***
Карьера Лэя началась внезапно для самого Лэя. Он даже представить себе не мог, что его однажды рукоположат, а поди ж ты. Не то чтобы он был отстающим в семинарии или хуже всех прочих, но в силу собственной рассеянности и любви к основательным умозаключениям, требовавшим времени и известной мозговой активности, считался не самым успешным. Мягко говоря. Наставник латыни, конечно, мягко не выражался, а бил словом наотмашь, как мачугой. — И в каких это облаках, сын мой, ты изволишь витать, скотина ты эдакая? Что ты мне суёшь, я тебя спрашиваю человечьим языком! Что это за малюнки криворукого борзописца? — Живописца. — Лэй имел неосторожность поправить наставника. — Борзописец — это не совсем туда, то есть... — Ты мне тут ещё умничать собрался? — Боже упаси, да разве я посмею? — с искренним недоумением пробормотал окончательно сбитый с толку Лэй. Он никак не мог понять, что не так с его упражнением, ведь всё сделал правильно. Немного неаккуратно и с исправлениями — никуда не денешься, но правильно же. — Так ты ещё и имя Божье поминаешь всуе? — взъярился пуще прежнего наставник и исступлённо затряс сшитыми листами с упражнением — прямо перед носом у Лэя. Разумеется, Лэй чихнул. Ну а кто бы не чихнул, получив в нос заряд мелкого обсыпного песка с плотных страниц? Любой бы чихнул. И теперь наставник стоял весь такой... как оплёванный, короче. — Простите, — пробормотал Лэй, осторожно вынул из рук у остолбеневшего наставника листы, попятился и сел на место. От греха подальше. И вежливо сказал напоследок: — Будьте здоровы. Наверное, эти слова следовало употребить к иному случаю, но ничего умнее в голову не пришло. А через миг Лэй вылетел в дверь под визгливые вопли наставника: — Чтоб ноги твоей тут не было! Бегом к аббату, мерзавец! Пусть назначит наказание! И попадись мне только! Шкуру спущу и скажу, что так и было! Лэй остановился на широкой галерее, огляделся по сторонам, открыл листы на нужном упражнении и всё проверил. Ну правильно же! А деваться некуда всё равно. Он понуро поплёлся в покои аббата за наказанием, ведь наставник же проверит после занятия. Лэй скромно поскрёбся в дверь, дождался дозволительного оклика и зашёл в кабинет аббата. Тот сидел за столом и заполнял амбарную книгу собственноручно, хотя заниматься этим полагалось кастеляну. — Что на этот раз натворил? — с мягкой улыбкой спросил аббат, на миг подняв голову над книгой и подслеповато прищурившись. — Не знаю, ваше преподобие. Наставнику не понравилось упражнение, но там всё правильно. — Неси сюда. Аббат просмотрел упражнение и довольно кивнул, потом подставил кулак под подбородок и вздохнул. — Сколько ты уже в учениках ходишь? — Четыре года, ваше преподобие. — Четыре, надо же. Совсем большой. Курс латыни у тебя тоже четыре года, а экзорцизм? — Вчера сдавали, ваше преподобие. — И как? — Хорошо. — То-то и оно, что хорошо. А давай мы тебя рукоположим? — Прямо вот так? — не поверил собственным ушам Лэй. — А тебе, что, консилиум собрать надо? Или лично Папе написать? — А можно? — заинтересовался вдруг Лэй подобной перспективой. Это же столько всего в письме можно Папе рассказать про монастырь и отца Домнуса, что подворовывал на кухне даже в пост и на праздники. Чтоб он лопнул. Не Папа, а отец Домнус, конечно же. — Нельзя, — жестоко порушил все лэевы надежды аббат. — Я тебе говорю, что мы тебя рукоположим и предста-а-авим. — А может, не надо представлять? — оробел Лэй перед столь явно замаячившим перед ним ярким будущим. И он ещё не верил, что это всерьёз. — Может, только рукоположить? Немножко? — Ещё скажи "совсем чуточку, чтоб на зуб попробовать", — ядовито подсказал аббат. — Нет уж, всё по правилам. Рукоположим и предста-а-авим. И будет тебе даден соответствующий реквизит. И пойдёшь ты к людям, нести свет и сеять добро... Или сеять свет и нести добро? Хотя неважно. — К людям-то обязательно разве, ваше преподобие? Я бы лучше в наставники, может? Или вот на кухню хотя бы вместо отца Домнуса, который... — Вам всем на кухне мёдом намазано? Что вы как мухи? И все к отцу Домнусу цепляетесь! Тот от голода пухнет, бедный... — Так если б от голода! — обиделся Лэй. — От голода! День и ночь постится каждый Божий день! — Удивительно, и как только до сих пор ноги не протянул, — едва слышно пробормотал Лэй. — Вот! Ибо Святым Духом... В дверь постучали, приоткрыли, и в щель получившуюся голову просунул помянутый отец Домнус. — Ваше преподобие, крыса в чугунок свалилась. Дайте кота завести, а? — Чтоб он жрал в три горла, как и ты, и валялся брюхом вверх? — загремел аббат. — Сам крыс лови! Приду вечером и проверю, сколько наловил! — Так как же я буду... — А вот так! Меня не волнует! Но чтоб поймал всех! Или самого котом сделаю и веник вместо хвоста вставлю! Вон! Хотя нет. Куда пошёл? Зови отца Августа, сейчас сразу и рукоположим, чего тянуть-то? — Ваше преподобие... — заволновался