автор
Размер:
9 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
27 Нравится 6 Отзывы 3 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

Ребята, перед прочтением рекомендую сходить в обзор канона Дарзы по ссылке в шапке. Потому что трава у Автора забористая в этот раз.

Далеко-далеко, в горячей пустыне Хадарак, жил молодой маг. Он скрывал своё необычное лицо под маской и был верховным правителем для небольшого племени, поселившегося в дельте кишащей крокодилами илистой реки. И звали этого мага Джарзла. Мать Джарзлы была доброй, но не то, что бы праведной женщиной. Во-первых, она была колдуньей и умела поднимать мертвецов из могил в угоду своим целям, а во-вторых, однажды она умудрилась лечь под шейда по имени Дарза, чего было уже вполне достаточно, чтобы её можно было спалить на костре без права на спасение души. Её вину усугубляло то, что союз с почти бестелесным колдуном оказался плодотворным, от чего через положенный срок на свет и появился Джарзла. О, да, с именем мамочка постаралась. Джарзла. Как будто где-то треснуло стекло и осколки посыпались на мраморный пол. Джар-зла. Как будто тебя обдаёт горячей волной, от которой твоя кожа лопается, выпуская соки, как мясо над костром. Джарзла. Глухой рык перекатывается в горле пустынной собаки. Донельзя напоминает заклятье «Гаржзла», от которого с ладони срывается огненная стрела и которым так часто пользовался его красноволосый родитель. Но в угоду традициям первая буква заменена на первую же букву имени его отца Дарзы, а последняя и так соответствует первой в имени матери. И хотя истинное имя мага знала только мать, да он сам, легче от этого не становилось. Препротивное имя ему досталось. Зато домашнее прозвище, ставшего именем для окружающего мира, было совсем иным. Странное упущение творца предпочитало имя «Ипну»*, данное ему, впрочем, той женщиной, в утробе которой он развился. В самых полных и древних книгах Алагейзии не было названия тому, чем был Джарзла, плод союза шейда с некромантом. Вероятнее всего, он был первым и последним существом подобного рода и вида, что, впрочем, не делало его ущербным. Джарзла выглядел как высокий и худощавый молодой человек. Ростом и шириной плеч он явно пошел в отца, потому что еще в подростковом возрасте перерос мать, что делало их воспитательные беседы некоторым видом юмористического представления. А чтобы дать ему подзатыльник, ей бы пришлось подпрыгнуть. Впрочем, подзатыльников он никогда от нее не получал – мать была слишком мягкосердечна по отношению к своему единственному сыну, что не всегда шло агрессивному Джарзле на пользу. Удлиненные, миндалевидные глаза сына шейда имели густой красный оттенок радужки, поэтому яркий солнечный свет его слепил и вынуждал проводить особенно жаркие деньки в густой тени. Черты лица Джарзлы были тонкими, немного восточными, что придавало его образу даже некоторую изысканность в сочетании с худобой. Кожа его имела мутновато-белый оттенок, как будто в белую глину добавили немного красной краски для лепки будущей амфоры. Сколько бы времени он не провел на солнце, цвет его кожи не изменялся, разве что она становилась более блестящей, как будто бы на эту глину нанесли ещё и тонкий слой прозрачного керамического лака. Дело портили только волосы - их у него была целая грива, имевшая свою собственную форму от своей же густоты и жесткости, как будто на нем всегда был головной плат кочевых племен. Дополнительной особенностью его гривы был ее цвет. Издалека Джарзла казался темноволосым, но вблизи становилось заметно, что, по какой-то нелепой шутке судьбы, каждый его десятый волос был не темно-русого, а бордово-красного цвета, как будто молодой человек начал седеть, но седина его была красноватой. Разодрать это чудесное наследство гребнем было дело настолько неприятное и длительное, что Джарзла с удовольствием избавился бы от него, если бы не трепетная любовь матери к этой роскоши на его голове. Видно, его красная седина напоминала ей то чудовище, от которого она и принесла сына на свет. Мать любила своего странного отпрыска и не жалела сил, чтобы сохранить ему его хрупкую жизнь. Джарзла родился больным и очень слабым, жизнь едва теплилась в его