Год сорок первый / The Forty First Year

*** "Я тот, кто крепко держал тебя и избавил от вечных мук", - сказал Кастиэль Дину, и только легкое движение бровей могло выдать, что за этими словами кроется нечто большее. Но Дин не заметил этого. Потому что ему не следовало этого знать. Ему не следовало знать о войне, что шла между армиями Небес и силами Ада. Потому Кастиэль не рассказывал о тех тридцати годах, что его братья и сестры пробивали себе путь через бескрайнее море черного дыма, который становился только гуще с каждым убитым ими демоном. На место павшего вставали десятеро, и даже ангелов можно было задушить, разорвать на части, превратить в пепел. А еще их можно было растлить, и это было худшим из всего. Кастиэль молился за каждого из них, их имена звучали в его голове, даже когда сам он, ослабнув пред адским пламенем, был уверен в своей смерти. Уверен до тех пор, пока ослепительная белизна возмездия Уриэля не затмила красную ярость Ада. Он молился за них, круша демонов, молился за них даже тогда, когда забыл, как выглядят Небеса. Но больше всех он молился за Дина – мальчика, который любил пирог, пиво, свою машинку и Сэма. Того, кто на глазах у Кастиэля вырос в мужчину, который все так же любил пирог, пиво, машинку и Сэма. Того, кого сам Господь счел достойным спасения. Он молился за него, когда другие перестали; когда позади осталось тридцать темных лет и восемьдесят девять погибших ангелов; когда они, наконец, убрали последнего демона на пути к клетке Дина, только чтобы обнаружить, что она пуста. Благодать Уриэля вспыхнула гневом, которого равно устрашились демоны и ангелы, но Кастиэль обратил его в молитву за Дина. Он последним покинул это страшное место, которое и через три десятка лет все еще было усеяно внутренностями Дина. Некоторые были еще свежими и алыми, большая часть была изрублена и сожжена. (Сотни языков истерзанных повсюду и тысячи повсюду вырезанных глаз). Кастиэль не присоединился к Уриэлю и сонму проклинавших Дина, и когда был дан приказ продолжить поиски, он первым ринулся дальше в глубины Ада. Остальные, конечно, пошли следом, но никто кроме Кастиэля больше не молился за Дина. Те, что сетовали громче всех, ушли первыми, покинув Уриэля. Но Уриэль более не нуждался в вере, которая поддерживала бы его – его силы питала ярость. Что же до остальных… Кастиэль никогда не был ни самым светлым, ни самым сильным из Небесного воинства, но год за годом его братья и сестры таяли на его глазах, а он продолжал свой путь. На девятый год после разрушения первой Печати из всех посланных Небесами остались только Кастиэль и Уриэль. "Только двое нас теперь, брат", - промолвил Кастиэль, но Уриэль покачал головой. Ни одна человеческая душа не стоит жизней двух сотен ангелов, и если Кастиэль желает быть сто девяносто девятым павшим, да будет так, но Уриэль двухсотым быть не желает. И тогда он повернул назад, оставив Кастиэля одного в самом сердце Преисподней. Судьбе угодно было, чтобы одинокий ангел незамеченным проскользнул мимо демонов, которые способны были бы поглотить десяток таких, как он. Никто из них не видел его, потому что никто не ожидал увидеть. Осада была долгой, а внизу еще были души, с которыми можно поиграть, и печати были сломаны. *** И случилось так, что через сорок лет после того, как Кастиэль покинул Небеса с двумя сотнями своих соратников, он добрался до места, откуда исходили самые громкие крики. Одинокий, ослабший и маленький, он смотрел на того самого человека, которого послан был спасти. Прежде он видел Дина Винчестера лишь издалека - но вблизи он не оказался ни праведником, ни тем человеком, который любил пирог, пиво, свою машинку и Сэма. Глаза Дина были черными, а губы – красными от крови: он собирался попировать только что вырванными легкими своего пленника. Кастиэль произнес над несчастным молитву, и когда его крики резко оборвались, Кастиэль принял свою человеческую форму и встал между Дином и его жертвой. - Я Кастиэль, ангел Господень, - произнес