Лэй, не ожидавший рукоположения вовсе. А если и мечтал порой об этом, то точно не так себе это представлял, а как-то... более торжественно, что ли. — Цыц! Совсем тут распустились! Что за вольности? Возьмём и рукополо-о-ожим. Чтоб было! Четыре года, лоб какой уже. Пора бы! Зря тебя кормили, что ли? — Так отец Домнус... — Что отец Домнус? Ты мне зубы-то не заговаривай! Быстро сюда отца Августа, пока он буйствовать не начал. — Отец Август? — пришёл в ужас отец Домнус. — Отец Август добр и кроток аки агнец небесный, куда уж ему... — Дурень! При чём тут отец Август? Я про этого недоросля! — Аббат потыкал пальцем в сторону застывшего столбиком Лэя — тот честно пытался свыкнуться с мыслью о рукоположении и представлении. Судя по огромным и чуть испуганным глазам, получалось не то чтобы плохо, но сомнительно. — Что случилось, ваше преподобие? — Отец Август влетел в кабинет галопом, задравши на бегу рясу. Бедный весь запыхался и загнанно озирался по сторонам. — Снова призраки шалят? — Да если бы... Вот! — Аббат навёл палец на Лэя. — Одержимый? — Тьфу! Да куда там... Рукоположить и предста-а-авить надобно. — Прямо сейчас? — Вот сей же миг, — подтвердил аббат, сцапал со стола томик Библии в обложке из коровьей кожи и бодро пошагал к двери, рявкнув на Лэя: — За мной! Маленькая процессия из аббата, Лэя, отцов Августа и Домнуса шумно протопотала по галерее, спустилась по лестнице вниз и ввалилась в старую часовню, которой пользовались исключительно для проведения особых таинств. Лэй и опомниться не успел, как отец Домнус его придвинул к ступеням, накрытым алым полотном, и заставил преклонить колени. — Внимай, сын мой, — строго велел тщедушный отец Август, что внезапно обрёл представительный вид, и тут же перешёл на арамейский, которого Лэй не знал. Лэй честно пытался внимать, но это трудно, если ни слова не понимаешь. Он просто старался кивать в такт словам отца Августа и надеялся, что дальше хуже уже не будет. Куда уж хуже-то? — Трах-тибидох-тибидох, — значительным тоном завершил свой непонятный монолог отец Август. И лязгнул хвостом. То есть, хлопнул в ладоши, конечно же. Но лучше бы хвостом... На ступенях перед Лэем возник прозрачный сосуд, по размеру — вот как если бы Лэй сжал кулак, оно бы и вышло. И внутри сосуда сидел бесёнок. Чёрненький, с блестящими глазёнками, рожками и хвостом с кисточкой. Выглядел он как картинка в крошечных меховых штанишках и жилетке. Серьёзная такая картинка с недовольной миной на лице. Бесёнок отчётливо хмыкнул и повернулся спиной к Лэю. Ещё и демонстративно скрестил руки на груди. Кончик хвоста раздражённо подёргивался. — Во-о-от! — довольно протянул аббат. — Ты погляди, что тебе Бог послал... — Лучше б кусочек сыра, — мечтательно протянул отец Домнус и тут же зашипел, ибо аббат без сомнений и угрызений совести наступил ему на ногу. — О-о-ой... — Видишь, сын мой, Отче Наш тебя возлюбил и послал достойного... хм... подручного. Он, конечно, худосочный пока, ну так не из рая же взяли. Хм-хм? Серным душком отдаёт, но это тоже ничего, прополоснёшь в речке пару раз — вонь и отобьётся. Наверное. Да... В общем, всё. Рукоположили, предста-а-авили, помощника дали, собирай манатки и вперёд — навстречу подвигам, славный паладин с душой, изведанной... — Прямо сейчас? — А когда? Поспеши, пока кто-то другой не занял твоё место! Подвиги ждать не станут! А слава церкви? А слава Божья? А добро посеянное? Отец Домнус! — Ваше преподобие? — Сосисочку баварскую в дорожку герою будущему отложите. Свеженькую. Всё-таки событие. Не каждый день рукополагают. И пущай кастелян шубейку какую даст, чтоб задницу себе не отморозил. — Но... — Молчать! Бери своё счастье, — аббат сунул Лэю в руки склянку с бесёнком, организовав крохе землетрясение в миниатюре, — дуй за сосиской и шубейкой, и чтоб к вечерне духа твоего в монастыре не было! Не то собак спущу! — Так нет у нас собак... — А почему нет? Кого мне спускать прикажете? Отца Домнуса? Он сейчас у нас на положении кота. Кстати... Отец Домнус тут же рванул к выходу, вопя на ходу: — Ваше преподобие, одну крысу вот уже почти поймал! — Вот! Всё, сын мой, с глаз долой — церковь тебя не забудет. Я помолюсь о твоей душе сегодня же. Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Всё!***
