Но я не знаю, как идёт сигнал

Как-то, ещё будучи студентом, Карлос полгода разговаривал практически исключительно фразами из «Большого Лебовски» и «Жития Брайана по Монти Пайтону». Не то чтобы он этим гордился, скорее наоборот. Определённо наоборот. Да, на 100% наоборот, и Карлос попросил бы вас никогда больше не упоминать об этом. Но это отличная иллюстрация факта: у Карлоса прекрасная память на цитаты. Искать свои слова? Ну нет. Потому-то он и обратился к цифрам, графикам и статистике. И в научной работе нужно писать, это правда, но всё идёт по одному и тому же пути: выучи формулу, примени формулу, опубликуй свою работу. По крайней мере с этим Карлос может справиться. Но слова других людей остаются с ним очень долго, даже дольше, чем люди, произносившие их. Например, у него есть список – абсолютно метафизический, конечно, всё не настолько печально – список самых важных добрых слов, адресованных ему. Совсем простые, они значат больше, чем красивые жесты. Маленький комплимент, быстрая похвала, брошенное «удачи» или «отличная работа», почти ничего не значащие – он их помнит, перемалывает в памяти, крутит в голове, когда забывает, почему кто-то вообще говорил ему такие вещи. Мысленно сортирует их, делает закладки, выделяет маркером. Мысленно пишет на полях «отличный друг» или «единственное, что было хорошего в этих отношениях». Список может быть и настоящим. Может быть, всё как раз-таки настолько печально, хотя Кейт Тёрнер и сказала ему 23 апреля 2007: «Эм, знаешь, ты, по крайней мере, хороший тип странного нервного учёного. Поверь на слово, есть куча психов, а ты, Карлос, вполне неплох.» Вообще-то, когда знаешь контекст, это гораздо трогательнее звучит. У Карлоса до сих пор сердце сжимается, когда он вспоминает об этом. (Когда он только появился в Найт Вэйле, когда его отношения с Сесилом состояли в том, что он тихонько включал радио, сидя в безопасности своей машины, чтобы узнать, что произошло за день, а коллеги не видели его лица, пока он слушает, реплики Сесила он в список не вносил – сначала вообще думал, что тот издевается, потом не знал, что думать, потом ремарок для записывания стало слишком много. Теперь, если Карлос хочет вспомнить, что Сесил думает про него, достаточно просто радио включить, и – вот оно, сердце Карлоса опять сжимается.) Карлос, конечно, и плохое замечает, слова, которые были брошены в него и до сих пор вспоминаются, если кто-то задевает оставшийся синяк. Но в этом нет ничего особенного. В человеческой природе заложено помнить то, как тебя атаковали, чтобы избежать опасности в будущем, и он уделяет этому не больше внимания, чем просто неизбежное количество. Так что теперь, после улучшенной техники отвлечения и подавления воспоминаний, глубокой ночью, когда прошлая чашка кофе уже перестаёт действовать, а следующая ещё не начала, порой можно услышать, как он бормочет в пустой лаборатории: «Сам ты ничего не понимаешь в научных методах, Майк, иди к чёрту». Но это, конечно, нормально. Наука очень успокаивает в этом отношении. Она объясняет тебе разницу между обычным и выбивающимся, девиацией и нормой. И, хотя нормальность – такой концепт, в который Карлосу всё сложнее и сложнее верить, средние значения до сих пор существуют, так что после того, как Карлос захлопывает дверь машины Сесила и скрывается за дверью своей лаборатории, он не притворяется, что происходит что-то особенное, если он и проводит минуту-другую методично долбясь головой об дверь. «Ах, ты значит самодостаточный, дебил?» - бормочет он. «Самое главное твоё качество? Грёбаный ты идиот». Карлос ловко обращается со словами. Своими словами. Своими худшими словами. С другими тоже, но у него в голове выстроена строгая иерархия, по которой все слова, которые он хотел бы забрать назад, всё, что он вообще не понимает, почему и зачем сказал, занимают место серафима с пылающими крыльями, восемнадцатью глазами и судной одеждой в стиле рокабилли. После года жизни в Найт Вэйле метафоры Карлоса приобрели поразительную детальность и конкретность, что немного тревожит. «Да, давайте проводить эксперименты на деревьях!» - восклицает он, изучая частицы живой тени с большей силой, чем