***
Хан Тыгыдым-бей оказался грузным пожилым мужчиной с длинными обвислыми усами и узкой сивой бородой. Борода была заплетена в жиденькую косичку и на конце украшена крупной золотой бусиной. Незваных гостей ибирский правитель встретил внимательным взглядом — прищуриваться не было нужды, по-восточному тяжелые веки делали взгляд проницательным без прищуров, а лучики-морщинки добавляли хитринку. Одет хан был, как и все в его свите: в узорчатый шелковый халат, стеганный на вате, доходящий до колена, подпоясанный кушаком, расшитым бисером, в полосатые штаны. На плечах красовался большой меховой воротник, на ногах — короткие мягкие сапоги с загнутыми кверху острыми носками, по голенищу украшенные бисерной вышивкой. На голове — шапочка вроде низенькой камилавки, сплошь покрытая бисерным узором. Видимо, бисер у них тут был в цене. Хан сидел на покрытом коврами топчане, скрестив ноги кренделем, облокотясь о подушки с парчовыми кистями. Вообще Пересвет сразу обратил внимание, что, хоть ибирцы и поселились в городе, бросив кочевать с места на место, но во многом привычки остались прежние. Внутри обычного бревенчатого дома, который местные гордо назвали «дворец», всё выглядело так, словно то был шатер: стены и полы сплошь в коврах — либо привычных тканных с ворсом, либо валенных из грубой шерсти, на которых узоры вывели красками. Вместо лавок или стульев с креслами — широкие топчаны с грудами подушек, хочешь сиди, хочешь лежи. Столы все низенькие. Шкафов и даже полок нет, равно как добрых каменных печей или хоть каминов. Окна маленькие, узенькие, под самым потолком. Вместо свечей везде чадят лампы, медные или серебряные с чеканкой. Одно слово — Восток! Сперва перед ханом речь держала Ясмин. Она представила честь по чести Пересвета и Кириамэ, перечислив все их собственные титулы и присовокупив титулы правящей родни для пущего впечатления. Тыгыдым слушал молча, лишь при упоминании Берендея и Мисомото изволил медленно кивнуть в знак уважения. Однако на Ясмин даже не смотрел, прозрачно намекая, что с женщинами деловых разговоров не ведет. Вперил хан тяжелый взгляд в нихонского принца, словно бы обличая, словно бы прикидывая в уме что-то. Пересвета, понятное дело, это многозначительное молчание сильно напрягало, равно как и Любаву. Но раз не прогнали со двора сразу, раз не отдал хан приказ хватать и казнить, значит, есть надежда на переговоры. А значит, настало самое время преподнести для начала гостеприимному властителю скромные дары. Тут надо сказать, на счет даров особо долго не спорили: Кириамэ сразу решил, что скатерть-самобранка и невыпиваемая фляга подойдут очень кстати — и необычно, и в хозяйстве полезно. Вот только, обсудив, обнаружили две заковыки: во-первых, Ясмин ни за что на свете не желала расставаться с полюбившейся флягой, тем более дарить эту замечательную штукенцию вредному старикашке. Касательно скатерти тоже возражение нашлось: мирный договор с соседями до сих пор не был заключен, и потому преподносить потенциальному врагу неиссякаемый источник пропитания было бы крайне неосмотрительно. — А неиссякаемый источник вина, по-твоему, дарить можно?! — взвилась Шеморханка, прижимая любезный сосуд к груди. На что Кириамэ спокойно пояснил, что вино лишь в небольших количествах хорошо. В неограниченных же объемах хмельной напиток послужит наоборот для ослабления вражеской стороны, сделав армию неохотной к бою, а генералов нерасположенными к здравомыслию. Серапион-Ужос ссору прекратил в зародыше, предложив создать двойники имеющихся предметов, снабдив требуемыми качествами. Для чего они изъяли из запасов тайника вторую скатерть и золотой кувшин. К слову, золотой кувшин дарить хану выходило даже лучше, чем какую-то потертую флягу! Дракон малость поразмыслил, побормотал заклинания… и вручил принцу готовые дары с объяснениями: мол, скатерть столько раз исполнит заказы, сколько кисточек на ее бахроме по кромке, после чего превратится в обычную тряпку. Золотой кувшин ежедневно будет наполнен дорогим вином с тонким букетом, однако по мере опустошения с течением суток вино станет пребывать всё более грубого вкуса и всё более забористое. Следовательно, связь получается очевидной: чем сильнее увлечешься, тем невыносимей поутру будет трещать голова. Дары заставили хана заметно оживиться. Он принял скатерть из рук царевича, ответив кивком на почтительный