Чел Шредингера

Утро началось звонком из Конторы. Телефонный робот сухо и официально сообщил, что я должен за сутки уладить все свои дела, а завтра, в это же время, явиться на службу «без вещей». Значит, медкомиссию я не прошёл, хотя очень старался. Значит, увы, пора уступать место молодой смене. Договор, подписанный двадцать лет назад, содержал этот пункт, и не мелким шрифтом на пятой странице, а нормальным на первой, и мне на него сразу указали. Но в восемнадцать, когда всерьёз веришь в собственное бессмертие, так легко променять заурядную человеческую жизнь на могущество сверхчеловека и мага. Я рискнул и не жалею. Правда? Ну, почти... Выматерился в телефон, робот стерпит. «Шаровая молния» привычно, легко собралась на ладони. А пальцы подрагивают: нехорошо. Сжал кулак, развеивая заклинание, аккуратно положил трубку. Самое простое — податься в бега. Только это надо было делать лет пять назад. Или те же пять лет экономить энергию и копить аккумуляторы. Или откладывать деньги на контрабанду от Зелёного Дома. А теперь, даже если я не буду колдовать, «ломка» накроет и убьёт меня через неделю-другую. В этом-то и проблема: организм не удерживает магическую энергию, а без неё загибается. Всё-таки Источник наши «яйцеголовые» слепили тот ещё. Нелюди колдуют всю жизнь и не портятся, даже продлевают свой век. Я застал челов, которые начинали на энергии Колодца Дождей и дожили до глубокой старости. Мы, дети Проекта, горим ярче них, но недолго. Хотя врождённые, не форсированные, маги и сейчас долго живут, значит, дело не в свойствах Источника. Виновата химия, которую галлонами закачивали в нас военные медики, и прочее, что они с нами делали. Когда Штаты начали создавать первых суперсолдат, у нас тоже затеяли секретный проект «Ратник». Проект был настолько скандальный, что несколько раз оказывался на грани закрытия ещё в Империи. Заглох после её развала. Возродился в новом качестве... «Ответ нашим вечным геополитическим конкурентам будет достойным и асимметричным», — твердили с экранов. Тогда ещё были плоские экраны, а не голограммы, я помню. Помню, как мы с одноклассниками мечтали лично надрать задницу Капитану Америке. Понимали, что для этого надо стать быстрее, сильнее, выносливее любого из хвалёных заокеанских супергероев. Не просто физически круче, а с каким-нибудь хитрым подвывертом. Среди моего призыва комиссия нашла нужные задатки у двоих. Второй парень, прочитав договор, отказался. Я подписал. В память деда-военного, в пику пацифистам родителям. «Есть такая профессия: Родину защищать». Если зовут в спецназ-суперэлиту, то откажется только трус и дурак. Я не считал себя ни тем, ни другим. И по сей день не считаю... Трусом, по крайней мере. Поэтому я не уйду в бега. Не застрелюсь, не сожгу себя в «кольце саламандры». Приду завтра в Контору и попрощаюсь по-человечески со всеми, кто этого заслуживает. Все мы очень не любим таких прощаний. Словами не передать, как мы ненавидим провожать боевых соратников и друзей до большой чёрной двери в конце длинного-длинного пустого коридора. Дверь ждёт нас всех, без исключения. Кого-то в тридцать пять, кого-то в пятьдесят. Никто не знает, что именно происходит за дверью, но дыхание смерти оттуда ощущал каждый. За эту проклятую дверь, за мой сегодняшний вызов нужно благодарить уже не «яйцеголовых» и не Америку, а наших злейших друзей из Тайного Города. Когда нелюди обнаружили, что человские учёные с разных направлений вышли на магическую составляющую мира, они стали вредить, как могли. Доходило даже до физического устранения разработчиков и уничтожения лабораторий. Мы географически ближе к Тайному Городу, поэтому нам доставалось больше всего. Хотя гибель Говарда Старка тоже до сих пор вызывает вопросы. Многие тайногородские челы встали на защиту Проекта: кто из патриотизма, кто из далеко идущих корыстных соображений. Но силы были неравные, и Зелёный Дом сразу подрезал человским магам крылья, лишив энергии. Тут бы, вероятно, всё и закончилось, не вмешайся Забытая пустынь. От замшелых церковных пней, по определению ненавидящих любое колдовство, никто не ожидал подмоги. Однако настоятель пустыни явился и ткнул нелюдей рылом в древний договор: «Вы поклялись не вмешиваться в нашу политику. Научные изыскания для паритета с заокеанскими сверхчеловеками — это теперь политика. А то, что вы успели навредить, отработаете». Говорил он не так, а гораздо длиннее и цветистее, но суть примерно такая. За его словами стояла реальная сила: даром, что наши «яйцеголовые», как и нелюди, до сих пор не понимают её природы. Князь, Магистр и Королева вынуждены были сдать назад, и начался жесточайший торг. Бессчётные раунды переговоров и взаимных проверок на прочность длились полтора десятилетия. За это время у нас появился свой Источник, а тридцать семь лет назад правительство Российской Федерации заключило с Великими Домами сепаратный договор. Подробности не разглашаются. Сам я узнал некоторые лишь недавно. И то в основном от нелюдей, на стажировках. Наши терпеть не могут обсуждать эту позорную, в общем-то, сделку. Все человские маги, живущие в России и странах-сателлитах, получают энергию только из нашего Источника. В смысле, покупают. Остальные могут выбирать. Для охраны Источника мы имеем право на подразделение боевых магов, по силе равное армии одного Великого Дома. Численность строго зафиксирована в договоре. Для мага, однажды вставшего в строй, не существует пенсии: только гибель на боевом посту или выход в чёрную дверь. Возможно, в договоре не прописана напрямую эта чёртова дверь. Когда договор заключали, первому поколению форсированных было не больше тридцати. Возможно, никто из наших не понимал, что их ждёт. Догадывались ли маги Великих Домов?.. На пике формы мы способны сражаться приблизительно на равных и с нелюдями, и с заокеанскими супергероями, и с тем, что лезет из других миров. Но однажды наступает день, когда мы начинаем быстро терять магические способности, а потом и физические кондиции, продолжая жрать энергию. Чтобы сохранить боеспособность маленькой армии, которую многие мои соратники гордо именуют ядром будущего ВД Чел, а некоторые с оглядкой говорят о Великом Доме Рось или Русь... Короче, для сохранения боеспособности нужно регулярно набирать, готовить и обучать новых сильных магов. А чтобы уложиться в численность, приходится сбрасывать балласт... Даже не пойму, когда мерзопакостнее было рассуждать об этом: прежде, вообще, или когда балласт для сброса — лично я, завтра. Раньше жгло стыдом, сейчас захлёстывают страх и ярость. Скверные помощники в бою, да и не в бою тоже. Сутки на приведение в порядок всех дел — много или мало? Безумно много, если сравнить с подъёмом по тревоге. Можно понежиться в постели, размышляя и вспоминая. Сделать зарядку, неспешно побриться, принять душ, приготовить себе лёгкий завтрак. Посмаковать душистый кофе у окна, за которым сияет майское солнышко, бушует сирень и щебечут птицы. Мир прекрасен, жизнь несказанно прекрасна, или мне очень повезло на её последний день. Я всегда был везунчиком, и даже сейчас, как в восемнадцать, не верю в свою скорую смерть. Хотя пора бы поверить! Из тех, кого хочется обнять напоследок, больше половины уже «вне зоны доступа». Самые дорогие и близкие. Отец. Он не одобрял мой выбор, но уважал. Поздравлял с каждым повышением и наградой, говоря: «Молодец, сына. Это по-нашему: за что бы ни взялся, делай своё дело хорошо». А мама так и не простила: «Ты мне не сын! Мутант, чудовище, профессиональный убийца». В некотором смысле она права, возразить мне до сих пор нечего. Найду ли новые слова, если доведётся встретиться за гранью? Галка. Боевая соратница, верный товарищ, взаимная любовь всей жизни. Пока до нас, двух придурков, это дошло, сколько дров мы наломали! Кое-что до сих пор смешно вспоминать, кое-что стыдно. Галка и ещё пятеро бойцов погибли полтора года назад в нелепой, на ровном месте, стычке с людами. Зелёный Дом принёс извинения. Наше руководство тоже: несколько ведьм и дружинников не ушли с места стычки. Выживших людов из той компании мы с ребятами до сих пор при каждом удобном случае убиваем на дуэлях. Чертовски жаль, что я выбыл из этой увлекательной игры. Но как ни горевал я по Галке, а хорошо, что ей не придётся провожать меня до проклятой двери... Старшему брату, сеструхе, нескольким родственникам и знакомым я напишу. Коротко, без подробностей, с задержкой отправления на трое суток: «Ушёл на опасное боевое задание. Если вы получили это письмо, то с большой долей вероятности меня уже нет в живых. Ждите официальной похоронки. Не поминайте лихом, простите, если чем обидел». И каждому — пару-тройку очень личных фраз, которые давным-давно собирался сказать или написать, да к слову не приходилось. Заговоренная на самоуборку посуда улетела в посудомоечную машину, стол освобождён для работы. Разворачиваю вирт-терминал, проверяю почту, новости. Всё как обычно в обычный выходной день. Ехиднейший из навов, Зенга, приглашает на очередную стажировку. Обещает подстричь катаной, а то, мол, общие знакомые встретили в Городе, со спины приняли за фею. Наступил на больное, зараза! Из разных возрастных эффектов, я предпочёл бы облысеть на третьем десятке, как Гришка Грошев. Однако густющая грива только потемнела до оттенка старого золота и стала меньше виться. Галка обожала мои волосы: в память о ней так и ношу «хвост». И морщин на морде с двадцати лет почти не прибавилось. Зато первую «ломку» словил в тридцать пять. Поехал с друзьями на пикник без запаса энергии. Поколдовал немного, развлёк чьих-то детишек фейерверком а-ля Гендальф. А к утру скрутило: до рвоты, судорог и беспамятства. Пока обсуждали, чем неубиваемое дитя Проекта могло так травануться, и что делать, запасливый Владька догадался вложить мне в руку аккумулятор. Через полчаса я вернулся в строй здоровым и бодрым. Сообразил, что это было — постарался упиться до алкогольного отравления, но увы, не преуспел. Сегодня мне тоже хочется позаливать глаза спиртным, и компания Зенги для этого самая подходящая. Выхожу в чат — нав онлайн. Набираю: «дорогой мой вероятный противник и товарищ по авантюрам, письмо твоё я получил, но на стажировку больше не приеду. предлагаю выпить за то, что мы никогда не встретимся на поле боя как противники реальные. жду сегодня вечером в Кружке» Нав отвечает мгновенно: «(( часики дотикали?» С этими тёмными хмырями, даже нос к носу, трудно понять, шутят они, язвят или говорят серьёзно. Набираю нейтральное: «как ты догадался? о.О» «замечал симптомы, но надеялся, показалось», — вижу по мигающему курсору, нав набирает что-то ещё. Стирает, набирает снова. — «поговори с Батей, может, эрли ему ещё должны, и он достаточно тебя ценит? ;)» Вот сиди теперь и гадай: зачем Зенга мне это сказал? Наш Батя — большая шишка в Проекте. Я никогда не видел его в форме со знаками различия: только в штатском или в боевом костюме, изготовленном по спецзаказу. Поэтому не знаю ни звания, ни рода войск, где он числится. Ему очень много лет: когда я только начал подготовку и обучение, Батя уже был, и с тех пор ничуть не изменился. Седой, крепкий мужик с мрачной харей и офигенной харизмой. Говорят, он служил ещё в Имперской разведке. Скорее всего, врут. После развала Империи успешно наёмничал в ТГ, встал во главе тех челов, что «вписались» за Проект против Домов — эта информация достоверна. Он не маг, но мастерски пользуется боевыми артефактами. Очень живуч и силён физически, то есть, почти наверняка, форсирован. А вот о том, чей он такой удачный эксперимент, болтают разное. Одна из версий, будто ловкий наёмник однажды добыл для Проекта сверхсекретную документацию Старк Индастриз или ЩИТа, а копии продал Тёмному Двору и их вассалам эрли. С Обители, якобы, взял не деньгами, а кредитом на услуги. И они что-то из тех разработок на нём успешно опробовали. Батя обязательно придёт меня провожать. Он всегда приходит. Ко всем. И я легко выгадаю момент, чтобы перемолвиться парой слов наедине... Незадача! Я не смогу просить лично для себя. Рядом с товарищами чувство справедливости не позволит. А если написать Бате сейчас? Нет. Какая разница? Суть-то не изменится. Спасибо за предложение, Зенга, но оно не для меня. Даже обсуждать не хочу. «ты придёшь сегодня в Кружку, нав?» «да» «ок, жду к восьми» Отправляю приглашения ещё нескольким тайногородским знакомым. Они сейчас оффлайн, но ни звонить, ни дожидаться в чате я их не буду. Набираю письма родне и знакомым, выставляю таймер на отложенную отправку. Гашу терминал. Упаковываю и несу на почту кое-какие мелочи, которые делали моё жильё уютным, а теперь сойдут за прощальные подарки. На обратном пути заворачиваю к Конторе, в нашу парикмахерскую. В мужском зале маются бездельем две девицы. Сажусь в кресло к той, что посимпатичнее, командую: — Подстриги под машинку. Девица всплёскивает руками: — Да как можно, такую красоту? Мы на вас каждый день из окна любуемся. Такие роскошные волосы! Как у эльфа! Фея, а теперь ещё и эльф. Тьфу! Последние сомнения — стричь или нет — парикмахерша развеяла окончательно. Моей памяти о Галке точно не нужны костыли и помочи. Ухмыляюсь в зеркало: — Неправда. Каждый день я мимо не хожу... Слушай, а хочешь, оставь себе «хвостик» на память? Дарю. Я сегодня щедрый. Щедрый, да. А главное, мне уже наплевать на всех желающих поискать меня генетическим поиском. Мог бы и в простую парикмахерскую зайти, возле дома. Но завернул сюда, вероятно, по привычке. Всё равно городок маленький, дом и место службы в двух шагах друг от друга. — Может, всё-таки не надо? Или хоть не под машинку? Вот смотрите, стрижечка модная, вам очень пойдёт... Подпускаю в голос металла: — Отставить разговоры, стриги, как сказал. Девушка чуть не плачет, но слушается. Перетягивает «хвост» резинками, берёт ножницы — лапки трясутся. Мне смешно и грустно. Металл приятно холодит затылок. Чик, и голове становится непривычно легко. Жужжит машинка, падают пряди, через пару минут на меня из зеркала пялится какой-то почти незнакомый тип. Блин, я и забыл, как у меня торчат уши. Пожалуй, хорошо, что упрямая девчонка отрегулировала высоту стрижки на максимум. Поворачиваю голову, чтобы получше оценить эффект, и замечаю: в стеклянные двери заходит крепкий седой мужчина, садится в соседнее кресло, просит вторую парикмахершу укоротить и подравнять, внимательно смотрит на меня... Батя? Ничего удивительного: он со своим «ёжиком» здесь постоянный клиент, это я мимо ходил. Оборачиваюсь, встречаемся взглядами. Естественно, он