,99

Он говорит, что в их отсталой стране до сих пор баночку Кока-Колы называют шипучкой. - Это не правда, маленький белый янки! Они бегут в магазин наперегонки. Уже давно за полночь, но в Сохо снуют черные кэбы на дизельном двигателе, а владельцы магазинчиков не спешат закрываться, зазывая посетителей под неоновые вывески. Цветочный, 24 часа. Магазин детских игрушек рядом с куклами Вуду. Кабак с игровыми автоматами. Дверцы салун из орешника, покрытого лаком, раскачиваются не прекращая, скрипя несмазанными петлями. Звук пинбола и выплевываемых автоматом монет перекрывает механическое «Вы победитель!» и «Черт! Прямо в сердце!». Джуд останавливается у витрины со всевидящим оком Уджат со спиралевидной линией энергии и вечного движения. Глаз Гора пялится на него и на парочку ирландцев, играющих в кости на противоположной стороне улице под кашпо с петунией. Глаз охраняет хрустальный шар на железных когтистых лапах, впившихся в багровый бархат. Лицо Джуда округляется, словно и не было изнурительных тренировок каждый будний день, иногда – по воскресеньям и бесконечной протеиновой. На вывеске белый готический шрифт: «Знак четырех» и самонадеянный лозунг, скатывающийся в облупившуюся краску из-за постоянной сырости: - Ветер в решете*. Что еще они продают? Кружки без дна «Лучший папа»? Наклейки на бампер? Как раз думал, чего не хватает моей «бугатти»… - Это колдуньи Шекспира. Я вижу нас в этом шаре, знаешь ли. Роберт впечатывается носом в витрину так, что изнутри смотрится, наверное, очень комично. Око Уджат хохочет. - Это стекло. Посмотри, как он преломляет свет, хрусталь не… Ирландцы вскакивают со стульев и швыряют кости из деревянного стаканчика в лицо рыжебородому парню. Бороде требуется пара секунд, он шатается от выпитого, а потом наносит сокрушительный удар в челюсть парня лет двадцати на вид. На асфальт капает красное, вязкое, подсвеченное зеленым неоном. Кабак с автоматами опять радостно сообщает, что он победитель и прямо в челюсть, черт. - Кажется, пора уносить ноги. Если, конечно, у тебя в рукаве не припрятан Нимбус-3000. Роберт хватает его за рукав, вытягивая кремовый свитер, который подбирала Джуди. На самом деле, Лоу не помнит ее имени, но про себя называет Джуди Джуд. Джуди Джуд 12. Она вытащила его хмельного из постели, а потом до обеда прокатывала его кредитку, пока Лоу не очухался. Он стер указательный палец в дырку, набирая код на терминале. Это тебе. А это мне. Говорила она. С Джуди Джуд 11 они упали в постель, и три дня в угаре. А эта была хороша, настойчивая. Роберт тоже настойчив. Он вталкивает его в крошечный магазин, торгующий газировкой, чипсами и жевательной резинкой. На деревянной полке за спинной кассира бутылка хорошего виски, запечатанная в пластиковом коробе, как священный Грааль, и цена завышена втрое. - Добро пожаловать! На коврике и из уст продавца. У них над головой звенит дешевый китайский колокольчик с подвешенными на красных нитях монетками счастья. У кассы белый кот приветливо машет лапой, придерживая второй золотую табличку. Глаза у него – словно объелся первосортной лондонской дури. - Сколько будет эта? Роберт стучит по стеклу холодильного шкафа пальцами, высовывающимися из-под обрезанных перчаток. Он все еще в дурацкой маскировке китайца с приклеенной на скотч лысиной. Их все еще принимают за парочку нищих в Сохо, за полночь, в пятницу. Миловидная индианка жует жвачку, лопая огромный пузырь. Спешит ответить, глотая стоящий в горле ком: - Ценники слева, сэр! Джуд взламывает дверцу холодильника и достает литровую Коку, а Роберт – двадцатку из кармана брюк. - Как погода? Джуд привычно заискивающе улыбается, пока индианка пробивает товар на кассе. Девушка немного пританцовывает, из правого уха тянется белый провод наушника к животу, как жизненно-важная трубка слухового аппарата, катетера для дыхания, поддержания оптимальной температуры тела, уровня холестерина в организме. В лицо она не смотрит. - Отлично, спасибо! Бутылка шипучки у вас. Роберт задирает голову так, что чуть не отваливается