поклон — и махнул рукой свите, чтобы немедленно устроили проверку. Даже Серапион слегка удивился, когда его творение мгновенно выдало блюдо местной кухни с невыговариваемым названием, горячее и вкусное, если судить по довольной физиономии попробовавшего слуги. (Слугу призвали, ибо сами придворные не пожелали рисковать желудками: мало ли гости явят волшебство коварное и зловредное.) Для испытания кувшина слуга поднес два кубка. Под пристальным вниманием свиты и хана Пересвет наполнил оба, один взял себе. Второй кубок Тыгыдым жестом велел принести ему. Хан вино придирчиво обнюхал, но пробовать не стал, пока царевич у него на глазах не испил первым. — Я слышал, Аллах запрещает вино? — сказал царевич. — Против воли божьей идти не смеем. Поэтому просим принять в дар кувшин, который всегда будет полон свежайшей ключевой водой! — произнес он, словно тост. И пригубил. — А вкусно, на вишневый сок похоже, — оглянулся Пересвет на дракона. Тогда и хан опустошил свой кубок: жадно, громко глотая, не отрываясь, до дна. Утерев усы, довольно крякнул: — Хорошая… водица! — Голос его звучал глухо, надтреснуто, словно высохшее на корню дерево шелестело голыми ветвями. — Знал ведь шельма Чумкум, на кого глаз положить, губа не дура! Своеобразно одобрив покойника-сына, Тыгыдым-бей хлопнул себя по колену. И протянул кубок царевичу, чтобы наполнил заново. Кириамэ, побледнев больше прежнего, вышел вперед и опустился на колени перед ханом, не спускающим с него взгляда. Принц церемонно поклонился низко-низко, едва не коснувшись лбом ковров на полу: — Я — тот, кто убил вашего сына. Как родителю, потерявшему чадо, приношу свои извинения. Я глубоко сожалею, что вам пришлось пережить столь печальную утрату по моей вине. Произнеся это, принц поднялся, выпрямился и продолжил: — Однако в содеянном я не раскаиваюсь, так как вынужден был защищать свою жизнь и честь от поистине разбойного нападения. Пересвет встал рядом, оттеснил мужа плечом: — На самом деле последний вздох Чумкума принял я. Я пресек его предсмертные мучения, нанеся решающий удар. Полагаю, вам известны причины, вынудившие нас… Хан остановил сбивчивую речь, подняв раскрытую ладонь. — Не трудись, царевич, — сказал Тыгыдым. — Я давно отказался от Чумкума, не сын он мне. Мстить за него не стану. Но и благодарить вас за его смерть не буду. В одном уверен, — хан тут прищурился, отчего глубоко заплывшие под тяжелыми веками глаза совершенно спрятались, — Чумкум помер счастливым! Красивых парней он любил больше жизни, шайтанов пасынок. Объявив, что серьезные разговоры вести на пустой желудок не годится, Тыгыдым позвал гостей за стол. При этом свою свиту он отослал, оставив при себе только двоих самых доверенных людей. Понятно, именно за столом и будут вестись самые важные беседы — такой обычай царевичу был вполне привычен. Пересвет вздохнул с некоторым облегчением: выходит, хан принял их извинения? Однако против собственных заверений, Тыгыдым за столом поминал своего сына постоянно. Видать, глубокая это заноза в сердце — единственный наследник, который много лет пытался разными способами сместить отца с трона, пока тот вконец не осерчал и не прогнал с позором, отказавшись от сына принародно. Слово за слово, и дело о драконе отошло на второй план. Тем более у Серапиона и у хана нашлось о чем вздыхать согласно: — Я ведь твердил ему, что грех это — с мужиками как с бабами в постель ложиться! — сетовал Тыгыдым. — Великий грех! — искренне подхватывал магистр. Хан наливал ему и себе щедро, но дракон, закручинившись, кубок чаще ставил назад нетронутым — вино не лезло в горло, собственные воспоминания мешали. — Родной, единственный сын — так опозорил! — Единственный сын, как я вас понимаю, — кивал Серапион. — Кровь от крови, плоть от плоти! Вырос на моих руках! И такой поворот… Вся жизнь — в одночасье!.. Всё: семья, дом, призвание, цель, смысл жизни — всё в дребезги, всё прахом! — Давай выпьем, колдун. — Простите, мне хватит, иначе вот тут!.. — Серапион постучал кулаком себе в грудь: — Вот тут лёд растает, огонь будет не потушить. — Понимаю, — и хан снова осушил кубок в одиночку. Кириамэ кивнул Лиан-Ай и Ясмин, что пора дамам удалиться. Шеморханка подчинилась безропотно: пробормотав, что пойдет проверить, приготовили ли слуги комнаты для ночлега, она утащила за собой принцессу, не позволив перечить и ей. Не куртуазные у