в курсе. Сам ставил подпись под заключением комиссии. Хмурит брови, говорит тоном приказа: — Дождись меня, есть разговор. Вежливо склоняю голову: — Разрешите подождать во дворе? Разрешает. Расплачиваюсь со своей парикмахершей, выхожу, уютно располагаюсь на лавочке. Смотрю в небо: солнце в зените, в ясной сини со свистом мелькают стрижи. На нос падает что-то мелкое, невесомое, щекотное. Цветок сирени. Значит, отцветает уже. Вспоминаю старую примету, аккуратно снимаю с себя, считаю лепестки. Стандартные четыре? Ну и ладно, всё равно съем. Отправляю в рот, смакую сладковато-терпкий, с горчинкой, вкус из детства. Долго загорать на лавочке и маяться дурью мне не дают. Батя пружинистым шагом выходит из парикмахерской, садится рядом, смотрит. Желтовато-серые глаза — холодные и пронзительные, мне слегка не по себе от этого взгляда. Спрашивает: — Зачем постригся? Столько лет растил гриву, и вдруг? Начало разговора мне категорически не по нраву. Не его дело, зачем. Отвечаю резкостью, какой сам от себя не ожидал: — Чтобы расстрельной команде удобнее целиться. А то возились раз с недострелённым подранком из наших, радости мало. Он морщится — тоже помнит тот поганый случай с Генералом. Потом кривит губы в намёке на улыбку: — У нас никогда не было расстрельной команды, откуда ты взял такую глупость? И мы очень рады выжившим. — Чего? — выдержка мне сегодня изменяет, плохо. Батя лыбится, должно быть, выражение лица у меня ещё то. Но главное, он сказал... — Выжившим? Много у вас таких? — По прогнозам должно быть около двадцати процентов, но мы пока не набрали статистику. — Статистику чего? — Нового этапа эксперимента. Медики пообещали избавить детей Проекта от быстрого сгорания. По их выкладкам, «ломки» от энергетического голода должны исчезнуть, а магические способности и живучесть усилиться. Но, ты же понимаешь, они всегда много обещают. Троим добровольцам пока не повезло, — теперь Батя серьёзен и печален. А я соображаю, кто мог быть добровольцами: Ренат, Марина, Дим? Они уходили за дверь с тайной надеждой, но им не повезло? — Вы делаете такое заманчивое предложение всем? Сделал вид, что не услышал вопроса. Секретность — наше всё: — Ты участвуешь, или предпочтёшь просто уснуть? — Участвую, чего терять-то? Батя кивает. Добавляет, чуть подумав: — Я рад, что ты согласен. Но на твоём месте, сильно не надеялся бы. Двадцать процентов это мало, даже если медики не ошиблись в прогнозах. Готовься к худшему, а там, как повезёт. Вспоминаю слухи о нём и утренний намёк Зенги: — Вам когда-то повезло? Короткий невесёлый смешок, Батя встаёт и уходит, обрывая разговор. Смотрю в широкую удаляющуюся спину: на душе смутно и тревожно, как перед очень трудным боем. Из нашего военного городка в Город около часа езды. Машина летит по трассе, радуюсь скорости. Я люблю и умею рулить сам, права у меня профессиональные. А обратно пусть везёт автопилот. Планирую быть пьян настолько, насколько это возможно с моим изменённым метаболизмом. Раньше совсем не получалось, теперь стало попроще. Обдумав по дороге Батины слова, я решил до завтра выкинуть их из головы. Возможно, старый пройдоха подбросил мне двадцать процентов надежды просто как утешительный приз. Лучше, чем ноль, правда? И тут же сам уточнил: мол, готовься к худшему. Ага, сейчас займусь! Город. Развязки на пять уровней вверх и на десяток под землю, а всё равно пробки. Был момент, энергетический кризис прижал автомобилистов. Новые разработки Старк Индастриз хлынули на рынок — снова дружно стоим на тех же местах. Пора вводить в массовый оборот стационарные порталы, но слишком революционная технология, дорого, и что-то там с нормами безопасности. «Кружка». Говорят, за последние пятьдесят лет древнее заведение стало намного респектабельнее. Главный зал давным-давно некурящий, дымят только в отдельном павильоне, отдельные любители. Полное название «Кружка для неудачника» и легенду все помнят. Как не помнить, когда все стены ею расписаны! Но с изменением статуса челов в Городе, с появлением у нас своего Источника, здесь стали не только заливать горе, но шумно, ярко, напоказ праздновать удачи. Особенно, шальные, внезапные удачи... Увы, не мой случай. Я сегодня по самому традиционному для старой «Кружки» поводу. Пунктуальный нав застал меня за изучением винной карты. На стадии меню к нам присоединились двое молодых рыцарей, дружинник и фата: большая часть тех нелюдей, кому я с утра раскидал приглашения на свою «тризну». Теперь заглядываю гостям в глаза с каким-то отстранённым любопытством: сожалеют, сочувствуют или, может быть, злорадствуют? Всей моей глупой короткой жизни так и не хватило разобраться, кто мне эти существа, и кто я для них. Друзья, деловые партнёры, приятели-собутыльники? Однако я рад, что пригласил их, и рад тому, что они пришли. Ни капли натужной фальши, которую иногда выдают наши, прощаясь у двери. Да, им грустно, и жаль терять хорошую компанию в моём лице. Да, после моего ухода их собственный мир не рухнет, всего лишь немного пошатнётся... Мы беседовали, привычно и ловко избегая «острых» тем. Пили за красоту мира, за весну. Зенга внезапно предложил тост за сирень, которая почти отцвела в Городе, за яблоневый цвет и сакуру, за всё прекрасное и скоротечное. Рада рассмеялась и создала вокруг стола морок — беседку, в которой сплетались цветы разных широт и сезонов, медленно роняя сияющие лепестки. Геральд, один из рыцарей, начал читать стихи собственного сочинения. Я не очень разбираюсь, но, по-моему, это были отличные стихи. Во всяком случае, брали за душу: и человскую, и людскую, и даже навскую, кажется. Само собой, тихое умиротворение наших посиделок не могло продолжаться долго, это же «Кружка»! Сквозь цветочную завесу робко просочился парень в характерном трико. Чуть приглядевшись, я его узнал. Супергерой из младшего поколения, Человек Электричество... Как его по нормальному звать-то? У нас были совместные учения со ЩИТом в Канаде и на Аляске. После того, как извне полезла какая-то на редкость крутая дрянь, и гордые янки с величайшим трудом и огромными потерями кое-как затолкали её обратно, политики в очередной раз решили взять курс на мир-дружбу-взаимопомощь. Со всеми вытекающими последствиями, вроде обмена опытом и тех самых учений. Со своей колокольни скажу: когда вероятный противник хотя бы временно преображается в вероятного союзника, узнаёшь про него много нового, интересного и полезного. Даже если потом всё вернётся на круги своя, опыт пригодится. Янки — прикольные ребята. Этого Джона (вспомнил имя!) и его приятеля Ника, Человека-Радио, прикомандировали к нашей группе. Мы стояли лагерем в белоствольном лесу, очень похожем на берёзовую рощу. Наблюдательница от Великих Домов, тогда ещё фея Рада, объясняла нам, что это вовсе не берёзы, а такие местные осины. И что на самом деле, весь лес — единое дерево, все они отростки корней друг друга. Объясняла очень доходчиво и красиво, мы заслушались. Маленький круглый Ник, который не только воспринимал одновременно весь мировой радиоэфир, но и знал несколько десятков языков, переводил приятелю Джону её лекцию. Джон слушал и смотрел, раскрыв рот, а потом заявил, что русские девушки — самые умные и прекрасные в мире. Затаив дыхание, чтобы не ржать, мы выслушали вторую, ещё более вдохновенную лекцию, что люды — не челы, потому не относятся ни к одному из человских этносов. К тому же Рада и её сородичи — подданные королевы Зелёного Дома, а не российского президента. Значит, она ни в каком смысле не русская. Ник переводил, Джон внимательно слушал. Дослушав до конца, тут же разбил всю логику люды единственным аргументом: «Но ты сама говорила, что живёшь в Москве. Значит, ты русская!» Мы не выдержали и начали ржать. Люда обругала всех «ступпид челами», пустила над головой у балбеса пару «эльфийских стрел» и ушла в палатку. А он до конца учений приставал к нам: мол, объясните, чего я такого сказал? Конечно, информация о нелюдях и Тайном Городе не идёт в широкие массы. Но парень-то из ЩИТа! Хотя даже от кого-то из тамошнего начальства я слышал махровую глупость: «Сапиенс сапиенти – хомо эст». Много забавного было на тех учениях. Помню другой вечер, когда Ник вылавливал из эфира самые смешные и нелепые новостные сообщения, озвучивал и переводил. Сначала просто ржали, потом он предложил угадывать, какие новости настоящие, а какие он на ходу придумал. Угадывать было трудно: выкрутасы реальности в изложении журналюг превосходили самую смелую фантазию. Кто-то спросил Ника, как он слушает всё это круглые сутки по сотням каналов и до сих пор не спятил? Он смешно захлопал глазами: «А кто вам сказал, что я не?» — Слава? Радочка? Вы что-то празднуете? — Джон обратился к нам. Между прочем, на вполне приличном русском. — Ну, как бы да, празднуем. Провожаем нашего друга Славу... В дальний путь, в неведомые края, — это Зенга вклинился. То ли он быстро захмелел сегодня, то ли придуривается — с ним не поймёшь. Перебиваю: — Джон, откуда ты здесь взялся? — Я охраняю наше консульство в Москве сейчас. Отличная оплата, почёт, но скучно. Увольнительная, гуляю. — А чего ты вырядился в трико? Приключений ищешь? — Решил проверить, будут обращать внимание, или нет. Москвичи странные. Идут мимо и смотрят, как сквозь стекло. — Москвичей веками приучали не замечать лишнего, — ухмыляется нав. — Почти приучили. Американец понимающе кивает и продолжает жаловаться: — Один пьяный хотел подраться, но ему было всё равно, с кем. Вспомнив, как Джонни глушил рыбу электрическими разрядами с рук, и как мы с ним разок поспарринговали, я искренне жалею неизвестную пьянь: — Бедный алкаш, ему ужасно не повезло! — Повезло. Я просто обошёл его и пошёл дальше. И вот я здесь, и вы здесь. Мне тоже повезло. Что вы празднуете, я не понял? Мне не хочется ему объяснять. Нав, чуды и люды в курсе, это как бы наше с ними дело. Этим конкретным нелюдям искренне жаль, что для меня договор наших сторон обернулся именно так. А янки, хоть и родич мне по крови, а не при чём. Нелепо и странно. Если подумать, даже стыдно. Рада своим мелодичным голоском заполняет неловкую паузу: — Джонни, ты давно в Москве? — Три месяца. — Значит, ты здесь живёшь? — Да. — Поздравляю, Джонни, теперь ты русский. Парень хлопает глазами, потом начинает смеяться. Отсмеявшись, кланяется: — Прости, Радочка, я был тогда совсем ступпид чел. Правда. — Тогда ты был ступпид янки. А теперь ты русский, потому и поумнел, — не унимается фата. — Присаживайся с нами, Джонни, — указываю ему на свободный стул между дружинником и рыцарями. Зоресвет, молчаливый спутник Рады, поскорее наливает американцу «штрафную» в чей-то пустой бокал, официант несёт меню. Веселье набирает обороты. Чуды излагают Джонни историю заведения, где мы изволим пребывать. Пересказ легенды про неудачника и его кружку то и дело прерывается вопросами Джонни и общим хохотом. Я смотрю на американца и впервые задумываюсь: а не играет ли он дурачка нарочно? Сейчас Джонни сосредоточился на нелюдях, они ему любопытны, очень. Голливудская улыбка до ушей, идиотские вопросы на хорошем русском и цепкий, острый взгляд. Интересно, он по собственной инициативе явился в тайногородский кабак или по поручению начальства? Хотя… Мне-то уже какая разница? Резко накатила тоска. Утром казалось, что сутки на приведение дел в порядок — это безумно много. Какое там! Целой жизни мало, чтобы разобраться даже в самых элементарных вопросах: «Кто все эти существа рядом, и зачем я здесь?» Наливаю себе в большой винный бокал водки, пью залпом, без тоста. Тоска и отчуждение не отпускают. Ловлю через стол сочувственный взгляд Зенги. Нав заметил, что мне хреново, кто бы сомневался. Вспоминаю его слова: «Мы умеем чуять боль, как акулы кровь». Мало кто из наших ребят любит стажировки у тёмных. Мне в тот раз, через месяц после Галкиной гибели, было всё равно — лишь бы не в Зелёный Дом. На душе черно, будто в глубочайших подземельях Цитадели, так чего бы не пойти к навам? Да, тренировочный комплекс тёмных в своём роде совершенство, то есть ужас кромешный. Мастер-наставник, высокомерная древняя тварь, не пожелал нисходить до каких-то челов, поручил нас одному из своих младших подопечных. Я сперва глянул: вот это — гарка, гроза ТГ? При стандартном навском росте — тощий и хрупкий до бесплотности; юная, гладкая смазливая рожица. Переодень такого девчонкой да пусти на подиум — классная будет манекенщица... Навчик представился Зенгой, пожал всем руки. Жёсткие холодные пальцы я стиснул гораздо сильнее, чем позволяет вежливость, а он словно и не заметил. Не скривился от боли, не стал пережимать. Пару секунд смотрел мне в глаза с мягкой полуулыбкой, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках, затем сморгнул длинными ресницами и весело фыркнул. Я отпустил его руку в некотором недоумении: чего на меня нашло, и чем я так развеселил нашего гида — или лучше сказать, «Вергилия»? Малая полоса препятствий впечатлила. Зенга показательно прошёл её — нет, пролетел насквозь чёрной стрелой, а потом предложил кому-нибудь повторить. Мило улыбаясь, уточнил, при себе ли у нас «дырки жизни»? Я был в группе старшим и по званию, и по боевому опыту. Потому даже не повёлся «на слабо» — просто обязан был выйти и показать класс. Не чужику — ребятам. С собой могу быть честным: кое-как не опозорился. Для красивого прохождения нужно было вдвое быстрее двигаться и впятеро быстрее соображать. Взмыленный, слегка подпалённый я вернулся в исходную точку, и тут навчик «добил»: — Здесь мы обычно экзаменуем наёмников. Ты, чел, годишься. А полосы, где тренируются гарки, вам так просто не пройти. Гришка Грошев подался вперёд, открыл рот — я осадил товарища жестом, вежливо обратился к наву: — Вы позволите нам понаблюдать со стороны? — С удовольствием. Очки у вас с собой? Настройте на полную темноту с яркими вспышками. Инфравизоры у нас были, но темпа восприятия не хватало, чтобы уследить за всеми подробностями навской тренировки. Нет, тёмных можно давить только превосходящими силами, как люды в своё время. И то, вряд ли обошлось без помощи других блондинов, самой загадочной и скрытной расы Земли... В зале для спаррингов Зенга снова предложил испытать силы. Обращался ко всем, смотрел на меня. Ребята сделали морды кирпичами, и никто не сунулся вперёд старшего. После полосы препятствий только дурак не оценил бы противника, таких у нас не держат. Кстати, хорошая мысль: типа, повторить ход мастера-наставника. Выставить самого хлипкого на вид, но при том, отличника боевой и политической. Он