он, и Дин, рыча, вонзил в его сердце нож. То, что могло бы стать, наконец, завершением долгого, полного опасностей пути Кастиэля, оказалось только началом. Он понял это, когда с болью и удивлением посмотрел на Дина и сказал: - Я пришел сюда от мук тебя избавить, дабы ты смог спасти мир. Потому что когда Дин ответил, его словами было: - Я не хочу уходить. Дин остался глух к словам о печатях, судьбах трех миров и даже о Сэме, и угрозы Кастиэля также оказались пусты. Сорок лет Ада покрыли его душу серой и пеплом и не оставили внутри ничего, за что можно было бы бороться. Но Кастиэль не мог представить, что от человека, в которого он так верил, не осталось ничего. Поэтому, когда Дин отказался идти с ним, у Кастиэля был лишь один выбор. Он остался. Он мог бы сбежать, и Дин называл его глупцом за то, что он этого не сделал, но Кастиэль прочел молитву и остался. В этот раз он молился за двоих: за человека, который когда-то любил пирог, пиво, свою машину и Сэма – и за самого себя. Дин откинул прочь то, что осталось от девочки (а может, это был мальчик – Кастиэль не мог сказать), и вздернул ангела на его дыбе. - Если решил остаться, тогда начнем, - сказал он голосом, от которого Кастиэля пробрала дрожь. Когда Дин усмехнулся, черты его лица исказились в звериной гримасе, и адское пламя блеснуло на его оскаленных зубах. Его бездушные черные глаза были непроницаемы. В первые же минуты на дыбе Кастиэль едва не пожалел о своем решении. До того момента он думал, что познал боль. Но адское пламя было лишь небольшим неудобством по сравнению с ядовитой демонской кровью, смешивающейся с его собственной, разъедающей его благодать подобно кислоте. И даже острая боль от ножа в его сердце не могла сравниться с той медленной агонией, когда кожу и плоть отдирают с костей кусочек за кусочком. Прежде Кастиэль обладал человеческим сосудом на Земле, но в Аду правила были совсем иными. Здесь тело было его собственным - его костями, плотью и кровью. Он не хотел выжечь Дину глаза своим истинным обличьем, и теперь он был прикован к дыбе, бессильный в руках человека. Впервые за все свое существование Кастиэль был в ужасе. Это не был страх смерти, ибо он жил или умирал по воле Господа. Это был страх боли. Но тогда он вспомнил о тех сотнях языков и тысячах глаз, вырезанных из лица Дина. Он подумал о тех тридцати годах. И тогда он прочел другую молитву. Если Дин смог выдержать эту боль ради других, значит, сможет и Кастиэль. Ради Дина – и ради всего мира. Но терпеть ее - не значило не кричать, когда Дин вырезал ножом его ногти. *** Под конец дня Кастиэль бредил от боли, его горло кровоточило от крика, но когда Дин вцепился пальцами в его раздробленную челюсть и притянул к себе, Кастиэль взглянул на него оставшимся глазом. - Почему ты остался? – спросил Дин. - Потому что я верю в тебя, Дин, - успел сказать Кастиэль, прежде чем поперхнулся собственной кровью. Тогда Дин усмехнулся, вырвал одну из артерий из его тела и сунул ему в рот, чтобы он захлебнулся окончательно. *** На следующий день Дин разрезал его сосок и смотрел, как он медленно заживает. - Так ты действительно ангел, да? – спросил он, прищурив черные глаза. – Никто из остальных не получал новое тело, пока я сам ему не позволю. - Да, - сказал Кастиэль, но вспыхнувшая было надежда угасла в тот миг, когда он увидел улыбку Дина. - Так вот почему демонская кровь так действует на тебя, - медленно проговорил он. Кастиэль вздрогнул, и кривой оскал на лице Дина стал шире. Это стало любимым его развлечением. Укол демонской крови не требует никаких усилий, и все остальное время можно было просто смотреть. Он с видом ценителя искусства наблюдал за тем, как Кастиэль корчится и стонет. *** Когда ему впервые наскучило смотреть на это, Дин взял ножницы и разрезал кожу между пальцами Кастиэля. Ему понравилось это занятие, он старался растянуть процесс, так что на шестнадцатом пальце первые из разрезанных уже заживали. - Пожалуйста… - простонал Кастиэль, стараясь