Лекарство от... 1. Лекарство от импотенции

Паша Я, Павел Шер, высокий симпатичный брюнет с развитой мускулатурой и светло-карими глазами, законченным высшим образованием, как ни забавно звучит – финансовым, входящий в тридцатку лучших бойцов по боям без правил, имел странную мечту – умереть красиво, которая поселилась в моей травмированной голове после смерти родителей. Кроме благородной мысли эффектно подставиться на ринге была и еще одна – не такая красивая, но вполне жизнеспособная, как запасной вариант меня вполне устраивающая – найти высокий дом с хорошо забетонированной площадкой вместо палисадника и, разбежавшись, прыгнуть вниз, расставив руки как крылья. Я себя знаю, я бы смог. Просто хотелось сперва дом повыше, потом площадку поровнее, потом антураж повеселее. Чтобы сделка со Смертью не смотрелась обычным фарсом, я выбирал. На ринге – спарринг-партнеров, в городе – архитектурные рельефы. Дневное время, свободное от тренировок, я посвящал своим изыскательским работам, рыская по местности в поисках интересных объектов. Скрупулезно заносил в память телефона названия улиц и особые приметы счастливца, приглянувшегося мне, чтобы, придя в квартиру, поставить очередной флажок на карту мечты, про которую при моем скоропалительном переезде я банально не вспомнил. А потом все забывал заскочить и забрать свой раритет, а потом и вовсе стало не до того. С переездом в новую квартиру я совершенно забросил свои «проекты» и неизвестно когда вообще вспомнил бы про них, занятый обустройством быта, не забреди в поисках достойного покрытия на свою необъятную кровать в не обследованную мной часть города. Разглядывая витрины салонов мебели и текстиля, я не поднимал голову выше первых этажей, так что встреча с домом суицидального бреда была неожиданной и громкой. Я просто оторвал взгляд от очередного рекламного постера с матрасами «на самый изысканный вкус» и уперся в него. Еб!.. Бля… Слюна, конечно, не закапала и пот не прошиб, но я таки облизнулся. Враз вылетели из головы хоромы мои новые, окна витражные, закат, стекающий по стеклу, джакузи вкупе с черными шелковыми простынями. Сейчас было только это – первая любовь, страсть, секс. Пересохшие губы и болезненный стон: «так не бывает!» Дом был хорош. Высокий. Сравнительно новый. Шестнадцать этажей плюс техэтаж и крыша. По периметру не наблюдалось камер. И о чудо! Идеально гладкая, на днях заасфальтированная поверхность около просто манила своей девственной чистотой. Да! Я сглотнул и как зашоренная лошадь ринулся к открывающемуся подъезду. Я хочу это видеть! Я должен видеть этот вид сверху! Как обычно игноря лифт, бежал по лестничным пролетам, задыхаясь от вожделения. Чувственное, упоительное блаженство – мне даже показалось, что в паху что-то зашевелилось, хотя это было бы уже чересчур. С улыбкой маньяка, настигшего, наконец, свою долгожданную жертву, я шагнул на крышу. Теплый ветер прильнул к щеке, приглушая мой разочарованный рык. Крыша, которую я уже считал МОЕЙ, была занята. У самого края, чуть склонив голову на бок, стоял мальчишка. Поджарый, высокий, узкобедрый и широкоплечий. В сюрреалистично взлохмаченной рыжей шевелюре бликовало запутавшееся солнце. Я замер, с неприязнью разглядывая оккупанта. Темно-синие джинсы, сидящие на нем как вторая кожа – в тесный притык, так же, как и длинные крашеные волосы, не оставляли сомнений в принадлежности его к нелюбимым мной сексуальным меньшинствам. Вполне обоснованная ярость, до хоровода звезд в глазах, выплеснулась наружу. – Ты! – рыкнул я. Вот чего мне не хватало последнее время! Мясо! Гейское мясо! Я метнулся к нему, за секунду покрыв разделяющее нас расстояние. Он не побежал. Не закрылся. Даже не закричал, когда мой кулак впечатался в его лицо. Он просто стек к моим ногам, лишая удовольствия. Пинать сломанную игрушку было не интересно. Ярость требовала выхода. Я метался по крыше, негодуя на отключившееся так быстро вредное создание. Этот говнюк испортил праздник! Сперва засрал