побьёт — почёта больше. Его побьют — позора меньше. Группа на стажировку подобралась из матёрых «зубро-бизонов», даже на фоне двух прекрасных ведьм я выглядел мелким и дохловатым. При том, знаков различия на нас не было, боевой опыт на роже не написан. Значит, судьба. На одной стойке — богатейшая коллекция оружия разных рас, народов и времён. Я неторопливо прошёлся вдоль. Не отказал себе в удовольствии покрутить в руках особо замысловатые образцы. Подошёл ко второй стойке, взял две навские катаны. Лучшее холодное оружие Тайного Города входит в нашу стандартную экипировку. Технику фехтования инструктора, во многом, заимствовали у его создателей. Зенга улыбнулся, вставая в позицию: — Хороший выбор. Мы отсалютовали друг другу, сошлись, и до сих пор я вспоминаю этот спарринг с удовольствием. Вместо ожидаемого — стремительной схватки, максимально приближенной к боевой — получился у нас долгий и красивый танец. Кто вёл, я не сомневаюсь: Зенга. Чертовски хорош, зараза! Я тоже не промах, но на дуэль этого нава вызывать остерегусь. За неделю мы все привыкли к Зенге, как к родному. Приходилось постоянно напоминать себе, что этот весёлый, компанейский, шустрый паренёк на самом деле — «вероятный противник» и нелюдь. Завершение стажировки решили отметить совместной попойкой здесь же, в «Кружке». Договорились о времени, заказали стол. Всё было здорово, только мы с Григорием и ещё одним товарищем получили от начальства секретную директиву: под шумок умыкнуть нава, доставить его на несколько часов «яйцеголовым», а потом в целости и сохранности вернуть обратно. Вряд ли Зенга согласился бы на такую программу вечера, но его не спрашивали. Вышли из кабака на улицу как бы подышать свежим воздухом, угостили клиента порцией «пыльцы Морфея»... Ключевым моментом задания было, чтобы нав ни в коем случае не пострадал, потому угрозы он не почуял. Ржал над шуткой — и вот уже валится мне на руки с таким детским недоумением на мордочке, что аж стыдно. Быстрый обыск, все найденные артефакты — нашему третьему, Скворцу. Портал, и сразу сдаём «добычу» Грымзе. Ради большей секретности одна из ведущих медиков Проекта работала без своих обычных ассистентов, поэтому нам с Григорием пришлось заменить их. Аккуратно раздели нава, уложили на каталку. Отвезли к томографу, загрузили туда бесчувственную тушку. Полный скан — дело долгое. Пока прибор жужжал, щёлкал и рисовал голографические проекции, а Грымза хищно на них пялилась, мы за стеклянной стенкой пили чай с печеньками и тихо обсуждали всякую ерунду. Мол, Грымза — на редкость красивая женщина, но медик, жуть ходячая. Скорее, на навчика встанет, чем на неё. Жаль, что нав — стопроцентный парень, по мордочке-то не скажешь. Я слушал Гришку, слушал, потом ответил, что после Галки не хочу никого. Но медики у нас, правда, отмороженные. Наверняка в детстве прятали под подушками портреты доктора Мегнеле. Томографией дело не ограничилось. Мы перегрузили нава на операционный стол, и снова Грымза погнала нас за стеклянную стенку. Ворчала, дезинфицируя руки: — Великолепный экемпляр, главное, живой. Сделать бы полное вскрытие... Вот зараза! Я подпустил в голос строгости: — Даже не думайте! Нам его возвращать через пару часов. Живым, здоровым, без видимых следов. — У меня тоже приказ: не портить шкурку. Но помечтать-то можно! — какая же она была счастливая и довольная: щёки пылали румянцем, глаза горели, как у кошки. — Проведу эндоскопические исследования и возьму кое-какие биопсии. Успеет регенерировать. Кыш из операционной... Кстати, как вам печенье? Сама пекла, бабушкин рецепт. — Очень вкусно! Мы с Гришкой поскорее убрались к недопитому чаю. Печеньки, правда, были вкуснейшие, но в рот больше не лезли, хотя я нарочно сел спиной к операционной... Сколько раз в каждом из нас так ковырялись! Лезли во все естественные отверстия, протыкали новые, когда не хватало. И хорошо если под наркозом, как Зенге — иногда медикам требовалась помощь пациента и отчёт об ощущениях... Блин, на что я опять подписался, когда сказал Бате «да»? Не хочу думать и бояться раньше времени. Жить хочу, очень! — Вот он ваш нав, забирайте. Проспит ещё не меньше двух часов. Сейчас пусть полежит полчасика, убедимся, что следы рассосались, и оденете. Кстати, вы не забыли почистить одежду от «пыльцы»? С волос, кожи и слизистых я убрала. И ввела ему большую дозу алкоголя. Должно хватить, чтобы не удивился перерыву в биографии. Иногда Грымза ведёт себя как нормальная ведьма и боевой товарищ. Не ей нас учить, как заметать следы. Но взяла на себя часть работы, значит, молодец. Сели дальше чаёвничать, уже втроём. Грымза крутила хвостом перед Гришкой, рассказывала чудовищно смешные и неприличные медицинские анекдоты. Григорий «парировал» военными и нашими специальными. Кажется, медичка таки зацепила его за живое: не за сердце, так за нижние чакры. А мне мешали веселиться поганые предчувствия. Дело не в неподвижном теле, накрытом простынёй. Навчик жив, почти цел и беспробудно пьян. Ему не поплохеет от сочетания «пыльцы» с алкоголем, сказала Грымза, и нет оснований не доверять специалисту. Все отвлекающие манёвры подготовлены и запущены. Скворец бузит в моей московской квартире за четверых. Наша репутация, вероятно, пострадает, но это допустимая издержка... Звонок таймера. Медичка выскользнула из-за стола, игриво щёлкнув по лбу Гришку, слегка распустившего руки. Откинула простыню с нава. Придирчиво осмотрела, нажала, ущипнула в нескольких местах, что-то проверяя: — Всё чисто. Отличная регенерация. Интересно добыть старый экземпляр, для сравнения, но вряд ли начальство позволит. Я зачем-то спросил: — Он для вас совсем как вещь? Грымза скользнула по нагому телу слегка брезгливым взглядом: — Был бы человеком, сказала бы: красивый сладкий мальчик. Но я знаю, что за потроха под этой гладенькой шкуркой, и не страдаю ксенофилией. Тащите отсюда своё живое ископаемое. Мне пора обрабатывать результаты, а вам — заметать следы... С тобой, Григорий, мы увидимся позже, правда? Гришка довольно расплылся, а я ответил, вложив в слова максимум сарказма: — Куда ж мы от вас денемся, госпожа военмедик! От второго рождения до самой смерти. Приказы не обсуждаются, и мы старательно исполняем их, но от некоторых на душе остаётся пакостный осадок. А бывают другие... последствия. Самое досадное, мы так и не выяснили, где именно прокололись. Вариантов много, наскоро составленный план был дырявым, как решето. Основной расчёт — на то, что Зенгу не хватятся во время вечеринки в «Кружке», а инсценировки отдельного загула на квартире хватит для объяснений задним числом. Но если кто-то вёл нава генпоиском, нам, исполнителям, оставалось уповать лишь на то, что начальство прикроет. Прикрыло, ага! Через день вызвало «на ковёр». Когда я вошёл, трое других участников операции были уже в кабинете. Гришка и Грымза держались за руки, будто нашкодившие школяры, Скворец нервно жонглировал чётками. Генерал сидел за столом, мрачнее тучи, а у окна маячил Батя, и я сразу понял, что это очень дурной признак. — Ну вот, все в сборе, начнём наше совещание, — объявил Батя, прохаживаясь по комнате, и от него только искры не летели. — Позже вы со своим боевым командиром разберёте подробности похищения, медицинского обследования и возврата нава Зенги. Меня сейчас не интересует, кто виноват, и виноват ли конкретно кто-то из исполнителей. Нам нужно решить вопрос, что делать с последствиями этой, мягко говоря, авантюры, из-за которой под угрозой оказалась сотня ни в чём не повинных жителей нашего города. Генерал побагровел и сжал кулаки, но промолчал. Батя продолжил. — Да, именно столько челов Тёмный Двор намерен изъять на свои исследовательские нужды, если мы до полуночи не выдадим им одного из исполнителей акции... Нет, бомжами они не удовлетворятся, господин Генерал. Представитель Тёмного Двора подчеркнул: они станут выбирать очень тщательно, из молодых и талантливых, как пострадавший от произвола Зенга. Это я цитирую. Грымза привалилась плечом к Гришке, кажется, она была на грани обморока. Батя обеими руками опёрся на стол и зарычал Генералу в лицо: — У меня достаточно власти заставить вас лично сдаться тёмным. По старой тайногородской этике: отвечает заказчик, а не исполнитель, — звенящая пауза, Генерал успел из багрового стать землистым. — Я не сделаю этого только потому, что вы слишком много знаете. Навы обойдутся без такого подарка. Но я прослежу, чтобы в случае чьей-то гибели вы немедленно пустили себе пулю в лоб, — Батя пружинисто оттолкнулся от стола и развернулся теперь уже к нам. — Одному из вас придётся отправиться в Цитадель. Есть вопросы? Грымза всхлипнула, Скворец уронил чётки, и все мы дружно, разом вытянулись по стойке «смирно». Каждый понимал, что вряд ли вернётся от навов живым. Но подставить вместо себя товарища, а хуже того, гражданских, покой и благополучие которых мы присягнули хранить? Мы, дети Проекта, высмеем любого, кто будет трепаться о чести, но она у нас есть. Медичка опять всхлипнула и зачастила: — Это была моя идея, моя заявка, я заказчик. Я пойду в Цитадель. — Не пойдёте, — отрезал Батя, — Вы тоже слишком много знаете, и заменить вас в Проекте сложно. Кто-то должен обработать информацию, ради которой все рисковали. Жду отчёта, на сегодня вы свободны. Женщина зарыдала. На подгибающихся ногах добрела до стульев у дальней стены, скорчилась там, дрожа и вхлипывая. Гришка дёрнулся следом, но Батя остановил его взглядом. — Итак? Мы, трое, одновременно, набрали воздуха в грудь. Ребята практически в один голос рявкнули: — Я пойду. Я чуть запоздал, мне сказать больше надо было: — Я был старшим в группе, я вырубил нава «пыльцой», мне отвечать. Всё-таки именно я проскочил первым в этой адской очереди. Батя чуть склонил голову: — Пойдёт старший, это резонно. Вячеслав, мне очень жаль. Времени у тебя почти нет. Тёмные в ярости. Могут начать ловить гражданских, не дожидаясь полуночи. Я развёл руками: — Ладно. Своим ходом ехать? Или заберут? Батя протянул артефакт портала: — Выйди во двор и активируй, — когда я сгрёб вещицу с его ладони, он тихо вздохнул. — Прости, сынок. Они обещали отпустить через два часа тридцать семь минут, сколько пробыл у нас Зенга. Думаю, отпустят, если выживешь. Ты уж постарайся! Я посмотрел на Генерала: он всё это время сидел за своим большим начальским столом, бледнее стены, тише мыши, но он оставался моим боевым командиром. — Разрешите идти? Генерал прошелестел: — Идите. Запомнилось: взгляд мертвее, чем у любого из уходящих за чёрную дверь. А я всего лишь отправлялся добровольцем на очень опасное задание. Потому прошествовал по всем нашим коридорам, задорно насвистывая. Сдал табельное оружие и носимые артефакты, и так же, насвистывая, шагнул в чёрный вихрь портала. Тьма сбила дыхание, оглушила, будто накинутый на голову мешок. Магическую энергию из меня вытянуло мигом, из вживлённых артефактов тоже. Зрение и слух оказались бесполезными. Пальцы уткнулись в холодный камень. Такой же камень обнаружился на расстоянии вытянутой руки со всех сторон. Я не боюсь темноты и замкнутого пространства, но порадовался недавней стажировке. Спасибо, притерпелся к некоторым спецэффектам Цитадели. Однако здесь они были слишком концентрированными, а ещё скверно пахло: болью, страхом. Каменный мешок или колодец? Я замер, стараясь уловить токи воздуха, понять, есть ли потолок у этого «зиндана»? Есть ли поблизости кто живой? Голос прозвучал со всех сторон и ниоткуда. — Сними одежду и все вещи, положи на пол себе под ноги. Приятный, хорошо поставленный мужской голос, спокойная интонация, но спорить почему-то не захотелось. Я и не стал спорить, просто задал вопрос: — А если откажусь? — Тогда твоя одежда испортится. Домой будешь добираться голым. Первая фраза не порадовала, вторая в какой-то мере обнадёжила. Я без спешки, но быстро и чётко выполнил, что велели. Сложил барахло аккуратной стопкой, насколько возможно на ощупь. Едва выпрямился, последовало продолжение: ещё один портал. На этот раз оглушило светом хирургических ламп над столом, по которому меня раскатала и прижала сила в несколько «же». Попробовал пошевелиться — зафиксирован наглухо, только дышать кое-как можно и немного головой крутить. За пределом ярко освещённого круга царила Тьма, скрывая форму и величину помещения. Вот вспыхнул свет над вторым столом. На краешке ловко, будто кот на заборе, устроился «пострадавший от произвола» Зенга. Смотрел не на меня, а куда-то в темноту. Я проследил направление взгляда, однако зрение у меня, увы, не навское. Пришлось ждать, пока в освещённом круге появится ещё один нав. Он выступил из темноты, небрежно поигрывая чёрным скальпелем. Движение неприятно завораживало, но кто долго общался со Скворцом, тот не отвлекается на подобные мелочи. Я вгляделся в смутно знакомое лицо: видел издали, да и в базе данных оно есть. Идальга, дознаватель, особая пометка «Не связываться!». Хреново. Оба тёмных словно забыли обо мне: сидели на соседнем столе и перебрасывались отрывистыми фразами на родном языке. Мне показалось, Идальга отчитывает, а Зенга оправдывается, но могу ошибаться. Обстановка совершенно не располагала привлекать к себе лишнее внимание. Однако давящая тяжесть всё сильнее мешала дышать, будила детскую фобию, надёжно, вроде бы, похороненную нашими психологами. И причина-то — глупая кошка, которая обожала завалиться дрыхнуть человеку на грудь или поперёк шеи... Блин, пальцем не тронули, а того гляди, задавят тут по-настоящему. Прохрипел: — Зенга, ты мог лично рассчитаться за обиду. Навы глянули, будто на говорящее дерьмо. Идальга отбросил со лба длинную косую чёлку, достал из воздуха старомодный секундомер и объяснил: — Оскорбление нанесено Тёмному Двору, а не отдельному наву. Будем считать, ты готов принять наказание. Время пошло. Да, чуть не забыл. За каждую попытку качать права — одна штрафная минута. За матерную брань — две. За крик — три. Будешь дёргаться, сам себя накажешь. Зенга, считай: две штрафные уже есть. Щелчок. Секундомер выплыл из руки нава и завис у меня перед лицом. Допотопная конструкция со стрелками: большая секундная, две маленьких на дополнительных циферблатах. Больше поначалу не изменилось ничего... Нет, стало легче дышать. Навы остались сидеть, где сидели, теперь дознаватель что-то объяснял Зенге, тот заинтересованно слушал. Я не сразу ощутил, что поверхность стола подо мной перестала быть ровной. Растущие выступы всё неприятнее впивались в тело, и через некоторое время я вспомнил китайскую бамбуковую