накладная лысина. Его хохот заглушает скрип скотча, сопровождающий падение волос старого китайца на кафельный пол магазина, местами в сколах. Дитя ласкар за кассой старательно отсчитывает сдачу мелочью. - Проиграл. Что мне попросить у тебя? Круглые, как линзы телескопа, очки Роберта сползают на нос, и он смотрит на Джуда, словно только что выиграл сто тысяч фунтов с двенадцать, красного. Девушка протягивает горстку пенсов в руке, покрытой вздувшимися венами; наверное, в магазине нет наемной рабочей силы, и коробки с шипучкой приходится поднимать самим. Все рушится на пол, как град в июле, забивается в сколы грязно-бежевого и закатывается под стойку со старенькой контрольно-вычислительной машиной. Она смотрит в глаза цвета осадка кофейной жижи в турке и на половину отклеившегося серебристого уса. - О. Мой. Бог. Несколько часов назад вокруг них была кровь и горелое мясо. Роберт радостно сообщил, что чувствует себя как дома. Когда напялил пять килограммов пластика, выдавая это за золото-титановый сплав. Большой взрыв в гостинице, а вокруг только горы манекенов, измазанных краской. Вместо человеческих осколков, как при настоящем взрыве. Частиц зубов и костей. Кровавых ванн, если кровь хлещет фонтаном из разорванных артерий. Ошметков селезенки и печени. Завтрака на полу из вскрытого желудка. Статисты просто достали дюжину манекенов и полили их вишневым желе с кусочками ягод. Роберт усаживает манекен в шезлонг. Это мужчина в выглаженном костюме с куском вишни, запутавшимся в бороде. Он снимает хламиду китайца, бороду, скальп. Волосы примятые и немного грязные. Седые с висков, как пепел, капающий с сигареты. - Ты не пробовал краску? Я имею в виду, у меня тоже есть пара седых волос… И четыре ребенка. И особняк на окраине Лондона. На самом деле, у Джуда целая копна седых волос. Под рубашкой Дауни еще одна – белая, мятая, стянутая кобурой. Он открывает кожаный карман кобуры и Джуд ожидает, что он достанет оттуда шестизарядный, с крутящимся пустым барабаном. Но в его жизни все напоминает ебаный театр абсурда. В кобуре Дауни хот-дог с двойной порцией кетчупа и горчицы. Он раскрывает белый пакет, откидываясь на шезлонге. - О чем вы, Уотсон? Джуд хмыкает, всматриваясь в сторону съемочного павильона. Их бело-голубые полосатые шезлонги, кружевные синие зонтики и старая магнитола, жующая песок при исполнении очередного хита на бис, словно ее украли у банды подростков с пляжа, пока те рухнули под ближайшую скалу, чтобы заняться первым неловким сексом – вовсе и не их, а декорации к какому-то ненавязчивому фильму. Джуд тычет в огромные кнопки, и приемник, натужно хрипя, выплевывает утробные звуки, похожие на «Хэй, Джуд» в исполнении бессмертных Битлз. Двойная порция кетчупа тут же оказывается у Роберта на щетине Холмса, он тянет пальцы к газировке, умоляюще смотря. Лоу бы писал на фастфуде, на белых бумажных пакетах и картонных стаканчиках из-под кофе с пластиковой крышкой, вместо имен и дурацких стикеров: «Не для употребления внутрь». Но он так не идеален. Слишком ленив, чтобы бороться за права «зеленых», ходить с транспарантами, теряясь в лондонском тумане или спасать белых тигров. Он даже не может защитить галапагосского морского льва от вымирания. Но в первую их встречу, после короткого рукопожатия, Роберт твердил, заходясь истерикой в кресле гримера, что он, с этим, ты взгляни на него. Его даже не заметят на экране. Он может сдохнуть на беговой дорожке, кому какая разница, если в другом конце киноэкрана с фронтальной проекцией Джуд Лоу. Если фильм провалится в прокате, они могут использовать план «Б» - полтора часа мастурбирующего Джуда перед камерой с высоким разрешением. Они соберут миллиарды. Бросят в копилку бюджет Нигерии за год за отчислением налогов. Возьмут Оскар. Снимут сиквел и снова повторят набивший оскомину фокус. Возьмут глобус. Им будут до конца жизни привозить грузовиками письма от сопливых подростков, заявляющих, что это было лучшее дрочилово в их жизни, мистер Лоу, с любовью, ваш друг с потными ладошками. Возьмут