это вообще-то необходимо, и это довольно хреновая пародия на самого себя, но в чём-то правдивая, потому что, да, именно вот так по-идиотски это и звучало. «Ведь это именно то, что все делают на свиданиях! Экспериментируют на деревьях. Больной ты ублюдок, какого хрена ты занимался этим двадцать минут? На первом свидании! Вообще – на свидании!» На то, чтобы разобраться, как остановить тенефикацию людей вокруг (ещё пополнение списка слов, которые Карлос изобрёл после переезда) уходит долгое время. И то, что он периодически останавливается, чтобы закрыть лицо ладонями и простонать «Ну почемуууу», не ускоряет процесс. «Я тут подумал?» - говорит Карлос сам себе, пуская де-тенефикационное вещество в форме удобной пудры по прохладным и возможно разумным ветрам, проносящимся по Найт Вэйлу после заката. «Я тут подумал…?» - повторяет он, наблюдая, как задумчивый ветер уносит (не говори волшебную пыльцу, не говори волшебную пыльцу) нейтрализующий элемент по прекрасно освещённым улицам. Я тут подумал, что у тебя самый красивый голос, который я когда-либо слышал – вот как должно звучать это предложение. Карлос думал об этом этим утром, десять минут пялясь в зеркало и пытаясь выглядеть идеально. Одна красивая фраза, чтобы начать свидание, - думал он и лохматил-лохматил-лохматил свои волосы, - тогда всё пойдёт как надо. «Вот этим занимаются учёные!» вышло у него в итоге. Это как в сказке, когда грубая девочка говорила, а все её слова превращались в лягушек и жуков, но даже эта особенность кажется не такой ужасной, как то, что Карлос болтал сегодня. На улице бесформенная чёрная фигура корчится на земле, а, поднимаясь, оказывается Карен Даусон, официанткой в Биг Рико. Она поправляет волосы и одёргивает юбку, а потом машет Карлосу рукой. -Спасибо! – говорит она, садясь в машину. – Я уже думала, что опоздаю на смену. Ну, то есть, я не думала ничего, кроме теней тех мыслей, которые у меня уже были, это как последние песчинки пустыни, существующей только в твоих снах, но в любом случае, меня ведь могли уволить. -Ну, рад помочь, - говорит Карлос, потому то это единственное, что он может придумать. – Хотя я думаю, что превращение в тень может считаться причиной для того, чтобы взять больничный. -Больничный, - смеётся Карен, - как мило. Эй, а как твоё свидание с Сесилом? Карлос вздыхает и делает жест, на официальном языке танца Найт Вэйла означающий что-то вроде о небо, почему боги позволяют плохому случаться с хорошими людьми. Карен ослепительно улыбается. -Отлично! О, вы такие милые. В Найт Вэйле не было такой пары с тех пор как Ник Хилл из Городского Банка встретил ту разумную кучу денег. Слушай, мне надо бежать на работу, но я буду ждать историю об этом на радио! Спасибо! – и она бежит к Биг Рико. Карлос машет ей вслед, а потом той же рукой фэйспалмит. Радио. А он и забыл. Его позор станет достоянием общественности. Он заходит домой и запирает дверь перед тем как рухнуть на диван. Сесил мог бы сидеть на этом диване сейчас. Сложно сказать, кто больше виноват в том, что его тут нет, Карлос или тенефикация. Но он мог бы быть здесь. Вместе с Карлосом. Может быть, они занялись бы чем-то, для чего не нужны слова, а потом слова не казались бы такими тяжёлыми. Я тут подумал, что у тебя самый красивый голос, который я когда-либо слышал – мог бы пробормотать Карлос, касаясь губами шеи Сесила. Или, может быть, ему не понадобилось бы это говорить. Если бы у него было достаточно времени наедине с Сесилом, его губами и языком. Он мог бы чувствовать, как работают лёгкие Сесила, прерывистое дыхание, как когда он поцеловал его, потому что хотел потушить ту искру разочарования в глазах Сесила, вспыхнувшую, когда Карлос – глупый, определённо не идеальный Карлос сказал «Нет». Разочарование. Карлос поднимает голосу. -Он был разочарован, что я не пригласил его зайти, - говорит он предположительно пустой комнате (Это Найт Вэйл. Никогда не знаешь наверняка). – После такого свидания, он всё равно хотел зайти. Телефон где-то 1950-х годов на стене, не подключённый ни к чему и непонятно из чего сделанный, звонит. Когда Карлос снимает трубку, предварительно обернув руку фольгой, просто на всякий