хана при дворе обычаи, и так для них двоих сделали исключение, позволив сидеть с мужчинами за одним столом. (Однако перед тем как уйти, Ясмин отчего-то вдруг озаботилась прической Ёширо — приспичило ей поправить ему заколку на волосах! Принц от нее отмахнулся, но проворная девица успела сделать всё, что хотела. И напоследок пригнулась к его уху, шепнула: «Не волнуйся! Требуй с него больше!») Чтобы задушевным разговорам и государственным переговорам не мешали лишние уши, Тыгыдым своих двух приближенных тоже отослал прочь — без лишних слов, хмурым движением бровей. — Я ведь порол его до крови, всякий раз как заставал под мужиками! — продолжал свою исповедь хан с тяжкими вздохами. — Мальчика? — уточнил Ужос. — Не его любовников? — А их-то за что? — поднял брови хан. — Он сам на них вешался, бестия малолетняя. Знал, что ничего им за это я не сделаю — мои отборные дружинники, мои воеводы, мои советники. Были бы его полюбовники слугами или рабами — на месте прибил бы. Нет, о тех, кто его ублажал, он думал. А себя ему никогда не было жалко — хоть три шкуры с него спускай, только скалился! Весело ему было, когда неделю сесть не мог, спать не мог, представляешь? Ужос без тоста залпом опрокинул в себя кубок. Зябко повел плечами. Принц с царевичем сидели тихо, не вмешивались, но прислушивались к разговору чутко. Занятые каждый своим печалями, хан и магистр о них забыли — два отца, переживших столь разные, но столь схожие несчастия. — Я того, кто моего мальчика невинности лишил, — проговорил дракон, и было видно, что каждое слово дается ему через силу, — я этого грязного совратителя сжег заживо. Прямо там, на месте. Без разговоров. — Ну ты силён! — с уважением похлопал собутыльника по плечу Тыгыдым. — А мой мальчик… — вздохнул-всхлипнул дракон, но справился, затолкал задрожавшие в голосе слезы обратно в глубину, — мой мальчик потом сам наложил на себя руки. — Мда, бывает, — покивал хан. — Мой никогда бы добровольно с собой не покончил. Прыгал из постели в постель — мне назло. Дерзил! Хамил, прямо скажем, в глаза! Нарочно меня выводил, добивался, чтобы я его, как щенка драл. Я драл, да толку-то? Шайтан в него вселился, что ли. Иной раз глядел на него, и не верилось — не моя это кровь! А как не моя, если моя? Сомнений нет, я ж его мать три года на цепи держал, прикованной к столбу в моем шатре. Кто бы ей посмел хвост задрать, собаке, кроме меня? — Простите, вы сказали: собаке? — уточнил дракон. — Псина лаючая! — махнул рукой хан. — Из Орды царевишну прислали, мира просили. Ну, я взял ее себе: раз отдали, что не взять? На вид ничего, стройная, смазливая. А она буйная оказалась, после первой ночи постоянно на меня кидалась с ножом. Неласковый я ей показался, понимаешь? Да ну, бабы все сумасшедшие. — Это да, но… — протянул в растерянности дракон. — Когда, значит, родила и оклемалась, я понадеялся: поумнела! — продолжал рассказ Тыгыдым. — Взял да спустил ее с цепи. А она сынка расцеловала — и тут же давай его душить! Чтобы, значит, для меня наследника не оставлять. Ну, я ее там же и прибил, как змею подколодную. Она, правда, до заката всё подохнуть не могла, всё стонала — за жизнь цеплялась. Говорю ж — бешеная была! Но мне-то что? Закопали на закате, живая или нет ли — сама виновата. Да и снялись с того проклятого места. Зато потом я себе сразу двоих присмотрел в ближайшей деревеньке — с русыми косами толщиной с мою руку! Красавицы, не то что та. Ну и кормилицу взял, чтобы Чумкум с голоду не помер без мамки-то. Да-а! Были времена — молодость беспокойная! Не как нынче: осели в городе и сидим в грязи, словно свиньи хрюкаем — и довольны. Нет, вот тогда мы были свободны! Впору думать, из-за этих городишек людишки и стали, вроде моего Чумкума, мельчать и разумом киснуть. Отгородились стенами от мира — и… всё. — Я… я понимаю вас, — проговорил Серапион. Однако не добавил, что понимает, но не сочувствует. Впрочем, хан был уже слишком навеселе, чтобы разбираться в тонкостях интонации. Залив горе вином, Тыгыдым вспомнил о насущном деле: о драконе. С Кириамэ хан торговался долго и отчаянно, словно хмель добавил ему азарта и бодрости. Но в итоге всё же сошлись на выгодной для обеих сторон сделке: дракона решили убить на глазах у ордынцев. — Пусть эти собаки видят, как мы сильны! — сказал Тыгыдым, утирая намоченный вином сивый ус. Усмирять дракона будет Ясмин. Якобы