***
В нем всегда было что-то ненастоящее. Завоеватель, снежный принц, брат Войны, вечный победитель -- фальшивка! Он чувствовал себя ледяным зеркалом -- отражать ложь, искажать правду, замораживать эмоции. Людьми можно управлять только так. Направлять, усиливая желания. Врать, льстить, приказывать. Война мог заставить его забыть об этом. Любоваться на то, чего добился он, чего добились они -- вот оно, настоящее. А потом эйфория проходила и все возвращалось. От жарких стран кружилась голова. От людей, размякших на солнышке накатывало раздражение, мешая думать. И он жаждал снова окунуть мир в ледяное спокойствие мороза и снега. Планета засыпала в объятиях льда, а люди - о да! - начинали жить. Для его целей мир заснеженного покоя не годился. Если только наплевать на все цели, оставить, наконец, мир в покое. Но разве ему можно было остановиться? Смерть признался, поддался на его уговоры — сам мир назвал их Всадниками Апокалипсиса, еще задолго до того, как людям пришла в голову подобная идея. До того, как люди смогли записать свои мысли. Завоевателю часто казалось, что они немного не те, не такие, не соответствуют именам, которые однажды выбрали. Да, имя было определением, но оно не могло описать их сущность, не до конца. Оно не уничтожало все, что выходило за его рамки, но и не давало развернуться в полную силу. Поэтому Завоеватель очень хотел, чтобы люди забыли его имя, хотя бы на время, и жить, быть, существовать — как снег, мороз, ледяной ветер... Жаль, что это было невозможно. Поэтому он так радовался, когда нашел её, безымянную, свободную. Она могла помогать ему — и да, она хотела! — могла создавать что-то своё. О, он бы жаждал поменяться с ней ролями, но не желал такой судьбы — никому. А потом мир сошел с ума. Иначе он это не мог назвать. Да и как еще сказать, когда исчезло ощущение самого мира, когда не осталось ничего, кроме одной мысли, когда даже она для него словно потухла. Может быть, если он позволит предназначению вести, то это проклятье отпустит его и все вернется, вернется как было. Нет. Не вернулось. Завоеватель с удивлением смотрел на обруч серебристого металла — корона, он совсем забыл о ней. Звон металла привел его в чувство, но не вернул мир обратно. Она исчезла, зато появился новый Всадник. Это было связано — безусловно, но он не мог поверить, он слышал смех за спиной. Насмешливый, немного звенящий — почти как корона —, отчего-то печальный, и не мог поверить хотя бы себе. Чума усмехался, явно копируя самого Завоевателя, но тот все равно видел кто это, не мог не узнать. Что же она наделала. Корону он потом спрятал. Так, чтобы никто не мог её найти, чтобы он сам не нашел её, случайно или, если — когда — захочет снова примерить. Завоеватель спрятался и сам. Ушел даже из мира, как хотел, в вечный снег и метель. Но даже это не принесло ему желаемого. Он не уже не мог быть просто морозом. Возможно, он успел стать слишком человеком? Люди, те, кому он показался, называли его духом зимы. Никому не придет в голову искать его здесь. А Чума пусть делает что пожелает.***
Одиночество и полярные морозы убивали эмоции гораздо лучше, чем время, проведенное с людьми. Поэтому Завоеватель думал, что уже никогда не сможет чувствовать. Оказалось, что может. Рядом с поездами дым закрывал весь обзор. Завоеватель удивленно оглядывался -- сейчас здесь уже должна была быть зима, но снег таял, не успевая упасть на землю -- большая часть испарялась, смешиваясь с паром из труб. То, что умудрялось остаться водой -- превращало землю в грязь. Завоевателю хотелось вызвать бурю -- занести здесь все, смести с лица земли все то, что может так быстро изменить мир. Но здесь кто-то был, кто из них, кто-то... и Завоеватель останавливал себя. Да, кто-то. Между грохочущей техники бегал ребенок -- не смотрел на работу других, а влезал чуть ли не вовнутрь механизмов, что-то пытался открутить сам, о чем-то говорил рабочим: они смотрели сквозь него и кивали. Люди так не умеют. Дети тем более. Целый день на ногах, ни секунды отдыха, лишь иногда мальчик -- Завоеватель разглядел именно так -- застывал и, улыбаясь, любовался всем происходящим. Завоеватель дождался ночи. Люди разошлись, а мальчик-нечеловек дремал, прислонившись спиной к еще теплому металлу. Теперь ничто не мешало снегу засыпать местность, хотя Завоеватель старался не задеть стихией технику. -- Кто вы? -- раздалось за спиной и Завоеватель понял, что не стоило забывать о том, что он знал кого нашел. Мальчик был одним из них, а значит мог чувствовать чужое присутствие... особенно есть кто-то задумался и расслабился настолько, что почти скинул маскировку. Завоеватель обернулся -- мальчик стоял совсем близко, лицо под копотью удивленно щурилось, словно он никак не мог сфокусировать взгляд на фигуре перед ним. Конечно не мог. Никто на его месте сейчас бы не смог. -- Путешественник, -- откликнулся Завоеватель. Мальчик мотнул головой и потер глаза. И еще раз потер. И снова. Завоеватель поймал себя на желании хихикнуть, чего с ним действительно давно не случалось, но маскировку не убрал. -- Перестань, это не поможет, -- все же сжалился он. -- Вы хорошо прячетесь, -- весело сообщил мальчишка, все еще потирая глаз. -- Я так не имею. И тот тоже не умеет, вроде. -- Кто? -- машинально переспросил Завоеватель, но тут же понял, что знает ответ. Чума, кто же еще... -- Он сказал, что его зовут Мор. Мор. Не Чума. А есть ли разница? Бывший Белый понял, что у него заложило уши, потому что мальчик что-то говорил, но до Завоевателя не доносилось не звука. -- Что ты сказал? -- произнес он, голос прозвучал внезапно хрипло. А искаженный сокрытием, наверное, еще хуже, вон как ребенок дернулся. -- Говорю, моё имя Загрязнение, -- Завоеватель вздрогнул, -- А ваше? Откуда он взялся вообще? Слишком маленький, Голод был старше, как же так... -- Эй, путешественник! Так, отомри, надо же договорить. -- Да? -- Вы тоже Всадник, правда? -- глаза у Загрязнения горели неподдельным любопытством. А было ли такое без имени? -- Я.. что-то вроде того. -- "Вроде"? Я видел Мора, он Всадник, еще чувака по имени Пожар -- он тоже, хотя и не официально. Ну, он так сказал... -- Кого видел? -- Пожара. Вы его не знаете? -- Нет. Теперь Загрязнение смотрел сочувственно. -- А Мора знаете, -- улыбнулся он. -- С чего ты взял? -- Про него вы не переспросили. -- Хм. Ха. Теперь давай я скажу. Если среди всех Всадников нет больше никого, кто бы был намного младше Мора, -- Загрязнение помотал головой, -- то всех остальных я знаю. -- Вы знакомы со Смертью, -- удивленно выдохнул Загрязнение. -- Мор тоже. -- Он не говорил. -- А должен был? -- Наверное, нет, -- Загрязнение о чем-то задумался, а потом снова улыбнулся. -- Своё имя не скажете? -- Тебе оно зачем? -- Интересно. К тому же, моё имя вы знаете. Белый пожал плечами. -- Ладно, я подожду. Завоеватель не стал его разубеждать. Хотя кого он обманывал. Конечно же Завоеватель рассказал своё имя. Гораздо позже, когда уже сам Загрязнение хотел спрятаться ото всех, когда он сам проводил очередное окончившееся тысячелетие и первое для Загрязнения и Пожара. В долбанном двадцать первом веке, в который они ворвались на крыльях стремительно усложняющихся технологий. В веке, чьим истинным правителем был младший из них. В веке, где все закончилось. Они не успели договориться, да даже поговорить, не успели ничего, может быть он зря не стал общаться с Чумой, зря спрятался ото всех? О, да неважно. Кажется, не смотря ни на что, они оба помнили все, что было. К счастью ли, к сожалению... Разве Смерти и так не понятно, что он решит?