Вот так внезапно Лэй оказался рукоположен, представлен и без крыши над головой к исходу дня. Зато со склянкой и бесёнком. И он не представлял, что ему с этим делать. То есть, он-то знал, конечно, что при рукоположении и представлении паладинов одаривают Небеса благословением, но, видать, у Небес лично к Лэю имелся какой-то свой собственный непонятный счёт. Иначе почему?! И за что?! Бесёнок продолжал гордо восседать на дне склянки спиной к Лэю и делать вид, будто он так, загорает тут, а Лэя в упор не видит. — Тебя хоть как зовут? Бесёнок что-то нацарапал на белом клоке, вынутом из пустоты, и накинул клок себе на спину. Надпись на латыни претенциозно гласила: "Закрыто. Переучёт". — Если ты говорить не умеешь, это ничего. Я, конечно, не самый разговорчивый на свете, но могу и за двоих болтать. Но хорошо, что ты грамоте обучен. Бесёнок шумно вздохнул и театрально закрыл ладонью глаза, выразив столь нехитрым жестом все свои соображения по поводу умственных способностей Лэя. — У тебя голова болит? — забеспокоился Лэй. Бесёнок закрыл лицо обеими руками в жесте крайнего отчаяния. — Ты несчастлив и страдаешь? Бедняжка... Бесёнок тихонько обхватил колени руками и опустил на скрещенные запястья голову, вероятно, смирившись с умственными способностями напарника и потеряв желание прибегать и дальше к пантомимам. — Так как тебя зовут? Бесёнок никак не отреагировал на вопрос. — Ты такой тёмный, и впрямь серой воняет... Лэй остановился у ручья, вытянул из сумы платок для протирки дерева в часовне, подошёл к берегу и деловито вытряхнул бесёнка из склянки на ладонь, тот неловко шлёпнулся лицом вниз, забавно ткнувшись рожками и взмахнув хвостом. Лэй намочил платок и накрыл им бесёнка. — Совсем сдурел?! — неожиданно мощным баском взревело из-под платка. Лэй торопливо сдёрнул платок и озадаченно уставился на бесёнка, который катался по ладони и яростно чесался. — Тихо ты... Да не мечись так... Что тебя так корёжит, как черта от лада... на... — Лэй поднёс платок к носу и поморщился. — Ой... — К чёрту твоё "ой"! Придурок, ай... жжётся же теперь... Ну дурак... ы-ы-ы... Больно-о-о... — Прости, ладно? Я не подумал. — Лэй осторожно кончиком ногтя почесал бесёнку спину. — Лучше? — Угу-ы... Ещё тут вот почеши. И здесь вот. Эй, куда? Хвост не трогай! И убери лапы от моей задницы! Тебе приятно будет, если я твой зад буду щупать? Лэй всерьёз задумался, попытавшись представить себе подобную картину. Бесёнок очаровательно залился румянцем. — Снимаю вопрос. Извращенец он ещё... — Он уселся на ладони Лэя, почесал шею и под подбородком, нахмурился и сердито сообщил: — Ты это... слова выбирай в моём присутствии. Я ещё маленький. — По-моему, ты больше и не станешь, — предположил Лэй. — Слышь? Ты думать вообще умеешь? Я тебе сейчас не про размер толкую, а про возраст. Разницу улавливаешь? Да? Нет? Твоя моя понимай? — И сколько же тебе лет, деточка? — заботливо просюсюкал Лэй, потому что сердитый бесёнок выглядел уморительно милым. — Всего двести десять, — понурившись, признался по большому секрету тот. — Сколько? — едва не выронив великовозрастное дитя в ручей, возопил Лэй. — Ты это... контролируй себя только, ладно? — ухватившись ручонками за его большой палец, попросил бесёнок, с опаской поглядывая на воду. — В проточной воде нельзя меня полоскать, понял? Меня вообще полоскать нельзя, чай не ряса. — Угу... — Лэй легонечко подбросил бесёнка на ладони над водой. — Так как тебя зовут? — Садюга, пытки, да? А я тебя не боюсь! — Бесёнок с трудом выпрямился и гордо подбоченился. — Да-да, я вижу. — Лэй снова подбросил бесёнка, поймал, ещё разок, но вот поймать уже не смог. Бесёнок с воплем долетел до водной поверхности, добротно окунулся, через миг вынырнул, фыркая и отплёвываясь, поднялся на ноги и смешно прошлёпал к берегу по мелководью. Он выглядел мокрым, жалким и тощим. И Лэй устыдился: протянул руку к бесёнку и тут же возмущённо вскрикнул, когда его больно цапнули зубами за палец. — Ты чего кусаешься? — А что мне делать? Молиться на тебя, что ли? Ты посмотри только! Ты знаешь, сколько это всё будет сушиться? А как потом будет выглядеть? — Но ты такой грязный... — Я не грязный! Я смуглый! Ну что за кретин, а? За что мне это? — Нет, это мне за что? Я просто спросил твоё имя. — Кай! Доволен теперь? Отстал, да? Отстал? Руки убери, а то я тебя не так ещё цапну! — Да ты же совсем крошеч... — Лэй осёкся, когда у него на глазах бесёнок вдруг принялся расти до устрашающих размеров и превращаться в волка с такой пастью, куда Лэй и целиком бы поместился без труда. — Что ты там вякнул? — прогудел волчище. — Беру свои слова обратно, — послушно кивнул Лэй и слабо улыбнулся. Волчище тут же принялся скукоживаться до крошечного варианта. — А почему ты тогда такой вот сейчас? — Лэй снова посадил Кая себе на ладонь. — Походный вариант. Затрат меньше. Ты тупой или притворяешься просто? — Нет, я ничего не знаю про таких... существ, как ты. — Угу. Давай договоримся? — О чём? — Ну, нам же обоим ясно, что я не нужен тебе, да и ты мне как собаке пятая нога. Но раз уж мы повязаны этим дурацким рукоположением и твоим паладинством, то пускай каждый будет сам по себе. Я не лезу в твои дела, а ты не лезешь в мои. Идёт? — Ну... А это нормально? — Ещё бы. — Тебе ничего за это не будет? — С какой это стати, если теперь только мы решаем свои дела? — А... Ну хорошо тогда, — растерянно пробормотал Лэй. В самом деле, какая ему польза от мелкого беса? Ну ладно, он не всегда мелкий, как показали полевые испытания, но бес же, как ни крути. На том и порешили. Полакомились пусть вкусным, но скудным ужином и легли спать.***