казнь. Давным-давно занимал вопрос: чей извращённый ум догадался пустить ростки через живое тело? Может, вовсе не человеческий, кто его знает... Навы обошлись без плодородной почвы и особых семян. Что-то острое неторопливо буравило спину, протыкало кожу и мышцы, протискивалось между рёбер. Я стиснул зубы и молчал. Не столько из-за обещанных штрафных, сколько из гордости. Боль адская, слёзы ручьями, и ничего с этим не сделаешь. Но произвольные реакции пока в моей власти... Когда металлическая спица в палец толщиной протиснулась среди кишок, прорвала брюшную стенку и вышла возле пупка, я обоссался и заорал в первый раз. Эта дрянь вела себя как живая: изогнулась, разветвилась на три более тонкие и снова поползла в тело. Другие чуть отстали, но повторили манёвр. Крови почему-то почти не было. Помню, силился и никак не мог сфокусировать взгляд на стрелках секундомера: час хотя бы прошёл? Нав возник рядом, смотрел в глаза, что-то говорил. Я не собирался ни видеть его, ни слышать, ни понимать. Во внутренней вселенной творился апокалипсис, но если и были шансы спрятаться, то только там. Закуклиться... Наивный! Услышал, будто со стороны, свой голос, называющий имя, год рождения, воинское звание. Стандартное начало допроса, и я пою соловушкой, и заткнуться не могу. Ладно, попробую взять под контроль поток слов. — Тёмный Двор требовал... Для наказания... Не имеете права допрашивать! — Штрафная минута. Зенга, ты считаешь? Кажется, кто-то здесь чего-то недопонял, чел. Твоё начальство сдало нам тебя со всеми потрохами, включая содержимое черепа. Я могу вывернуть тебя наизнанку за пару минут, но это неинтересно, и у нас ещё куча времени. Пожалуй, позволю тебе маленькую передышку. Для осознания ситуации. Нав щёлкнул меня по лбу. На фоне остального — почти нечувствительно, откуда такой фейерверк искр? Когда я проморгался, понял: боль перестала туманить разум. Не исчезла, не ослабла, просто отступила в сторону. — Если бы твой межушный ганглий был совершеннее, или учителя лучше, ты сделал бы это сам для себя. Нравится? Я молча закрыл глаза. Передышка так передышка. Не для диалога с мучителем, даже мысленного. Не для отчаяния и страха, только — для отдыха. Попытался вздохнуть поглубже, понял, что не могу. Металлическая дрянь прошнуровала рёбра, всё туже стягивала грудную клетку. Кристально ясный рассудок легко одолел панику, отметив: удушья нет, кислорода в крови достаточно. Любопытно, откуда? Впрочем, какая разница. Умереть не дадут, пока секундомер не отсчитает три часа двадцать семь минут и сколько-то там ещё штрафных. Интересно, сколько осталось? Потом посмотрю... — Неблагодарная тварь. Ну, как хочешь. Больше всего это походило на электрический разряд. Неприятно даже рукой ухватиться за оголённый провод. А когда проводов много, и они прошивают тебя насквозь, терпеть невозможно. Помню редкие паузы, когда дознаватель снова и снова задавал какие-то вопросы. Ломал магией и подлыми психологическими приёмчиками. Не столько допрашивал, сколько глумился. Потерять сознание не позволил ни разу, но память милосердно отцензурила большую часть произошедшего там. Я сидел на чём-то твёрдом, привалившись спиной к стене. Кто-то хлопал меня по щекам, приводил в чувство, звал по имени. Я нехотя приоткрыл глаза — увидел нава. Не вскрикнул из-за трёх штрафных минут и остатков гордости. Потом сообразил: тёмный рядом, но мы уже не в Цитадели. А где? Метро. Станция «Динамо». Пустой перрон. Я сижу на скамейке, кое-как одетый, насквозь провонявший кислятиной. Надо мной склонился Зенга. Я подумал, почему-то вслух: — Интересно, как меня сюда занесло? Во рту пересохло, голоса почти не было, но нав услышал. Приподнял брови: — Это ты меня спрашиваешь, чел? Тебя отпустили из Цитадели два часа назад. — А ты что тут делаешь? — Да вот, решил проверить, добрался ли ты домой. — Какого ... ? — Такого, что ты отдал нам общий должок, но лично мне должен дуэль. — ... ! Добей сейчас, или давай обсудим это позже? Зенга рассмеялся, протянул артефакт портала. Приказал: — Иди домой! Быстро, пока не началась «ломка». Иначе сдохнешь. Я попытался встать — едва пошевелился, силы кончились. Совсем. Нав ухватил меня за шиворот и пинком отправил в портал. Следующее воспоминание: опять лежу под яркими хирургическими лампами, вижу лица наших медиков, вернее, глаза и маски. Слышу голос Бати откуда-то сбоку: — Он выживет? — Мы постараемся. Я тоже решил постараться. Выжил. Как ни странно, почти вся требуха и ливер уцелели, внутреннее кровотечение оказалось не слишком сильным. Перед тем как выпустить, навы подлатали меня, чтобы ушёл своими ногами. Но посиди я на той скамейке ещё полчаса — час... Три недели в глухом карантине. Всерьёз опасался, что врачи, маги и психологи разберут на запчасти всё, что недоразобрал навский дознаватель. Тоже обошлось. Выписали. Помню, шёл домой по городку, а сверху огромными, пушистыми, тёплыми хлопьями падал снег. Я остановился и долго смотрел в небо. Снег таял на лице, тёк по шее за воротник, а я тихо смеялся от счастья: «Живой!» «живой?» Вопрос юзера black_cat затерялся среди множества подобных. Первым делом я принялся успокаивать родственников и друзей. Знакомые подождут. Тем более некто, чей ник мне сходу ни о чём не говорит. Юзер оказался настойчивым: «эй, чел, ты живой? готов вернуть долг? метро Динамо» «Зенга?» «ух ты, даже память не отшибло. живучие вы твари, челы» «от твари слышу» «так ты готов принять вызов?» Я совершенно не желал видеть нава, и вряд ли когда-то буду готов к дуэли с гаркой. В смысле, на равных. Но ответил: «готов. холодное оружие. без магии. завтра 12:00» И указал место на карте. Потом сразу написал знакомому чуду: «Геральд, будешь моим секундантом?» «с кем дерёшься?» «с навом» «кто кого вызвал?» «он меня» «соболезную. приду. позволь вопрос? почему ты не позвал в секунданты кого-нибудь из своих?» «потому же, почему и ты ;)» Ответный смайлик оскалился и пыхнул огнём из пасти. Чуд не любит вспоминать, как я случайно оказался в секундантах у него самого. «ладно, объясняю) я недавно был ранен. если наши узнают про дуэль, полезут заменять. а я не хочу» Мы с Геральдом приехали в назначенное место заранее, на машине чуда. На пустынной стоянке уже была вторая машина, очень приметная. Спортивная, в чёрно-красных аэрографических разводах: то ли пламя, то ли потёки крови. Стёкла затемнены до полной непрозрачности. Чуд прикусил губу и ругнулся: — Отрыжка Спящего, ты что, ухитрился схлестнуться с навским дознавателем? — Нет, с другим навом. — Тогда откуда тут Идальгина машина? — Может, он тоже с кем-то дерётся? Место известное. Давай подождём, мне чего-то неохота его видеть. — А ты его знаешь, чел? — Встречались раз, — посвящать чуда в подробности «знакомства» я не собирался, Геральд не стал настаивать. Мы подождали десять минут — пора — и вышли из машины. Из второй тут же показались два нава в гарочьих комбинезонах, и стало понятно, откуда здесь Идальга: Зенга представил его как своего секунданта. Штрафные минуты за мат... Нет, это уже в прошлом... Пару секунд я искал слова, чтобы объявить секунданту отвод. Потом плюнул и решил: какая разница? Сначала Зенга смотрел, как Идальга меня пытает. Теперь Идальга полюбуется, как Зенга меня убьёт... Ну, или я его! Кроме мастерства, есть ещё нахальство и удача. Если тёмные хотели напугать, они достигли прямо противоположного результата — разозлили. А к тому времени, как мы выполнили все формальности и стали в позицию, я был предельно спокоен и собран. Сигнал... Схватка длилась доли секунды. Моя вторая атака провалилась в пустоту, нав стоял за спиной, подпирая лезвием кадык. Самое досадное — знаю этот приём, умею противостоять, тупо — скорости не хватило. Горячее дыхание шевельнуло волосы на темени: — Брось оружие. Шансы серьёзно зацепить нава или вывернуться, прежде чем он оттяпает мне башку, стремились к нулю. Бой окончен. Я разжал пальцы. — Будешь просить пощады? — Нет. Смешок: — Я так и думал. Ни разу не слышал, как ты это делаешь. Не научили? — Не хочу. — Хороший ответ, сгодится на эпитафию. Нав полоснул меня по шее, резко толкнул вперёд. Я был уверен, что каюк, но по привычке живых попытался заслониться руками от летящей в лицо земли. Удар, треск костей, вспышка боли и темнота... Странно, я до сих пор одним куском. — Лучше помолчи, — чуд умело закреплял повязку на шее. — Сейчас зафиксирую руку, и отвезу тебя к твоим. Жаль, у вас не бывает «дырок жизни». Или бывают, ваши, специальные? — Всё так плохо? — для перерезанных артерий на земле осталось маловато крови. Глотать и говорить больно, но кое-как получалось. — Нет, жалко пачкать машину. Сказал, молчи. Не крути головой! Я уже понял, что с разговорами лучше обождать, но всё-таки спросил: — Навы уехали? — Да, сразу. Интересно, теперь-то они считают себя удовлетворёнными, или продолжение следует? Сперва опять госпиталь, потом разбирательство по служебной линии. Нам разрешают драться на дуэлях, но в формате: «победителей не судят». Услышав имя моего противника, Батя быстро замял дело. Однако за то, что я никому ничего не сказал, устроил очень серьёзную выволочку. До домашнего вирт-терминала я добрался только через три дня. И снова black_cat поджидал в чате со своим любимым вопросом: «живой?» «Зенга, какого хрена?» «тебе не нравится быть живым?» «нравится, но надоели ваши сомнительные милости. в Кружке я поступил с тобой по-свински. но ты, гарка, знаешь, что такое приказ» «эк тебя разобрало, чел ) шея сильно болит?» Болела, в основном, сломанная рука. Но в очередной раз нарываться на ехидные вопросы, кто учил меня падать... «почти прошла» «у тебя отличная регенерация, почти как у тата. Идальга очень рад образцам от изменённого чела, передай это своему начальству )» Я начал набирать: «передай своему Идальге...» Но ничего достаточно злобного и язвительного не придумал, стёр. Написал другое: «я так и не понял: мы с тобой в расчёте?» Нав выдержал долгую паузу, потом, когда мне уже надоело ждать, всё-таки ответил: «будем считать, да )» «я рад, и тоже не держу на тебя зла» Юзер black_cat прочно поселился в моём листе контактов. Пока заживала рука, я сидел дома, и мы переписывались почти каждый день. В вирте Зенга оказался даже более интересным и приятным собеседником, чем я помнил по стажировке. Через месяц нав неожиданно предложил мне контракт: помочь ему в одном деле за пределами Тайного Города. Да, наёмничать нам тоже разрешают. Три условия: вовремя согласовывать с начальством, перечислять процент от гонорара и не работать против челов (с оговорками). Зенгу условия устраивали, я согласился. Провернули дело играючи, вернулись в Москву, отпраздновали. Моё начальство, кроме отчислений, получило кое-какую интересную информацию. Потом второй контракт, более сложный. Пришлось и бегать, и стрелять, и швыряться боевыми арканами, но мы справились. Мне очень понравилось работать в паре с Зенгой, но от третьего контракта я отказался наотрез: «без меня! с похищениями больше не связываюсь! тем более, ловить кого-то вам на опыты» «масана, маньяка-одиночку из забытого клана?» «без разницы. ни за какие деньги» «а за дружбу? Тёмного Двора и мою личную?» «только по приказу» Соврал: очень настоятельного совета Бати оказалось достаточно. Нав тоже ошибся. Вместо одинокого масана мы нарвались, ни много ни мало, на очередную голову «Гидры». Еле успели вызвать подмогу, но башке случился радикальный укорот. Против некоторых челов работать можно и нужно! Очередной орден я сложил в коробочку, коробочку — в сейф в Конторе. Какой смысл бряцать наградами, когда нельзя даже намекнуть, за что они... Вот завтра надену все свои ордена и медали: в первый и последний раз... Или всё-таки не последний? На следующую стажировку я снова запросился в Цитадель. Сильно пожалел об этом, когда Зенга потащил меня на экскурсию по Подвалам и предложил заглянуть на рюмочку коньяка к дознавателю. Мол, Идальга не при исполнении мил и обходителен. Я спросил, а разве дознаватель бывает не при исполнении? Зенга рассмеялся, но быстро понял, что мне не до шуток. Положил руку на плечо, заглянул в глаза: — Тебе больно до сих пор? После кое-каких огней и вод, которые мы успели пройти вместе, я мог дать честный ответ: — Стыдно. Я многое забыл, и жалею, что не смог забыть всё целиком. — Тебе нечего стыдиться. Ты вёл себя достойно, с учётом обстоятельств. — Но то, что я помню... — Мне есть, с чем сравнивать. С учётом обстоятельств — достойно. Только потому ты живой, и я пригласил тебя в напарники. Я заставил себя улыбнуться: — Подумаю об этом на досуге. Но давай не пойдём туда, ладно? Зенга на мгновение нахмурился, смерил меня быстрым взглядом, будто прикидывал, как ловчее скрутить и закинуть в портал... Махнул рукой: — Ладно, не буду настаивать. Вряд ли он скажет что-то новое. — О чём? — Не важно, проехали. После стажировки мы с Зенгой провернули вместе ещё одно удачное дело, а потом я быстро покатился под горку. Стало не до контрактов, и даже общение я постарался свести до переписки в вирте. Снова пью, заливая горечь. — Что-то ты совсем загрустил, друг сердечный, — Рада забирается ко мне на колени, обнимает, гладит по стриженной голове. — Как мне нравится твоя новая причёска! Будто пшеничное поле под солнцем. Мне будет здорово не хватать тебя, вредный чел. У молодой и очень перспективной фаты Рады трое постоянных любовников: чуд, хван и конец. Она много лет оттягивает сговоренную свадьбу с младшим сынком барона своего домена, но вот-вот скажет окончательное «да». У нас был роман до Галки, недолгий, но очень бурный. Мы были вместе ещё пару раз, когда Галка, хлопнув дверью, уходила от меня. Глаза люды совсем близко, они сейчас шальные и пьяные, почти чёрные от расширенных зрачков. Обожаю чёрные глаза, у Галки были... Одуряющий запах кожи и волос, духов и вина, жар сильного молодого тела. Чувствую, как меня ведёт, но я всё-таки недостаточно пьян и слишком хорошо натренирован отбивать любовные чары зелёных. Шепчу ей в ушко: — Рада, ты совсем с ума спрыгнула? Ты пришла с кавалером. С очень ревнивым кавалером. — Зоресвет мне не кавалер. Я пришла к тебе, мой бобовый король. Вся ночь до рассвета твоя. Любое желание — закон. Что-то из нашей этнографии... Кажется... Пока я тупо соображаю, откуда люда могла выкопать этого бобового короля, она впивается в губы жадным поцелуем. Голова кружится, море по колено, отвечаю... Господи, какой кайф быть живым! Если так пойдёт дальше, мы скоро уединимся в комнате наверху. Хотя, если исполнять именно мои желания... Окрик — тонким, ломающимся и очень пьяным голосом: — Эй чел, я тебя знаю! Не смей гулять с нашей женщиной! Резкий, свысока, ответ Зоресвета: — Моя сестра сама решает, с кем ей гулять. Пшёл вон, щенок! — Сам иди! — грязная ругань. — Чел, я знаю тебя, я тебя нашёл. Ты убил на дуэли Ждану, теперь я вызываю тебя. Сражайся или... Нехотя отстраняю Раду, вглядываюсь, кого принесло. Ну, конечно! Один из банды придурков, из-за которых погибли Галя и ребята. Один из последних оставшихся придурков. Младшенький. Тогда он не столько дрался, сколько путался под ногами, пока кто-то не вышвырнул его в портал. Сейчас пьян в сосиску, то есть пьянее любого из нас. Вообще, какая нелёгкая занесла людского подростка в этот кабак? — Чел, ты слышишь, я тебя вызываю! Выходи сражаться. От его решимости мне становится смешно. Разные у меня бывали дуэли, смешных почти не случалось. — Раз ты вызываешь, выбор оружия за мной? Утвердительно мычит в ответ. Я не хочу его крови, совсем. Что бы такое выбрать: забавное и не смертельное? Смотрю на Джонни, вспоминаю любимый американский киноприкол. Никогда не понимал, в чём фишка, а сейчас вдруг захотелось попробовать. Напоследок, хе-хе! — Сражаемся на кремовых тортах. Кто первым свалится с ног, тот и проиграл. Эй, официант, неси торты! Людик аж трезвеет от моего кощунственного предложения. Вопит, потрясая изрядных размеров кинжалом. Ух ты, раздобыл где-то целый «журавлиный клюв»! — Я требую настоящей дуэли! До смерти, пьяная человская свинья! До твоей смерти. Пусть присутствующие будут нам секундантами. — Мы тоже пьяны и не можем быть секундантами, — в один голос возражают чуды, Геральд и Лукас. Зоресвет что-то рявкает на корече. То ли советует щенку пойти проспаться, то ли просто ругается. — Благородный поединок должен вершиться без спешки, после правильной подготовки тела и духа, — с наипьянейшей основательностью вещает Зенга. — Не раньше следующего заката. Но наш друг Вячеслав покидает нас и не сможет встретиться с тобою завтра, юный люд. Дабы его и твоя честь не пострадали, я, нав Зенга, заменю друга. Готов ли ты повторить свой вызов мне? Людика затрясло. Похоже, дома ему накрепко вбили не связываться с навами. Даже с такими безобидными на вид, как Зенга. Особенно с такими. Мальчишка открыл рот, снова закрыл. Метнул на меня отчаянный, полный ненависти взгляд. Эхом отдалась боль, которую Желан тщетно заливал спиртным и жаждал залить моей кровью. Да, он ужасно похож на фею, которую я девять дней назад убил в честном поединке на секирах и магии. Победа далась трудно, я в самом деле быстро сдаю. Спрашиваю, резко перебив то, что юный самоубийца приготовился сказать Зенге: — Как тебя звать, воин? Меня — Вячеслав. — А почему у тебя наше... Желан. — Кем была тебе фея Ждана? — Старшей сестрой. — Ты знаешь, почему я её вызвал? Помнишь третье октября позапрошлого года? — он дёргает щекой: помнит. — И я помню. Предлагаю подвести черту. Миром помянуть всех, кто погиб тогда и позже. Ваших и наших. Садись с нами и пей, Желан. — Но почему ты... Включаю командный голос: — Садись и пей! Сегодня моя ночь, и все исполняют мои желания. Спроси у Рады. Улыбаюсь фате: «Пожалуйста, выдохни! Я не трону вашего малька. У меня нет настроения драться». Конечно, мы не телепаты, но люда, расслабившись, подаёт подростку бокал самого лёгкого вина и ослепляет улыбкой: — Правда. Слушай его, Желан. Я опять наливаю себе водки. В стекле дорожат блики, будто отблески чьих-то глаз: — Помянем твою Ждану и мою Галю... Называй своих, Желан... — Весемира, Медвяну... — Жанну, Илью, Расула... — Ивицу, Всесвета... — Анну, Павла... Имена звучат одно за другим, и острая печаль накатывает, будто приливная волна. Были живые — и нет их. И меня вот-вот не будет. Перечислив всех — ох, не маленький получился мартиролог из-за одной короткой бессмысленной стычки — мы пьём, не чокаясь, и замолкаем. Белобрысый мальчишка ошеломлённо озирается по сторонам. Алкоголь доходит по назначению, и я вещаю с угрюмым пафосом, тяжело облокотившись на стол: — То ли встретимся где-то за гранью, то ль угаснем, как искры в ночи... — За глухою стеною незнанья.., — подхватывает Геральд. С молодого поэта Чуди станется сделать из моей неприкаянной строчки стихи... Нет, не судьба! — Больно бьют по башке кирпичи! — нарочито зловещим голосом перебивает чуда Зенга. Геральд недоволен, что прервали, но даже он не сдержал смеха. А тёмный уже на нашей стороне стола. Нависает над людиком, заглядывает ему в глаза, скалится. — Слушай, чел, зачем ты отнял у меня такую вкусную добычу? Несчастный Желан, забыв, кого он только что вызывал на дуэль, вжимается в меня спиной. Я тыкаю пальцем в ребристый бок мальчишки, укоризненно смотрю на тёмного: — Это — добыча? Тут даже мне на один зуб. Больному и пьяному. А ты, нав, проглотишь, не заметишь. Подожди, пока вырастёт и заматереет. — Твоя правда... Всё, Желан, я тебя запомнил. Расти большой и толстый. — Через десять лет я победю тебя на честном поединке, нав Зенга, — голос людика даёт отчаянного петуха, губы дрожат. — Нет такого слова «победю», — Зенга смеётся, ерошит Желану льняные вихры. — Поезжай домой, герой, не надо тебе больше пить. Сейчас вызовем такси, говори адрес. Мальчишка совсем огорошен, и я его понимаю. Чтобы оценить наш крутейший замес из трагедии, фарса и цирка дю солей, ему следует прожить на свете хотя бы ещё лет двадцать. И то, если есть природные задатки. Шарит по карманам: — У меня портал домой... Был... Кажется... Вот он. — Активируй. Желан медлит, собирается с силами встать. Зенга приподнимает его со стула за шиворот. Я вдумчиво наблюдаю за сценой: — Кажется, я где-то такое уже видел. Нав подмигивает: — Скажи, участвовал. А ещё я люблю спасать из лужи таких полосатых мух с жалом в заднице, забыл, как называются. — Осы? — подсказывает Рада. — О, точно. Помню, как одни из вассалов, но гадал: масаны, эрли? Зоресвет говорит Раде: — Давай проводим мальчика домой? Я поддакиваю: — Хорошая идея. Проводите и возвращайтесь. Трое людов скрываются в зелёном вихре портала. Джон с чудами увлечённо обсуждают особенности стихосложения на русском и английском языках. С примерами, лично сочинёнными по ходу дискуссии. А также из классики. В тот миг, когда «ступпид янки» бойко цитирует Пушкина в оригинале и двух разных переводах, у меня тоже наступает перегруз мозгов и разрыв шаблона. Встаю, выхожу во двор. Зенга выскальзывает следом. Свежо, тихо. Сквозь городское марево слабо мерцают звёзды. Нахожу Ковш и маленькую искорку над одной из звёзд ручки. Радуюсь, что зрение не подводит до самого конца. Нав молча стоит рядом, тоже смотрит на звёзды — а может, считает чёрные дыры в созвездии Дельфина, с него станется. Превратился в одну из ночных теней, только аура и запах выдают присутствие. Чужая аура, чужой, терпкий нечеловеческий запах. Вспоминаю душную ночь в Рио, номер роскошной гостиницы, куда мы ввалились после полутора суток драк, бегства и магического боя, едва не ставшего для нас последним. Нам обоим до зарезу нужна разрядка. Я выхожу из душа в полотенце, нав валяется на широченной кровати, слегка прикрыв наготу вирт-планшетом. Над планшетом сменяют друг друга миниатюрные фигурки девушек, одна другой соблазнительнее. Зенга смахивает их прочь, пока не остаются две: — Пожалуй, эта и эта? Хороши, правда? Или сэкономим, — нав смотрит на меня долгим взглядом и так сладострастно облизывается, что я роняю полотенце, — Обойдёмся друг другом? — Чего?! Ты... Да я тебя... Зенга играючи гасит мою «эльфийскую стрелу», скалит белые зубы, ржёт. — Ладно, понял, больше так не шучу. Зову девиц. Через несколько минут я впускаю в номер двух прелестных креолок, и ночь становится совсем жаркой. Утром сквозь дрёму слышу, как девушки уходят, но продолжаю сжимать кого-то в объятиях. Просыпаюсь с затёкшим от тяжести плечом, уткнувшись носом в черноволосую макушку. Так, чьи это ноги-руки? Убираю свои, откуда не надо, тихонько отползаю... Зенга распахивает глаза, улыбается тепло и слегка укоризненно. — Слушай, чел, кажется, ты спросонок принял меня за свою женщину. Я, по-твоему, сильно похож на Галю? Более кретинскую ситуацию трудно вообразить. Я чуть не провалился без портала в Тайный Город, и всё же решил: честность — лучшая политика. — Чёрные волосы: короткие, густые, очень жёсткие. Тёмные глаза с длинными изогнутыми ресницами. Гладкая светлая кожа, на ощупь как атлас. Больше ничего общего, но извини, после боя с масанами и «гидровцами» мне хватило. — Понятно. Зенга пощекотал мне кончик носа кисточкой из моих же волос. Проклятие, откуда он взял этот Галкин жест? Пока я соображал, как реагировать, нав перекатился и легко встал с постели. Прошёлся по комнате, гибко потягиваясь. Выглянул сквозь жалюзи на улицу, задумчиво хмыкнул. Я смотрел, как он двигается, и не мог оторваться. Чёрт подери! Зенга был красивее моей погибшей женщины, хотя это очень несправедливо: сравнивать живого и мёртвую. Тысяча чертей, я его хотел. Мужчину, чужика — хотел. Отчаянно ругал себя ксенофилом, педиком, всякими матерными, но продолжал хотеть. Пока менял позу, чтобы желание не так нахально выпирало сквозь простыню, нав взял аккуратно сложенную одежду и ушёл в душ. Я подумал, что Галка непременно отхлестала бы меня шмотками по морде и обозвала тормозом, потом напрыгнула, зацеловала и заездила до полусмерти. Нав вернулся одетым. Рыкнул командным голосом: — Напарник, подъём! Портал в Город через час, а мы ещё не завтракали. Плюхнулся в кресло, с деловым видом нырнул в вирт и не вылезал оттуда, пока я, полностью одетый и собранный, не заскрежетал ключом в наружной двери. Тогда он в мгновение ока оказался рядом, отпихнул меня плечом и первый выскочил в коридор. Там нас ждали, причём вовсе не те, кому мы были бы рады. Бесшумно укладывая на пол третьего боевика, Зенга укоризненно фыркнул: — Эх, ты, оловянный солдатик. Четвёртого и пятого мы положили одновременно, путь был свободен. Нав оглянулся через плечо: волосы взъерошены, в глазах жёлтые искры, хорош несказанно. Спросил: — Ты в романтическом настроении опасности не чуешь? Я запоздало, поспешно сканировал пространство, потому лишь кивнул в ответ. У лифтов и на обеих лестницах нас ждал ещё десяток агрессивно настроенных боевиков, в холле внизу — челы не челы, маги не маги, три существа странной природы, смутно знакомые. Очень характерный энергетический рисунок... Нав скомандовал: — Отставить романтику! Уходим по крышам, колдуем только в крайнем случае. — Зенга, я знаю этих кретинов. Это не «Гидра». Ячейка местных супергероев. Мы залезли на их территорию. Попробую договориться. — Знаешь — пробуй. Переговоры прошли успешно. Нас попросили убраться из Рио, но мы сами не собирались там задерживаться. Насчёт романтики Зенга сказал, как отрезал. Какой же я всё-таки дурень упёртый! Сейчас, когда время на исходе, яснее ясного понимаю. Но так трудно открыть рот, сказать вслух. Против всех привычек и принципов... Звёзды над головой. Тёмная тень шевельнулась рядом, еле слышно вздохнула: — Знаешь, чел, давно хочу признаться. Я вам поддался тогда. — Когда? — Когда вы меня крали. — То есть, как поддался? — сердце пропускает удар. — Почуял подвох. Понял, угроза не смертельная. Подумал, вы затеяли какой-то розыгрыш. Ну, или... Я в курсе, как выгляжу. Слышу разговорчики про «хорошенькую куколку» и «вот бы узнать, какого оно пола: мужского, женского или среднего». Вы, челы, всегда в таких случаях уверены, будто разговариваете тихо. Короче, те двое пускали на меня слюни, а ты очень понравился мне самому. Я решил: приключение может быть забавным. Знал бы, что затащите в ту дурацкую лабораторию, что аналитики засекут, и чем это потом обернётся — задержал бы дыхание, и вы меня не взяли. По крайней мере, без драки и шума. Я молчу в полном замешательстве. Кое-как собираю разбредающиеся мысли: — Значит, ты сам поддался. Потом любовался, как из меня делают дуршлаг. Считал штрафные минуты. Потом порезал на дуэли. Зашибись! — Я был очень зол за лабораторию. На вас всех и на тебя особенно. У меня тоже были неприятности. Понимаешь, лучше сразу сорвать зло и больше не держать. Темно, я совсем не вижу его лица. Голос звучит виновато. Лучше сразу сорвать зло, говоришь? — Ах ты, тварь... Жуть навская! Приключение ему забавное... Да я тебя сейчас... Вот прямо сейчас! Затащу наверх, завалю в постель и поимею во все дырки! — Это угроза, что ли? — голос нава так странен, что я зажигаю «блуждающий огонёк». Зенга щурится от света, смеётся, делает шаг навстречу. — Какой же ты тормоз, чел! Или для тебя вопрос принципа — быть сверху? Стойкий оловянный солдатик! Я хватаю его, перекидываю через плечо — тяжёлый, зараза, но даже для вида не сопротивляется, только хохочет. По наружной лесенке — на галерею второго этажа. Прикладываю карточку к замку. Внутри зажёгся свет, дверь открывается, свободно. Вваливаюсь в номер, пинком захлопываю дверь, скидываю на кровать свою ношу. Зенга изворачивается в воздухе, падает на спину. Красивым жестом закладывает руки за голову, сгибает ногу в колене и смотрит. Ага, Галка ещё бы насвистывала «Очи чёрные»... Нет, не желаю больше оскорблять сравнением ни одного из них! Сажусь рядом, начинаю расстёгивать на наве одежду. Он выскальзывает из шмоток легко и ловко, будто змея из шкуры, помогает раздеваться мне. Моя решимость снова тает, волнами накатывает оторопь, да и выпил я слишком много. Кабы знать заранее ... Нет, дружок, сказал слово — делай, взялся — делай хорошо. Ещё одного шанса не будет, и времени нет совсем. Есть жадные чёрные глаза и гибкое, непривычно жилистое тело. Есть непонятная, но благосклонная чужая воля. Целуемся. Шалею от вкуса чужих горячих губ. Чувствую себя школяром-неумехой, который распалился, но не слишком представляет, что и как делать дальше. Барахтаемся, путаясь в одежде и простынях, валимся на пол с узковатой кровати. Падаю сверху на Зенгу, он смеётся. Ему явно в кайф вся эта возня, но быстрый взгляд на часы над дверью, и нав одним движением оказывается на ногах вместе со мной. Только затем, чтобы тут же опуститься на колени и обхватить губами мой член. Зенга явно делает это не впервые: даже Раде до него далеко. Запускаю руки в густые волосы, подаюсь навстречу, вскрикивая в такт движениям. В голове звонко и пусто, кажется, вся кровь отлила вниз. Маячат два смутных воспоминания. Один парень говорил, тыча пальцем в порнушную голограмму: «Вот это — величайшая степень власти и подчинения. Крут мужик, который поставил свою бабу на колени и засаживает ей по самые гланды». А