Истинно детский интерес.

Эти двое как лучшие шпионы, как великолепные партизаны всех времён и народов прятались посреди поля, укрытые густыми золотистыми колосьями. Наверху – заполненная редкими кучевыми облаками небесная лазурь и жаркое августовское солнце, вокруг – спелая, пропитанная солнечным теплом и светом рожь, чуть дальше от беглецов – окраины родной деревни. Самое главное сейчас – не выдать себя и не сдаться так просто «врагу». Литва и Польша сидят на земле и напряжённо вслушиваются. Не попасться — дело чести. Хоть и относится это только к юному поляку. Дело в том, что к Лоринайтису на самом деле это не имеет никакого отношения. Точнее, не имело бы, если бы не потащивший его за собой Феликс. Хотя давайте всё по порядку. Лукашевич страшно ленив от природы. Это мы знаем. Но этот милый недостаток прощал ему один лишь литовец, да ещё пара-тройка его больно нежных нянек. Некоторые, в отличие от вышеназванных, считали своим долгом привить мальчику любовь к труду, научить его не бояться работы и доводить дела до конца. Но разве Феликс когда-то их слушал? К таким людям относился и один из жителей деревни – крепкий высокий мужчина, от сердитого взгляда которого сейчас и прятался Лукашевич. Заставит ведь работать, заставит, а мальчишка уже и не работы боится, а попасться сердитому богатырю и тем самым даже немного опозориться. Да и по лбу получить тоже очень не хотелось. Что касается Литвы, то он и правда ни в чём не виноват. Он уже был готов пойти помогать крестьянам на огородах и даже попытаться уговорить на это Феликса, как вдруг последний, появившись буквально из ниоткуда, схватил литовца за руку и, ни на секунду не сбавляя темпа, потащил его вперёд, к новым горизонтам – прятаться от крестьян. В поле они спрятались быстро, так что бедный Торис не успел даже ничего возразить. На самом деле сейчас литовец был Феликсу не очень-то и нужен, это ясно. Просто без него всё было бы как-то не так, Лоринайтис при таком раскладе и сам бы расстроился. Вот и сейчас они, затаив дыхание, прячутся от зоркого взгляда суровейшей из всех нянек юного пана Лукашевича. Торис хотел выглянуть и посмотреть не ушёл ли уже их надзиратель, но был остановлен ладонью поляка, опускающей его голову обратно. — Не высовывайся! У тебя волосы тёмные, увидит! – напряжённо шипел Польша, благодаря последнему доводу позволяя себе держать свою голову выше литовской. Торис присмотрелся: волосы у Феликса и правда цвета созревшей ржи. Может, чуть светлее, но от этого не бледнее ни капли. — Ну? Как там? – после недолгой паузы всё тем же шёпотом вопрошает Литва. — Фуух, — Феликс облегчённо выдыхает, плюхается на спину и сладко жмурится от ярких солнечных лучей и осознания того, что выходка таки удалась, — Ушёл! Торис позволяет себе выпрямиться и сесть рядом. Он с нескрываемой улыбкой смотрит на своего друга и товарища. Польша красивый. Очень. Особенно сейчас. От этих мыслей у Ториса немного розовеют щёки. Красивый. Очень-очень. На самом деле Литва никогда не говорит об этом Феликсу, но часто об этом думает. Это даже как-то… неправильно, наверное, но оно того стоит. А потом они начинают разговаривать. Лоринайтис уже лежит рядом с блондином, смеётся вместе с ним и никогда не медлит с ответом. О чём они говорят? Да о разном. От последних военных походов Речи Посполитой до живущей в их деревне премилой панночки. А потом Польша вдруг внезапно замолкает, спустя несколько секунд резко садится и нависает над литовцем. Лоринайтис даже немного расширяет глаза и чуть приоткрывает рот от неожиданности. — А ты знаешь что я сегодня видел?! – выпаливает Лукашевич, пристально вглядываясь в тёмно-зелёные глаза своего собеседника. Это «что-то», видимо, сильно мучило длинный язык Феликса, хоть он и успел об этом «чём-то» благополучно забыть. — Что? — Я сегодня такое видел! Помнишь Янку и Яцека, они ещё всё жениться собираются? — Помню. — Так вот, я их сегодня утром видел! И так вот они, — поляк нагнулся к брюнету и заговорщическим шёпотом закончил, — целовались. — Аа?! Да-да. Эти двое ещё совсем дети, поэтому эта новость была для них чем-то невероятным, чем-то из ряда вон выходящим. — Да! Представляешь? Фу, как им самим не противно! – с этими словами Лукашевич сел прямо и с брезгливым видом скрестил руки на груди. В вопросе «целовалок» и «обжималок» Польша был крайне консервативен. Ну, ребёнок, что с него взять. Тем более мальчик. — Да ладно тебе! – Торис поднялся так же резко, как и его друг, — Ты ведь даже не пробовал! Вдруг это и не противно вовсе? Погоди… — брюнет недоверчиво посмотрел на Феликса, — Или пробовал? Торису было бы по крайней мере очень обидно узнать о первом поцелуе поляка вот так, случайно. — Конечно нет! Ещё бы я с кем-то целовался! – последнее слово он произнёс с явным отвращением. После полной размышлений паузы он добавил, — Хотя эти двое потом такие радостные были… Может, и правда не противно?.. — Вот! А ты всё «противно, противно»! Это, наверное, даже приятно, раз они такие счастливые были! — Слушай, Лит, ты ведь ещё не целовался? — Нет, не целовался. — Вот прям ни разу? – подозрительности поляка не было предела. — Ни разу. — Хм… — Феликс опустил глаза. После недолгих раздумий Лукашевич поднял на Ториса чуть пристыженный, но полный решимости взгляд. Щёки блондина медленно наливались кровью, — Предлагаю проверить всё опытным путём. — А?.. Это… Это как? – заявление поляка было более чем неожиданным. — Ну, вот так. Мы же всё равно никому не скажем, тем более если противно будет! Ты ведь никому не скажешь, правда? — Н… Не скажу… — Ну вот! Зато будем знать что да как! Согласен? — Ну… — Ну Лиит! Ну даваай! — Ладно, ладно! А… Как целоваться-то? – щёки у литовца красные-красные, смотреть приятно. — Ну… — Это ты видел, я – нет! Вот и учи меня теперь как это делается! — Да погоди, погоди, щас!.. Помявшись ещё пару секунд, поляк приблизился к брюнету и робко коснулся своими губами губ Лоринайтиса. Они целовались робко и нежно, иногда едва касаясь друг друга и делая частые паузы, чтобы восстановить дыхание. Оказывается, губы у Феликса очень мягкие, и когда он так близко, можно различить едва уловимый запах польских сладостей. Литовец, конечно, думал об этом, но ему и в голову прийти не могло, что однажды он проверит это вот так. У Ториса губы немного обветренные, но от этого прикасаться к ним не менее приятно. Ещё в эти минуты он так трогательно смущённо жмурится. Хотя Лукашевичу это тоже в новинку: он тоже немного боится. Ощущения были новыми и очень непривычными, но неприятными их было не назвать. Поцелуи иногда были даже немного похожи на укусы, но просто до невозможности неумелые, трепетные и нежные. Они целовались так около минуты. Торис чуть прикусил нижнюю губу поляка, тут же проводя по ней языком. Это, наверное, было его личное едва уловимое признание. Во многом. Это было ещё одно новое ощущение, которое понравилось Феликсу едва ли не больше всех остальных. В попытках повторить его он неумело касается языком губ Лоринайтиса, а после они начинают осторожно соприкасаться языками. Действие это было необычным и завораживающим. Хотелось больше ни на шаг друг от друга не отходить, ни на минуту друг друга не оставлять. Даже не так. Хотелось, чтобы эти ощущения остались между ими двоими, остались их нежным приятным секретом. И не нужно никого больше. Приближающиеся крики заставили поляка отшатнуться от друга. — Фееликс! – раздался звонкий женский голос. — Д… Да, да, иду! – кричал он, вскакивая с места. Его щёки были залиты почти неестественно ярким румянцем, он запинался почти в каждом слове. — Вот ты где, негодник! – выходки юного пана эту женщину никогда не радовали, — А Ториса ты куда утащил? — Н-ну, уснул я, уснул! Он тоже уснул, между прочим! Сейчас проснётся и придёт, он тут валяется! — Ладно, подождём его. А ты не бездельничай, иди помогать! — Иду-иду! – Феликс сорвался с места и рванул через поле к этой звонкоголосой женщине. На самом деле ему почему-то было очень неловко перед Торисом. Хотелось поскорее скрыться. Оставшись наедине с собой, когда крики утихли, Литва коснулся пальцами своих губ. Они были влажные и горячие. Ему не привиделось, это правда было, правда-правда. Он зажмурился и плотно закрыл рот обеими ладонями – никому не отдавать этого чувства, никому. Но Феликс так себя вёл, а вдруг ему совсем не понравилось? Тогда это ведь очень-очень неправильно, что Лоринайтису было так приятно. Но всё же… Даже если только он один это чувствует, если Польша даже не думает об этом, он должен во что бы то ни стало сохранить это тёплое чувство, пусть даже в тайне ото всех. Обязательно сохранить.