Утром случился апокалипсис бесовского масштаба. Лэй поначалу ничего и не понял, просто увидел полного скорби и безутешного Кая в склянке. Потом разглядел, что на дне склянки валяется рог, а на голове у Кая остался лишь левый. — Он же отрастёт? — Я тебе бык, что ли? Куда отрастёт? Он единственный и неповторимый... Был. Скажи ещё, что ты девственник! Рот закрыл, а! Быстро! Ничего не говори! Не хочу этого слышать! Как ты мог?! Теперь и второму хана придёт... Какой позор! Я буду безрогим... Совсем безрогим... Жизнь кончена, а мне всего двести десять! За что?! Кай скомочился на дне склянки несчастным меховым клубком, у которого к полудню в самом деле отпал и второй рог. Бедный Лэй из последних сил сдерживал хохот. Ему было очень жаль страдающего Кая, но это выглядело настолько смешным и нелепым, что удержаться от смеха и впрямь становилось почти невыполнимой задачей. — Мои рожки... Мои красивые, бедные, несчастные рожки... — бубнил Кай в склянке. Лэй отчаянно кусал губы и мужественно давил смех в зародыше, пока мог, но спустя несколько причитаний разразился-таки безудержным хохотом. Кай вконец обиделся и не разговаривал с ним до самого вечера. Напрасно Лэй убеждал его, что без рожек он намного симпатичнее, Кай не желал быть симпатичным, он желал быть рогатым, потому что высшим существам положено быть рогатыми, а Лэй просто ничего не понимал в этой жизни. К вечеру же Лэй вышел к небольшой деревушке на окраине Сурского леса, где и решил попроситься на ночлег. Крестьяне потребовали в качестве платы очистить от духов старую мельницу у реки, там и дозволили переночевать, коль Лэй управится с задачей. Выдали ему лучину, немного масла в бутыли, воды для освящения и удалились всем людом на безопасное расстояние, а попросту говоря, разошлись спать по домам. Лезть в темноте куда-то не особенно-то и хотелось, тем более под всякие подозрительные скрипы и вздохи. Страшновато всё же, но и не будешь же ночевать на холоде у воды. Лэй сглотнул, запалил лучину, взял в другую руку бутыль, где смешал воду и масло, напряг память, вспоминая подходящий к случаю отрывок на латыни, и поставил ногу на первую ступень. Дерево душераздирающе заскрипело под ступнёй, едва не сделав Лэя заикой на всю оставшуюся жизнь. Он перевёл дух и поставил ногу на вторую ступень. Тишина. Третья тоже оказалась надёжной, зато четвёртая заскрипела громче первой. К скрипу присоединились деревенские собаки дружным хором, зато на седьмой заткнулись — наверное, не смогли взять такую высокую ноту. Лэй плечом толкнул тяжёлую створку и ввалился в тёмное помещение, где его лучина благополучно погасла. — Твою мать, — очень тихо и очень вежливо, но с чувством высказался Лэй. И повторил громче: — Твою. Мать. На него из тьмы пялились красные глаза. Зрелище впечатляло, особенно когда воображение услужливо дорисовало примерный размер твари и прикинуло внешний облик навскидку. — Э... Ин номинэ Патрис.... — Грхм? — утробно рыкнули из тьмы. — Простите. Мэ кульпа... — попытался иначе Лэй. — Р-р-рх?! — Да, не то что-то... А вы кто вообще будете? Ведь не местный же? Тварь во тьме поперхнулась и булькнула. — Бедняга одурел от твоей наглости, — услужливо пояснил усевшийся на плече Лэя Кай. — Кто бы мог подумать, что ты в одиночку попрёшь против кутуса. Я тебя недооценил, выходит. Чем ты его кончать будешь? Где у тебя что припрятано? — Ку... кутуса? — севшим голосом уточнил Лэй, сделав поправку в воображении с умножением на два. Кутусами называли духов, питавшихся кровью с земли, где кого-то несправедливо убили. Это проходили на занятиях по экзорцизму. Высший уровень. А Лэй отучился только четыре года и явно не тянул. — Угу. У тебя припрятан артефакт типа кусочка подлинного Креста, да? И ты молчал? А нехило припрятал — я ж даже не чувствую его. Ну, доставай уже, а то кутус сейчас очухается. Твоя наглость, конечно, убойна, но одной её тут не хватит. — Боюсь, у меня она одна. — В смысле? — В смысле, что кроме неё... — Ты больной, что ли? Зачем тогда полез? — возмутился Кай. — А может, ты его того?.. цапнешь немножко? — Ему и множко не хватит. И мы же договорились, что... — Если меня не станет, договор потеряет всякий смысл! — воззвал к здравомыслию Кая Лэй. — В принципе, ты прав, но я не понял, почему надо сохранять договор за счёт моих зубок? И ты мне рога должен, кстати. Те самые, над которыми ты так беззастенчиво ржал всю дорогу. И... Красные глаза во тьме придвинулись чуть ближе к Лэю. — Понимаешь, это было непроизвольно... Я очень сожалею, что смеялся над твоими, несомненно, изумительными и прекрасными рожками, но, понимаешь! Ай! Если меня не станет... Сделай что-нибудь! — Вот так всегда... — Судя по голосу, Кай спрыгнул с плеча Лэя. — Продолжай говорить про мои прекрасные рожки — меня это успокаивает. — А