сжать кулак, но Дин разжал его и начал заново. *** Когда ему наскучило во второй раз, он вырезал демонские печати на икрах Кастиэля. Когда подколенные сухожилия мучительно натянулись, Дин одним движением перерезал их, хохоча над закричавшим от неожиданности ангелом. Он проделал то же самое со второй ногой Кастиэля. В этот раз это не стало неожиданностью, но крик был даже громче. *** Когда Дину наскучило в третий раз, он вновь спросил Кастиэля: - Почему ты остался? Кастиэль, в ужасе и агонии свернувшийся на земле в позе эмбриона, медленно разогнулся. - Потому что я верю в тебя, Дин, - прошептал он, с удивлением понимая, что это все еще правда. В ответ Дин разрезал живот Кастиэля и насыпал в него тысячи огненных муравьев. Места всем не хватило, и муравьи начали прогрызать себе путь через внутренности. Они ползали по коже, покрыв каждый дюйм его тела, заползая во все отверстия. Дин расковал Кастиэлю руки, чтобы тот мог кричать и извиваться, в исступлении раздирая ногтями глаза и рот, царапая кожу. *** - Ты не должен делать этого, - говорил, умолял Кастиэль, когда Дин приблизился к нему со скальпелем. Он нарезал язык Кастиэля на тонкие ленты, и ангел больше не мог говорить. *** Развлечения были разнообразны, но проделка с языком вошла в привычку. Каждый день в течение месяца Дин старался побить собственный рекорд по количеству узких полосок, на которые он мог нарезать язык Кастиэля, не повредив случайно ни одну из них. Однажды Кастиэль попытался отвернуться, плотно сжав зубы. Дин разрезал мышцы на его шее и вырвал ему нижнюю челюсть. В тот день он побил своей рекорд, впредь решив, что с языком работается проще, если жертва не может двигать головой или челюстью. Он начал делать это каждый день. *** - Неужели ты не скучаешь по нему? – в отчаянии спросил однажды Кастиэль, пока еще мог говорить. Дин не спросил, что он имеет в виду, но Кастиэль все равно ответил: - По небу. На краткий и редкий миг Дин взглянул прямо на него, угольно-черные глаза встретились с голубыми, и этот миг ошеломил Кастиэля. Дин почти никогда не смотрел на него, но прежде чем ангел успел удивиться, его глаза были вырваны из глазниц и втоптаны в грязь. Скуля от боли, Кастиэль подумал, что возможно, они напоминают Дину небо. *** - Ты, должно быть, какой-то особенный, - лениво протянул над ухом чей-то новый голос. Кастиэль не мог видеть его, но его бы вывернуло наизнанку от запаха демона, если бы у него еще оставался желудок. – Обычно Дину надоедает через пару дней, но ты в его распоряжении уже четыре месяца. Кажется, я начинаю ревновать… Наступило молчание, и Кастиэль понял, что это конец. Демон поймет, что он ангел, какой бы почерневшей и сгнившей ни была его благодать. Узнает – и уничтожит. Веки сомкнулись над пустыми глазницами, и Кастиэль вознес молитву Отцу, моля о прощении за то, что не справился со своей миссией. "Прошу, прости меня, - подумал он. – И прошу, прости Дина". Он не знал, что было бы хуже для него – закончить жизнь в адской боли или никогда не встретить человека, который любил пирог, пиво, свою машину и Сэма. - Он не важен, Аластар, - услышал Кастиэль голос Дина. Если у него все еще есть сердце, он закончит все быстро. – Просто милая мордашка. Когда Аластар ушел, Кастиэль тихо спросил: - Почему ты не сказал ему? И Дин впервые за три месяца спросил его в ответ: - Почему ты остался? - Потому что я верю в тебя, Дин, - ответил Кастиэль, и его голос дрожал на каждом слове, кроме имени Дина. Он ожидал удара, шипения раскаленного железа, соприкасающегося с плотью, ножа меж ребер – но ничего из этого не последовало. Кастиэль задержал дыхание и пожалел, что не может видеть. Когда Дин дотронулся до его ноги, Кастиэль невольно дернулся, но боли не было. - Дин… - начал он, думая про себя "может быть", "наконец-то" и тысячи других безумных мыслей, но Дин зажал ему рот рукой и наклонился ближе. - Я заставлю тебя передумать, ангел, - прошептал он ему в ухо. – Я заставлю тебя думать, что ты верил в меня. Он