Конец противостояния

Полено потрескивает в костре. Огненные язычки извиваются на тлеющей древесине, охватывая всё больше пространства, а потом съедают её целиком. Сегодня большой праздник - годовщина победы в многолетней войне между племенами. Когда-то наши предки были одни на этой земле. А потом пришли кочевники. Непокорная природа воспитывает в своих детях стойкость перед трудностями и непокорство, заставляет перебираться с места на место в поисках лучшей жизни. Что значит "лучшая жизнь"? Пришедшие из-за гор видели её в нашей земле и нашем озере. И нет смысла обвинять их в вероломстве. Они просто хотели хороших условий для своих омег и детей. А мы желали защитить свои семьи. Духи слишком поздно ответили на наши просьбы. Победу в войне мы праздновали аж спустя пол века с её начала. Многие отдали свои жизни в этой борьбе. Мой отец тоже. Помню, как много лет назад он величественно сидел на этом самом месте и смотрел на церемонию жертвоприношения. В тот вечер шаманы увидели конец противостояния. Они прочитали будущее на тлеющих угольках церемониального костра. Над трактовкой предзнаменования никто долго не думал. Утром следующего дня отец отправился набегом на врага. И противостояние действительно закончилось. Воспитанный для того, чтобы вести людей за собой, отец не сомневался ни в своих силах, ни в благоволении духов. Он многое принёс в жертву во имя процветания племени и, завоевав всеобщее уважение, уже не растерял его. Он любовно исполнял свой долг и ходил в боевые походы, пока мой папа умирал в одиночестве. Я был не в состоянии прогнать смерть, умилостивив духов, как ни пытался. Всё, что мне оставалось - утешать папу в последние часы жизни. У него никогда не было мужа, а у меня отца. У нас был вождь. Отцовское стремление к власти. Когда я повзрослел, то понял, что папа не был ему нужен, а я являюсь лишь свидетельством жизни вождя и увековечиваю память о нём. Я не хотел создавать семью и ставить в отчаянное положение какого-нибудь несчастного омегу. До тридцати лет я жил спокойно и самоотверженно служил своим людям. Его привезли в мой дом вместе с провизией и шкурами животных. Он был частью дани. Покорённое племя обеднело и вместо скота прислало мне юного омегу. Он жутко боялся и весь трясся. По сути я мог сделать с ним всё, что угодно. Но его предназначение было ясно с самого начала. Мальчика ни к чему не готовили, а поставили перед фактом и тут же отослали. Он вошёл ко мне в купальню. Ему крепко внушили, что если он придётся мне не по вкусу, то я увеличу размер дани или устрою набег. Я не знал, что ему сказать. Да он бы и не понял, так как не говорил на нашем языке. Он оставил обувь за порогом и осторожно посеменил к бадье по дощатому полу, боясь, что он заскрипит. Я молча рассматривал его, и казалось, что впервые в жизни видел омегу. Я не двигался, и он тоже. Украдкой смотрел мне в лицо, словно пытался увидеть в нём отражение своего ближайшего будущего. Я молчал и не пытался изъясниться жестами, а он просто стоял. Какая-то непонятная мне эмоция мелькнула на его лице. Было заметно, что внутри у этого мальчика идёт борьба. Он не знает, как вести себя со мной, и разрывался между желаниями остаться неподвижным или начать что-то делать. Обычно мне кланяются и просят разрешения на какое-либо действие. Порядки в его племени были такие же строгие. Но он забыл все условности, и, кажется, самого себя тоже. Пах он утренней лесной свежестью и хвоей. Этот лёгкий запах буквально окутал меня и навечно отпечатался в моей памяти. Мальчик нервничал под моим взглядом и, чтобы не терзать себя неопределённостью, начал раздеваться. Он собирался порадовать меня. Стыд в глазах и неуверенные движения. Тёплая накидка опустилась на пол, штаны следом. Осталась длинная рубаха до середины бедра. Тощее бледное тельце уже оформилось в омежью фигуру. Тонкие запястья, ладошки сомкнутые спереди, касающиеся ровных красивых ножек. Длинная изящная шейка, переходящая в неширокие костлявые плечи. Он следил за моим взглядом, пытаясь понять, доволен ли тем, что вижу. А я подумал, что обязательно откормлю его. Я подозвал мальчика к себе и попросил нагнуться, когда он подошел. Я бы и сам поднялся, но одежда была далековато, а смущать не хотелось. Не опуская взгляда ниже моего лица, он приблизился. Кожа лица нежная и шелковистая, я ощутил это своей ладонью - погладил его щёчку. Тогда казалось, что это успокоит его, и он перестанет бояться. Но мой жест восприняли как руководство к действию. В следующую секунду он залез ко мне в воду и сел напротив, поджав ноги. Из-за милых нахмуренных бровок взгляд стал ещё более напряжённым. Мальчик похож на оленёнка. По большей части именно из-за своего запуганного невинного взгляда. Он ждал действий от меня, но случайно взглянул вниз на мой пах. Только тогда я понял, что уже некоторое время возбуждён. Мои