тебя точно надо успокаивать? Может, подбодрить как-то? — Куда уж больше? Нет, успокаивай. Давай, втирай про рожки. Во тьме что-то шмякнулось и тихо завыло. — Ага... рожки... Твои прекрасные рожки, такие остренькие и чёрненькие, с изящным изгибом на... как эта часть называется? — Спинка... рога... — отозвался из мрака Кай, и у Лэя что-то пролетело над головой. Он пригнулся предусмотрительно и продолжил с вдохновением: — Да, изящный изгиб на спинках рожек или рожков? Рожков. И эти великолепные основания рожек... — Потом почешешь, кстати, это приятно. — Как скажешь. Много ещё? — Ещё чутка. Продолжай про рожки. — Ага, так вот, твои очаровательные рожки... — Какие? — недовольно засопел Кай. И что-то мощно грюкнуло, потом покатилось. — Великолепные, вот! — быстро исправился Лэй и нашарил лучину, кое-как высек огонь и прищурился от показавшегося ярким света. Ему примерещилось, что впереди мелькнул тёмный человеческий силуэт. Лэй моргнул и уставился на растерзанного кутуса. Бедняге свернули шею — просто и без затей. — Это ты его так? — Ты что? Я же маленький, куда мне. Он сам. Как я ни пытался, но так и не смог ему помешать покончить с собой. — Кай вновь сидел у него на плече и беспомощно разводил руками. — Самоубийца, представляешь? Ты б молитву прочёл какую, что ли, не лежать же ему тут век тушей дохлой. — А, да, — спохватился Лэй и послушно забубнил "Отче Наш", потом только опомнился — в самом конце, когда туша кутуса осыпалась прахом. — А разве тебе... — Ну я вроде как с тобой, у нас договор, все дела, так что порядок, угу. Спать сегодня вообще будем? И я есть хочу, кстати. Гляди, там под рядном булки лежат. За подвиги нам же положено по булке, правильно? — Куда тебе целую булку? — А это не твоё дело. Я пытался спасти кутуса от самоубийства — заслужил. Давай булку. — Да ты же не сможешь один её заточить, посмотри на себя... — Эй, я тебя спрашивал, смогу или нет? Я тебе сказал — булку давай. Ты жадный, что ли? Тебе для меня булки жалко? Одной несчастной и чужой? Той, что плохо лежит? Можно сказать, для единственного друга? Ну ты и скряга... — Кай обиженно отвернулся и надулся, как мышь на крупу. — Ну... если ты настаиваешь... — Лэй озадаченно взял две булки, пристроил на чистой доске и ссадил с плеча Кая, легонько подтолкнул его к ближайшей булке. — Вот, наслаждайся тогда, раз хочешь всю булку. Лэй отвлёкся буквально на миг, чтобы достать походный ножик и отрезать ломоть каравая, а когда глянул на доску, мягко говоря, обмер. От второй булки осталась россыпь крошек, посреди этой россыпи "морской звездой" раскинулся Кай и спал себе с совершенно сытым видом, сонно подёргивая хвостом с кисточкой. — Вот это оголодал, — поразился Лэй, кое-как отпилил себе кусок булки и принялся медленно жевать, разглядывая сопящее крошечное, но уже безрогое чудо. Бесёнок же, вроде как, адский житель, дарован Небом в помощь паладину. Хотя какая от него помощь, бес же. И это его полагалось бы очищать и изгонять. И от ладана ему паршиво, кстати. Точно бесовское отродье. Тогда почему же Лэй должен шляться в столь сомнительной компании? Хорошо ещё, что Кай такой кроха — прятать легко, а то люди бы не поверили, что паладин может ходить в компании беса. Ещё б и на костёр поволокли как колдуна. Лэя сморило на втором ломте. Утро началось с громких и наглых требований Кая почесать его "там". "Там" означало сокровенные места на голове, где прежде крепились рожки. Почесать было проблематично в силу толщины пальцев, так что Лэй просто кончиком пальца гладил личного беса по голове, а тот бессовестно жмурился от удовольствия. — Хорошо, — подытожил он и довольно обмяк пушистой тряпочкой на ладони Лэя. — Пошли уже. Мы ж в лес? — Мы по дороге, — поправил Лэй, пристроив Кая на плече. — А-а-а, ну тогда топай. Будут убивать, кричи. — Типа на помощь звать? — Нет, посмотреть, как убивать будут, — отмахнулся Кай и уснул. Лэй сокрушённо вздохнул и потопал, а что ему ещё оставалось при его паладиньей доле, когда и крыши-то своей над головой нет. Где примут, там и ладно, правда, в лесу нигде не примут — никто там не живёт, разве обозы иногда пройдут торговые или процессии какие. Зато за Сурским лесом много деревень и городков, крепости тоже есть. Где-нибудь услуги паладина точно потребуются, лишь бы не на кутуса или ещё кого столь же опасного. Лэю и призраков бы хватило или неупокоенных, или домашней нечисти шкодливой. Идти самому по себе было скучно, хотя Лэй вроде бы и привык к одиночеству. Но на плече сопел горячий Кай, если б не сопел, шагалось бы веселее под его ворчание. И на плече он казался таким крошечным, почти игрушечным — Лэй непроизвольно накрывал его ладонью, чтобы не уронить или защитить от низко растущих веток. Бес бесом, но всё же компания. Кай соизволил разлепить глаза ближе к вечеру, потом сладко потягивался и вертелся на плече. — Ночевать где будем? — Ручей