Бафта. Или его домашнее порно, если он согласится отдать им старые пленочные кассеты, надежно запрятанные в шкафу с возможностью запирания на ключ. Джуд тихо подпевает магнитоле, пока Роберт опустошает бутылку шипучки. Их туманный Альбион где-то на рубеже веков, с хьюмидорами, поркой и типами, которых не может убить никто, кто женщиной рожден. Их почтенный джентльмен с неаккуратным кусочком вишни в бороде таинственно молчалив. - Я взял на себя труд приукрасить дело Наполеона преступного мира. - Неужели? Роберт давится спрессованным фаршем и просроченным кетчупом, теперь ясно, зачем они положили двойную порцию, прикрыв разрубленные кишки, глаза, сухожилия листом заветренного салата. - Да. Вы учите меня танцевать, и я становлюсь довольно неплох в этом деле, как ученик Сократа. Кроме того, мы собираемся танцевать с Мэри венский вальс. На нашей свадьбе, Холмс. - Неуфели? Сморщенный кончик сосиски торчит изо рта Роберта, он с усилием глотает и облизывает пальцы. Невыносимый беспардонный янки. - В последний раз я вальсировал на свадьбе друга. Он спасатель, знаете. На континент приходит беда и тут появляется он. И спасает. Мессия в красно-золотом плаще. Хороший парень. Женился миллиард лет назад на… Как ее, боже, Сьюзан. Точно, Сьюзан. Но стоит только свистнуть, он появится, клянусь. Джуд выбирается из шезлонга, кеды скользят по сырой земле, а в воздухе запах свежескошенной травы. Чертова система автоматического полива. Наверное, здесь будут снимать сцену с барбекю, где встретится большая крепкая семья, а потом подъедет младший сын, заделавшийся врачом или адвокатом, припаркует свой «бугатти» прямо посреди аккуратно подстриженного газона и испортит всем праздник. Или это декорации для сцены, где Джуди Джуд 13 копает могилу своему парню, и земля забивается под обкусанные от стресса, что он ей изменял, а она его пристрелила, ногти. На захоронение она поставит шезлонг и старую магнитолу рядом, которая отыграет похоронный марш. - Я видел церковь, в которой вы собираетесь жениться. Вам негде будет танцевать, Уотсон. Но я не могу вам помешать поступательно мылить петлю. Он вкладывает ладонь в руку Джуда Первого и поднимается на ноги. Сначала они и правда вальсируют, а когда Роберт достаточно уродует кеды Джуда носками ботинок китайца и танец сходит на нет, они просто покачиваются в так музыкальным плевкам разваливающегося приемника. - Мне кажется, ваше сердце стучит у меня в груди, Уотсон. Любопытное явление. - Наконец-то в ней будет хоть что-то стучать, Холмс. Джуд жмурится и путается своими роскошными усами в щетине Роберта. Крошки хот-дога, двойной острый, мятная жвачка, пока они бежали до магазина, все. Он вцепляется в дурацкие подтяжки и не знает, что делать. Ему бы послушать любую из Джуди Джуд, вечно тешащих его самолюбие. Джуди все делают сами, а Дауни стоит, как каменный гость, как молнию заело на костюме Железного человека, провод закоротило или что у него там. Он отстраняется на секунду, пока Лоу в панике начинает его раздевать, и улыбается такой блядской улыбкой, какой у Шерлока Холмса на лице не будет никогда. - Это тоже часть вашей беллетристики? Лоу поспешно кивает и сминает послушные губы поцелуем. - Метафора. *** Они в церкви и Джуд Лоу женится. Скамейки маленькой обители бога заполнены массовкой, с алтаря облупляется краска, а у ног, пробитых гвоздями полустертая надпись: «Сей есть Иис…». Джуд Лоу женится перед лицом пластикового манекена в венце, похожем на рождественскую гирлянду, прибитого гвоздями. Намертво. Он не говорит: «Беру», не говорит: «Я согласен». Джуд просто надевает кольцо на палец Келли, а потом целует ее. Нет, нет, нет. Нет. Гай подскакивает с кресла с надписью «директор», установленного за алтарем прямо за парнем, который страдал за их грехи. Джуд смотрит на манекен. Поворачивается к Келли, снова поднимает фату, снова надевает кольцо, целует. Гай машет руками, в одной из них зажат пончик. На Джуда накатывает тошнота. Ему не по себе от мысли, что за его грехи умирал раскрашенный манекен в венце, похожим