Принц Х Царевич - 5 (Второй том)

      Заметив уже знакомое свечение, Пересвет подхватил Ёжика и скорее оттащил его в сторону. Серапион оттеснил любопытную Шеморханку, прикрыл ее своей спиной. Вовремя: распахнувшийся проход выпустил на террасу человек двадцать воинов с катанами наголо. Впереди всех — невысокий полный мужчина лет пятидесяти, в темном кимоно с гербами, в широких штанах хакама, при усах и с залысинами. Решительно сдвинув косматые «вразлёт» брови, потрясая сверкающим клинком, пришелец выкрикнул, обращаясь к Хунь-Юаню:       — Что ты сделал с моим братом, старый дьявол?!       При виде чужеземных воинов, окруживших кадайского правителя, местная стража с устрашающим гиканьем бросилась на пришельцев. Едва-едва не завязалась кровопролитная битва! Хунь-Юань остановил резню, вскинув вверх руку. Воины обеих сторон застыли, готовые в любой миг сцепиться за своих повелителей насмерть.       — Мисомото, полагаю? — произнес Хунь-Юань, не потерявший внешнего спокойствия.       — Брат! — воскликнул Кириамэ. Пришлось Пересвету снова разжать объятия и выпустить любимого, хотя больше всего на свете хотелось наоборот подхватить принца на руки и удрать отсюда поскорее и подальше, чего бы это ни стоило.       — Ёшихиро, ты не ранен? — бросился навстречу младшему нихонский император.       Братья сердечно обнялись. (При этом царевич невольно отметил значительную между ними разницу, как в возрасте, росте и фигуре, так и в чертах лица, имеющих мало общего. Разве лишь носы похожи, и то исключительно в профиль. Забавно, что принц оказался на голову выше императора — видимо, не нихонский рост Ёжику достался по линии матери от кадайского деда).       — Нет, не ранен, — смеясь и одновременно плача, заверил Ёширо. — Я так по тебе скучал! Откуда ты здесь вдруг взялся?!       — Почему слезы? Почему тут кровь? — взволнованно выспрашивал Мисомото, осторожно стирая пальцами мокрые дорожки с щек брата. А тот не мог успокоиться и остановиться — слезы сами собой катились из глаз, хотя голос вроде бы не дрожал. И бояться теперь больше нечего, ведь старший брат, как всегда, защитит его от любой опасности. — Почему ты белый? Откуда эти ушки? Такая прелесть! И хвост? Кто тебя заколдовал? Хунь-Юань постарался?!       На новую вспышку гнева нихонца кадайский правитель лишь презрительно хмыкнул.       — Нет-нет, он не при чём, — попытался оправдаться Кириамэ.       — Не при чём? — рыкнул Мисомото, сверкая страшными глазами на кадайца. — Он поставил тебя на колени! Унизил! Что он хотел от тебя, Ёши-тян?       — Нет, брат, это я просил его о помощи, — принц не оставлял надежду уладить дело мирно, а сам часто смаргивал непрекращающиеся слезы, за которыми ничего вокруг толком не видел. И эти слезы Мисомото считал самым честным доказательством вины кадайца!       — Ты заставил моего брата плакать! — в ярости зашипел нихонец, делая шаг к Хунь-Юаню.       Кадайская стража дернулась было сомкнуть ряд, чтобы защитить господина, но Хунь-Юань резким взмахом руки заставил своих воинов отойти и не мешать. Мисомото тоже кивнул своим телохранителям встать поодаль. (На северных иностранцев ни кадайцы, ни нихонцы внимания не обращали, сосредоточенные на противостоянии двух императоров. Пересвет оказался беспардонно затерт за спины нихонских стражей, тогда как Серапион с Ясмин выглядывали из-за латных наплечников кадайцев по другую сторону террасы.)       — Успокойся, Мисомото, — произнес с легкой усмешкой Хунь-Юань.       — Что ты потребовал от моего брата? — не отступался нихонец.       — Ничего существенного, — ответил Хунь-Юань. — Ничего, из-за чего стоило бы проливать слёзы.       — Ах ты, проклятый старик! — прошипел Мисомото. (Пересвет поразился: так вот откуда эта привычка шипеть в крайней злости взялась у его Ёжика!) — Ты вообще не имеешь права требовать что-то у Ёшихиро! Тем более без моего ведома!       — Почему же? — невозмутимо заявил кадаец. — Тебя совершенно не касается наш с ним разговор. Ты давно отказался от своего брата, изгнав его из страны. Послал его к северным варварам, где он сумел выжить лишь чудом. И после этого ты являешься ко мне и обвиняешь меня в жестокости?       — Пожалуйста, не нужно, прошу вас!.. — попытался остановить разгорающуюся ссору принц. Пусть сам он и послужил причиной ссоры, его никто не услышал.       — Ты в собственной стране не сумел защитить своего любимого младшего брата, а теперь имеешь наглость размахивать у меня перед носом оружием? — продолжал Хунь-Юань. — Ты вырастил сына моей дочери женоподобным нервным созданием, имевшим глупость выйти замуж за чужеземного молокососа, да еще ради этого позорного брака он отказался от веры своих предков, от собственного имени. Ты потворствовал ему во всём! С твоего позволения он сделался позором обеих императорских династий! Хотя мог бы стать гордостью наших государств, мог бы объединить две страны в одну и навсегда избавить наши народы от кровопролитных войн. И теперь ты обвиняешь меня в том, что я довел до слёз этого сопляка?       Хунь-Юань замолчал, и любым оружием он не смог бы ударить нихонца больнее, чем этими словами.       — Да что ты понимаешь, старый ты дьявол!!! — не выдержал Мисомото. Вскинул свой меч — и ринулся на Хунь-Юаня.       — Нет! — выкрикнул Ёж. Он выскочил перед старым императором, закрыв его собой, раскинул руки. Полоснул решительным взглядом по брату, словно одним этим взглядом вздумал того остановить. — Ты не убьешь!..       — Ёжик!!! Уйди!!! — заорал Пересвет во всю глотку.       Царевич должен был удержать принца, когда тот бросился к Хунь-Юаню, но не успел, не протиснулся через стоящих плотной стеной нихонцев. И с предупреждением Пересвет опоздал. Не успел. Не спас. С оглушительной четкостью царевич видел, что это всё — непоправимо.       Мисомото, при виде младшего брата, заградившего собой изумившегося деда, конечно же смирил свой порыв. Он не опустил клинок, но очевидно собирался остановиться и ни в коем случае не…       Однако у императора Нихонии за спиной возник из воздуха Ашик. Колдун с самодовольной ухмылкой ударил Мисомото в спину, причем удар явно сопровождался заклятьем. И потому император не совладал со своим телом — как будто споткнулся, неловко пробежал еще два шага, взмахнул рукой, чтобы удержать равновесие. И при этом, выпученными от ужаса глазами, Мисомото увидел, как клинок в его руках, против его собственной воли, ранит Ёширо.       Острое длинное лезвие прошло наискосок по груди, глубоко войдя в правое плечо и выйдя с левого бока, оросив каменные плиты пола ярко-алыми кляксами.       Лишь когда Мисомото, шатнувшись в сторону, наклонился, позволив увидеть стоявшего за спиной колдуна — Кириамэ понял, что именно сейчас произошло. И тогда только услышал крик царевича:       — Ёжик!!! Уйди!!!       Но уже было поздно.       Хунь-Юань ахнул.       Мисомото взвыл.       Кириамэ упал на колени, растерянно глядя на колдуна, к которому кинулась стража.       Ашика схватили, скрутили, заломив руки, оттащили в сторону, но не увели без приказа. Однако колдун, похоже, не думал сбегать. Месть свершилась — и он наслаждался видом истекающего кровью принца.       — Ёжик! Ёжик! Что ты наделал?! Зачем?! Лучше бы этого старого дурака зарезали! — причитал в смятении Пересвет.       