костлявом тельце. Но женщина была достаточно искусна в области некромантии, чтобы, отдав ему почти целиком всю свою силу, вытянуть своего ужасного отпрыска из объятий окончательной смерти… Она сильно его любила, а любовь требовала жертв, от чего Джарзла заранее решил отказаться от этого ядовитого чувства в своей жизни. В любви матери он не сомневался, поэтому доверял ей и любил её, но от других, менее постоянных симпатий, он избавился. Вообще полушейд подозревал, что женщина выбирает мужчину не только по личной симпатии, но и с тем расчетом, чтобы от него родилось здоровое потомство. Что могло навести мать Джарзлы на мысль о том, что шейд Дарза станет подходящим кандидатом для продолжения рода, он не мог понять. И поэтому в юные годы частенько ругался с матерью, недостойно обвиняя её в том, что она родила его, нежизнеспособного без колдовства, от почти мертвеца. Можно подумать, она не могла найти кого-то поздоровее и поживее. Потом он устыдился своих обвинений, жаль только, что не успел взять свои слова назад. Завершали образ Джарзлы черноватые когти, увенчивающие его худые пальцы и разрывавшие плоть не хуже ножей. Ох, сколько мороки они ему доставляли, когда прорезались в основании его изначально человеческих ногтей! Раны, расширяющиеся от роста толстых лезвий, постоянно кровоточили, любое прикосновение к материальному предмету заставляло его корчиться от боли в пальцах, как будто под его собственные ногти кто-то вогнал по пучку острых иголок. Судя по слухам, у гиллидского шейда Дарзы было такое же свойство. Джарзле было страшно интересно, кто же из духов там драматически изменил тело его одержимого отца, и для ответа на этот вопрос он, после окончания своего обучения, последовательно вызывал этих трёх духов, когда-то заключенных в теле старого шейда. Две сущности оказались довольно скучными и явно тяготились своим существованием в непостоянном теле шейда, а вот одна, самая сильная, сломившая однажды дух молодого ученика чародея, стала частым собеседником Джарзлы. Дёзарис был оккулом, тёмной и грешной душой древнего волшебника, за которой при собственной жизни числилось не меньше крови, чем та, которую он пролил, став частью шейда. Аура духа создавала такое ощущение, как будто его одежды пропитаны кровью жертв насквозь, от чего хвост мантии оккула должен был оставлять за собой влажный кровяной след, как если бы он нёс на плечах не одежды, а волочил за собой истекающее кровью тело. Когти шейду достались тоже от него, только у Дёзариса они были гораздо больше и острее, длинной в полфута и напоминали острые чёрные спицы, выделявшие ядовитый секрет. Раны от этих когтей не заживали никогда, поэтому одной царапины было бы достаточно, чтобы свести в могилу и великого воина. Дёзарис был очень опасной и незамутненно злобной сущностью, и, призвав его однажды, от его влияния было не так-то просто отделаться. В первый свой визит в магический круг Джарзлы оккул появился охотно, но отнюдь не для того, чтобы с то же охотой выполнить приказ молодого колдуна. Дёзарис хотел снова получить в своё собственное распоряжение тело, которое позволило бы ему продолжить свой кровавый пир в мире людей. И тело Джарзлы, сформированное под влиянием самого оккула, пришлось ему по нраву. Но Ипну был достаточно умен, чтобы учиться на ошибках отца, а не на своих собственных, поэтому оккул никогда не получал столь желанного для него приказа отомстить или убить, потому что каждая пролитая им капля крови увеличивала бы силу Дёзариса. А оккул легко мог "напитаться" достаточно, чтобы его сила в какой-то момент превысила силу заклинающего его мага, оказаться же во власти Дёзариса было в стократ болезненнее, чем умереть. Впрочем, за свои задушевные беседы с молодым магом оккул всегда получал небольшое подношение в виде кубка жертвенной крови. Когда Дёзарис жадно выпивал этот оккультный дар, его седые волосы, разметавшиеся волной по плечам, наливались краснотой, как будто до подношения он был бесцветной картинкой, а кровь была единственной краской, способной наполнить его цветом. Дёзарис почуял собственный отпечаток в молодом заклинателе, отчего ядовито и ласково называл его своим "сыночком", правда, никогда не отрицал