Платки

Весь день Микеле бегал. Бегал от фанаток и от гримеров, от коллег по сцене и от продюсеров, от костюмеров он бегал особенно быстро. Весь день Локонте старался никого не трогать и сам не давал себя обнять, что для темпераментного итальянца было очень необычно. Он не сжимал в объятиях «сестричку», не обнимал за плечи «папу», не давался в объятия «мамы», но, что самое странное, Микеле не трогал Флорана. Совсем. Старался вообще не приближаться к нему ближе, чем на вытянутую руку. Странное поведение итальянца объяснялось просто для него самого и было совершенно непонятным всем окружающим. Дело в том, что он забыл свои платки на запястья и не хотел, чтобы хоть одна живая душа узнала о том, что запястья — самая чувствительная эрогенная зона Локонте. Не дай Бог, кто-то заметит его реакцию на прикосновения к запястьям — от подколок потом не отделаешься. Именно поэтому он весь день молчал и бегал. Бегал до тех пор, пока труппа, волнуясь за своего Моцарта, не послала Флорана отлавливать беглеца. Беглец отловился в коридоре, сопротивлялся активно и со всей итальянской страстью, но был удержан за шиворот, затащен в ближайшую гримерку и заперт изнутри на ключ. Ключ предусмотрительный Фло положил себе в карман, совершенно не рассчитывая, что за ним тут же полезут. Первая и естественная реакция Мота была, наверное, самой верной в такой ситуации: легко перехватить руки наглеца и удерживать, пока тот не сознается, что случилось. Вот только реакция итальянца оказалась столь внезапной, что Фло даже не сразу понял, что произошло: Микеле закусил губу и, кажется, сдержал стон. — Микеле? Больно? Прости, я нечаянно, — тут же извинился Флоран и нежно погладил запястья Локонте. Микеле стоически кусал губу, сдерживая стон. — Ну, не может оно быть настолько больно! Ну, хочешь, я подую, и оно быстрее пройдет? — сказал Мот и уже поднес запястья Мика к губам, но тот дернулся, вырывая свои руки из рук Фло. — Не надо, — хрипло проговорил Микеле и, откашлявшись, продолжил: — Просто не трогай меня. — Что случилось, Микеле? Ты весь день сам не свой: не улыбаешься, не лезешь ко всем с объятиями, сбегаешь… — Всё в порядке, Фло. Просто день такой, неудачный. И всё. Завтра все будет окей, вот увидишь. — Даже платки свои забыл, Мик! Это не «в порядке»! И, чтобы продемонстрировать упёртому итальянцу, что, вот, платков нет, значит, точно что-то не так, Флоран решительно, но очень нежно берёт Микеле за запястье, проводит по нему большим пальцем и смотрит в глаза Локонте, который уже не может сдержать стон. Собственно, вместе со стоном Микеле не может скрыть и накатившее с новой силой возбуждение: долгое воздержание, влюбленность в совершенно недоступного партнера по сцене и этот самый партнер, нежно гладящий сейчас самое чувствительное место и глядящий в глаза, никак не способствуют спокойствию. Локонте краснеет и приваливается к стене. — Микеле? — Фло продолжает гладить его по запястью, начиная осознавать, почему итальянец сегодня так себя ведёт. Хотя не заметил бы тут, кажется, только совершенно слепой. — Кажется, я понимаю, что случилось. Ты забыл свои платки, да? Просто забыл платки и боишься, что кто-нибудь заметит… всё вот это. Я прав? — Прав, — закусывая губу, бормочет Микеле. — И только попробуй кому-нибудь рассказать! — он пытается сказать это грозно, но получается скорее жалобно: Фло все ещё гладит его по запястьям, легко касаясь нежной кожи кончиками пальцев, рисуя невообразимый узор и легко целуя, поднося их к губам. — Если хочешь, я остановлюсь, — тихо шепчет Фло ему в ухо и прижимается к Микеле всем телом, продолжая гладить запястья, чуть прикусывая кожу на шее, проводя носом по скуле. Микеле старается стонать не очень громко, но всё равно ему кажется, что получается слишком, чересчур вызывающе. — Фло, — он постарался не простонать, а сказать имя, — Стой, не надо, я же сейчас… Говорить что-то, когда тебя целуют — проблематично. Когда тебя целует тот, о ком ты думаешь последние полгода — проблематично вдвойне. А уж если он при этом прижимается к тебе так, что нельзя не почувствовать его возбуждение, и продолжает ласкать твою самую чувствительную эрогенную зону — просто невозможно. Минуты оказывается достаточно обоим. — Как мальчишки, ей-богу, — бормочет Фло, продолжая прижиматься к Микеле. — Мог бы, кстати, сразу сказать: «Меня за руки не трогать». Придумал бы что-нибудь… А мы бы не волновались. Микеле отпихивает Фло от себя. — Так ты… Все это… Только… Только чтобы… — голос слушается слабо: обида на весь мир вообще и одного конкретного француза в частности захлестывает Локонте всего и без остатка. — Вот дурак, — вздыхает Мот и притягивает Микеле обратно. — «Все это», как ты выразился, я бы никогда не сделал просто так, как ты говоришь, «только чтобы». Микеле улыбается и обнимает Фло. — А то, что как мальчишки — исправим. У нас ещё будет время, правда? — Конечно! — Фло легонько целует Микеле в лоб. — Пошли, а то там волнуются. Успокоим их, что всё в порядке, а ты просто устал и тебе надо поспать. — Угу, поспать. Согласен. Тихий смешок, один на двоих, доказал, что они оба имели в виду одно и то же.