рывком поднял и раздвинул ему ноги и с силой вошел в него, разрывая плоть, стирая ее до крови. Кастиэль закричал от боли, ужаса и отчаяния и попытался вывернуться, но Дин вцепился пальцами в его искалеченные ребра и вошел еще сильнее. Когда одно из ребер сломалось, он просто уцепился за другое. Это продолжалось немыслимое количество времени, и Кастиэль не мог сказать, когда все закончилось. - Все еще веришь в меня? – с кривой усмешкой спросил Дин на следующий день. И хотя Кастиэль всем телом дрожал от страха, он ответил: - Да. Он не знал, как не верить в Дина, потому что это было то, ради чего он жил. Это был еще один из тех редких моментов, когда Дин взглянул ему прямо в глаза, словно ища в них намек на ложь. Не найдя ничего, он схватил Кастиэля за шею, притянув его к себе, и прорычал ему в лицо: - Почему? Кастиэль не дрогнул. Много же времени прошло, прежде чем Дин спросил об этом. - Потому что знаю я тебя. Дин рассмеялся злым, пронзительным смехом. - Ты не знаешь меня, - сплюнул он. Он схватил деревянный кол и пригвоздил им Кастиэля к дыбе, пробив грудь насквозь. - Когда тебе был год, одним из первых сказанных тобою слов было "пирог", - с трудом дыша одним легким, Кастиэль умолял Дина послушать его, умолял вспомнить вкус пирога. Но Дин только трахнул его еще раз, и делал это еще и еще в течение нескольких часов. Кастиэль не мог даже дернуться, когда все внизу у него превращалось в кровавое месиво. Потому что любое движение пронзало грудную клетку нестерпимой болью. *** После этого Дин не разговаривал с ним много дней. Но каждый день Кастиэль разговаривал с ним. - Первое свое пиво ты стащил у Джона на свой четвертый День рождения, - сказал он, и Дин перевернул его так, чтобы его грудь и живот врезались в колючую проволоку, пока он имел его. *** - Ты убил Андерсона, когда тебе было двенадцать, - сказал он, и Дин дернул его назад так сильно, что сломал ему позвоночник. Но и после этого Кастиэль чувствовал Дина внутри себя. *** - Я видел, как ты впервые поцеловал девушку, - сказал он, и Дин привязал веревки к его лодыжкам и потянул в разные стороны. Левая нога Кастиэля оторвалась первой, и тогда Дин отпилил правую чем-то тупым. Руки ему он тоже отрезал, и тогда, когда от Кастиэля осталась лишь голова, торс и боль, Дин трахнул его снова. *** - Ты прыгал от радости, когда Джон впервые дал тебе порулить Импалой, - сказал он, и Дин снова набрал в шприц крови демона, потому что ему нравилось наблюдать, как Кастиэль корчится, пока она течет по его венам. В тот день Кастиэлю было труднее всего вспомнить, почему он остался, труднее всего вспомнить, почему он не ненавидел Дина, но Дин вскоре убрал шприц, и Кастиэль вспомнил. - И когда ты узнал, что он продал за тебя душу, ты расколотил свою машину монтировкой, - сказал Кастиэль, и в этот раз Дин колебался, не зная, о чем говорит ангел. Тогда Дин отымел его обоюдоострым ножом. В тот раз голос Кастиэля угас задолго до конца. *** Кастиэль был слишком сломлен и слишком обезумел от ужаса, чтобы на следующий день сказать хоть что-то. Его неудержимо трясло, пока Дин не взял его сзади. Но тот был спокоен и не причинил ему слишком много боли. Впервые за пять месяцев Дин застонал, кончая. - Тебе ведь на самом деле не нравится меня мучить, - тихо сказал Кастиэль, когда Дин тяжело дышал у него над ухом. Дин дернулся и ударил его в челюсть, но былой ярости в том ударе не было. *** Он не слишком мучил Кастиэля и на следующий день. Он был даже по-своему осторожен. - Почему ты не позволишь мне спасти тебя? – мягко спросил ангел, когда Дин кончил, и их сплетенные тела расплелись в изнеможении. И тогда Дин взглянул на него, и, хотя глаза его были все еще черны, в них отразилось адское пламя. - Потому что я не хочу возвращаться, - произнес он. - Сэм… - начал Кастиэль, и когда Дин затрясся от ярости, он понял. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, Дин резко вскочил, схватил два ножа, вонзил их в колени Кастиэля и прорычал: - Не смей говорить о Сэме! Все, что ангел хотел бы сказать, утонуло в его крике. *** - Сэму не обязательно знать обо всем этом, - сказал Кастиэль, когда Дин пришел на следующий день, взволнованный больше обычного. Дин с силой сжал челюсти, но ничего не ответил. Он снова не был груб, когда повернул Кастиэля и вошел в него. Кастиэль не мог видеть его лица, но продолжал говорить: - Мне жаль, что мы пришли слишком поздно, Дин. Но теперь я здесь и я могу тебя забрать с собой. Ты сможешь вновь вдохнуть свежий воздух и увидеть мир, состоящий не только из красного и черного. - Заткнись, - прорычал Дин, но не сделал ему больно, и Кастиэль не умолкал: - Ты можешь слушать AC\DC и колесить по дорогам наперегонки с ветром… - Заткнись! – со злостью повторил Дин, но он входил все глубже и яростнее, словно в самом деле жаждал того, о чем говорит ангел. И Кастиэль продолжил: - Ты можешь почувствовать тепло солнца на спине, когда моешь Импалу… Дин кончил внезапно, со сдавленным криком не то удовольствия, не то отчаяния, и Кастиэль добавил тихо: - Ты можешь спасти мир. - Нет, не могу, - сплюнул Дин, и Кастиэль напрягся всем телом, ожидая новой боли. Вместо этого рука Дина скользнула ему между ног и схватила его член. Кастиэль дернулся было - но боли не последовало. Дин начал гладить его, и у ангела перехватило дыхание. - Что… - начал он, но Дин зажал ему рот другой рукой. Кастиэль замолчал и только чувствовал, как собственное тело отзывается на прикосновения. Ужас и замешательство Кастиэля не помешали его члену окрепнуть в руках Дина, и это были совершенно новые, странные и приятные ощущения. Его дыхание перешло в тихие стоны. Он не знал, почему он чувствовал себя в тот момент грязнее, чем тогда, когда Дин имел его, но чем больше тот его ласкал, тем меньше Кастиэля заботило что-то еще. Он трепетал, как и много раз до того, но сейчас он трепетал от удовольствия. Это настолько сильно отличалось от той боли, что он испытывал до этого, настолько же сильно и неумолимо заставляло его желать этого. Он был готов плакать и умолять. Но вместо желания прекратить все это Кастиэль жаждал лишь продолжить, еще, еще и еще. И Дин продолжал, пока у ангела не потемнело в глазах и он, содрогнувшись всем телом, не кончил. Кастиэль закричал и обмяк в руках Дина, как если бы он пытал его – но в этот раз Дин бережно держал его и не отпускал, пока он не перестал дрожать. После этого Дин ушел и оставил Кастиэля, который был не в силах вымолвить и слова. В наступившей тишине ангел, сгорая от стыда, закрыл глаза и стал молиться. *** Он молился шесть дней и шесть ночей – пока на седьмой день не появился Дин. - Дин, - позвал он со смесью страха и надежды, не зная, чего ожидать дальше. И меньше всего он ожидал, что Дин прошепчет "прости меня" и падет к ногам Кастиэля, с помощью рта заставляя ангела вновь кричать от наслаждения. *** В течение следующих недель – или месяцев – всякий раз, когда Кастиэль пытался что-нибудь сказать, Дин затыкал его, находя его член рукой или ртом. В этом мире теперь не было боли, и однажды Кастиэль понял, что при появлении Дина его сердце в панике не выпрыгивает из груди, желудок не сжимается от ужаса, и уже не хочется отшатнуться в страхе, когда Дин касается его. Потому что уже очень долго руки Дина не приносили ему ничего кроме блаженства. Удивительно, как одни и те же руки могут сегодня причинять боль, а назавтра быть самыми желанными в мире. Иногда Кастиэль, стыдясь, ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет этого. Но он все же был расстроен. Он не понимал, в чем дело, но когда пытался спросить, Дин лишь вновь ласкал его, даже если ангел пытался отстраниться. Доставлять удовольствие у Дина стало получаться так же хорошо, как когда-то – причинять боль. И он стал одержим этим так же, как когда-то - пытками. Но чего бы ни искал он в этом, Кастиэль знал, что он этого не нашел. Он чувствовал, что Дину больно смотреть ему в глаза. *** - Остановись, Дин, - властно сказал Кастиэль, когда, не успев