бы найти. Чтоб вода была под боком. — Ты б лучше дерево искал. — Зачем? — Так волки же. У ручья они тебя резво покромсают, а на дереве не достанут. Хотя... — Что? — Хотя могут встать лагерем под деревом и ждать, когда фрукт созреет и сам упадёт вниз. — Угу. Лучше ручей и развести большой костёр. — Ну да, ты слышал, чтобы костёр хоть раз кому-то жизнь спас? — Ну-у-у... — Подковы гну. Думай. Ты же вроде умный, да? Лэй упрямо искал ручей, нашёл, потом таскал хворост до темноты — большую кучу. Выложив из хвороста круг, поджёг и обосновался внутри. Правда, дым настырно лез в глаза, нос и рот, но хоть какая-то защита. — Если не подкладывать ветки, оно быстро сгорит и погаснет, — мрачно отметил Кай, растянувшись в траве и играясь белым цветком. Хвостом ударил по стеблю, и цветок отклонился в сторону Лэя. Лэй щелчком отправил его обратно. Венчик встретился с лицом Кая, испачкав тому щёки пыльцой и заставив чихнуть. — Ну ты и жук, — грустно подытожил Кай, смахнул пыльцу с лица и притих в траве. — Ты всегда бесом-то был? — Кто тебе такое сказал? — Что именно? — Что я бес? — А кто ты тогда? — Я не бес! — Кай уселся в траве и демонстративно повернулся к Лэю спиной. Потом пробурчал со смертельной обидой в голосе: — Я просто ещё маленький. — И кто же ты тогда? Просто похож ведь на бесёнка. Хвост вот. И рога даже были. Когда-то. — Тебе обязательно топтаться по моей любимой мозоли? — мрачно уточнил Кай, обернувшись и уставившись на него исподлобья. — Э, я не нарочно. Так ты кто тогда? — Я... понимаешь, это сложный теологический вопрос. — Чего? — вытаращил глаза Лэй. — Почему это аж теологический вопрос? — Потому что! — веско ответил Кай. — Предположительно я пока что демоническая форма жизни. Условно. — Это как? — Это так! — Кай гордо приосанился, умудрившись провернуть это сидя, но потом грустно поник. — Да просто не знают они, куда меня отнести. Консилиум даже собирали. Пять раз. А толку... — Я не пойму, ты адский обитатель или небесный? — Я как тот пострел из сказки... — Кай свернулся в меховой клубок, — везде успел, короче. Они там говорят, что, мол, не уследили, а теперь мучайся. — За кем не уследили? За тобой, что ли? — Угу... — Кай совсем не гордо понурился. — Что-то я ничего не понимаю. Ты белый и пушистый или... — ...чёрный и в какашках? — с невесёлой самоиронией продолжил Кай. — Ну, я б сказал, чёрный и лохматый, — попытался подсластить пилюлю Лэй. — Увы, я серый и скучный. Неважно это. Какая теперь разница-то? Особенно тебе? Спи уже. — А ветки? — Я присмотрю, — вздохнул Кай. — Я же поспал днём. — Ты их и поднять-то не сможешь. — Слышь, ты, крупный! Спать иди, а? Сказал, что присмотрю, значит, присмотрю. Маленький не значит дохленький, ясно? Булку ты мне тоже давать не хотел. Что вообще за нелепые сомнения? Меня тебе в паладинство приставили не просто же так, наверное. Я тебе не карманная зверушка в склянке. — Ладно! — примирительным тоном отозвался Лэй, расстелил шубейку, кое-как улёгся и постарался уснуть. Удалось не без труда, но вскоре он мерно сопел в кольце пламени. Кай обошёл вокруг него, убедился, что спит, и поднялся в полный рост — нормальный человеческий. И хвост в этом облике исчез. Он склонился над ручьём, умылся, потом всмотрелся во тьму за границей света, тихо зашипел, заставив десяток тощих теней шарахнуться в сторону и удрать подальше в лес. — Совсем охамели, — тихо проворчал в ночную тишь, подошёл к запасу хвороста и аккуратно подкинул веток в огонь. Несмотря на дым и близость огня, Лэй всё равно ворочался и кутался в шубейку, пытаясь согреться во сне. Кай обречённо вздохнул, улёгся на траве рядом и притянул Лэя к себе, согревая собственным теплом.***
На рассвете Кай едва успел уменьшиться и тут же был скинут в траву неосторожным движением Лэя. — Ну да, ну да, вот тебе и "спасибо", — недовольно проворчал он, выпутываясь из стеблей. — И что ты тут делаешь? — Сплю, а то сам не видишь. — А костёр? — А что костёр? Волки ушли и сказали, что не вернутся. Я что, дурак, чтобы после этого сидеть и бдеть? Лэй сокрушённо помотал головой, торопливо умылся, перекусил остатками булки, усадил Кая на плечо и пошагал дальше по дороге. — Знаешь, я тут много думал... — Во сне, надо полагать? — Да, так вот... — Правда, что ли? — Не перебивай старших. — Вот ты только начни ещё возрастом козырять. Тебе сколько лет? — Ну... девятнадцать. — Ага. Вроде просто, да? Девятнадцать и двести десять. Чувствуешь? — Что? — Как низко пали твои девятнадцать в моих глазах, да? — И Кай выразительно просвистел по нисходящей, звуком изобразив процесс стремительного падения. — Неважно, я просто хотел сказать, что так и не понял, кто ты такой. Воцарилась неожиданная тишина. Лэй скосил глаза на Кая и отметил, как тот опустил голову и изучает кончики собственных пальцев на ногах. — Ты что молчишь? — А что мне сказать? Что меня не существует? — сердито буркнул