того, что останься шейд Дарза в живых к моменту взросления Джарзлы, оккул бы с удовольствием сбросил старую оболочку и занял бы более свежее и подходящее ему тело. Дёзарис был если не душой шейда, то уж точно держал под контролем его тело и двух других духов, которых сам же и загнал в тело Карсаиба силой, чтобы черпать из них магическую энергию, которой был лишен оккул. Его сила и ловкость, а также смертоносные когти были предназначены исключительно для ближнего боя, ведь оккул лишился прижизненной магии вместе с собственным телом. Тело же шейда требовало колдовской поддержки постоянно. - А где же прячется твоя сладкая мамочка, сынок? – вкрадчивый голос оккула отразился от каменных стен храма Ипну. - Я соскучился по вкусу женщины, готовой умереть не только от моей руки, но и по моему приказу. - Она сгинула в горах, - Ипну всегда отвечал оккулу холодным и безразличным тоном, не давая себя спровоцировать. - Какая досада! - впрочем, ухмылка оккула свидетельствовала не об огорчении, а скорее о радости. Чья-то смерть не могла его расстроить. - Я еще мог бы напомнить ей, как ощущаются мои когти в человеческой плоти. О, не кривись, малыш. – оккул хитро прищурил свои глаза, лишенные зрачков и напоминавшие тлеющие угли. – Она была бы рада меня снова увидеть. Поверь мне, ты стал плодом тройного желания. Ученик чародея желал быть любимым, женщина хотела согреть любовью его жалкие ошметки в моей груди, а я же хотел получить новое, не такое хрупкое, как человеческое, тело. Мы все были рады узнать, что результатом наших совместных ночных трудов станешь ты. Ну-ка, покажи мне свои острые зубки. Тебе ведь многое досталось от меня. Ты должен быть благодарен, Ипну. Вдвойне благодарен за то, что я щедро наградил тебя своими чертами, и умер до того, как вытряхнул бы твою душонку из этой оболочки. - Ты оказался не способен совладать с совсем юным Всадником, а думаешь, что легко справился бы со мной? – лениво спросил Ипну, перебирая страницы старых книг. Он легко поворачивался к вынужденному торчать внутри колдовского круга оккулу спиной, от чего тот немедленно начинал приходить в ярость. - Наглый мальчишка, - рыкнул Дёзарис, обходя вдоль тонкой границы магических знаков вслед за своим сыном. – Что ты можешь понимать в том, как живут шейды? Попробуй безупречно контролировать ситуацию, когда у тебя рвут из рук меч ещё три души, пара из которых готова практически на всё, чтобы издохнуть и вырваться на свободу из-под твоей воли. Ипну безразлично пожал плечами, совершенно не обращая внимания на гнев Дёзариса. В конце концов, оккул был квинтэссенцией всего худшего, что было в Дарзе. Джарзла с удовольствием призвал бы и дух Карсаиба, чтобы уж окончательно познакомиться со своим сложносочиненным отцом, но тот был на удивление упрям, и его душу приходилось просто выдирать из царства мёртвых, поэтому, чувствуя столь сильное сопротивление, Джарзла оставил отца в покое по крайней мере на несколько лет. В конечном счете, не больно-то он и нужен молодому некроманту, раз так трусливо прячется за занавесом смерти. И без его присутствия Джарзла вырос и стал искусен в ворожбе. Но с родителями сыну шейда вообще не очень повезло: мать тоже была хороша. Джарзла был просто обескуражен, когда узнал, что мать может его оставить. Он был хоть и не самым послушным, но хорошим сыном, а она оставила его какому-то старику! Тем более у него не было существа ближе и дороже её, нелюди вообще редко грешат большим количеством близких душ. Он знал её лучше, чем человеческий ребенок может знать свою мать. Он знал её еще до того, как его подслеповатые красные глаза стали мало-мальски видеть мир вокруг. По запаху кожи, по стуку сердца, по теплу, и по той любви, которую некромант питала к своему сыну, в которой он грелся, как песчаный лисенок греется у пушистого бока матери. Но это не помешало ей однажды уйти с Джарзлой очень далеко от подземной гробницы на севере Хадарака, в которой он провёл беспечное детство, и отправиться к «святому человеку», старому занудному старикашке, посвятившему себя изучению миролюбивой религии и белой магии в полном одиночестве. Надо сказать, тот не был счастлив тому, что однажды на пороге его ветхой хижины