Серапион, как магистр-книжник, научил невинную деву неким хитростям, с помощью которых она легко одолеет чудовище. Ведь всем на свете известно, что драконы особенно охотно поддаются чарам именно невинных дев! (А раз Шеморханка поклялась, что любовников среди ибирцев себе не завела, значит Ёж мог без зазрении совести именовать ее девой сколь душе угодно ради пущего антуражу.) Улусовцы, узрев столь чудесный подвиг, перепугаются и больше на Ибирь не полезут. Ибо если здесь девы такие, что на лету дракона поражают своей красой и добродетелью, то какие же тут мужики бравые — представить страшно! Правда, была у хана мысль: раз такое дело, не оставить ли при себе усмиренного дракона? Дева пусть приручит чудище, Аллах в помощь. Только безобидную зверюшку к чему убивать-то, если можно посадить на цепь и пугать им воинственных соседей? И прекрасная дева, и дракон — всем найдется место у гостеприимного повелителя Ибири! Серапиона при упоминании цепи прямо-таки передернуло. Кириамэ усмехнулся: у хана аппетит разыгрался! Оставить дракона при себе — и пугать им как ордынцев, так и русичей? Не слишком ли? По тонкой улыбке нихонца хан и сам понял, что заговорился. — Нет, ну как хотите! — пошел он на попятный. — Можете дракона себе забрать! Если, конечно, вообще получится его приручить. А можете убить, раз так решили. Но что если ордынцы подумают, будто дракон остался у нас? Не обманывать их, нет! Но если просто намекнуть? — И они захотят его выкрасть для себя? — фыркнул принц. — М-да, вот незадача, — почесал бороду Тыгыдым. Заключил многозначительно: — Жалко зверюшку! Редкостная ведь тварь, а придется, видно, убивать. Кириамэ сыграл свой ход: они обещали избавить Ибирь от дракона — они это сделают. Но если заодно Тыгыдым желает впечатлить Улус-Орду — тут уже другая цена. — Хорошо! — усовестился хан, выслушав встречное предложение. — Будет ваш немец нашим князем! На том и сошлись. С местными проблемами управляться будет по-прежнему Тыгыдым. На нем останутся хлопоты о землях, городах и людях, а также сбор денег в казну и трата этих самых денег во благо страны и ибирского народа, (а что именно он сочтет благом — на то уж ему дана Аллахом совесть). С заботами покрупнее, как то: война с заграничными соседями, какие-нибудь еще драконы, буде те прилетят в будущем, великие засухи, мор, голод, неурожаи — все эти вопросы будет решать новоизбранный великий князь Хродланд Ибирский. — Следовательно, вы не сможете выставить свои войска против Тридевятого. Поклянетесь не пытаться отвоевать у царства земли и территории, не вступать в заговоры с третьими лицами с целью причинить царству ущерб, либо вести иные вредоносные действия. Также вы будете не вправе развязывать войну против любой другой державы, не спросив дозволения нашего государя, — продолжал дипломатию Кириамэ. — А вспомоществование нам от вас какое-то предвидится? — хитро уточнил Тыгыдым. — Любые вопросы подобного рода будут решаться через Думские собрания, — кивнул принц. — Подайте письменное прошение с подробным списком нужд и приблизительной суммой в червонцах. Хан усмехнулся — не отказали, но и не разочаровали! Берендею можно только позавидовать: подобрал себе зятьев один другого лучше! Однако Тыгыдым вправду остался переговорами доволен, союз с Тридевятым позволял ему сохранить место правителя за собой до конца жизни. Кроме Чумкума у него не имелось законных наследников. А это означало, что любой мурза мог легко получить власть, вырвав оную из холодеющих рук предшественника — то есть, говоря проще, убив его, Тыгыдым-бея и провозгласив себя Великим ханом. Теперь же убивать его нет смысла: после его смерти правление Ибирью полностью перейдет к Хродланду, а затем к сыновьям Войславы, которым еще предстоит появиться на свет. Значит Тыгыдыму больше не нужно пристально следить за своими же приближенными, ожидая внезапного гибельного удара. Его преждевременная смерть будет им невыгодна, а любая попытка силой или хитростью отобрать власть обернется долгой, изнуряющей войной, которая безусловно закончится присоединением Ибири к Тридевятому. Ведь не стоит забывать о затаенной нелюбви ибирских крестьян, по крови близких с русичами, к ибирским мурзам, желтокожим и узкоглазым бывшим кочевникам. И только безумец захочет получить в придачу к шаткому трону столь могущественного врага, как Берендей с семейством. — Что