на гирлянду из-под которой сочится кровь. За его парковку в неположенном месте. Неоплаченные штрафы. Бургеры с виски. Похоть. За то, что возлюбил ближнего своего. За то, что дал себя поиметь Дауни в его трейлере. Святой отец, он согрешил. Список его оплошностей перед богом длинною в жизнь. Он неловко целует Мери Келли. Нет. Нет. Нет. Роберт кивает на огромный автобус, который перевозит музыкальные группы. У них не так много актеров, не живущих в Лондоне, поэтому решили раскошелиться. В холодильнике у него только грейпфрут и вишневый сок с кусочками вишни. Кровать расстелена, он виновато смотрит и говорит, что знал с самого начала. С самого первого взгляда Роберт Дауни младший знал, что они переспят. И Джуду сказочно повезло, потому что на первый фильм ему действительно выделили трейлер. Джуд впивается губами в рот Мери Келли. Гай в ярости. Нет! Сказочно-везучий-Джуд обрушивается на кровать и теряет голову. Он утягивает Роберта, вцепившегося в вишневый сок с собой, и все проливается на камзол Уотсона, в котором ему женится. Они долго целуются, а после Дауни вворачивает кулак в кипельно-белые простыни и трахает его, второй рукой ловко скользя по члену Джуда. Стоп, снято! Гай аплодирует, засунув в рот остатки пончика с сахарной пудрой. Парни, наряженные в военных, изображающие друзей жениха, по-граждански улыбаются, дамы в тяжелых платьях утомленно вздыхают. Шерлок Холмс пепелит взглядом Иисуса. В чернильной ночи перед самым рассветом он приглаживает подушечками пальцев щеточку его усов, а потом тычет в губы, нарочно сильно, чтобы задремавший Джуд проснулся. Он говорит, что знал, с самого начала знал, что Лоу так паршиво трахается. Перед ним, наверное, ноги расходятся машинально. Женщины платят большие деньги, чтобы припасть к его чреслам. И акции по праздникам – Джуд Лоу будет в позе бревна с семидесяти процентной скидкой. Господи, говорит, какой же ты охуенно красивый. Джуд собирается с мыслями. Дауни, кажется, чудовищно прав. Он не понимает, как это могло произойти. Как корабль «Гетеросексуальность», на котором он плыл всю свою жизнь, мог пошатнуться, дав течь, а теперь его голову вскрывают осколками бутылки шампанского, разбитой о борт. Он накрывается одеялом с головой и опускается ниже. Член и волосы в паху тонко пахнут тропическим гелем для душа, нашедшимся в ванной Роберта. Его «Гетеросексуальность» на полном ходу бросает якорь, и они сразу останавливаются, а ветер дует в паруса, как в решето. И ему непоколебимо чудится, что на тридцать восьмом году жизни он, наконец, отыскал верный путь. А с утра он женится. В 09:30. Он, доктор, Мэри, Келли Райли - они все женятся. Неделю назад он был влюблен в свой распланированный график и своего агента, который напоминал ему о каждой встрече, каждом свидании, каждом походе в кино. Он целует головку члена, сосет смазку, давится, кашляет, целует снова. И вся жизнь его выбивается из графика. И теперь он даже не знает, что будет через два часа. *** - На. Роберт вываливает перед ним хрустальный шар на когтистых лапах. Лицо Джуда рассекает огромная трещина. Наверное, шар везли в багажнике, вписываясь в поворот на скорости под восемьдесят, пока он в панике метался по «бугатти» с наклейкой на бампере. На пухлом боку поблекшие остатки ценника «…,99», из пакета выпадает карточка с призывом узнать прошлое и будущее. А он не знал, что будет через два часа. Теперь ясно. Три премии Оскар. За монтаж звука, костюмы и лучший поцелуй, которого не было, вообще-то был, но никто не заснял. И две номинации за лучшую мужскую и мужскую второго плана. Роберт сцепляет руки в замок и кладет на шею, меряя комнату шагами. Как будто это у него второй план и мандраж перед премьерой. Джуд все пытался вспомнить, как называется эта штука, вшитая в грудь Тони Старка. Та нелепая хуйня, вросшая в мясо с палладием внутри, замененным на вновь открытый элемент. Роберт сказал: «Сердце», а Джуд настаивал, что это анатомически невозможно, потому что мечевидный хрящ и истинные ребра, а он же врач, в конце концов. Он похоронил