Кай. — Это как? — Это так, как есть. Меня не существует. — Ещё немного — и я тут с тобой спячу окончательно. Ты же говорил, что ты демоническая форма жизни. Сложный теологический вопрос! — Ну вот потому и... условно же. Меня нет. — Но ты вот сидишь. — Потому что ты в меня веришь, — едва слышно ответил Кай и отвернулся. — Но я не понимаю. Этого достаточно? Чтобы я в тебя верил? И ты будешь существовать? — Ты дурак, да? — Кай смотрел на него с безнадёжным отчаянием. — Меня только ты и видишь. — А аббат? — Это спецэффекты. — Что, прости? — Побочное действие. Сейчас он бы меня не увидел. Меня только ты видишь. Пока... веришь. Ну... мы все такие. И... — Кай снова отвернулся, — мы мало живём. — Почему? — Что ты со своими "почему" да "почему"? А подумать головой? Она тебе зачем вообще? Жевать траву? — Стоп. Погоди. Но ты же убил кутуса, так? Ты сильный, правильно. И ты точно не просто так, раз я паладин — сам говорил, просто ты ещё маленький, правильно? Кай излюбленным театральным жестом закрыл глаза ладонью. — Да... как всё запущено... Я такой, каким ты видишь меня. Я сильный настолько, насколько ты хочешь, чтобы я был сильным. Я могу то, что ты хочешь, чтобы я мог. Пока ты веришь. Но когда ты перестанешь верить... Меня нет. Понимаешь теперь? — Но почему я должен перестать верить? — терпеливо допытывался Лэй. — Я не знаю, — Кай сосредоточенно переплёл пальцы на ладошках. — Ты вот мои рога сгубил, а такие красивые были. И чем они тебе не понравились? Ну и... я не знаю, правда. Просто... Он умолк и снова переплёл пальцы, чуть иначе. Тихо вдохнул и неохотно договорил: — Они все однажды перестают верить. Почему-то. Никто не знает ответа. Правда. Обычно нас отпускают позже. Сюда. После четырёх сотен лет. Вроде бы не так жалко, ну, они так говорят. А я маленький ещё. — Тогда почему... — Ну, вроде как наказан. — То есть, хулиганил много, — сообразил Лэй. — Ну... — Кай шмыгнул носом и неохотно покосился на него, потом кивнул. — Так кто ты такой? — До сих пор не дошло? — Кай сверлил его возмущённым взглядом. — Ну... Ты живёшь, пока я в тебя верю, так? И ты такой, каким я могу в тебя верить? И... нет, не представляю, кем ты можешь быть. Плод моего живого воображения? — Скорее уж, больного тогда, — фыркнул Кай. — Учти, если что-то случится с моим хвостом — я за себя не отвечаю. — Мне нравится твой хвост. Ты чего покраснел? — Он не девка, чтоб тебе нравиться. И это мой личный хвост. Нравятся хвосты? Отрасти собственный. — Господи, какой же ты склочный и мелочный... — Чья бы корова, а? И руки убрал! Ну! Прочь лапы от моего — моего личного — хвоста! — И с тихой угрозой Кай предупредил: — Цапну ведь. Лэй подумал и благоразумно отказался от идеи пощупать кисточку на кончике хвоста. — Ладно, так кто ты такой? — Нет уж. Когда найдёшь ответ, мы пересмотрим договор, так и быть. Я даже честно попытаюсь с тобой дружить — пока не перестанешь верить в меня. Но ты должен сам понять, кто я. Идёт?***
Если Лэй думал, что он полон идей и набит ими по самые уши, то к исходу седьмого дня понял, что он глупее, чем сам думал, потому что никак не мог понять, кто же такой его "дар Небес". Он лично убедился, что в самом деле способен сделать Кая таким, каким захочет. Достаточно было лишь верить, что Кай может сломать дерево ударом ноги — Кай ломал. Справиться с лесным духом-шатуном — Кай справлялся. Просто поверить, что Кай идёт рядом, как обычный человек, — и Кай в самом деле шагал рядом и подтрунивал над ним. Пожалуй, Лэй не мог лишь облик изменить в деталях: Кай всегда оставался смуглым, с ослепительной широкой улыбкой, заразительным смехом и яркими глазами. Но какие бы версии Лэй ни выдвигал, Кай всё время качал головой. Весь восьмой день Лэй шагал в молчании и с крохой-Каем на плече. И предавался унынию. Он исчерпал себя и не представлял, кем Кай может быть. А предложение подружиться выглядело на этом фоне всё заманчивее и весомее. — Сдаёшься? — скучным голосом протянул Кай, когда впереди показались городские стены. — Нет, ещё подумаю, — отчаянно уцепился за соломинку Лэй. В городе точно есть библиотека, можно зайти и попробовать там что-то найти. Он спокойно прошёл через ворота и двинулся по улице с Каем на плече — всё равно никто Кая не видел. — Есть что будем? — завидев торговые ряды, спросил Кай. — Если тебя нет, куда еда-то девается? Зачем тебе вообще есть? — Но ты же ещё веришь в меня? Значит, я и есть хочу. — О, вот как... Лэй с тоской смотрел на прилавки, но толком ничего не видел, просто думал о том, что при паладинстве друг мог бы стать его отрадой. Ведь это единственное, что он мог себе позволить. У паладина нет дома и нет особых вещей, деньги и еду ему давали церковь и люди, зато вот друг... Тогда эта доля стала бы не такой уж и грустной, верно? — Ангел! Лэй перевёл озадаченный взгляд на девчушку лет четырёх с замызганным личиком. Она теребила его за рукав