Королевство Солнца

Легкая шелковая ткань казалась колючей шерстью. Кожа горела после прикосновений Саурона, его укусов, его губ. Будто бы тело её стало сплошным ожогом, сплошным доказательством её падения. Тиннаро сдавленно зашипела, потерев плечо – неприятные ощущения только усиливались, не говоря уже и о боли в чреве. Майа давно покинул шатер, и Рингалат радовалась, что не придется смотреть ему в глаза – до сих пор не могла вспомнить, когда именно она позволила ему всё. А главное, почему. В самом начале, да и сейчас… Саурон, Аннатар, уже Майрон? – казался Тиннаро воплощением Солнца. Живого, яркого, теплого. Но не обжигающего. Она доверилась, и она обожглась. И теперь, кутаясь в свежие белые шелка, Тиннаро силилась разобраться в произошедшем. Да, можно списать на темную магию. Но это слишком просто. Опьянела? Человеческая кровь в её жилах могла допустить это. И всё равно, всё равно… Впереди мелькнула очередная служанка – крепенькая, приземистая и такая же смуглая, как и все остальные. Она, опустившись на колени и раболепно склонив голову, развернула очередной сверток с голубой батистовой лентой внутри. Тиннаро судорожно мяла голубую ткань в руках, что утекала с тонких, длинных пальцев, как тихий, шелестящий поток. Капли пота скатывались по лицу и шее – загривок постепенно становился мокрым, как и ворот. Зачем искать глубинный смысл, когда всё так просто, так кристально чисто, как синева батиста. Она сама желала этого, - Рингалат судорожно кусала губы, уставившись в пустоту. С самого начала. С самого начала. *** Когда кукле обрезают ниточки, она перестает быть забавной безделушкой, а превращается в груду тряпья и блесток. Растекается, рассыпается бесформенной массой, становится чем-то противным, опостылевшим. Если поставить такую куклу на ножки – она качается, не держит равновесия. Не может взмахнуть руками, отступить – ни шагу без своего кукловода. Он знал, что Тиннаро сейчас мечется в шатре, рвет на себе волосы, возможно, даже рыдает, внезапно осознав одну простую, но такую важную вещь. Саурон усмехнулся, проведя пальцем по небольшой, неказистой головке чьей-то куклы, найденной им здесь же, возле пепелища. Вастаки повеселились на славу. Они прекрасно подходили на роль его новых рабов – умнее, сильнее, способней. Люди такие забавные: то темные, то светлые, то всё никак не определятся. Алчные и щедрые, святые и жестокие… Одни не боятся смерти, идут навстречу с гордо поднятой головой, другие – поджимают несуществующие хвосты, облезлые, как у крыс, и хватаются за любой шанс, любую протянутую руку. Такие смешные в своей уверенности, что не поддадутся тьме: Барахир, Беор, Бор, Хуор и Хурин… а также Горлим и Турин, что доказали обратное, слепо веря в правоту своих действий. Слепые, наивные глупцы. Рингалат была умней. Но и её это не спасло. … Когда Мелькор впервые встретил людей, он захотел их учить. Учить тому, что знал сам, что познал в Великой Пустоте Эа, в поисках чего-то нового, неизведанного. Хотел им дать постичь свою музыку – другую, правильную в своем, другом, искаженном понятии. Потому что Смертные – зеркало его сущности. Его, Обреченного. Одни испугались и ушли. В глазах других Владыка увидел свое собственное отражение – уже не Алкара, но Моргота. Именно тогда, взглянув в глаза предков первого племени, он возненавидел Второй Народ за эту правду в глубоких, смертных глазах. Люди видят мир полнее эльдар. Люди познают и знают изначально больше, нежели они. Их истинная природа и заключается в Искажении. Мелькор не раз называл Манвэ глупцом – наивным, святым и не способным копнуть глубже. Еще до создания великой Песни братец не отваживался познать все уголки Эа и того, что за ним. Боялся? Скорее всего. А ведь музыка, что пульсировала за задворках Вселенной, воплотилась в Людях, в их голосах, в их словах, в их разуме. И Мелькор восхищался ими. Восхищался и ненавидел до зубного скрежета, до кровавых борозд на ладонях, до умопомрачения. Он был похож на них, но был прикован собственными силами к этой земле. Саурон подумал однажды: а что, если это тоже было замыслом Эру – «падение» Алкара и Искажение Арды? Майа вспоминал об этом, перебирая цепь