появилась закутанная в белую хламиду женщина, лицо которой закрывал широкий платок, опирающая на тяжелый посох, окончание которого сгибалось скелетированной шеей с набалдашником в виде человеческого черепа, и недовольно плетущийся за ней худощавый подросток, закутанный в аналогичные одежды повелителя мёртвых, имевшие чёрный цвет. Старик не попытался отогнать нежить от порога своего святого дома только потому, что был, оказывается, старым знакомым его мамы, который никогда не одобрял её рода деятельности. Он выслушал её просьбу взять Джарзлу к себе с каменным лицом и сначала отказал. Отказал и во второй, и в третий раз, но потом, тяжело вздохнув и признав логику этого поступка, сдался и взялся обучить подрастающий плод чёрного колдовства своей светлой стихии. - Как ты осмелилась привести сюда это бесовское отродье, женщина? - Посмотри на него. Пока он юн и чист, даже несмотря на тень, отпечаток которой лежит на нём с рождения. - Но он вырастет. Когда-нибудь в нём проснется жажда крови. Он уже сейчас похож на шейда, годы лишь испортят его душу. Таким не стоит жить. - Не ты ли мне говорил, что не мне и не тебе решать, кому жить, а кому умереть? Кто-то или что-то позволило ему родиться на свет живым, а мне хватило сил его укрепить и поднять. Так тебе лишать его жизни? - Чего ты от меня хочешь, женщина? - Позволь ему остаться здесь. Научи его тому, что я не смогу ему дать. Научи быть человеком до того, как он станет зверем. - Волчонок всегда вырастает волком. - Так научи его охранять не только себя, но твою веру, смиряющую самых диких псов. Старик поджал сухие губы, глянув на Джарзлу, увлеченно ковыряющего сухую глину между камнями его очага когтями, острыми, как наконечники стрел. - В моём доме не место смерти. - Я не смогу дольше оставаться с ним. Сейчас во всей Алагейзии и Сурде нет места некроманту, личина которого раскрыта. Я слишком долго жила в Гиллиде. - Уйдешь? - Если не загонят - уйду и вернусь за сыном, когда прекратят подчищать хвосты короля Гальбаторикса. Страсти только разгорелись за последние десять лет. Мир меняется, и даже в пустыне я не могу чувствовать себя в безопасности, и подвергаю опасности сына. Нам нужен новый дом. А ему нужно убежище, пока я буду его искать и строить. Я вернусь за ним при малейшей возможности. Если не вернусь к его совершеннолетию, значит, обрела вечный покой в золе костра. Старик ещё раз подумал, а потом кивнул и махнул рукой, отдавая дело в руки богов. Была не была. С болезненным мальчишкой рядом ведьма будет уязвима, и они оба сгинут в бегах. Да и во что он вырастет во тьме, если будет жить только с ней в сердце? - Пусть остается. Только одно. Как его зовут? - Он любит имя «Ипну». - Ты знаешь, о чём я, - нахмурился старик. Женщина в белом колебалась мгновенье, но решение было принято давно. - Джарзла. Его зовут Джарзла. (прим. "Ипну" - второе имя бога Анубиса) Джарзла, которого оставили ждать окончательного решения его судьбы у жалкого очага, как малое дитя, был вне себя от такого предательства. Он рычал и спорил с матерью, остававшейся безмолвной (вероятно, ей самой было тяжело расставаться с ним даже ради этого «лучше для него», по крайней мере, ему было приятно так думать). А когда она в последний раз обняла его, и Джарзла понял, что она действительно сейчас уйдёт, он вцепился в неё со всей возможной в его худосочном, но гибком теле силой. Он выл и скулил, скаля острые зубы и не отпуская её руки, цеплялся за гладкую поверхность жезла-хиллса когтистыми пальцами, оставляя царапины, буквально вис на матери, едва перебирая ногами по сухой, как кость, земле, спотыкаясь, пока его не остановила сильная и жилистая рука старика, плотно взявшая его за воротник. Джарзла, пришедший в крайнее нервное возбуждение от осознания предстоящей разлуки, бесновался в его руках, как злой щенок, удерживаемый крепким ошейником. А белые одежды все отдалялись и отдалялись, пока совсем не расстаяли в пыльном мареве. Так начался второй период обучения Джарзлы. Старик знал не только как вдыхать пыль со страниц благих книжек, но и как обращаться с мечом не понаслышке. Писарь не удержал бы его, даже слабого, тогда. Впрочем, опыт в изгнании злых духов не только