Царевич дрожащими руками подхватил осевшего принца, уложил головой себе на колени, обхватил за плечи. Пробежался трясущимися пальцами по кровавой полосе, слишком быстро растекающейся вширь по всей одежде, слишком мокрой, слишком алой. И волосы дыбом встали на затылке — Пересвет частью сознания понимал, что эта рана смертельна. Понимал, но не желал поверить собственным глазам.       Кириамэ дернулся. Хотел подняться, но не смог. Хотел что-то сказать — не получилось, лишь кровь горлом пошла, и он упрямо стиснул губы. Хотел оттолкнуть царевича, чтобы не пачкался, но вместо этого ухватился за него, что было сил. А силы таяли с каждым ударом неровно зачастившего сердца.       — Ёжик! Всё хорошо! У нас еще осталась мазь Яги, — бормотал царевич, совершенно не представляя, что делать. Гладил по бледной щеке, размазывая его же кровь, баюкал, точно ребенка, сам не понимая, отчего его самого так качает, отчего сердце в груди рвется на части. — Ужос всё исправит… Ужос!! Ужос?!       Пересвет заорал, не сразу увидев, что дракон уже сидит на полу рядом с ними, уже шепчет заклинания, уже положил руку на голову растерянно моргающему принцу.       Все остальные молчали. Отступили назад, расчистив почтительный круг. У Мисомото губы тряслись, он молча глотал слезы, катившиеся крупными каплями без остановки по щекам, теряясь в усах и капая с подбородка. Кадайские придворные суетились возле обоих императоров, не делая различия между своим и гостем: обмахивали веерами, подавали нюхательные соли, подносили выпить кто воды, кто вина.       — Ужос, ты ведь вылечишь и эту рану? Правда? — уверенно сказал Пересвет, не сознавая, что жалобно шепчет. — Ты ведь можешь. Ёжик, потерпи немножко!       Кириамэ, не отрывавший взгляда от царевича, медленно моргнул, давая понять, что слышит его слова. Губы его, окрашенные сбегающей струйкой крови, сложились в подобие улыбки. Осознав, что же с ним произошло, теперь он лежал на коленях царевича тихо и спокойно, словно они были в их спальне и он просто собирался заснуть, чтобы отдохнуть немного.       — Что? Что? Я не слышу... — с безграничным отчаяньем повинился Пересвет. Он видел, как алые губы шевельнулись, но слов разобрать не смог. Даже дыхания не услышал.       Кириамэ скосил глаза на Ясмин, стоявшую в двух шагах от них. Потом перевел взгляд на смеющегося Ашика, на которого навалилось сразу полдюжины стражников, как нихонцев, так и кадайцев.       — Он хочет, чтобы ты его убила. Сейчас же, у него на глазах, — пояснил Серапион.       Ясмин встрепенулась. Без вопросов забрала у одного из стражников меч. Стража почтительно расступилась. Ашика не пришлось удерживать. Он с вызывающей покорностью остался стоять на коленях. И довольное выражение не сошло с его лица.       — Подожди! — на мгновение остановил ее дракон, обратился к колдуну: — Что ты сделал с Ягмуром?       — Беспокоишься о моем братишке? — ухмыльнулся Ашик, отвечая не магистру, а принцу. — Как мило. Не волнуйся, он-то выживет, я ведь обещал его не убивать. Даже ни капли его крови не пролил. — И рассмеялся, словно поделился веселой шуткой.       Пересвет не стал смотреть, как Шеморханка отсекла голову колдуну. Но Кириамэ не отвел взгляда. После свиста рассеченного клинком воздуха и глухого звука удара — отделенная от тела голова колдуна упала на каменный пол, — принц на мгновение прикрыл веки.       Лишь на мгновение сомкнулись ресницы — и успевший вздрогнуть Пересвет снова смог вдохнуть воздух, лишь окунувшись душой в чистую синеву любимых глаз.       Губы принца разомкнулись. Вместо слов послышался тихий хрип, снова потекла по подбородку кровь. Смешавшись, Кириамэ оставил попытки заговорить. Слабо вздохнул, отчего рана на груди зашипела и запузырилась ярко-алой пеной.       — Он не желал ему долгих пыток, — произнес за принца магистр. — Ашик имел право на быструю смерть, он мстил за своего любимого.       — Это я виноват, — с горечью понял Пересвет. — Нужно было его убить еще тогда, а не отпускать… Прости меня, я виноват!.. Я так виноват…       — Мисомото! — обратился Ужос, очевидно, вновь передавая мысли принца.       Император приблизился, стараясь удержать рвущиеся рыдания.       — Ты понимаешь, к чему привела бы смерть Хунь-Юаня, — произнес дракон, и нихонский повелитель закивал, сокрушаясь, схватился за голову. — У Ёширо не было иного выбора, пойми это тоже. И постарайся обратить его смерть во благо для обоих народов, для Нихонии и Кадая.       — Какая еще смерть?! — прошептал Пересвет. — Что ты городишь?!..       Мисомото взвыл по-бабьи, спрятал лицо в ладонях. Придворные, бледные, словно восковые статуи, поспешили отвести его в сторонку, вновь бесшумно замельтешили веерами, прогоняя обморок.       — Хунь-Юань? — оглянулся дракон.       Старик в ответ просто низко склонил голову, прижав руку к груди.       — Хорошо, — произнес Серапион. Обвел взглядом безмолвствующих людей, кивнул принцу. Тот опустил взгляд.       — Прощайся, — коротко велел магистр Пересвету.       Царевич вцепился в холодеющее тело только сильнее. Зашипел:       — Что ты несешь?! Ты же его лечишь! Смотри, рана уже затягивается, кровь уже не так льется!       Дракон покачал головой:       — Уже вылилась. Сердце не бьется. Прощайся, пока есть минута.       — Но ты же!.. — хотел заорать Пересвет, но горло сдавило стальным обручем, глоток воздуха даже не шел.       — Я лишь забираю его боль, — пояснил Серапион, который продолжал поддерживать рукой голову принца. — Без этого он сразу потерял бы сознание. Это всё, что я могу для него сделать. Никакие мази не помогут. И колдовством эту рану не вылечить. Ему изначально было суждено так умереть.       Для Пересвета от этих слов мир почернел. Или просто в глазах потемнело? Он вцепился в любимого еще сильнее, до боли в скрюченных пальцах.       — Как же так… Неправда…       Кириамэ слабо шевельнул рукой. Поняв его движение, царевич подхватил его руку, прижался щекой к ледяной ладони, скользкой от застывающей крови.       Принц улыбнулся ему. Одними глазами, чуть прикрыв веки. Но Пересвет понял и эту улыбку.       — Он просит тебя простить его, — тихо сказал дракон.       Кириамэ в знак подтверждения его слов чуть дрогнул влажными ресницами. Умоляюще смотрел на царевича, виноватый, будто вправду сам выбрал себе такую смерть.       И что-то оборвалось в груди Пересвета — слезы полились из глаз, мешая видеть, всё мерцало и расплывалось.       — Он мечтал так умереть, — произнес Серапион. — У тебя на руках. Отдать тебе последний вздох. Такая вот подлая мечта.       — Да, он говорил мне, — прошептал Пересвет, стискивая холодную ладонь дрожащими пальцами, целуя в запястье, в костяшки трясущимися губами, смешивая свои слезы и его кровь. — Ёжик… Мой Ёжик…       Жизнь по капле уходила из хрупкого тела. Такого сильного и такого теперь беспомощного. Пересвет оказался бессилен защитить любимого. Не удержал. Не остановил. Не прикрыл собой. И вот теперь не может удержать жизнь, по капле просачивающуюся сквозь пальцы. Пересвет явственно ощущал эти невидимые струйки, сочащиеся вовне, ускользающие. Такие ощутимые, но их не поймать, не запихнуть в тело обратно. И края раны не стянуть, не собрать назад вылившуюся кровь. Не запихнуть душу назад в оболочку. Душа расправила крылья и собралась улететь в небо. В чертово небо, которое только и ждало всё это время удобный момент, чтобы украсть у Пересвета его любимого. Дождалось. И чувство бессилия оказалось острее, чем самый острый клинок. Резало. Проворачивало сталь в сердце. Оглушало.       