Мою Крышу, потом не захотел бегать, верещать и защищаться, тем самым сломав весь кайф. Экзотическая птичка обломинго, по-видимому, здорово приложилась к моему темечку, потому что ничем другим я не могу объяснить посетившую меня «замечательную» идею по улучшению настроения и восстановлению status quo. Я подумал, что будет забавно притащить его к себе домой, закрыть в студии, где звукоизоляцию я уже проверил, и, когда он придет в себя, гонять в свое удовольствие хоть до усрачки. Мысль завести живую игрушку, которая всегда будет под рукой, мне нравилась все больше и все больше возбуждала. Это показалось куда интереснее, чем лазить по крышам или отлавливать голубую братию по ночам у клубов. Тем более что последнее время хорошие экземпляры попадались все реже и реже. Коварный я радостно заулыбался открывающимся перспективам и начал приводить в действие план по осуществлению задуманного. Потрогав шею сломавшегося так не вовремя подарка и убедившись, что он жив, хоть и в отключке, вызвал такси. Убедительно пообещал двойной тариф за неудобства – «жена рожает, могу запачкать салон и вообще все надо быстро и сразу», завоевал симпатию девушки-диспетчера – «ах, какой заботливый мужчина!» и сел ждать карету, которую пообещали через восемь минут. Сволочной гей так и не пришел в сознание или очень глубоко законспирировался – лежал как кучка дров, не подавая признаков жизни. Пришлось тащить его на себе. Подумав, что, если перекину через плечо, таксист может свалить, а другую машину еще найти надо будет, выматерился и поднял выродка на руки, завесив фейс волосами. Таксист выкатил глаза, но промолчал, когда в дверях появился я. Весь такой брутальный, на взводе, с длинноногой тициановской блондинкой на руках, нисколечко не беременной, но по виду бухой и обдолбанной по самое не хочу. Когда волосы упали с «девичьего» лица, и мужик понял, кто там у него валяется на заднем сидении, я уже сидел в машине. У меня и так лицо не доброе, а тут я был еще и чертовски злой, так что, глянув на меня, свирепого, водитель решил не вступать в полемику и оставить свои мысли при себе. Второй звонок я сделал уже из такси моему тренеру, у которого в связи со спецификой работы образовалось замечательное хобби – он вправлял носы, да так профессионально, что вполне мог начать зарабатывать на этом, когда уйдет из большого спорта. – Михалыч, – не стал я мусолить, – я человеку, – при этом слове я непроизвольно поморщился, раздумывая, не шибко ли погорячился, назвав гея человеком, – нос сломал. Выручи. Можешь ко мне домой подкатить. Отблагодарю по-царски или по-дружески, как захочешь, – хохотнул я. Михаил Михайлович Шведов, он же Михалыч, он же Мих, он же Швед, был не только моим тренером на протяжении долгих лет, он был Другом. Когда мои родители погибли в автокатастрофе, он взял на себя, совершенно добровольно, функции няньки, сиделки и психолога. Вот так и «мучился» почитай больше десяти лет. – Кому опять нос-то сломал? – привычно заворчал он. По голосу я понял, что слово «по-царски» было услышано, понято и одобрено. Особо выносить мозг на тему, что я распиздяй, распускаю руки где ни попадя, а ему за мной подчищать, не будет. Приедет и сделает все быстро, четко, аккуратно. А потом мы куда-нибудь свалим и отметим это дело. «Хотя нет, не отметим, – подумал я с грустью, – у меня же режим!» Так что пусть мастер золотые руки починит мне игрушку и обмоет это дело самостоятельно. Ему вискарь, мне кукла – все по чесноку. Каким бы мой тренер и по совместительству друг не был пофигистом, но к увиденному все же надо подготовить, решил я. – Брат из Голландии приехал, – вдохновенно начал гнать я, водитель расслабился, – ты же знаешь, какие там голландцы встречаются, – более уверенно продолжил, глянув на заднее сидение, – волосы, тоналка, помада, – вошел во вкус, сгущая краски, – штаны эти в обтяжку. Водитель и Михалыч одновременно брезгливо бекнули. – Вот я и не выдержал, – покаялся для полноты картины, – вмазал, а