золотых медалей с выгравированными там тонкими фигурками зверей, преклонившихся перед человеческой фигурой, стоящей на возвышении. Как и Мелькор в свое время, он дал Тиннаро выбор. Он уходил несколько раз – она шла за ним. Рингалат заставила молчать свое эльфийское «я», которое могло бы предупредить о его присутствии, о его сущности. Она знала это – подсознательно, и всё же упорно шла. Что сказал бы Учитель? Посмеялся бы, как обычно или увидел бы в ней то, что смог разглядеть Тар-Майрон? Недюжинный потенциал. Ум и кровь. Кровь, кровь. Кровь свободных людей. Те, что разорвали пространство и время, те, что переступили грань существования, те, кто после своей смерти воплощались в новую, невиданную материю, что двигала Вселенной. Её совращение будет нелегким – но оттого ли не веселее?.. Саурон встал и потянулся – гибко, по-кошачьи. Свои длинные волосы он заплел в косу, небрежно откинув его на голую спину, и закрепил на бедрах вастачий пояс из золотых медальонов. Распрямил плечи и неспешной, вальяжной походкой отправился вперед, к своему шатру, где вскоре соберется все это алчное племя. Все-таки, союзников он нашел раньше, чем Рингалат. *** Что-то жалобно звякнуло, стоило Рингалат выдернуть салфетку из-под горки фруктов. Помимо глухого «тук-тук-тук» отчетливо донесся металлический звон. Кольца. Тиннаро присела на корточки и подцепила ногтем золотой ободок. Металл мерцал мягким переливчатым светом, отражая блеск огня в высоких медных чашах и размытые силуэты апельсинов в меду. - Мамино… - изумленно выдохнула она, вертя колечко в пальцах. Недоверчиво покосилась на второе, все еще покоящегося во вздыбленных складках песочного шелка, поднесла к глазам. – Отца? Из головы нолдо мигом выветрились все мысли – она села на пол, скрестив ноги, и уставилась на пару колец, холодивших её ладони. Она уже успела позабыть о потерянной вещи – последним напоминанием о матери. А тут еще и отцовское… Вид его портила пара царапин, но вязь тенгв всё еще была четкой. Кольца притащить сюда мог только Саурон. Один вопрос: зачем? Рингалат замотала головой, отгоняя прочь наступившую дурноту и поднялась, спрятав неожиданную добычу за пазухой. Как раз перед тем, как ткань, закрывавшая вход, всколыхнулась, и в шатер прошел непосредственно похититель её семейных драгоценностей. - Что делаешь? – обыденный вопрос, обыкновенная поза – руки в карманах штанов из разномастных шкур, распрямленные плечи и выставленное напоказ прекрасное тело. Саурон повернул голову, откидывая назад косу, скрепленную многочисленными кольцами, и обошел застывшую Рингалат. Нолдо кусала большой палец. - Да вот… Хороший натюрморт бы получился, - и она махнула в сторону россыпи фруктов и золота на песочном шелке и валявшийся там же кубок с пролитым вином. Тиннаро повернулась и заглянула в глаза майа – в них не было обычной пустоты, только водоворот алчного, бушующего огня. Саурон только хмыкнул. Взял Тиннаро за руку и поволок за собой. Она воскликнула: - Эй, что такое?! Уже перед выходом из её временного (как она надеялась) жилища, он остановился, схватил её за плечи и прошептал: - Веди себя достойно. Тиннаро только удивленно выдохнула, как Саурон вытолкнул её наружу, прямо перед очи собравшейся толпы. Обе стороны пораженно замолчали. Рингалат выпрямилась, неловко поправляя съехавшую набок бридель золотистой тоги. Недавно нацепленные сандалии из мягкого золота и кожи нещадно натирали ноги, и теперь девушка мялась, недовольно поджимая губы, пытаясь скрыть свое смущение и неосведомленность происходящим. Люди глазели на неё, широко разинув рты, а некоторые, совершенно не стесняясь, тыкали в неё пальцем и говорили что-то друг другу. Но заминка вышла недолгой: ровно до того момента, как рядом с Рингалат возник Саурон – величественный, в таких же золотых одеждах и пламенно-золотом венце, и взял её под руку. Его ладонь обжигала не хуже каленого железа, а одно из колец на его руке точно превратилось в маленькую ядовитую змею с изумрудными глазами: при соприкосновении она точно брызгалась ядом и щипала кожу Рингалат. - Что происходит? – спросила она, едва размыкая пересохшие губы. Она едва переставляла ноги: в спину