Всхлипывая, пытаясь сморгнуть мешающие слезы, Пересвет пропустил миг, когда глаза Кириамэ закрылись. Он лишь услышал последний вздох. Словно то был вздох облегчения. Слабый, едва слышный. Но этот звук пронзил всё существо царевича — точно позвоночник выдернули.       Всем телом ощутимая боль скрутила Пересвета, скрючила, пригнула ему голову, заставив уткнуться лбом в холодную белую щеку с кровавыми разводами. Царевич беззвучно зарыдал. Он ничего не мог сделать. Он ничего не сделал. Он ненавидел себя в этот миг. Проклинал и звал смерть. Хотел обменяться — свою жизнь на жизнь любимого. Ведь тот более достоин жизни, чем Пересвет, такой никчемный. Такой безмозглый. Ведь царевич даже ни разу не догадался сказать любимому самые главные слова: что он его любит! Такой идиот не должен жить…       Он ничего вокруг себя не видел. В какой-то момент все ушли, оставив Пересвета выплакаться над мертвым. Только Ясмин, закутавшись в чужой плащ, комочком притулилась к ограждению террасы, украдкой всхлипывала. И Серапион не отходил, продолжал шептать заклинания. Хотя к чему теперь нужно всё это колдовство, если теперь уже всё кончено? Если поздно уже? Если?..       Пересвет устал раскачиваться, точь-в-точь плакальщица на деревенских похоронах. Ноги отсидел, так что уже не чуял. Но подняться с каменного пола, тянущего тепло? Сложить со своих колен на жесткие плиты любимого? Нет, ни за что.       Неимоверная слабость окутала тело и душу Пересвета. Острие горя утонуло глубоко внутри. Где-то еще глубже самого дна сердца. Каждое движение давалось с великим трудом, точно руки-плечи пудовыми гирями обвешаны.       Царевич утер сопли, не заботясь, что запачканным рукавом размазывает по щекам еще больше крови. Родной крови. Теперь холодной. Шмыгнул носом. Поднял глаза на дракона. Хотя бы слезы больше не льются, видеть можно — и то дело.       Ужос выставил раскрытую ладонь, прося подождать, не перебивать, чтобы не спутаться. А Пересвет никуда и не торопился. На тот свет всегда успеется. Что-то ему подсказывало, что Ёжик его подождет. Не отправится без него бродить по облакам или райским кущам, или что там у них положено, в нихонском Эдеме?..       Завершив заклинание, магистр обернулся к царевичу:       — Как ты?       — Плохо.       Серапион кивнул, мол, так и должно быть.       Пересвет сгорбился. Наплевать на всех. На весь мир. Пока не отняли, хоть посмотреть… Полюбоваться принцем. Он лежал у царевича на коленях такой спокойный. Брови не хмурятся. В уголках губ словно затаилась мимолетная улыбка. Навечно мимолетная. И в смерти остался красивым. Даже еще красивей: кровь вместо помады, бледность вместо пудры. Наверное, сейчас смотрит сверху — довольный! Ведь так и хотел, чтобы не дряхлым и не морщинистым в гроб клали.       — Ты, наверное, не слышал, — продолжал приглушенным голосом дракон, — все разошлись.       — Угу, — Пересвет бездумно гладил волосы. Белые. Белоснежные. Мягкие. Ушки оборотня пропали, хвост тоже исчез. А волосы остались серебряными.       — Я распорядился готовить похороны, — с осторожностью произнес Серапион, ожидая взрыва протеста.       Но Пересвет не стал зверем вцепляться в покойника. Не шелохнулся. Только голову ниже склонил.       — Спасибо тебе.       — Погребальный костер должен догореть с последними лучами заката, — зачем-то пояснил Серапион.       — Костер?       