у него сопатка совсем хлипкой оказалась. Так что приезжай, спаси идиота от моей братской любви. Мих заржал, успокаивая тем, что, увы, родню мы не выбираем и что сейчас он приедет и ликвидирует последствия моей несдержанности, так что через какое-то время и следа не останется на родственном челе. Записав мой новый адрес, отключился. Водитель, слушая этот бред, сочувственно кивал головой, и к моему дому мы подъехали практически друзьями. Придерживая дверь и помогая мне вытащить «родственника», он еще раз вздохнул, прокомментировав, что «как женщина это было бы красиво, но как мужик… позорище», и… предложил в следующий раз, когда братишка окрепнет, отметелить его на пару. Я серьезно кивнул, пообещав подумать над заманчивым предложением. «Ага! Щас! Самому мало! Сейчас отмою, тавро поставлю и буду потихонечку лупцевать скучными весенними ночами. Упс!» – хорошо, что только подумал, а не сказал. Провожаемый сочувственным взглядом и искренним напутствием: «Держись!», я скрылся в подъезде. Консьерж нажал кнопку лифта, никак не прокомментировав явление – жилец с окровавленным длинноволосым парнем через плечо. – Врача уже вызвал, – на всякий случай уточнил я. Консьерж и это не прокомментировал, только кивнул. «Может, тут такое в порядке вещей», – подумал я, пока поднимался на седьмой этаж, придерживая за ноги жертву своего произвола. Уж больно охранник спокойный. Ай, да ладно – не стал заморачиваться, зайду вечером, подарю свой плакат... ну так… на всякий случай… мало ли я кого в следующий раз притащу… Я хихикнул, представив, как бедный я таскаю, надрываясь, сюда недобитых геев и гоняю их по своему личному спортзалу на отдельно взятой выкупленной мной территории кондоминиума. Дима Я открыл глаза и застонал. Лицо болело. Поклонник не бросился мне в ноги просить прощения и вообще вел себя… не как поклонник, а как явный гомофоб. Смотрел в мою сторону, морщился, периодически сжимал кулаки. Наверное, мечтал добить, видя, как я мучаюсь. Хотел бы я знать, зачем он тогда цветы прислал и домой меня к себе притащил. Столкнул бы с крыши, и всем было бы счастье. Я молча смотрел на него, ожидая объяснений. Паша Я посмотрел на творение рук своих и поморщился. Хоть Мих и сказал, что все вправил нормально и что я все сделал «как обычно», а не перестарался, и у пациента шнобель не отпадет, вид пришедшего в сознание после меня и наркоза не радовал. Он меня нервировал и напрягал. При близком рассмотрении мальчик оказался как... мальчик. Худенький. Не противненький. Ну разве что ресницы длинные – хотя вот у Михалыча те еще опахала, да еще и загнутые к бровям; родинка над губой, так я знаю людей с кучей родинок во всех местах; тело не девчачье, спортивное, я же его нес, чувствовал, что под руками мышцы, а не кисель. А вот волосы эти… Длинные, шелковистые, какого-то необычного переливчатого рыжего цвета. Нормальному мужику такое просто без надобности. Отпускать его домой я не собирался, не для этого столько корячился. Он пришел в себя и рассматривал меня, пока я изучал его. – Я сломал тебе нос, – поставил я его в известность. – ...? – Потом вызвал Михалыча, он тебе его вправил. Внутри тампоны. Сверху гипс. Дима – Я, пожалуй, пойду, – озвучил я вторую свою мысль, первая была – смогу ли я когда-нибудь нормально дышать. Про то, что идти мне некуда, я как-то уже забыл. – Нет. Ты будешь жить здесь. – Зачем? Чтобы ты каждый день ломал мне нос, а потом приезжал Михалыч и мне его чинил? Паша Удивляясь такой догадливости, заинтересованно посмотрел на потерпевшего от меня и кивнул: – Принимаю как рабочую версию. Он застонал. – Отпусти. Я никому не скажу, что ты меня избил, я не пойду в милицию писать на тебя заявление. – Отчего же? Пойди и напиши, – развеселился я. – Мной еще там гордиться будут, а тебя еще и там отметелят. Так что выбирай – или ты у меня живешь и метелю тебя только я под настроение, или я тебя сам прямо сейчас в милицию отвожу. Так сказать, принудительно добровольно. Даже посижу с