одна женщина, с которой я впервые в жизни решился это проделать, после, смеясь, объясняла: «Глупые граждане обоего пола думают, будто минет возносит того, кто сверху, на недосягаемую высоту и унижает того, кто снизу. Интересно, почему они забывают про зубы? Такой акт — либо несусветная глупость, либо высшая степень доверия». Да, я доверяю этому сумасшедшему наву. Ещё! И ещё! Не успеваю кончить, как Зенга стремительно и ловко меняет позицию. Заваливает меня на кровать, плавно насаживается сверху, скачет дальше наездником. Я люблю эту позу, и почти не ощутил отличия от женщины — кроме той разницы, которая задорно торчит у него вверх, покачиваясь в ритме скачки. Мы оба близки к пределу, но тянем удовольствие. Нав скалится, запрокидывает голову, прогибаясь в пояснице, рычит и стонет. Внутри него тесно, влажно и очень горячо. Кожа блестит от пота, обрисовывая каждую напряжённую мышцу, жилку, косточку. Красивый! Кладу руку на его член, Зенга сразу накрывает мою пятерню своей, задавая силу нажатия и ритм. Тонкие жёсткие пальцы, обычно прохладные, сейчас почти обжигают. О-о-о, больше не могу! Зенга выстреливает одновременно со мной, плавно замедляет движения, склоняется вперёд: глаза закатил, на губах — блаженная улыбка. Моё бедное сердце вот-вот выпрыгнет... О, хорошо-то как! Ни сил, ни мыслей. Лежим, обнявшись. От нава жар, и это здорово, потому что мы мокрые как мыши, а в комнате гуляют сквозняки. Блин, я помню, тут была такая полезная вещь, одеяло называется. Куда мы его дели? Озираюсь, мельком гляжу на время: через два часа мне уезжать. В хорошей форме я успел бы ещё пару раз восстановить боеготовность, сейчас — не знаю. Зажмуриваю глаза до искр под веками. Проклятие, почему так: нашёл сокровище, и сразу теряю? — Зенга, ты знаешь, что ты моё самое драгоценное сокровище? Нав несколько секунд молчит, только гладит меня по лицу. Кончиками пальцев обводит каждую чёрту, будто старается запомнить на ощупь: — Теперь знаю. Мне очень жаль, что у нас одна ночь. Но я рад, что ты всё-таки решился. Обязательно отблагодарю когда-нибудь того людика. Когда подрастет и поумнеет. Невесомые пальцы Зенги путешествуют дальше, скользят по моему горлу и ключицам, добираются до сосков и чертят круги, гладят рёбра, обводят мышцы на животе, кубик за кубиком. Я не шевелюсь, не открываю глаза, боюсь спугнуть восхитительное ощущение. Нав, лаская, превращает меня в блаженный расслабленный кисель, ещё немного, и я засну... Некогда спать! — Зенга, не надо меня усыплять, пожалуйста. Я тоже хочу... Хочу рассмотреть напоследок, какое счастье мне на одну ночь досталось. Рассмотреть во всех подробностях, изучить на ощупь, запах и вкус... Нав чувствительно прикусывает меня за сосок, взрыкивает, не разжимая зубов: — Лежи, чел. Встречаемся взглядами: в глубоком чёрном — спокойная уверенность опыта и силы. Во сколько раз он меня старше? Скольких знал таких, как я? Наивно решивших, будто смогли поиметь нава? Нет, я больше не хочу играть в иерархические игры. Галка говорила, лучше оставлять все понты за порогом спальни, и наконец-то я согласен. Мне пофигу, кто будет сверху в следующий раз, лишь бы этот раз был. Закрываю глаза, зарываюсь пальцами в волосы Зенги, осторожно глажу краешек уха, который умеет заостряться. Вспоминаю, как расправить коготь в кошачьей лапке. Может, здесь похожий принцип? Легонько нажимаю на хрящи — есть! Мой пожёванный сосок спасён — нав сразу разжал зубы. Трясёт головой, чтобы освободить ухо, фыркает: — Парень, ты, правда, хочешь от меня острых ушей? Ты уверен? — Не-а. Хочу ласкать тебя от макушки до пяток и запомнить всего. Зенга, пожалуйста. — Ты всё-таки умеешь просить, мой оловянный солдатик, кто бы мог подумать! Просто имей в виду. Вот так за ухо не ласкают, а приводят в чувство очень сонных, обморочных или мертвецки пьяных навов. — Разве такие бывают? Зенга не отвечает на вопрос. Опрокидывается на спину, хитро посверкивает глазами из-под ресниц. Мол, вот тебе два метра бодрствующего нава, ласкай. И я приступаю. Я, правда, готов исцеловать и облизать его всего. Для меня сейчас нет ни стыдного, ни запретного. Исследовав своё внезапно обретённое сокровище с головы до ног и обратно до середины, я возбуждаю Зенгу языком, вспоминая, как это делали мне. Ух ты, получилось! И как мы дальше намерены поступить, когда у меня ещё ноль на массу? Гляжу на часы... — Чёрт! — М-м... Что такое? — Зенга, если ты сейчас возьмёшь меня, останутся следы. А я не хочу, чтобы патологоанатом писал в отчёт... Ну, всякие такие подробности. Нав удивлённо распахивает глаза: — Ты созрел, чтобы мне отдаться, и беспокоишься о такой ерунде? Я могу убрать следы даже от серьёзной пытки. А уж от секса, аккуратного... Стоп! Или ты думаешь, никто не заметил, что мы уединились, и не догадался, зачем? Отрицательно мотаю головой: — Нет. Пусть весь Город и весь городок знают. Пусть говорят и думают, что хотят. Я, пока живой, в своей воле. Мне сегодня вообще всё можно, Рада права. А потом... Какая разница! Так что заставило меня сжаться в зябкий комок? Как объяснить наву внезапный холод под сердцем, жуть и тоску? Ещё чуть-чуть, и моя бренная тушка перестанет мне принадлежать. Превратится сначала в разделанное мясо на прозекторском столе, потом в образцы в банках и пепел. А я сам... Есть что-то за гранью, или нет... Раньше ни в бою, ни в разных авантюрах, ни когда притаскивали в госпиталь почти убитым — даже в подвалах Цитадели — ни разу не накатывал такой поганый, изматывающий страх. Зенга ерошит мне волосы, как тому людику: — Понял. Сейчас отогрею. Он тормошит и мутузит меня, пока я не разжимаюсь, не начинаю отбиваться. Возня согревает кровь, захожусь от щекотки — нашёл места! Защекотав до икоты, Зенга навзничь раскладывает меня на кровати, мнёт больно и сильно, будто хозяйка — тесто, да ещё колдует при этом. Резкая смена ощущений, все из мира живых. Пустота и лёгкость в брюхе, скорее, приятная. В заднице стало влажно, будто туда щедро плеснули геля. Не дав опомниться, нав ловко скатал меня в комок, подхватил на руки, прицелился. Я на автомате расслабил мышцы, как требовали медики во время некоторых, гм, обследований, и не сразу понял, что это уже не подготовка, а нав внутри. Зенга держал меня на весу — всё-таки удивительно, сколько силищи — и медленно-медленно опускал вниз, проникая всё глубже. Совсем не страшно. Зенга удивлённо фыркнул: — Я был уверен, ты девственник. Вот тут меня пробило на хи-хи, просто до слёз. — Зенга, я никогда не делал этого с мужчиной, только с медицинским оборудованием. Ты заметно толще, зато живой и тёплый. Может, пойму, наконец, что за удовольствие находят в таком сексе? Тёмный показал, очень быстро. Ух, как он показал! И носило меня по тем волнам, и швыряло меня, и крутило, и било, и чуть не разорвало меня, и выкинуло на берег безмерно довольного и безмерно усталого. — Теперь понял? — спросил такой же довольный Зенга. — Да, — только и смог я выдохнуть. — «Радость ты моя последняя», — уже про себя подумал, уплывая в забытьё. Боль в известной части тела всё-таки была, но удовольствие не портила. Нав легко поцеловал меня в закрытые веки, тихо шепнул: — Я уберу все следы, не беспокойся. Он колдовал, и мне снилось, что сквозь меня течёт тёплая, ласковая, уютная Тьма. Кто бы подумал, что она и такая бывает. А ещё бескрайняя и бездонная, будто море и небо в самый тихий и тёмный час перед рассветом. Я уплыл далеко от всех своих берегов, завис в неизвестности, но мне было хорошо и спокойно. Качало не на волнах — на неровностях асфальта. Автопилот вёл машину домой. Уже? Да, циферки на часах неумолимы, пора. С одной стороны, я неплохо выспался, и был благодарен за это. До выхода в чёрную дверь мне ещё много всякого предстоит. Если Батя сказал правду, то и после — тоже. С другой стороны, паршивец Зенга лишил меня возможности попрощаться. Усыпил до полной несознанки, одел, запихнул в машину, включил автопилот. Одел, кстати, очень аккуратно, только в кармане что-то мешается. Я достал и развернул сложенный вчетверо лист бумаги, прочёл: «Любим, ценим, помним. Желаем лёгкой дороги. Пусть всё будет хорошо, насколько это возможно». Почерк Рады, а внизу подписи всех, кто сидел со мной за столом, включая Джонни. Когда они успели? Что объяснили янки? Не знаю, как реагировать: умиляться, злиться, сгореть со стыда? Или просто принять всё, как есть, запомнить, унести с собой... Пустая трасса, серые предрассветные сумерки. Снова холодок под сердцем. Трусливая мысль: пусть эта сумрачная дорога из ниоткуда в никуда длится бесконечно... Стоп, я совсем дурак, такое желать? Рядом никого из тех, с кем я готов коротать вечность, и железная скорлупка слишком тесна. Небо на востоке светлеет, обретает краски — слава Спящему. Пусть будет, что будет. Открываю дверь пустой, словно бы уже не вполне своей квартиры, зажигаю свет. Времени осталось только на то, чтобы оправиться. Чищу зубы, бреюсь, принимаю душ. Придирчиво осматриваю себя, вслушиваюсь в ощущения, и вдруг жалею, что колдовство Зенги и моя всё ещё неплохая регенерация стёрли все следы нашего безумного секса. Будто приснилось. Парадная форма великовата: теряю мышечную массу — один из признаков начала конца. Морда осунулась после гулянки, стрижка под новобранца. Красота несказанная, любопытно, что нав во мне нашёл... Включить терминал? Спросить? Нет. Перед смертью не надышишься. Тем более, не наговоришься. Пора идти, мне ещё нужно присобачить к кителю все награды. Снова клонит в сон, но средство от этого известное — таблетка стимулятора. Согласно предписанию, слил в артефакт почти всю энергию, оставил минимум, чтобы «ломка» не накрыла в неподходящий момент. До начала официальной церемонии около часа, но в Конторе меня встречают. Гришка, Скворец, Мира, Щука и Окунь, Дон, Гаечка... Каждый из ребят старается хлопнуть по плечу или облапить, угрюмо буркнуть что-то утешительное. Ведьмы, обнимая и целуя, ворчат, зачем постригся. Отвечаю, мол, снявши голову... Мира с Гаечкой тут же отобрали у меня коробку с наградами, заставили снять китель и наводят красоту по фен-шую, то есть, извините, строго по уставу. Феминистка Щука выше этого, она притащила фляжку отличного шасского коньяка и пустила по кругу. Все немного веселеют, кто-то робко начинает вспоминать забавные случаи из прошлого. — Веха, а чего ты нас вчера не позвал? — спрашивает Скворец. — С чужиками кутил в нашей «Кружке», а товарищей боевых не пригласил. Нехорошо! Он отличный боец и надёжный напарник, но иногда его заносит. Сейчас Скворец дико зол на меня за то, что я выбываю из команды. Бывает такой выверт сознания. — «Кружка» — наш, человеческий кабак. Ты, Скворушка, знал, где я сижу, раньше, чем официант принёс меню. Это нелюдям в «Кружку» требуется приглашение. А ты мог прийти сам, если бы захотел. Даже Джонни Электричество дорогу нашёл... Кстати, ребята, приглядите за янки. Он не так прост, как хочет казаться. Очень интересные разговоры с чудами разговаривал... — Знаем, слушали, и... Это... — Дон запнулся, покраснел. А я не краснею, сам себе удивляюсь. — Твои уши торчали там из стены? Сочувствую. — Лучше молчи, Дон, — неожиданно встревает Гришка. — Ты слишком мелкий, чтобы понимать некоторые вещи. Над тобой пока не каплет. И не видал ты по-настоящему скандальных проводов. И не надо. Грошев — самый старший из нас по возрасту. Вероятно, именно он «на выход» следующий. Встречаемся взглядами, подмигиваю. Гришка подмигивает в ответ, но на душе у него погано, как у всех в комнате. Стыд, вина, злость, страх. Для своего магического уровня я хреново читаю эмоции. Но тут эмпатии не надо, всё на лицах. Вспоминаю ещё одно важное: — Кто слушал, кто не слушал — информирую всех. Я закрыл все свои счета к зелёным. Скрип двери. Нашу дверь надо специально прижать, чтобы так скрипнула, значит пришёл свой. Батя. С Грымзой. Эту я не ждал, если честно. Всегда бывает кто-то из медиков, но рангом пониже. Поприветствовав присутствующих, Батя смерил меня очень внимательным и столь же отстранённым взглядом. Очевидно, измерил, взвесил, сделал выводы. Какие — хрен догадаешься. Навы умеют так смотреть, больше почти никто. Кстати, и на вопрос о возрасте Батя отвечает наподобие тёмных, то есть — никак. И так же умеет при желании нагнать жути. Даром, что не маг, и аура абсолютно человеческая... Ладно, наш куратор — не та загадка, которую можно разгадать с наскока за оставшиеся полчаса. Грымза протиснулась к Гришке, перебросилась с ним парой фраз — у обоих лица посветлели. Знаю, они живут вместе с тех самых пор, как мы крали Зенгу. Не особо афишируют, но в тайне не держат... Меня, подойдя, медичка осмотрела с неприятным профессиональным интересом. Бесцеремонно пощупала пульс на руке и на шее, оттянула веко, фыркнула: — Апрельский кот. Я озадачился: — Почему апрельский? Женщина брезгливо сморщила точёный носик и ответила вопросом на вопрос: — А что, по-вашему, наступает после марта? — понизила голос. — Пройдёмте, есть разговор. В бывший кабинет Генерала зашли втроём: она, я, Батя. Куратор сразу достал пирамидку «навского оберега», повернул верхушку. По-джентльменски подставил Грымзе стул, сам устроился на начальственном месте. Мне предложили тоже присесть и слушать. Грымза достала из папки и разложила на столе какие-то пожелтевшие бумаги, я узнал свой контракт. Она вслух зачитала пункты, касающиеся завершения службы. Согласие на эвтаназию в случае невозможности дальнейшего несения службы. Невыдача тела после смерти родственникам. Ещё кое-что... Да, в восемнадцать я внимательно прочёл всё это и без особых сомнений подмахнул... Голос женщины сух и резок, в глаза она не смотрит, только на бумаги. Потом всё-таки подняла взгляд, но на человеческое тепло здесь рассчитывать не приходится. Какая, к чёрту, Грымза — Леди Смерть при исполнении. — Теперь слушайте внимательно, как проходит процедура. После официального прощания двое сопровождающих ведут, — лёгкая запинка, — Героя дня к двери. Его задача предельно проста: открыть дверь, войти в дверь и захлопнуть дверь за собой. Если он по каким-то причинам не в состоянии сделать это сам, то сопровождающие помогают. После того, как он оказался в помещении за дверью, и замок защёлкнулся, сразу происходит распыление «пыльцы морфея». Потом идёт ядовитый газ, а через час мы констатируем смерть. Важно! Наблюдатели Великих Домов присутствуют на церемонии прощания, дабы убедиться: уходит именно тот человек, которого им представили в самом начале его службы в спецподразделении охраны Источника. Не