Роберта двенадцатью способами, включая слияние огромного магнита и его железного сердца, а тот притащил ему гадальный шар и ветер в решете за …,99. - Слушай, ты можешь играть, например, супергероя. Я имею в виду, мы можем придумать какого-нибудь классного парня, родившегося в Англии, в Сохо скажем. Он размахивает руками, каждую секунду поправляет волосы, а спина у него идеально прямая, как всегда. Жаль, за плащом Шерлока этого не видно. Джуд всматривается в прошлое и будущее, треснувшее по дешевому стеклу, опять видит их. - И имя крутое выберем, а? Такой чопорный супергерой-денди, не спасающий женщин, если они в ночной сорочке, а? Генерал Каучук? Они думают о костюме, о цвете лосин, о миссиях, на которые будет спешить Каучук после того, как выпьет свой пятичасовой Эрл Грей с молоком. Взболтать, но не смешивать. Потом Роберт говорит, что у него дети, а у детей проблемы и его сын, так вышло. В бардачке машины нашли кокаин, а парня задержали с косяком в зубах, уткнув лицом в капот «ауди» - подарок Роберта на двадцатилетие. Он не хочет рассказывать, наплел чушь про поддержку при абстинентном синдроме, клиники для наркозависимых, мягкую реабилитацию, новую жизнь. На самом деле, Дауни просто раскроит ему башку, как только окажется дома. Ты просто совершаешь небольшую оплошность, а она уверенно называет тебя отцом. Ты даже даришь ей «ауди» на двадцать свечей, а она хранит в бардачке кокаин и трахает бывших школьных подружек на твоем шикарном заднем сидении с вельветовой обивкой. - Я никогда не верил, что стану чьим-то фанатом с потными ладошками. И теперь я просто старик, пересекающий океан из-за глуповатого Джона Буля*, потому что три года назад, он не дал. Джуд ведет указательным пальцем трещине. В одном из павильонов что-то гремит и рычит так, словно Годзилла карабкается на небоскреб. На Роберте чудовищный зеленый свитер с оленями и клетчатые штаны – они записывали рождественское поздравление к премьере в сентябре. Развели камин в удушающей жаре, напивались шампанским с первого дубля среди горшков с пуансетией и подсвечников меноры для охвата всех религиозных слоев населения. Слова Роберта тяжело ворочаются в голове Джуда, как рыбы, плывущие сквозь тину в омуте. Он не понимает из-за шампанского и мартини и водки, но, кажется, все поползновения к тому, что он снова один на сцене своего ебаного театра абсурда. Он смотрит на развороченную постель за спиной Дауни в дурацком свитере и штанах дурацких, на простыни, на которых отдался Дауни в дурацком свитере, и твердо говорит, чеканя слова: - Нет. Я. Видел. Нас. Вместе. Роберт захлебывается воздухом, беспорядочно мельтешит руками. Джуд чешет заросшую щеку и аккуратно подстриженные усы Уотсона, на всякий случай добавляя: - Если ты бросаешь меня, то я тебя не отпускаю. На мне гобелен твоей матери, знаешь ли. И все. Джуд бы так и оставил это на грани реальности и игры, с этим уважительным «вы» и «Холмс», когда ему совали член в глотку. И как будто ничего не было. Как будто не он метался на простынях, а у Уотсона был жар, а самое верное средство, как известно, крепкий трах. Если бы они жили до того, как люди научились строить корабли, он бы проплыл полторы тысячи лье за Холмсом, сам открыл Лос-Анджелес и снял там квартиру, ближе к нему. Роберт останавливается, как вкопанный, молчит. Джуд чешет щеку. Он сам. Сам подарил ему шар судьбы, который напророчил, что все их шестеро детей будут общими. В последний раз его подарки кончились семью граммами кокса и тюрьмой. Он наклоняется к Джуду, сидящему в несуразном красном свитере с белыми и золотыми снежинками, осыпающимися комьями на верхушки елок, вышитых по подолу. Целует крепко, хватая худое колено в полосатых несуразных штанах. Он еле дышит, господи, как беспредельно стар он для таких вещей, и сердце стучит к инфаркту. Роберт перекидывает ногу и садится на колени, он так делал, лет в семнадцать. Сколько, сколько ему там накапало? Он переводит дух, пока Джуд припадает мокрыми от их слюней губами к шее и хрипит: - Черт. Прямо в сердце.