словом, но и клинком у старика был немалый. Со стариком, бывшим его вторым, после матери, учителем, Джарзла сразу не поладил на вполне взаимной основе. Бывший жрец испытывал некоторое отвращение к тому, чем был Джарзла, рожденный от шейда и некроманта. Дикие привычки подростка почти выводили его из себя, когда сын шейда специально демонстрировал нечеловечески острые зубы, напоминавшие наконечники стрел, рычал и огрызался на замечания, и особенно тогда, когда звереныш сбежал от него в пустыню с целью найти дорогу домой, в благостную прохладу гробницы и под теплый бок предательницы-матери. Старик нашёл своего непокорного ученика раненым, упавшим на землю рядом с убитым песчаным волком. Уже тогда Джарзла мог справиться со зверем, используя лишь острые когти и нечеловеческую ловкость, но вот физической силы шейда он не унаследовал, поэтому и один пропущенный удар когтистой лапы стал для него тяжелой раной. Учитель тогда легко поднял свою взрыкивающую от боли в боку находку с окровавленного песка и бережно отнес в хижину, где его ожидало долгое в силу слабости его тела лечение «светлой магией». Потерявший на некоторое время свободу из-за раны, Джарзла вынужден был безмолвно внимать текстам и правилам, по которым жил и колдовал старик. Правда, на вторую ночь у порога хижины бывшего жреца появился тот самый мертвый волк, изливая свою обиду на покинувшую его маму замогильным воем. За эту выходку Джарзла получил хорошую трепку и после выздоровления вынужден был вычистить всё жалкое жилище старика от «неживой мерзости», а заодно и грязи. Изучать скучные правила вперед волшебства было невыносимо нудно, но, пока сын шейда не усвоит их, старик не соглашался учить его ни своему колдовству, ни владению оружием, а знал он очень много. Джарзла ворчал, фыркал, но интерес к новому скоро превысил его упрямство, и юное создание, место которому было во мраке ночи, прилежно внимало «Правилам юного волшебника» и «Богам и верованиям Алагейзии и сопредельных государств». С эльфийской магией дела у него шли совсем плохо, что даже у старика, бывшего терпеливейшим наставником (терпеливее к Джарзле была разве что мать), иногда опускались руки. Но природа мальчишки, магическая до мозга костей, смогла преодолеть и этот барьер. Ипну, которого старик именовал «Импу», как бы намекая на его природу, смог освоить не только тьму, но и хотя бы частичку света в своём магическом ремесле. Живя со стариком, Джарзла научился смотреть на мир не только сквозь темноту, хотя и любил её прохладу больше, чем яркий солнечный свет. Джарзла продолжал расти и развиваться в доме старика, становясь всё сильнее. Слабость и муки, которые терзали его тощее тельце в юности, жизнь которого была зачата от семени Тени, отступали всё дальше с ростом могущества. В конечном счете, хотя бы здесь его папаша не подкачал – он был достаточно талантливым магом даже без своих духов, чтобы передать сыну большую порцию чародейских сил в качестве отсроченного наследства, которые высвободились после окончательного закрепления его тела. Если внешность Джарзлы оставалась спорной, то уж в плане силы он определенно взял лучшее от обоих своих родителей. Мир мёртвых облёк его властью над останками, научил видеть душу и тело раздельно, охладил неудержимый пыл его нрава, сделав расчетливым и спокойным. Мир духов не поскупился на могущество в области чёрной магии, которую он охотно изучал, и из всех стихий Джарзла, как и его отец, предпочитал огонь. А щедрые нравоучения и тщательная огранка его нрава старым жрецом уравновесили его с миром живых, не позволив повторить участь своего отца-шейда, погрязшего во тьме. Но ему не давала покоя мысль, как мать могла его оставить и не появляться так долго, он ведь скучал, иногда позволяя своей тоске излиться из горла хриплым воплем, от которого в покрывало, отделявшее закуток Джарзлы в хижине старика, прилетала растоптанная сандалия. Вести себя «по-человечески» учитель считал обязательной практикой для своего ученика. Джарзла приучился к этому в доме старика, но иногда отводил душу, удирая в подальше в пустыню, где разваливался в одиночестве на глубоком горячем песке, раскинув длинные руки и ноги, окуная бледные ладони