и указывала на его правое плечо, где сидел Кай. — Можно потрогать ангела? — Э... Она тебя видит? Разве это нормально? Кай промолчал и отвернулся, а Лэй счёл за благо убраться подальше от настойчивого ребёнка. — Почему она назвала тебя ангелом? — Почему бы тебе не спросить у неё? — в тон ему отозвался Кай. Лэй задумчиво двинулся дальше вдоль торговых рядов. Ангел. И малышка видела Кая, это несомненно. Но остальные ведь не видели. Ангел? — Может, перекусим на постоялом дворе? За счёт церкви, а? Есть охота, — пожаловался Кай и потянулся, подхватил хвост и перебрался на левое плечо. — Смотри, вывеска. Заманчивая. Ну? Ну давай перекусим, а то цапну за ухо. Курочку бы, да? — И куда в тебя столько лезет? — Не будь жадиной. Ну давай поедим? Немножко. Лэй свернул к постоялому двору, зашёл внутрь и кивнул хозяину. Тот мигом засуетился и кинулся освобождать стол для Лэя в уголке. Принесли чугунок гречки с тушёным бараньим боком, томлёные в соусе сметанном грибы, курочку только с огня с золотистой кожицей и ароматный каравай белого хлеба. — Вина или воды? — скороговоркой спросил поварёнок, показав два кувшина. — Воды, — выбрал Лэй и перешёл к еде, отодвинув блюдо с курочкой чуть в сторону — для Кая. — Знаешь, я тут всё думал... — Опять во сне? — Нет. О том, как та девочка тебя назвала ангелом. Я не уверен, конечно, потому что всегда представлял себе всё иначе, но... наш уговор ещё в силе? — Который? — Кай положил последнюю косточку на край блюда и упал на свёрнутый холст на столе, блаженно раскинув руки и с сытой улыбкой на губах. — Если я скажу правильно, кто ты, мы подружимся и пересмотрим договор. Это в силе? — Допустим. А ты хочешь сказать, что дотумкал наконец? — Дотумкал. Кажется. Кай повернулся на бок, подложил ладошки под голову и хмыкнул. — Ну и? — Ты уже и не надеешься, что я пойму, да? — Честно? Я уже устал разочаровываться. И ты всё равно однажды перестанешь в меня верить. Какая разница? — Я не перестану в тебя верить, — очень серьёзным тоном пообещал Лэй. — Ни за что. Потому что я даже не знал, что ты существуешь. — Поправка — меня нет, — выразительно покачал пальцем Кай. — Веришь ты или нет — меня нет. Но я живу, пока ты веришь. — Бред какой-то. — Ты ничего не понимаешь, пф! Это сложный тео... — Сложный теологический вопрос, знаю. Ты мне им плешь уже проел! Так вот, я не собираюсь переставать в тебя верить. — Пф. — И я знаю, кто ты. — Пф! — Кай даже отвернулся и закрыл глаза. — Ну, давай, продолжай гадать. — Незачем. Я знаю наверняка. — И? — А я тебе не скажу. — Ну вообще! — Кай рассерженно уселся на холсте. — Ты издеваешься? — Именно. Ты — ангел-хранитель, так? Кай смотрел на него большими глазами и молчал. Молчал так долго, что Лэй заволновался всерьёз. — Эй, я ведь прав, так? Ну, не молчи! Скажи хоть что-нибудь! — Дяденька, а с кем вы разговариваете? — Мальчик-поварёнок остановился рядом со столом и испуганно уставился на Лэя. — Я паладин, — веско заявил ему Лэй. — А-а-а, — понимающе протянул поварёнок, словно имел дело с душевнобольным, размашисто перекрестился, посмотрел вверх, вздрогнул и убежал по своим делам. — Что ты сказал? — тихо пробормотал Кай и знакомо переплёл пальцы с сосредоточенным видом. — Я сказал, что ты — ангел-хранитель. — Наверное, это не считается. — Почему? — Тебе подсказали. — Неправда! Ангел и ангел-хранитель — это не одно и то же! — Почему это? — Потому что ангелы — белые и пушистые, а ты... — ... чёрный и... — ...лохматый, да! — торопливо продолжил за Кая Лэй. — Нет, всё равно не считается. Тебе дали половину ответа — так нечестно. — Нет уж, погоди! — И не подумаю. Я так не играю! Меняем задание. — С ума сошёл! Вынь да положь мне друга и пересмотренный договор, иначе... — Ну-ну? Перестанешь в меня верить? — Кай довольно улыбнулся. — Нет, но... — Да-да? — Иначе я... — И-и-и? — Твой хвост перестанет быть твоим личным, — осенило Лэя. — Что? Ну это удар ниже пояса, чтоб ты знал! Настоящий мужчина так никогда не поступит! — А я паладин, мне можно. — Где такое написано? Руки убрал! Ну! Это мой личный хвост! — Был твой, стал общий. — Какой такой общий? А ну, перестань в меня верить! Не желаю жить с этим позором! — Фигу тебе! И самоубийство — это грех. — Но верить-то перестанешь ты, а не я. — Как будто от твоей веры в самого себя что-то изменится, ха! — Слушай, по-хорошему прошу, не трогай мой личный хвост. — Ха, пересматривай договор, тогда... Ты! Меня! Укусил! — И я этим горжусь. И что ты мне сделаешь? Ну что? — Наверное, продолжу спорить. Странно, но мне нравится. — Придурок, — тихо проворчал Кай, ухватив кусок каравая. — Мне тоже. — Что? — Ничего. Доедай уже. Мы же всё ещё идём по дороге или уже нет? — Угу. Эй! — Лэй усадил Кая на ладонь и погладил по голове. — Что? — Я — честно — не перестану в тебя верить. Хорошо? Ты же ещё ма-а-аленький. — Слушай, вот тебе обязательно было портить такой момент, да?Всё