двойник, не кукла. Каждый наблюдатель отбирает у проверяемого по генетическому образцу. Чаще — кровь, но могут взять кусочек кожи, слюну, волосы. Далее наблюдатели сравнивают взятые образцы с тем, что хранилось у них, делают устное заявление об идентичности и ставят подписи под протоколом. Второй раз то же самое повторяется перед кремацией трупа, которая должна состояться не позднее чем через месяц после церемонии прощания. Всё понятно, или есть вопросы? В общем-то, вопросов не было. Церемонию прощания я видел раз тридцать и дважды был в числе провожающих. Дополнительные подробности ясны, логичны и гуманны, насколько это возможно. Я смотрел на Батю, бесстрастного как скала. Он зачем-то солгал вчера? Передумал? Решил держать меня в неведении до последнего шага? Напомнить, уточнить? Ну уж нет! Тем более, не при медичке. Куратор держал паузу, сверлил меня ледяными, серыми с прожелтью глазами, я не отводил взгляда. Наконец Бате надоело изображать камень. Он поправил массивное кольцо-артефакт на указательном пальце, прищурился: — Правду говорят, что ты не умеешь просить, сынок. В данном случае, это плюс в твою пользу, — затем обратился к женщине. — Дайте ему прочитать дополнительное соглашение. Грымза зашуршала бумагами, выложила передо мной два листа: — Ознакомьтесь. Если подпишете эту бумагу, за дверью не будет «пыльцы» и яда. Будет портал и дополнительное время жизни. Особых приятностей не обещаю, но, минимум, принесёте пользу Проекту. Максимум — подлечитесь и продолжите службу. Я прочитал, дважды. Взял ручку, заполнил нужные графы, поставил подпись и число. Потом спросил: — Если я выживу, меня будут заново представлять Домам? Или как? Куратор и медичка переглянулись. Батя развёл руками: — Понимаешь, сынок, наши «эскулапы» не уверены, будешь ли ты отзываться на генетический поиск по старым образцам. Оставь формальности юристам и переговорщикам. Твоя задача — пережить обработку. Всё. Церемонию прощания разрабатывал кто-то очень талантливый. Её не портит мрачный пафос и трескучие официальные фразы. Просто слушаешь и веришь: в священный долг перед Родиной и Человечеством, в вечную память, в благодарных потомков. Никаких импровизаций — последовательность речей, жестов и перестроений заучена участниками подобно формуле боевого аркана. Смысл прост: мы едины и тверды перед лицом тех, кто пока сильнее и диктует условия, но с кем мы уже играем в одной лиге. Я печатаю шаг впереди двоих своих «кайсяку». Мы не самураи и обходимся без лишних кровавостей, но японское слово прилипло к провожающим давным-давно. «Почётный эскорт» или «конвой» хуже отражало бы суть дела. На моей памяти кайсяку только провожали. Но прежде прощание иногда откладывали до последнего, когда человек уже не мог сам дойти, отворить и затворить за собой тяжёлую дверь. Таким помогали. А кто-то в последний момент утратил мужество, и его выпихнули силком. По большому счёту, я не имею права никого осуждать: после того, как подписал бумаги, тайная надежда греет сердце. Предчувствия нехорошие: вероятно, я тоже скоро умру. Но не здесь и не сегодня. Серьёзное испытание нервов ждёт на полпути к двери. Великие Дома присылают магов, съевших собаку на различении всего и вся, то есть дознавателей. На чуда и люду мне плевать. Буквально: слюной в подставленную чашку. Когда ведьма состригает клок волос, только сочувствую: короткие, неудобно, понимаю. А вот дознаватель Нави — совершенно не то существо, которое я хочу видеть, но придётся. Он тоже ни на йоту не отклоняется от протокола, просит закатать рукав, набирает обычным шприцем кровь из вены. Однако от взгляда, прикосновений, тени улыбки на бледных губах волей-неволей пробуждаются ненужные воспоминания, накатывает болезненно-сладкая жуть. Ну, нет! Отвожу взгляд, шепчу: — Чёрный ворон, я не твой! — и не стану смотреть в лицо, интересоваться, как среагировал тёмный. Не ему сказал — себе, чтоб не дёргаться. Нав закончил своё дело, отпустил руку. Свободен, двигаемся дальше. Пауза, пока сравнивают и проверяют образцы. Всё совпало, порядок. Нелюди по очереди оглашают свои вердикты, ставят подписи и запечатывают магией. Потом наблюдают, как мы с Гришкой и Владом строевым шагом удаляемся по коридору. Коридор очень длинный, но всё равно кончается. Стенкой. И дверью в стене. Она большая, чёрная, тяжёлая даже на вид, с герметичным уплотнением по краям. Разворачиваюсь кругом, мы с товарищами салютуем друг другу. Лица ребят закаменели, моё тоже. Эмоции закрываем старательно, как никогда. Ещё один разворот кругом. Последний шаг, последний вздох по эту сторону. Тугая ручка нехотя подаётся под рукой, дверь открывается. Шаг через порог. Тускло освещённый бетонный куб с дырчатым потолком. Щелчок замка, нервы — струной. Секунда, вторая, третья... Я бодрствую, жив, и передо мной разворачивается вихрь портала. Можно выдохнуть с облегчением? Шаг — портал — тамбур. Я всё ещё жив? Ой, нет: жизнь закончилась, началась медицина. Такой суровой санобработке меня не подвергали ни разу. В первом тамбуре я расстался с одеждой, обувью, остатками волос на голове и растительностью на теле. Далее последовали водные процедуры: много и разных. Потом кварц. После — магия, арканов я не опознал. Наконец, в четвёртом по счёту тамбуре, мне выдали пижаму и тапки в запаянных упаковках — счастье! На финише ждала палата-бокс. Медицинская койка: высокая и узкая, закуток с «удобствами», стол со встроенным терминалом, часы на стене. Ни окон, ни дверей, воздух как в Цитадели, для полного сходства не хватает только живых теней по углам. Я так устал, что сразу рухнул на койку и вырубился, но спал на новом месте погано. Проснулся к ужину, если верить часам. Из стены тут же выехал поднос с «сухим кормом». Искусственным и простерилизованным до зубовного скрежета. Кисель для запивки оказался такой же безвкусной химической бурдой. Я был голоден до головокружения, но пародия на еду с трудом лезла в горло. Нажал кнопку вызова медперсонала, пожаловался в микрофон. Оттуда посоветовали включить терминал и через него получать все инструкции и задавать вопросы. Ну, терминал так терминал... Локалка без выхода в мировую сеть, кто бы сомневался. Вот документ с обещанными инструкциями, вот библиотека, а вот, кажется, местный чат. Я заинтересовался. В большинстве веток — научное словоблудие, постороннему не понять. Одна из веток привлекла внимание заголовком: «Новая собачка прибыла, впечатления». Заглянул — санитарки рассказывают коллегам, как меня принимали. «...симпатичный, молодой. очень ранний метаболический срыв, жалко (». «правда, симпатичный?» «ничего так, но вид не героический, ни разу» «попробуй сохранить героический вид, когда тебе бреют яйца и ставят клистир, а я посмотрю» «у меня нет яиц, по определению, и всё депилировано. волосы на теле — фу!» «да ладно! был бы медведь лохматый, тогда фу. а у него аккуратные золотистые кустики...» Холеры! Так со стыда сгореть недолго. Промотал дальше. «...отставить жалелки! чем моложе организм, тем больше шансов на благополучную мутацию» «всё равно жалко» «уволю всех жалостливых к татской матери. особенно если увижу, что вместо работы глазки строите...» Я нашёл регистрационную форму, без особой надежды вбил туда свой служебный логин и пароль — система их неожиданно приняла. Зашёл в ту ветку, написал: «ни стыда, ни совести у вас, господа военмедики. ваша новая собачка» В чате притихли, потом выдали несколько реплик разом: «админа — на мыло!» «думать надо, прежде чем разводить трёп в открытой ветке» «извините нас, господин подопытный. мы не знали, что вы уже в чате. предлагаю завести новую ветку, где специалисты будут отвечать на ваши вопросы. а хотите — откроем аудиоконференцию?» «нет, лучше буквами» За пару часов я узнал о Проекте, проблеме детей Проекта и своём организме гораздо больше, чем нужно для счастья. Потом проглотил ещё один стакан безвкусной бурды с идеальным соотношением содержания питательных веществ, подзарядился капелькой магической энергии из любезно предоставленного аккумулятора и снова завалился спать. Утром за меня принялись всерьёз. В течение недели я постепенно обрастал датчиками, катетерами, какими-то артефактами: на коже, под кожей, в кровеносных сосудах, во всех потрохах. Надо отдать должное «эскулапам» за отличное обезболивание, но ужасно неприятно и неудобно — это мягко сказано. Передвигаться сам я практически не мог, да и торчало во мне всё это не просто так, а что-то делало. Не знаю, правда, что: объяснения в чате стали слишком заумными, или я слишком погано себя чувствовал, чтобы вникать. Хреново, вплоть до «пациент занят, пациент дышит». Когда возле койки возник стул, а на стуле — Батя, да ещё без медицинского «намордника», в обычной одежде, я решил, это — глюк. Но нет, не глюк, просто магический фантом. Удобная штука, чтобы навестить болящего в стерильном боксе, и даже на энергию кто-то расщедрился. Оценив мой вид и состояние, Батя не стал спрашивать про дела, сразу состроил сочувственную мину: — Разрешаю жаловаться, сынок. — Медики — сволочи. Подохнуть не дают, но жить так... — Понимаю, сочувствую. Осталось потерпеть пару-тройку дней, и мы представим тебя Кузьме Вениаминовичу. Я вспомнил древний анекдот, сейчас абсолютно не смешной: — Патологоанатому? Батя криво усмехнулся: — Я рад, что ты ещё способен шутить. Не угадал, он вообще не медик. — А кто? Маг? — Ну, в некотором смысле. Надеюсь, ты меня не разочаруешь: тебе знакома фамилия Милько? — Великий физик К. В. Милько, создатель Источника. Только он Казимир, и он умер до моего рождения. — Не умер — погиб. Такова официальная версия. Сгорел от выброса энергии на первых больших испытаниях «объекта №675.286.572 Э-1». Кузьма, Казимир (на самом деле, одно имя в святцах) был латентным магом, слишком слабым, чтобы пережить прямое подключение к Источнику. Неизвестно, знал ли он, какую силу будит. Однако мы, ветераны Проекта, верим, что Милько не погиб, а слился со своим детищем, стал душой и разумом Источника. Характер у Кузьмы всегда был тяжёлый, но любим мы его не за это. Благодаря самопожертвованию этого человека, вольному или случайному, наш Источник выдаёт спектр, идеально подходящий нашему генстатусу. — Так вот откуда старые шуточки про Кузьму? Не от Кузькиной матери? — Кузькина мать тогда тоже пришлась к слову, — куратор задумался, будто что-то вспоминая. — Вы верите, что Казимир Милько стал Источником? Или знаете? Батя промолчал, как всегда, когда не хотел отвечать, и я спросил другое: — Как именно меня ему представят? — Для мутации понадобится очень много энергии. Практически, прямое подключение. От подробностей уволь. Я-то не маг и не медик. — И не Источник? Батя рассмеялся: — Я — точно не он! Спи, а то как бы я не заболтал тебя до смерти. Досадно будет. На следующий вечер Батя появился снова. Мне было совсем худо: веки не поднимались от слабости. Он помолчал, потом тихо спросил: — Хочешь поговорить? Или не беспокоить? Фантом — не совсем то, что живой человек. По голове не погладит, за руку не подержит, а именно этого хотелось нестерпимо. Я смертельно устал от чередования медицинской суеты и одиночества в боксе. Если Батя просто посидит рядом — уже хорошо. Я признался честно: — Хочу, но не могу... А что в Городе? — В Городе мир, сынок. Все, про кого ты можешь спросить, живы и здоровы. Подробнее — когда поправишься. А чтобы не сидеть тут просто так, расскажу-ка я тебе сказочку. Постарайся угадать, что в ней ложь, намёки, уроки и прочий фольклор, а что — достоверные факты. Уснёшь под мою болтовню — тоже не беда. Старая любимая игра «верю — не верю»... Сказку, вернее легенду, я узнал с первых слов. Сколько раз читал её на стенах в «Кружке». Батя, видимо, сиживал там дольше меня и шпарил как по писанному. Глуховатый монотонный голос усыплял, но когда интонация чуть изменилась, и повествование начало заворачивать в новую, незнакомую сторону, я сделал над собой усилие, вслушиваясь. «...Оглядел Сантьяга зал, увидел Пафнутия, подошёл и грозно приказал: — Колдуй! — Что колдовать-то? — растерянно спросил Коряга. — Что хочешь, то и колдуй. Любое. Что хочешь, что пожелаешь — любое. Закрыл Коряга глаза да прошептал что-то неразборчиво. И потянулась к Пафнутию Тьмы паутина чёрная. Сила невиданная придавила каждого в том кабаке, даже Сантьяга покачнулся. Лишь Пафнутий улыбался счастливо, ибо творил он колдовство великое, прежде ему недоступное. А когда решился Коряга веки поднять, увидел у себя в руке кружку простую, берестяную. Увидел, обомлел и прошептал только: — Вот. Счастливо прошептал, потому как сотворить настоящую кружку прежде и мечтать не мог, а тут — получилось. Подошёл комиссар к Пафнутию, заглянул в кружку, скривил губы презрительно: — Это всё? Ушла тоска из чёрных глаз нава, лишь разочарование осталось, глубокое как Вечность. И Тьма тоже спряталась, в серые тени обратилась. — Это всё... — повторил Сантьяга. Потом развернулся да и вышел вон из кабака, в стужу зимнюю. Челы же в себя пришли, Пафнутия обступили, в кружку заглядывают. Пустая кружка, нет в ней ничего. — Что это ты такое сотворил, Дерево? Куда девал силу великую? Совсем пустая твоя кружка. А Коряга улыбается счастливо, гладит своё творение по берестяным бокам. — Пустая, да не пустая! Наполнить надо, да пить, тогда силу явит. Никуда сила не делась, всю сюда поймал. Лучшие маги смотрят — не видят в кружке никакой колдовской силы, береста обычная. Народ галдит. Одни радуется развлечению, другие ждут с предвкушением: уж больно уверен Коряга. Дело говорит, или как всегда? — Чем наполнять? — Да хоть водой колодезной, — отвечает Коряга. — Главное, выпить, да желание загадать. Любое исполнится. Поднесли ему ковшик воды, перелили в кружку. Пафнутий смотрит и улыбается: хороша его кружка, не течёт, стоит на столе ровненько, полна до краёв. Кричат ему: — Ну, давай, испытывай. Покажи, как она желания-то исполняет. Взял Коряга кружку в обе руки, пока нёс до рта, много-много разного передумал. Что загадать первым? Дар магический: всегда колдовать, как в тот миг, когда Тьма через него текла, а к этому дару — ума и смётки побольше? Дом свой, чтоб по чужим углам не мыкаться? Жену верную, любящую, работящую, и детишек кучу? С долгами рассчитаться, чтобы перед честным народом не совестно было? Мечтал обо всём сразу, думал, наконец-то всё у него будет, и со всеми поделится счастьем. Но когда коснулся губами воды, именно о долгах мысль мелькнула. Выпил до дна, с тихим стуком поставил кружку на стол, и тут же свалился невесть откуда тяжеленный мешочек. Коряга