ж, поделили шкуру неубитого дракона — пора и спать! — с хрустом сладко потянувшись, объявил Тыгыдым. Бодрый старикашка оказался. У Кириамэ уже тени под глазами залегли от нервного перенапряжения. Пересвет откровенно клевал носом. Ужос, устав от нахлынувших воспоминаний, давно свернулся клубочком в уголке топчана, зарывшись в подушки с головой. Удовлетворение от переговоров Тыгыдыму портило лишь одно — зависть к Берендееву счастью. И сыновья у царя есть, аж шестеро, и дочь красавица, и зятья — принцы-умницы… Чтобы унылые думы не помешали выспаться, хан прихватил с собою подаренный кувшин. — Устал? — тихо спросил Ёж Пересвета, когда остались одни (посапывающий под грудой подушек дракон не в счет). Принц пододвинулся ближе, с нежностью пригладил русые кудри, убрав прядку от глаз. — Да я-то что? — отозвался, приглушив голос, царевич. — Это тебя надо брать на ручки — и в постельку. — Размечтался, — улыбнулся принц. С нежностью приник к губам Пересвета. Тот ответил с жадностью, словно путник в пустыне, нашедший родник. …Простившись с гостями, Тыгыдым на самом деле не торопился уходить восвояси. Через щель неприкрытой двери он внимательно следил за царевичем с принцем. М-да, лобзание-то явно не братское! Не померещилось ему: весь вечер оба сидели, как на иголках, и если один с тревогой косился на второго, то второй тут же отводил глаза и пытался изобразить на физиономии глупейшую невозмутимость. Прям как малые дети! Донесли ему верно, младший сын Берендея оказался таким же извращенцем, что и его Чумкум… Таким же — да не таким! Тыгыдым не сумел вообразить, как ни хмурил морщинистый лоб, чтобы нихонец стал бы вот эдак нежно целовать его наследничка. Чумкуму действительно только ордынская змея в пару подошла, с тем они были, что две половинки разбитого горшка — трещинка к трещинке. От нихонца же он вместо ласки лютую смерть увидел — видимо, иного не заслужил. Хотя, если сравнивать, не зря Чумкум на нихонца глаз положил, чем-то принц Тыгыдыму того заморыша-колдунишку напомнил. Не только внешностью, хотя и этим: такой же белокожий, глазастый, тонкий. И такой же хитрый и упрямый, кстати сказать. — Надо Ужоса будить, — прошептал Пересвет, с трудом оторвавшись от сладких губ. Осторожно погладил поясницу, отзывчиво прогнувшуюся под его ладонью. — Надо, — согласился Кириамэ, обнимая любимого за шею, лбом ко лбу прижимаясь. — Только пусть еще чуть-чуть поспит, он нынче сильно утомился. — Ладно, пусть, — улыбнулся Пересвет. Ведь когда еще им выдастся минутка побыть вдвоем? Здесь они словно в опале оказались: перед ханом и его людьми нельзя позволить себе лишнего взгляда, а перед драконом тем более — даже словом переброситься боязно!.. И снова они самозабвенно припали друг к другу, ища друг в друге источник новых сил взамен потраченных на переживания, тревоги, опасения. Тыгыдым беззвучно усмехнулся. Как котята лижутся, прости Аллах! Нежности какие, ишь ты… И за что Берендею такое счастье? Да был бы у Тыгыдыма такой сын, как меньшой царевич! Да был бы такой зять! Эх, плюнул бы тогда, что извращенцы, Аллах свидетель!.. Мальчишки резво отпрянули друг от дружки, стоило груде подушек зашевелиться. Тыгыдым прикрылся ладонью, чтобы не хрюкнуть в голос: до того забавно было за ними наблюдать! Оба раскраснелись, запыхались, словно бежали полчаса в гору. И глазами перестреливаются из-под растрепанных челок. Вот не был бы магистр сонным-похмельным — уж и тот дурак дураком, а заметил бы, чему помешал, столь не вовремя проснувшись. Насмотревшись, Тыгыдым наконец-то отправился к себе в покои, в отличном настроении. Похохатывая, завалился на боковую, оставив кувшин нетронутым. Стареет? В былые времена бороду на себе рвать бы стал: продал страну заклятому соседу, пил за одним столом с убийцами своего сына, с извращенцами. А сейчас — доволен? Что избавился от угрозы быть убитым своими же приспешниками, что похоронил отпрыска-предателя, сговорившегося с каким-то князем, недругом Берендея… И от дракона скоро тоже останется лишь воспоминание. Спокойствие и мир — вот что ценно. Поистине, мудрецом в юные годы сделаться невозможно, лишь с сединой приходит осознание… Не успел Тыгыдым благостные мысли додумать — захрапел на весь «дворец».***