случай, он слышат отдалённые крики и потрескивание огня. А потом: -Конечно, он хотел зайти, идиот. -При всём уважении и благодарности за усердие, - говорит Карлос, прислоняясь к стене, - твоего мнения никто не спрашивал. -Тише надо страдать тогда. Хотя вообще – не надо, только усложнишь задачу офицерам, ответственным за предотвращение угроз твоей личной жизни, - отвечает сотрудница Секретной Полиции Шерифа. Карлос не знает её имени, но она лично следит за ним с тех пор, как он приехал в Найт Вэйл и после почти еженощных звонков, напоминающих о том, что, скорее всего, к утру он будет мёртв, они неплохо ладят. Карлоса, наверное, это должно бы тревожить, но, будем честны, он должен бы тревожиться где-то на 90% больше каждый день в последнее время, а она единственный человек в городе, который смотрит «Просветлённую», так что Карлос решил забить. Так как телефон ни к чему не прикреплён, Карлос несёт его к дивану и снова падает на подушки. -Я заставил его вместе со мной проводить эксперименты. -Да, это было довольно трогательно, - говорит безымянная сотрудница Полиции. – Мне понравился тот момент, когда он коснулся твоего лица. -Он дотронулся до моего лица? -Слушай, как глубоко ты был погружён в науку? -По колено в науку, - говорит Карлос, - по плечи в неловкость. С головой в неверие в то, что я продолжал экспериментировать на деревьях. Он правда коснулся моего лица? -Очень нежно. Только тот факт, что он сейчас под наблюдением как минимум одной скрытой муниципальной силы заставляет Карлоса не взвизгнуть. Потом он вспоминает, что всегда находится под наблюдением как минимум одной какой-нибудь тайной силы, так что взвизгивает спокойно. Он уже взрослый человек. Он пытается добавить баса в голос – мужское такое повизгивание. -Ты слишком строг к себе, - говорит она. Где-то вдалеке на фоне раздаётся громкий стон, как эхо из колодца, и стихает. – Это как Артур Пауэрс сказал тебе 25 октября 2001-го: «Ты слишком много думаешь о том, насколько ты нравишься людям. Просто принимай тот факт, что ты всем им нравишься». -Не читай мой список комплиментов, - говорит Карлос. -Если ты не хотел, чтобы местная секретная полиция прочла всё хорошее, что кто-либо когда-либо говорил о тебе, зачем ты это записывал? – она говорит это с таким искренним непониманием, что Карлос только вздыхает и оставляет эту тему. -Так что, свидание прошло хорошо? – спрашивает он. -Да, успех. В данный момент Сесил обнимает подушку и произносит твоё имя опять и опять. Он даже не снял тунику и меховые штаны, а все знают, как быстро они мнутся и путаются. -Насчёт этого, - говорит Карлос, - Я… - он пытается понять, как бы спросить, не показавшись глупым подростком. – Это обычная одежда для свиданий? -Нет, - сухо отвечает сотрудница полиции. – Это просто Сесил. Он странно очарован. Слегка в ужасе. Но больше очарован. Он благодарит полицию за работу и обещает начать уже смотреть «Правосудие», кладёт трубку и даёт слегка дымящемуся телефону упасть на пол. А потом вытягивается так, что спина похрустывает, и даже ухитряется дотянуться кончиками пальцев до лямки рюкзака, прежде чем объявить капитуляцию и встать всё-таки с дивана. Он подтягивает рюкзак к себе и вываливает его содержимое на пол перед диваном. Выпадает примерно десять разных записных книжек. Записи о радиации в городе, об уровне смертности населения, об уровне воскрешаемости населения, о рождаемости с чётким распределением по главным способам (живорождение, яйцо, икра, другое) – свидетельство его работы сегодня. Эти записные книжки он откладывает в сторону и берёт потрёпанную с кожаной обложкой. Она чуть-чуть пахнет любимыми духами его мамы. «СЕКРЕТНО! НЕ ОТКРЫВАТЬ!» - гласит надпись на первой странице, сделанная корявым почерком десятилетнего Карлоса. Он кладёт её на колени, открывает чистый лист. Он находит ручку на полу, пишет сегодняшнюю дату в углу страницы. Потом зачёркивает, пишет взамен «С 15 июня 2012 по наст.вр.». «Говорящий: Сесил. Место: вещание радио Найт Вэйла. Случай: множество. Слова:» И вот здесь Карлос замирает на мгновение, перебирая варианты. Потом улыбается. «Слова: КАРЛОС» Это куда более трогательно, когда знаешь контекст.