еле успел отскочить, чтоб не зашибло. Грянулся об пол мешочек, лопнул по шву, потекли оттуда ручьём золотые монеты. Никогда в том кабаке столько богатства разом не видали, аж светло стало от золотого света, заиграли отблески на закопчённом потолке. Остолбенели челы, потом загомонили разом. Чудо, чудо Пафнутий сотворил! Вот тебе и Дерево! Вот тебе и неудачник! Не просто кружку сотворил — артефакт невиданной силы. Всего за пару монеток закатили такой пир, что дым коромыслом. Корягу на лучшее место посадили, Пафнутием Акимовичем звали. На радостях пустил Коряга волшебную кружку по кругу, чтобы все по очереди желания загадали. Тут-то и стало понятно, что кружка не простая, с подвохом. Один из кривого да рябого сделался красавцем писаным. Другой из калеки — силачом, самому крепкому люду под стать. А третий сдуру ляпнул: — Провалиться мне на этом месте! — доставали из подпола. Иные загадывали вслух, иные пили молча. Некоторые не себе, другим пожелали: хорошее, плохое, всякое небывалое. Всё исполнялось, да не все это сразу увидели. Много странного, невероятного, радостного и страшного творилось той ночью не только в кабаке, но и за его пределами, по всему городу. Наконец обошла кружка полный круг, вернулась к своему создателю. Налил кабатчик Коряге до краёв, с почтением, своими руками. Уже не воды колодезной, а лучшего вина. Снова перебрал Пафнутий в уме все свои заветные мечты, но решил не спешить. Пожелал, чтобы явились на столе закуски царские, богатые: гулять, так гулять. Пожелал, выпил, и ничего не произошло. Совсем ничего! Ну, не беда... Вероятно, дело в вине, не любит вина волшебная кружечка? Попросил снова налить воды. Удаль небывалая гуляла в голове, да непривычно много хмеля. Потому забыл Коряга про закуски, пожелал вслух, чтобы нав Сантьяга вернулся пировать вместе со всем честным народом. Ведь принёс нав радость великую, а сам её не увидел. Пусть тоже пьет из кружки, исполняет заветные желания. Скрипнула дверь, замерли все, но на пороге вовсе не комиссар стоит — побродяжка в рубище. Не то! Однако Пафнутий сам из-за стола вышел, поднёс нищему кружку берестяную, сунул в замёрзшие руки: — Пей скорее. Ничего не понял бродяжка, но послушно выхлебал воду из кружки, и сразу явились у него на ногах тёплые валенки. Творит, творит чудеса волшебная кружка, исполняет желания, хотя и не все! Продолжается праздник и дым коромыслом. Кто-то уходит, кто-то приходит, гуляет кружка по кругу, иногда исполняет желания. А Пафнутий сидит на самом почётном месте, смотрит на своё невероятное, чудом обретённое богатство, на народ ликующий, на кружку берестяную волшебную и плачет, чуть не рыдает. Отчего печаль? Не понимали, но не спрашивали — веселились. Оттого не услышали догадку, Пафнутием прошептанную. Одно единственное желание исполняет кружка — то, что сильнее всего свербит, когда впервые пьёшь из неё. Дальше хоть залейся, ничего не будет. Он, человечишка несмышлёный, своё единственное настоящее желание случайно разменял на важное, насущное, но совсем не главное. Будет он теперь богат, будет у него свой крепкий дом, и семью завести можно. Но мечту самую заветную и неисполнимую, дельным магом стать, ни за какие деньги теперь не купишь, и оттого лютая печаль на сердце. Мелькнуло мимо великое чудо, поманило да истаяло. Так и останется он до конца дней Деревом бездарным, бестолковым, что ни делай. На рассвете умер Коряга от горя, а кружка берестяная волшебная вспыхнула в тот миг пламенем бездымным и сгорела, пепла не оставив. Золото никуда не исчезло, так что первым делом раздали все долги покойного и похоронили несчастного Корягу с большими почёстями. Неустойку заплатили за кое-какие безобразия, из ночных чудес неопровержимо проистекшие. Например за то, что один шасский ростовщик покрылся зелёной пупырчатой кожей, и никак расколдовать нельзя, только под мороком ходить. Милостыню раздали. А главное, построили новый кабак, просторнее прежнего. Так и назвали: «Кружка для неудачника». Понятно, какая там была посуда? Первые месяцы ходили слухи: у тех, кто впервые заходит в кабак, иногда оказывается в руках та самая кружка, потому любое застольное пожелание может обернуться заклинанием невиданной силы. Но слухи распускал кабатчик, ему веры нет. Да и пить горожанам из берестяных кружек, подобно самым бедным крестьянам, не пристало. Поменяли посуду, историю неудачника тоже рассказывали так и эдак, всё дальше от реальных событий. Однако мудрые челы и нелюди, кто умеет смотреть и видеть, годы спустя перестали сомневаться: странные чудеса иногда случаются теперь по всему белу свету. С берестяными и прочими кружками, питием, речами застольными, известным кабаком они никак не связаны. Совершенно случайно, из ниоткуда, на каждого живущего может свалиться однажды то ли дар, то ли проклятие: немедленно получить желаемое, будь оно хоть самым невероятным. Желают родители детям, и рождается потомство с небывалыми свойствами духа и тела. Чаще — среди челов, их больше. Но бывают такими и чуды, и люды, и шасы... Кто-то рождается, кто-то обретает сверхспособности уже взрослым, кто-то творит невозможное силами науки и техники, которые сами по себе чужды чудес. На классическую магию это не похоже, на геомантию тоже. Два мага Тайного Города: самый гениальный и самый бездарный, вдвоём сотворили нечто небывалое. Возможно, удачно развеселили Спящего, и он теперь иногда улыбается во сне, вспоминая шутку.» Батя замолчал. Потом совсем тихо спросил: — Спишь? Разлеплять губы не хотелось, но я ответил: — Думаю. Какие тут факты? Ночь Странных Чудес? Вроде, есть свидетельства... — Да. Но не только это. — Вы верите в чудеса? С истинными никто до сих пор разобраться не может, а уж странные... — Я просто знаю, что они бывают, сынок. Живое доказательство сидит перед тобой. То есть, в данный момент не совсем живое, но ты понял. — Расскажете? — Обязательно расскажу. Когда станет ясно, что ты выжил. — Разрешите попробовать угадать? Вы загадали себе бессмертие? — Загадал не я, в остальном ты прав. Мне пожелали дожить до пробуждения Спящего. Это было проклятие, от всей души. С тех пор старость, раны и болезни обходят меня стороной, а смерть брезгует. — Проклятие? Но почему? — Ты хоронил тех, кого любишь? Вот поэтому. А ещё мне предстоит уводить остатки нашей расы в Тайный Город. Рано или поздно это случится. Читаури или кто-то другой... С тех пор, как открылись пути в другие миры, вопрос времени. У меня нету шансов не дожить. — Но мы на страже, и заокеанские коллеги не дремлют. — Даже вместе мы недостаточно сильны. И разобщены. Хотя второе, скорее, плюс. — Почему плюс? — Есть несколько сходных по смыслу пророчеств: «Когда всё человечество соберётся под одной рукой и одним знаменем, настанет всеобщая гибель». Пока у нас не было поводов усомниться в истинности подобных предсказаний. Вспомни: Азаг-Тот, приспешники Ярги, «Гидра»... — Вы сказали, «у нас»? — У нескольких десятков наглецов и пройдох, которые пытаются дирижировать десятитимиллиардным оркестром землян. Разными его частями. — Тайная ложа таки правит миром? — Явная лажа делает это с большим успехом и рвением. А мы стараемся сохранить такое положение вещей как можно дольше. Иногда даём по башке тем, кто зарывается и слишком тянет одеяло на себя. Я подумал и сказал: — Не верю, — и даже открыл глаза, чтобы понаблюдать Батину реакцию. Куратор улыбался, с лукавым таким прищуром: — А не надо верить, сынок. Выживешь — узнаешь. Главное, держись молодцом. Спокойной ночи. Фантом коснулся моей руки — лёгкое тепло, едва ощутимый ветерок — и растаял. Я чудовищно устал от разговора и сразу уснул. Наутро не уверен был, рассказывал Батя сказки наяву, или мне приснилось? Странные сказки о странных чудесах... На этот раз в операционную меня доставили порталом. Ой, нет, не в операционную! Огромный и очень высокий зал был до отказа набит каким-то высокотехнологичным оборудованием. И так пронизан магией, что воздух светился, и у меня сразу заломило виски. Кажется, я понял, что это... Или кто? Сказал вслух: — Здравствуйте, Кузьма Вениаминович. Смешно: наслушавшись Батиных сказок, я ждал, что призрак великого физика явится посмотреть на визитёра, или хотя бы голос прозвучит в ответ на моё приветствие. Но только Грымза, которая везла моё инвалидное кресло, удивлённо переспросила: — Что вы сказали? — Нет, ничего. Медичка закатила кресло в середину мишени из трёх кругов, аккуратно вычерченных на бетонном полу углём, мелом и кровью (моей, судя по отклику). Выставила точно по разметке в центре, зафиксировала колёса. Я ждал, что Грымза и меня пристегнёт: в устройстве кресла были предусмотрены ремни. Но медичка тихо сказала: — Ждите. Когда энергетический поток начнёт расти, берите всё. Ни в коем случае не закрывайтесь, даже если почувствуете перебор. Помните, сбрасывать можно. Хоть шаровыми молниями: защитные контуры погасят. Закрываться — нет. Главное, что бы ни случилось, сохраняйте спокойствие. Это приказ! — женщина неожиданно крепко, ободряюще пожала мне руку и ушла. Никого живого, кроме меня, в зале не осталось, по крайней мере, в зоне видимости. Линии на полу ожили, замерцали. Замкнулись три купола. Концентрация магической энергии стала нарастать — очень плавно и постепенно. После долгого «голодного пайка» я поначалу с удовольствием вбирал её. Потом начал удивляться, куда столько лезет? Потом испугался: по ощущениям, лезть перестало, но закрываться не велели... Проклятье, да я уже попросту не смогу загородиться от «ниагары», в которую превратился поток! Сбрасывать... Можно сбрасывать... «Шаровые молнии» срываются с кончиков пальцев, «эльфийские стрелы» летят из глаз вместе с искрами. Но всё равно я кричу и корчусь, горю — не сгораю. Дикая боль пополам с бешеной эйфорией. Страшнее пытки и слаще самого восхитительного секса... Орущее, извивающееся нечто в обломках каталки — это... Тень воспоминания, как однажды чей-то щелбан вернул разуму ясность... И потом... У меня... Несколько... Раз... Получалось... Самостоятельно... Да, сохранять спокойствие! Ни в коем случае не загораживаться. Взять поток под контроль и медленно, плавно, аккуратно перекрыть его. Как учили, как тысячу раз делал, разница только в количестве. Перекрыть, потому что пора. Всё, что должно случиться, уже случилось. Лежу на полу в позе эмбриона. Вокруг догорают ошмётки пластика, что-то металлическое растеклось лужицами. Из трёх защитных контуров действует только внешний, на крови. Надеюсь, он меня выпустит, но вставать и проверять пока не хочется. Смотрю на руки с опаской: не мутировал ли я в какую-нибудь нечисть, вроде тварей Кадаф или печально знаменитого Красного Черепа? На первом этапе, который превращает обычных челов в детей Проекта, подобных накладок не случается. Насчёт второго были сомнения... Нет, руки — мои, нормальные. Ура! Ещё любопытно: куда подевалась большая часть того, чем старательно шпиговали меня медики? Заметил, поднимаясь с пола, — холодно валяться на бетоне в обрывках больничной пижамы. Встал, прошёлся туда-сюда. Осторожно коснулся мерцающей преграды — она лопнула будто мыльный пузырь. Ещё раз ура! Второе подтверждение, что я — это я. И, наконец-то, я чувствую себя... Просто отлично себя чувствую! — Кузьма Вениаминович, спасибо вам огромное! Очень приятно познакомиться! Я выкрикнул своё «спасибо» звонким от радости голосом. Эхо пошло гулять по залу, в отзвуках мне явственно послышался чей-то добродушный смешок. Портал за краем разметки — всё, пора идти. Медицина ещё не закончилась, но жизнь торжествует, в этом нет сомнений... Если медики не разберут меня на запчасти, чтобы понять, что у них получилось... Нет, надеюсь, Батя не даст в обиду... Шаг в портал — родная палата. На койке лежит новый комплект одежды. Включённый терминал изображает огромный красивый торт, над ним мерцает надпись: «С днём рождения!» Я открыл чат: «сволочи вы, господа военмедики! Нет бы угостить новорожденного настоящим тортиком!» «новорожденный, пожалуйста, потерпите ещё несколько дней карантина. нам нужно вас хорошенько проверить» «я чувствую себя прекрасно»» «мы видим ) мы очень рады ) однако нужно уточнить нюансы. сейчас отдохнёте, и начнём» «чего тянуть? я прибыл к вам в худшем состоянии. в данный момент бодр и полон сил ) начинайте, чего там у вас по плану?» Ответный смайлик закатился от хохота. «ну, вы торопыга, пациент! примите душ и переоденьтесь. не поверю, что вам этого не хочется!» «а можно душ? О.о» «нужно!!!» Терминал перешёл в режим зеркала: правда, нужно. Вымыться, а потом ещё раз рассмотреть себя. Как прекрасны, на самом деле, простые радости жизни! Просто вода, бегущая струями по здоровому (датчики не в счёт) телу. Можно щедро намылиться, менять температуру и напор, стоять, запрокинув голову, под горячим искусственным дождём. Просто дышать, просто двигаться свободно, просто почувствовать нормальный здоровый голод. Сейчас помокну ещё немного, потом даже осточертевший сухой корм сгрызу с удовольствием. Кажется, каждая клеточка ликует и поёт: «Живой!» А вот интересно, мне так хорошо от того, что я действительно в порядке? Или от того, что накачан энергией по самое некуда? Именно это медики решили проверить первым делом. Прямо в палате, зачем далеко ходить. Тест назывался просто и незамысловато: «навский аркан». Я грязно выругался, почуяв его на себе. Последние пару месяцев лучшее средство обезоружить мага стало для меня совершенно убийственной штукой. «Ломка» накрывала практически сразу. Я привычно напрягся, ожидая первых симптомов. Пять, десять, пятнадцать минут... «как ни странно, я в норме» «мы видим) при любых неприятных ощущениях сразу сообщите, дадим аккумулятор. а пока можете спать, читать, играть, заниматься на тренажёрах» Одна из стен палаты разъехалась, открывая вход в прекрасно оборудованную «качалку». После недели постельного режима — королевский подарок. Какая библиотека, какие, к татям, компьютерные игрушки... «тренажёры — счастье! вот теперь я действительно чувствую себя именинником))) обнимаю и целую всех-всех-всех, драгоценные мои медики!» «э, потише! парни не поймут! О.о» «я по-братски )))» Сутки. Двое. Неделя. «Ломок» нет. Магическая энергия снова боеприпас, а не хлеб насущный. Полтора месяца с того дня, как я вышел из своей квартиры и отдал ключи консьержу. Отпираю замок, спугиваю звонкую тишину покинутого жилища. Первым делом включаю терминал. Вижу в чате знакомый ник и значок набираемого текста — улыбаюсь. И раньше чем прочесть осторожное: «Веха? живой?» Вбиваю своё: «привет) скучал?»