— От тебя чем-то пахнет. Странный такой аромат, — стесняясь, шепнул всё-таки Пересвет, когда шли следом за почетной стражей к посольскому подворью. (Серапион-Ужос брёл впереди, воспользовавшись крепким плечом одного из стражников, ибо без поддержки его ощутимо пошатывало.) Кириамэ украдкой обнюхал свой рукав, поймал прядь волос, приложил к носу. Пересвет, представив, будто у муженька вдруг выросли белые усы пышными зарослями, фыркнул, не удержался, отчего принц покосился на него с недоумением. — Наруходоу… — пробормотал Ёж. [вот оно что] — Нан-да? — отозвался царевич. [что такое?] — Я-то еще удивился: зачем Ясмин решила мне заколку в волосах поправить, — вздохнул Кириамэ. — Она меня своими приворотными духами обрызгала! Решила, что пригодится на всякий случай. Пересвет пожал плечами: главное, переговоры прошли гораздо лучше, чем можно было надеяться. Остальное не важно. На посольском подворье (там же, где прежде проживали Войслава с Хродландом) Ясмин успела позаботиться обо всём необходимом для приличной ночевки. Подпинывая слуг, уже знакомых с ее суровым нравом и тяжелой рукой, она распорядилась хорошенько протопить дом, заставила застелить постели, нагреть воды для умывания — и так далее, хлопот было много. Прислуга выполняла все распоряжения неохотно, но расторопно. Ибо каретный сарай снова заняли страшные огненные змеи, свившие себе там уютное гнездо. (А чем плохо — помещение просторное, ничем не занятое, ведь как предыдущая делегация из Тридевятого обходилась без карет, так и нынешнее посольство было безлошадным.) — Пошевеливайтесь! — прикрикивала Ясмин на слуг. — Иначе отправитесь к нашим змеюкам на ужин! Кстати, благодаря ее стараниям змеи были уже накормлены до отвала. Но прислуга не разбиралась в объемах чудовищных аппетитов и верила, что для свежей человечины в желудках у страшилищ всегда найдется местечко. Впрочем, даже если змеи откажутся, всё может стать еще хуже, ведь этой девице предстоит усмирять дракона, а кто знает, какая приманка ей потребуется для ловушки? Эти подозрения несомненно придавали значительный вес ее приказам. Лиан-Ай в суете не принимала участия: устроившись на тахте в среднем зале на втором этаже (в этот зал выходили двери всех гостевых спален), принцесса сосредоточенно разглядывала свиток с картой, расстелив оный у себя на коленях. Особо ее интересовали южная граница Ибири и сопричастные территории. — Где-то здесь в горах есть имперская крепость, — пояснила свою задумчивость Любава. — Только я забыла, где именно. — Вот здесь, над ущельем, — уверенно сказал Ужос, отчиркнул на карте крестик острым ногтем. — Я пролетал над ней. Кстати, недавно там было очень оживленно — гарнизон встречал каких-то важных генералов. — Я хотела бы письмо родителям передать через военных гонцов, — сказала принцесса. — Всё равно они каждый месяц отсылают в столицу отчет. Если будет время, со змеихой слетала бы туда. — Если угодно, я могу сам вас подвезти? — предложил Ужос. — Я знаю дорогу и летаю быстрее. — О, я не хотела бы вас утруждать. — Ну что вы! Мне это ничего не стоит. — И всё же. Змеи — это одно, я к ним успела привыкнуть. Но подумать, что сяду вам на шею… Нет, это невозможно. — Ах, перестаньте! Стоит ли стесняться такого пустяка. Вы, верно, шутите? Пока дракон разводил вежливость с принцессой, Кириамэ улучил минутку — втолкнул Ясмин в одну из спален. Припер растерявшуюся Шеморханку к стене и сердито зашипел в лицо: — Возможно, я не прав, но хотелось бы впредь заранее быть предупрежденным относительно алхимических экспериментов! — Что, моё зелье не так сработало? — захлопала глазами Ясмин, тщетно изображая невинность. — Ты же не думаешь, что я сидела без дела в этой глуши столько времени! Я усовершенствовала свои духи. Раз принц так пылко к ней прижался, она не растерялась — обняла его в ответ. Тот, смутившись, мигом ее отпустил. Шеморханка усмехнулась. Отошла от него подальше, пышущего праведным гневом, и, усевшись на кровати, застеленной вместо покрывал медвежьими шкурами, продолжила свои объяснения: — Я заметила, что мои приворотные чары не сработали на кадайцах. На тебя они тоже не подействовали, если помнишь. И я решила свое зелье улучшить. Вернее, я подумала, что можно ведь сделать не одно зелье для всех, но для мужчин разных народов — своё, отдельное. И вот, я нашла нужный рецепт для ибирцев! Правда, стойкого подчиняюще-очаровывающего эффекта мне достичь пока не удалось, но явное успокаивающее действие налицо. Неужели Тыгыдым из-за моего