в горящую огнём песчаную крошку, и не стесняясь выть и рычать, как бешенный шакал. Он звал и звал назад свою родную кровь, которая всё не приходила. Джарзла изливал свою тоску в охоте на тварей, карауливших старого жреца и ожидающих его смерти. Не раз в долгой засаде ему доводилось наблюдать и за караванами и кочевыми племенами, плывущими перед его взглядом в песках. Люди интересовали Джарзлу очень, но и мать, и учитель строго запретили ему приближаться к ним. Люди грозили ему опасностью, ведь для них шустрый и взрослеющий Джарзла был лишь редким чудовищем, гриву которого можно пустить на амулеты, а когти – на целебные порошки. Он долго ждал, прежде чем нашёл «своих» людей, которые не могли посягнуть на его нечеловеческую шкуру. Кровь Дарзы позволила ему освоить управление сердцами и умами живых, а кровь матери – искусство управление мёртвыми, поэтому «его» люди не покидали сына шейда и после смерти. Наверное, они испугались бы, когда к ним, жалкой кучке рабов и изгоев, оставленных кочевниками умирать в песках, вышла из дрожащего от жара воздуха высокая фигура, закутанная в чёрные одежды. Но люди были так измучены, что им было всё равно, бес ли это или долгожданное спасение. Лишь бы не очередной предсмертный мираж. Он назвался им «Ипну» и вывел через иссушающую смерть к берегу узкой речонки, возникшей словно бы ниоткуда так близко. Люди падали на колени в ил, зачерпывая грязную воду руками и выпивая её из сомкнутых ладоней, как будто эта муть была напитком богов. Они дрожали от радости, когда грязные капли охлаждали их обожженные солнцем головы, а Джарзла с интересом наблюдал за людьми, присев на источенный ветрами камень, как будто они, а не сын шейда Дарзы, были диковинными созданиями. Молодой маг стал навещать спасенную кучку людей, обучая их жизни в бескрайних песках. Правда, его глаза и лицо пугало даже ко многому привыкших мужчин, поэтому вскоре Джарзла приспособил скрывать своё лицо за маской, которую он оформил в виде чёрненого черепа песчаного волка. Сзади к маске крепился сложный платок, покрывавший куполом его густейшую гриву. Вряд ли кто-нибудь смог бы узнать сына гиллидского шейда и некроманта из Сохо в пустынном покровителе этого жалкого народца. Их взаимная дружба росла, а вскоре восхищение Джарзлой стало так высоко, что лучше всего его выразил вопрос девочки, сжавшей его прохладную и когтистую ладонь. - Ипну, ты наш бог? И со временем он им стал. Люди старели или вырастали гораздо быстрее, чем взрослел сам Ипну. Он научил их многому: лекарскому делу, обработке илистой почвы, которая могла их прокормить, письменной речи, искусству ковки и, конечно, искусству бальзамирования - мастерства обрабатывать и захоранивать тела особым образом, чтобы они сразу были пригодны для его занятий некромантией. Люди умирали и бережно накапливали бальзамированные останки своих сородичей в небольшой долине, где они жили и поклонялись своему новому богу, оберегавшему их от врагов. Джарзла как-то от скуки придумал им целый пантеон богов, истории про которых можно было бы рассказывать детям, как сказки на ночь. И идея того, чтобы надеть на всех маски с головами животных привела его в восторг. На место божества пустыни он поместил своего безумного и хищного красноволосого отца (правда, не удержался от того, чтобы сделать его тотемным животным осла), и не забыл дать в нём место матери, облаченной в белые одежды повелителя мертвых. Богом мёртвых и общего мира стал старый учитель, проповедовавший справедливый подход в жизни и смерти, а себе Ипну отвел не самое значимое, но удобное место проводника душ в мир мёртвых, лекаря и целителя. В целом, пантеон получился довольно мрачным, но вполне реалистичным на вкус Джарзлы. Далеко-далеко, в горячей пустыне, на берегах илистой реки, жил молодой волшебник очень странной наружности. Он правил небольшим, но процветающим племенем, которое научил бальзамировать тела своих усопших, которые вместо живых охраняли его небольшое государство, затерянное в песках. И, когда количество тел под горячими песками будет достаточно велико, он обязательно навестит мальчика, однажды оседлавшего синего дракона.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.