тобой, пока ты на меня донос писать будешь. Морально тебя поддержу, перед тем как ты окажешься в обезьяннике. Он пораскинул мозгами и загрустил. Во всяком случае, вид у него стал как у ослика Иа, когда тот обнаружил пропажу хвоста. Молча сполз с дивана на пол. Обхватив лицо руками, зашипел, задев переносицу с пластинкой гипса. – Зачем я тебе? – опять тупо спросил он. – Бить буду. – Каждый день? – решил прояснить ситуацию он. – Ты гей? – тоже решил уточнить я, дабы потом не выяснилось, что у пацана просто имидж такой – длинный хвост и узкие штаны. Он кивнул, понуро опустив голову. И, кажется, даже собрался пустить слезу. Бить мне его пока не хотелось. Но для профилактики оскалился, чтобы не расслаблялся. Пусть лучше боится, чем сейчас начнет рыдать и… гонять сопли по носу, тогда тот и через месяц не заживет. – Я человек непредсказуемый, – взялся снова пугать я, – как настроение появится, так и отлуплю. Потянулся, чувствуя себя рабовладельцем подпорченного имущества, и не зная, что бы такого придумать, чтобы и мне весело было, и ему больше ничего не ломать. И выдал, не напрягая извилины, первое, что пришло в голову: – Целуй руку, вымой посуду и на сегодня можешь считать себя свободным. Еда в холодильнике, ванна справа по коридору. Спать будешь в зале. Постельное белье и полотенца в шкафу. Зубные щетки, губки, бритвы и прочая мыльно-рыльная ерунда в ванной, найдешь. Если будешь смотреть телик после двенадцати, надевай наушники – они где-то там валяются – в общем, не знаю, полазь по полкам, сам поищи, – выпалил на одном дыхании. Понял, что сказал, и сам от себя прибалдел – с чего это я так расщедрился? И тут же поспешил исправиться: – Если свалишь, найду, поймаю и буду убивать медленно и с фантазией. Yes! А потом «Остапа понесло», и я уже не мог остановиться: – Если не свалишь, – тут я призадумался, – убью быстро и безболезненно, если сам доведешь. Если не будешь доводить, жить будешь долго и счастливо. Я оскалился. Он побледнел, хотя куда уж больше. – И еще, – продолжил, входя в раж, – чтобы этих блядских тряпок на тебе не видел. Щас что-нибудь найдем тебе приличное из моего гардеробчика. – А волосы?.. – спросил он севшим голосом. – Волосы разрешаю оставить, – выдал я, офигевая от себя второй раз за час – там, на крыше, я мечтал, как обрею его под машинку. Что творится-то, люди добрые! Этот гей на меня плохо влияет. Того гляди, я ему скоро заколочки покупать начну и косички заплетать. Я уставился на пацана, пытаясь понять, с чего бы это меня так развезло. Пока занимался восстановлением ауры и оценкой ситуации, он подполз ко мне на четвереньках и чмокнул руку. А я уже забыл о высказанных первоначально пожеланиях, поэтому предпочел смыться в свои покои, чтобы еще чего-нибудь не выкинуть. Успокоился, включил плазму, вставил флешку с боем нынешнего конкурента и начал рыться в вещах, сетуя на природную доброту и несдержанный язык. Выудил несколько моднючих, но жутко малых футболок, что никак не желали втискивать в себя раздавшиеся плечи, нашел пару штанов, понимая, что чмошник, обитающий со мной по соседству, скорее всего, просто в них утонет. Подумав, прибавил витоновский ремень, пачку носовых платков, пару нераспечатанных носков и вышел со всем этим богатством из комнаты. Чмошника в зале не было. Он был в кухне и наяривал губкой, оттирая плиту от кофе, который я обычно варю в турке и который от меня через раз утекает. «Если ему удастся придать плите нормальный вид, – подумал я с благоговением, наблюдая за чужими стараниями, – я его, пожалуй, часто бить не буду и даже подарю резинку для волос». Выходил я на цыпочках, боюсь спугнуть удачу. Спать лег счастливым. Ночью снились идеально отмытые плиты, которые я с садистским удовольствием заливал кофе, и снующие по всему дому рабы с ведрами, швабрами и пылесосами. Проснувшись, первым делом пошел не в туалет, хоть природа и требовала свое, а на кухню. «Electrolux» сиял. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!