зелья повел себя как-то иначе? Неужели он тебя домога… Она осеклась на полуслове, с трагичным видом прикрыла пальчиками рот. — Да нет! — рассерженно прошипел Ёж. — Тыгыдым-бей был весьма благодушно настроен. Вот только пометь на своем рецепте, что зелье обладает побочным свойством. — Каким же? — удивилась Ясмин. — На нихонцев этот состав действует возбуждающе, — свистящим шепотом заявил принц, краснея от собственной откровенности. Но выговор оплошавшей телохранительнице он был обязан сделать. Даже не смотря на то, что в комнату просочился Пересвет, страшно заинтригованный, что за тайны нашлись у них двоих. — Я должен был следить за каждым своим словом. Я должен был вести важные переговоры. А вместо сосредоточенности — я по твоей милости мог думать лишь об одном! — Да что ты говоришь! — сочувствующе заахала Ясмин, сделала бровки домиком, а сама переглянулась с замершим возле двери Пересветом. — Но ведь ты уверял, что на тебя никакие привороты не действуют? — Сдобренные колдовством действуют, — вставил Пересвет, наученный горьким опытом. — И что, сильно приспичило? — посочувствовала Ясмин. Вместо ответа Ёж негромко зарычал, как имеют обыкновение глухо ворчать волки, предупреждая, что сильно рассержены. — Полно вам! — неуверенно вступился Пересвет. — Ёжик, всё прошло отлично! Ты прекрасно справился… — Мне не нужна помощь приворотных зелий, — процедил сквозь зубы Кириамэ. — Под дурманом хан пообещает одно, а завтра чары развеются и он передумает? Выходит, сегодня впустую сотрясали воздух бессмысленными разговорами? — Прошу прощения, — приложив руку к бюсту, Шеморханка виновато склонила голову. — Я больше так не буду, обещаю. — Надеюсь. — Ёж резко развернулся, при этом чуть не налетев на царевича. — Если на ибирцев успокаивающе, на нихонцев возбуждающе, как действует моё новое зелье на русичей? — не утерпела, полюбопытствовала науки ради Ясмин. — Вот его и спрашивай! — бросил Ёж, отпихнув царевича в сторону, чтобы выход не загораживал. И вышел вон. Пересвет, выглянув, проследил, как муженек, ворча нихонские проклятия, скрылся в одной из опочивален, громко хлопнув дверью. — Ну? — напомнила царевичу о своем Ясмин. — Да никак вроде бы, — пожал плечами тот. — Я Ёжика всегда одинаково… Хм. Спокойной ночи! Под ехидным взглядом Шеморханки царевич поспешил ретироваться. Может, и неплохо, что нынче им с Ёжиком придется ночевать порознь? Однако сам-то Пересвет выдержит ли целую ночь вдали от мужа, без теплых объятий и его холодных пяток? Заснет ли без тихого сопения под боком?***
То ли стемнело рано, то ли суматошный день слишком быстро пролетел. Все разошлись по отдельным спальням, а Лиан-Ай ко сну расположения не ощущала. Может, переволновалась, гадая, как поведет себя Тыгыдым. Может, это принц виноват: проскочил мимо, обрызганный приворотными духами. Едва уловимый след аромата коснулся чуткого носа принцессы — и всё, этой малости хватило, чтобы девичье сердечко зачастило. Нет, Лиан-Ай о глупостях думать было недосуг. Ей выпала удобная возможность передать весточку родителям — об этом и нужно размышлять. Но что-то не размышлялось. Принцесса уселась на тахте в позе лотоса, закрыла глаза, попыталась сосредоточиться. Рядом на столе лежали чистые листы, стояла малахитовая чернильница. И пучок заточенных гусиных перьев. Вместо легкого полета привычной кисточки — испачканные в чернилах пальцы и скрежет острого кончика пера по грубой бумаге? Ну что ж, привередничать не стоит — наоборот, ей нужно лучше осваивать чуждый инструмент письма. Это будет интересно, познавательно и полезно для нее. Ведь домой она никогда больше не вернется. Нужно отвыкать даже от подобных мелких привычек. Принцесса вздохнула. На полу стояла жаровня с тлеющими углями, от которых слабо тянуло теплом и сладковатым запахом — Ясмин подбросила туда немного мелко накрошенной душистой смолы, пояснив, что это будет полезно для хорошего сна. Опять что-то перепутала, Лиан-Ай уж сколько времени нюхает, да без толку. Пересиливая тепло жаровни, от окна тянуло сквозняком. Сквозь частый переплет мутных стеклышек в комнату украдкой сочилась синеватая ночь, но столкнувшись с трепетными ореолами золотистого света от подсвечника-трезубца, темнота растекалась по углам, выдавая себя едва слышными шорохами. Лиан-Ай зябко повела плечами, всё-таки ночью сидеть в одиночку, в незнакомом доме, даже зная, что