Пересвет только сейчас подумал, что ему, возможно, следовало бы отвезти тело домой, чтобы похоронить по-человечески, по обычаю. Или любимого захотел бы забрать Мисомото? Он ведь тоже имеет право похоронить младшего брата рядом с предками, чтобы в поминальные дни навещать могилу. Так что, пожалуй, костер прямо сейчас это неплохой выбор. Прах легко поделить между Нихонией и Тридевятым. Ведь душа Ёжика всё равно вечно будет разрываться пополам. Тем более царевич слабо себе представлял, как довез бы мужа в Тридевятое, не тронувшись рассудком.       — Хорошо. Костер так костер.       — А ты? — спросил дракон. Словно по хрусткому льду над омутом шажками пробирался. Видимо, так и следует разговаривать с супругами покойников? У дракона хорошее воспитание, ничего не скажешь.       — Что я? — пожал плечами царевич. — Похороним. А я уж… потом…       Голос предательски осекся. Пересвет вовсе не хотел, чтобы его принялись всем миром уговаривать: мол, жизнь твоя не кончена, не вздумай погибать во цвете лет! Ёжик этого бы не одобрил, ты должен жить во имя его памяти! И так далее. Нет. Это его жизнь, теперь она принадлежит только Пересвету. Даже не родителям. Поэтому он в полном праве сам распоряжаться своей судьбой, выбирать…       — Что ты отдашь, чтобы вернуть его?       Пересвету показалось, что слух его подвел. Он, должно быть, ослышался? Царевич уставился на дракона тяжелым взглядом. Шуток он не потерпит. Даже от дракона.       — Что ты готов отдать ради него? — повторил Серапион. Без тени шутки.       Однако Пересвет не спешил раздувать огонек надежды, бездумно затеплившийся в глубине сердца. Слишком больно будет обмануться в следующий миг…       — Всё, — коротко ответил царевич.       Дракон позволил себе слабую улыбку. От облегчения? Но тут же нахмурился:       — Вы вправду венчаны?       Пересвет кивнул. Огонек безумной надежды разгорался ярче, несмотря на попытки из пугливой осторожности притоптать его. Заледеневшее сердце согрелось от пробежавшей волны тепла, забилось, точно сбрасывая с натугой острые корки льда, панцирь от слез.       — Обвенчаны по обычаю. По нашей вере. И по его, по нихонским традициям — тоже женаты.       — Странные вы друзья, — улыбнулся Серапион. — Как будто настоящие влюбленные. Даже венчанные вон…       — К чему ты? — оборвал его Пересвет. Нашел время тут смеяться! И пусть смех не обидный, но в чем повод-то?!       — Раз вы обвенчаны при жизни, то можете обвенчаться и в смерти, — изрек Серапион.       И достал из-за пазухи перстень. Самоцветный. Почти такой же, какой Пересвет носил на безымянном пальце. Почти такой же, только вместо изумруда в серединке сиял сапфир изумительной синевы. До щемления в сердце знакомой синевы, точь-в-точь как закрывшиеся глаза... Перстень оказался парным к царевичеву.       Магистр вложил перстень в ладонь Пересвета.       — Надень ему. Рядом с обручальным.       Царевич, затаив дыхание, взял холодную руку принца. Надел перстень на палец. Правда, серебряное кольцо с драконом мешало надеть как следует. Ну да ладно. Хоть как. Потом Ёжик сам разберется, что и на каком пальце носить…       Потом?       Мысль молнией пронзила царевича. Осознав, что именно он сейчас подумал, что позволил допустить в своем разуме, Пересвет встрепенулся. Озноб пробежался по хребту мурашками, зарывшимися в волосы на затылке. Чертовщина? Колдовство?..       Однако, поцеловав безжизненные губы, Пересвет тщетно всматривался в любимые черты. Ресницы не дрогнули. Вздох не сорвался.       Царевич гневно сверкнул глазами, вновь полными слез, на дракона. Тот развел руками:       — Шустрый ты больно! Ты еще не заплатил свою цену.       ____________