мысли были сосредоточенны на том, чтобы не обидеть и не испугать оленёнка, и я упустил из виду своё состояние. Всколыхнув водную поверхность, мальчик придвинулся ближе и накрыл ручкой моё возбуждение. Мягкие губки потянулись к моей груди, но я перехватил его за подбородок и притянул к себе. Он закрыл глаза, а я смотрел на подрагивающие реснички и ласкал ладонями его лицо. Огрубевшая кожа на моих руках распарилась и теперь была восприимчива к тактильным ощущениям, а я мог наслаждаться прикосновениями. Оленёнок неуверенно водил ладонью по моему члену и заметно заволновался, когда он увеличился. Я властно прижал малыша к себе и, огибая контуры плеч, провёл ладонями по спине, талии и достиг девственной попки. Течка ещё не скоро, но он всё равно хотел ощутить мой орган в себе. Об этом красноречиво свидетельствовали его движения. Он пластично ёрзал сидя на моих коленях. Страх отступил, возобладали животные инстинкты. Мальчик отзывался на прикосновения и подставлялся под ласки. Он еле слышно вздыхал мне на ухо, посасывая мочку и изредка залезая язычком внутрь. Его запах будоражил моё сознание. Я растягивал стенки его ануса сразу несколькими пальцами. Горячая вода облегчала проникновение. Он стонал и запрокидывал голову. Я воспользовался этим, чтобы приникнуть к его груди, к его сморщенным розовым соскам, сладким и чувствительным. Аккуратно приподняв мальчика над собой, я опустил его на свой жаждущий член и стал играться с сосками, дожидаясь, пока он привыкнет к моему размеру. У оленёнка маленькая упругая попка, её половинки почти помещались в моих ладонях, и я с умеренной силой схватился за них и насадил на себя. Милое личико напротив моего слегка поморщилось. Между бровей пролегли складочки, а ротик открылся в немом крике. Тело покрылось мурашками, несмотря на взвешенные в воздухе капельки пара. Одна капелька покатилась по его виску и упала на мою грудь. Томительное удовольствие внизу живота разрасталось и проникало в каждый атом моего тела. Закусив губу, омега опустился на всю длину и стал покачиваться, загоняя мой член еще глубже. Маленькие ручки обняли меня. Я посмотрел в широко раскрытые глазки. Их заволокла пелена возбуждения. Я видел желание и ещё оставшийся страх того, что я могу сделать ему больно. Я поцеловал пимпочку его остренького носика, потом мелкими поцелуями-прикосновениями пробежал по раскрасневшимся щёчкам и плавно перешел на искусанные губки. Размеренными движениями я захватывал то нижнюю, то верхнюю губу, мокро лизался с ним и продолжал насаживать его попку на свой член. С ним было потрясающе. Готов поспорить, что он тоже запомнил свой первый раз на всю жизнь так же четко и реалистично; как я вытащил его из неудобной бадьи и отнёс в соседнюю комнату на постель из звериных шкур, как брал его на них. С каждым проникновением, с каждым стоном и пошлым взглядом я сам попадал в плен всё крепче и крепче. Полностью раскрытый и готовый принять меня, он распластался на меховой подстилке и ненасытным взглядом смотрел то мне в глаза, то на мой истекающий смазкой орган. Прямо над постелью было окно, и в свете луны я мог хорошо рассмотреть его лицо и каждый сантиметр юного тела. Его живот подрагивал, когда я погружал свою плоть в горячую узость. А когда я перевернул его на живот, он встал на четвереньки и прогнулся, как дикий зверь. Мой олененок обернулся опасным леопардом, и, кажется, я даже слышал его рычание, вытрахивая из него остатки сил и разнося по нашим телам тягучее упоительное удовольствие. Кончая раз третий, он до крови укусил меня в плечо. В нём также как и во мне бушевала страсть. Значит ли это, что он мой омега? Мог ли он подумать, что обретёт альфу, когда его племя потеряет независимость? В ту ночь нас накрывало несколько раз, и с каждым разом я становился всё неутомимее, будто во мне открывалось второе дыхание или просыпались резервные силы, до этого спящие. Говорят, со своим истинным так и бывает. Разомлевший и обессиленный оленёнок не выпускал меня из себя, пока капли спермы все до единой не остались в нём. А потом довольный уткнулся носиком в мою грудь и погрузился в сон. Тогда уже было утро, и спать было ни к чему. Я лежал и думал: похож ли я на своего отца? Полено потрескивает в костре. Огненные язычки извиваются на тлеющей древесине, охватывая всё больше пространства. Сегодня большой праздник - годовщина победы в многолетней войне племён. Мои люди веселятся. Они оживлённо разговаривают, травят байки. Дети сидят все вместе и слушают сказки главного омеги - моего Ханя. Спустя десяток лет его акцент сильно заметен. А вот у наших малышей отличная речь. У нас их аж пятеро. Все крепкие и умненькие. Они не станут сосудом для памяти обо мне. Они нужны нам с Ханем для того, чтобы любить и заботиться о них. Я не похож на своего отца. И между прочим, конец многолетней войне положил именно я.