в соседних комнатах — друзья… Нет, решила писать письмо — этим и надо заниматься! А не растекаться мыслями вместе с темнотой по всяким углам и закоулкам утомленного сознания. Ради тренировки принцесса решила сочинить черновик. Если бы она уродилась обычной барышней, коих в Тридевятом предостаточно, какое бы письмо у нее получилось в таком случае? Наверное, похожее на это: «Любезные мои матушка и батюшка! Пишет вам ваша дочь, Любава. Надеюсь, зима у нас на родине балует вас снегом? В здешних краях снег сыпет обильно и часто…» Нет, про снег и про зиму лишнее, это она вымарала, жирно зачеркав. По восточной вежливости надо в начале о погоде и природе, царевнам же Тридевятого на погоду обычно наплевать с высокой колокольни. Впрочем, оно и правильно, учитывая, что большую часть года в Тридевятом погода стоит слякотная и пакостная. «…Надеюсь, сердечные мои, здоровье вас не подводит? Я здорова вполне. Живется мне на чужбине хорошо. Семья у Берендея Ивановича большая, дружная — и все ко мне приветливы, за что я очень благодарная. Но по вам, родные, очень скучаю. Однако унывать мне недосуг — женихов у меня завелось много, целых трое! Один, правда, не ведает о том, что я по-прежнему считаю его своим суженым. Второго заставили объявить со мной помолвку, но жениться он пока не хочет. Зато третий сам, без принуждения сделал мне предложение руки и сердца, чем ввел в душевное смятение не только одну меня, но и первых двух моих женихов. Впрочем, этот третий — женатый, а разлучницей или, тем паче, убивицей я становиться не желаю. В общем, бесценные мои родители, так и живём. Не ведаю, что судьба уготовила мне в будущем, но как видите, имею шанс даже сделаться царицею, если того пожелаю сдуру. За сим откланиваюсь, ваша дочь Любава.» Закончив, Лиан-Ай трижды перечитала написанное, хихикая в кулачок. После чего бросила листок на угли жаровни. Пустословие объяли мгновенно поднявшиеся языки пламени, бумага съёжилась, скомкалась от жара, покоричневела, затем почернела пятнами, в пятнах заалели прорехи, обкусываемые огнем… Дверь одной из спален тихонько отворилась, на пороге замялась Ясмин. — Не спишь еще? — шепотом окликнула Шеморханка принцессу. Та невольно вздрогнула, оглянулась — вот ведь, засмотрелась на огонь, ничего вокруг не замечая! — Письмо сочиняю, — пробормотала Лиан-Ай, взялась разглаживать ладошкой новый чистый лист. Принцесса покосилась на подругу неодобрительно. Куда это собралась посреди ночи в таком виде? Ночная ваза под кроватью, так что нет нужды при нужде далеко ходить. Простудится еще в эдакой коротенькой сорочке до пупка, оборочки-разлетайки от холода не защитят. Попу обтягивают полупрозрачные панталончики, еле держатся на бедрах на ленточках-бантиках, штанины кончаются выше колена, так что ноги все открытые. Срамота — хоть по-кадайски смотри, хоть каким мерилом меряй такую красоту. — Я на минутку, как бы… Ну, ты меня понимаешь, да? — подмигнула Ясмин принцессе. Та не понимала, но собственно ей-то что за дело? Поэтому Лиан-Ай пожала плечами и уперла решительный взор в бумагу. Шеморханка, хихикнув, прошмыгнула в спальню к Серапиону, тихонечко притворив за собою дверь. Лиан-Ай вздохнула не без зависти. Однако сосредоточиться ей не дали: Пересвет, тоже в исподнем, выглянул, словно пугливый кролик из норки. — Ну как, все уже спят? — свистящим шепотом спросил царевич у насупившейся принцессы. — Можно и так сказать, — уклончиво отозвалась Лианка, прекрасно представляя, к чему он клонит. — Ты, если тут задержишься, предупредишь? Ну, ежели что-то важное, — обнаглел царевич. На цыпочках, опасаясь скрипучих половиц, подошел к тахте, без спросу забрал у принцессы карту местности. Аккуратно сложил и направился с картой под мышкой к заветной двери. — Ужос если, например, проснется. Или другое случится что. Ну, ты понимаешь, да? — Отчего ж не понять, — проворчала принцесса. Пересвет, как кот мартовский, расплылся в предвкушающей улыбке. Послал ей воздушный поцелуй на франкийский манер. И непрошеной татью по-ниндзявски проник в опочивальню к своему муженьку. Вот еще! Будет она их сторожить! Вспыхнув от замаячивших перед внутренним взором картинок, Лиан-Ай торопливо собрала письменные принадлежности. В конце концов, послание родителям она написать обязана! Но если тут останется — до утра просидит без толку. Уж в ее комнате никто отвлекать не будет.***