отдышаться, Дин уже снова был внутри него. К его удивлению, Дин остановился. Он посмотрел на Кастиэля так, будто получил пощечину, и в его глазах мелькнул зеленый огонек. - Скажи мне, чего ты от меня хочешь? - уже мягче спросил Кастиэль. И Дин выпалил: - Я хочу быть достоин того, как ты на меня смотришь. – Он глубоко вздохнул и продолжил. – Я хотел, чтобы ты перестал так на меня смотреть, хотел, чтобы ты ненавидел меня. Потому что тебя не должно, черт возьми, тебя не должно быть здесь - но ты здесь. И ты не должен так на меня смотреть – но ты смотришь, не переставая - и я не мог заставить тебя не смотреть! Я даже вырезал твои чертовы глаза, но ты все время их восстанавливал и продолжал таращиться. И эта твоя долбанная вера в меня, я пытался… - Дин умолк, глядя в сторону и сдерживая слезы. Кастиэль тронул его плечо, но гробовая тишина была нарушена, лишь когда Дин вновь заставил его стонать. *** - Ты достоин всего, - выдохнул Кастиэль на следующий день, когда Дин взобрался на него, и в его голосе была надежда. Теперь пришла очередь Дина отшатнуться: - Как ты можешь говорить это? После всего, что я… - Цена твоя измеряется не тем, сколько боли или наслаждения ты доставил, - терпеливо ответил Кастиэль. - Тогда чем же? – спросил Дин с таким отчаянием, что Кастиэль почувствовал боль. Он покачал головой. - Я здесь не для того, чтобы судить тебя, Дин. - Тогда зачем ты здесь? – резко спросил Дин и прошептал: - Почему ты остался? - Я говорил. Потому что я верю в тебя, Дин. Дин яростно дернул головой: - Ты продолжаешь твердить это. Но я даже не понимаю, что это означает. Улыбка на один миг озарила лицо Кастиэля. - Вот в чем проблема твоя, Дин, - сказал он мягко. - В тебе нет веры. И впервые за этот год он повел плечами, и крылья медленно развернулись у него за спиной. Сейчас они были черны как ночь, но он был счастлив наконец-то расправить их во всю ширь. Дин смотрел на него со смесью страха и восхищения, переводя взгляд с одного огромного крыла на другое. - Они не отрастут вновь, если ты отрежешь их, - тихо промолвил Кастиэль. – И тогда ни один из нас никогда не покинет этого места, и мир рухнет. Вот что такое вера. Дин с трудом сглотнул, и перед тем, как он поцеловал Кастиэля в первый и последний раз, ангел увидел зеленый отблеск в его глазах. На фоне всего того гнева, похоти и отчаяния, в которые Дин превратил существование Кастиэля, его поцелуй был удивительно сладок. В нем еще сквозило безумие, но оно смягчалось какой-то почти целомудренной нежностью, словно Дин хотел сказать "прости меня и спасибо за все". Кастиэль никогда не сможет забыть всего того, что Дин делал с ним, но он также знал, что это был не Дин. Дин был здесь и сейчас, тот, кто любил пирог, и пиво, и свою машину, и Сэма - и Кастиэля. И здесь, в самых глубинах Преисподней, среди крови и огня, Кастиэль поцеловал его в ответ и подумал: "наконец-то я нашел тебя". Цепи упали с него, и Дин отошел назад. - Уходи, - сказал он глухо. – Пожалуйста. Кастиэль склонил голову набок. - Пойдем со мной. - Зачем? Спасать мир? – Дин покачал головой и сделал еще шаг назад. – Я не смогу сделать это, Кас. Мир слишком велик. Я не справлюсь, и ты больше никогда не посмотришь на меня так. Я не смогу… - он снова мотнул головой. – Ты отыщешь кого-нибудь еще для этой роли. Но это не я. Иди. Кастиэль вздохнул. Он не мог сказать ничего, что заставило бы Дина поверить ему, и он промолчал. Это еще придет, после – когда Дин будет готов. И Кастиэль решил, что для Дина будет лучше, если он не будет помнить этот год. Сорок первый год в Аду. Но и этого было достаточно, чтобы наконец уйти. Дин не сопротивлялся, когда Кастиэль прижал два пальца к его лбу, и когда он упал в руки ангела, Кастиэль крепко обхватил его и вознес из бездны. *** Кастиэль никогда не говорил ему ничего из этого, лишь однажды кивнул и почти, почти улыбнулся, когда Дин при первой их встрече в благодарность вонзил ему нож в сердце. Сейчас, по крайней мере, это уже не принесло боли.