вонзались копья завистливых взглядов бывших наложниц Саурона и какая-то странная воля, исходящая от майа, придавливала её к земле. - Ты теперь королева, милая, - сказал он, поворачивая свое, освещенное полуденным светом лицо. К губам его пристала ядовитая усмешка, в глазах плясало торжество. – Не об этом ли ты мечтала? Ну-ка, выпрями спину, не позорь меня! – он мягко подтолкнул её между лопаток. - Резон тебе делать меня их королевой, Саурон? – Зашипела девушка, послушно выпрямляясь. Его рука больно стиснула её пальцы. - Помнится, я говорил, что отныне я – Тар-Майрон. И не их королевой, а моей, - он пристально посмотрел сквозь прядь съехавших на лоб волос цвета червонного золота под опаляющим солнцем степи. – Ты не будешь править, ведь ты – всего лишь женщина. И, к тому же, - он сладко улыбнулся, - если бы я тебя не назвал королевой, тебя бы оседлал первый попавшийся мужчина, едва бы ты покинула мой шатер. А потом, второй, третий… - Тиннаро вспыхнула, взбесилась и тут же попыталась вырвать руку, но майа держал крепко. – Но я не привык делиться своей собственностью. - И когда это я успела ею стать? - прорычала Тиннаро. – И, раз уж ты заговорил о моих мечтах, я мечтала править, а не быть чьей-то подстилкой! Пусти же! - Как грубо ты отзываешься о себе, - парировал Саурон, словно и не замечая её движений, ловко лавируя среди расступающейся толпы. – Веди себя потише, дорогая. Они проходили мимо склонявшихся перед ними людей – свирепых мужчин с татуировками на выпуклых мускулах, полуобнаженных женщин с умасленными косами и золотом на бедрах, мимо важных толстяков в надушенных шелках… Рингалат проклинала тот день, когда ступила на борт корабля. - Куда мы идем? - К алтарю, - просто ответил он. Сердце забилось чаще. Тиннаро отчаянно хотела, чтобы оно разорвалось прямо сейчас, не дав дойти ей до расписанной ужасными сценами жертвоприношений и обрядов хижины, где должен был свершиться брак. Если её ведут насильно, почему эльфийская сущность не может позволить ей умереть прямо сейчас? - Ты не можешь жениться на мне. Ты – майа, - процедила она. - Мелиан и Тинголу это нисколько не помешало, - невозмутимо отвечали ей. – Мы поклянемся перед Эру, и брак будет свершен. - Клянись, сколько хочешь, а я – не буду, - сказала она, ступив под темные своды хижины. Её тут же схватили за волосы и притянули ближе. Губы обожгло огненное дыхание: - Милая, ты и так сделаешь всё то, что я велю, ибо… - Саурон притянул её ближе, едва касаясь губами её губ. – Моя тьма уже в тебе. Рингалат заледенела. Внутренности свело судорогой, а колени подкосились. Всё верно… Она впустила его прошлой ночью, не помня себя от нахлынувшего возбуждения и вина. Будь всё проклято, проклято… - Зачем тебе жениться на мне? – прошептала она, пытаясь вывернуться и упираясь руками в чужую грудь. Саурон не обращал на это внимания, сгребая её в охапку и неся куда-то в глубь – где танцевало пламя в знакомых чашах, откуда шли легкие соблазнительные запахи корицы и мёда. - Увидишь, - на палец скользнуло кольцо – холодное, и в то же время знакомо-теплое. - Это же… - она не успела закончить, как Саурон подхватил её бедра и аккуратно усадил на каменную плиту, облицованную волнами драгоценного металла и камней. – Что ты делаешь? Майа не ответил, легко толкая её в грудь и заставляя лечь. Тиннаро, с ореолом отросших темных волос, в полумраке – блики дорогой инкрустации жертвенного алтаря плясали на бледном лице. Золотистый шелк легко окутывал тело, повторяя все его плавные изгибы. - Так же нельзя… Такого не делают, - шепнула она. Презрительная усмешка коснулась его полных губ. Саурон отвлекся, начиная стягивать одежды. - Жаль, к алтарю нужна жертва, но её я забрал прошлой ночью, - он склонился ближе. Тиннаро прикрыла глаза. Воля покидала её каждый раз, когда шелк скользил по телу, освобождая его. Сегодня снова придется смириться. Она чувствовала знакомое прикосновение гуляющего сквозняка, когда майа раздвинул ей ноги, прикосновение жадных пальцев. Когда, в далеком и безоблачном детстве она рисовала в своем воображении свадьбу, всё было не так. Влага коснулась ресниц. Не так... Первый толчок ощущался почти не больно.