Димочка

Потом мы увиделись с тобой, Димочка, уже весной. В конце апреля в Питере бывает такой погодный интервал, когда кажется, что уже пришло лето. Полторы-две недели в душном, пыльном без дождей городе стоит двадцати пяти градусная жара. Асфальт и крыши максимально накаляются, воздух над плавящимися дорогами колышется видимым, излучаемым волнами теплом. Можно ходить в футболке, джинсах на улице и по вечерам, не опасаясь подцепить извечную питерскую простуду, дуть хмельное холодное пиво из горла до двух-трех ночи. Это уже потом, в первой декаде мая, в город возвращаются холода. Температура резко падает до пяти-десяти градусов, с неба опять льет бесконечный дождь и даже может пойти совсем уже забытый снег. Люди после летних вещей снова со вздохом натягивают зимние куртки и проклинают изменчивый суровый климат, всеми силами способствующий тому, чтобы подхватить туберкулез у случайно сидевшего рядом в транспорте бомжары или «гастрика». Но в этот небольшой теплый интервал на улицах появляется все больше влюбленных пар. В свою очередь, старые любовники мирятся или расходятся уже насовсем. Нам с френдом повезло. Недоразумения и скандалы середины осени – начала зимы остались в прошлом. У нас вновь начался хороший период, и все общие друзья это заметили. В одну из апрельских пятниц нас позвали на «квартирник» на Большой Конюшенной. Так, условно говоря, назывались мероприятия на дому, когда к кому-то на частную квартиру приходил популярный или известный, но пока в очень узких кругах музыкант, художник, режиссер. Чем больше круги расширялись, а фейс становился засвеченным, то есть все чаще начинал мелькать «на камеру», тем реже он возвращался к практике квартирников. Но не буду отвлекаться. Дальше гость перед аудиторией в пятнадцать – двадцать человек, максимум, играл новую и старую музыку, причем делалось это всегда с максимальной искренностью и выкладкой, намного большей, чем на концертах. В свою очередь, художник приносил с собой новые работы или наброски, режиссер – в основном короткометражку, которую не видели даже еще критики. Дебют для друзей. Тех, кто если надо объективно покритикует, но не подорвет на корню веру в собственные творческие силы. Конечно, в итоге, большинство «квартирников» превращались в самые обычные попойки, которые иногда растягивались на все выходные и «рабочий» для большинства понедельник. Мало знакомые или случайные люди, или успевшие стать таковыми за пару часов, сами собой исчезали ближе к часу-двум ночи пятницы, совсем пьяных укладывали валетом в дальней комнате, а потерявшая бойцов компания перемещалась на кухню и вела долгие философские разговоры о смысле жизни, творчестве и т.д. Все ложились спать около пяти–шести утра, потом просыпались в районе обеда, снова скидывались и отправляли «гонцов» в лабаз за едой и выпивкой. «Гонцы» в пути успевали обзвонить своих друзей и рассказать им о квартире, где «все хорошо отдыхают». Так компания обновлялась и пополнялась свежей денежной кровью. Френд любил квартирники. Ему нравилось общаться вот с такими случайными, подгоняемыми судьбой людьми, налаживать общение с теми, с кем бы он никогда не перекинулся даже парой фраз, если бы не «вынужденная посадка» с ее необходимостью ужиться на пару дней. Я - нет. Я согласился остаться там только потому, что меня зацепил вид из окна. Не больше сотни метров до огней «ДЛТ» (как бы сказали сейчас – один из крупнейших супермаркетов, тогда – «Дом Ленинградской торговли» - прим. автора), полкилометра до ежедневной, внесезонной бессонницы Невского проспекта. Окно было огромным – от потолка до пола с металлическим внутренним заграждением, хотя и не на всю наружную стену. Сейчас так называемые «французские окна» - норма для элитных, прячущихся за заборами с устройствами слежения по всему колючему периметру новостроек. Но тогда бандит, у которого хозяева «квартирника» приобрели помещение, продолбал его на свой страх и риск. Потом в этой гостиной с окном, пока он был в «местной командировке», конкуренты «положили» всю его небольшую семью: жену, пятилетнего сынишку и тещу. Помещение, несмотря на взвинченные до небес ценники на жилье в центре, удалось купить за полцены. Слишком часто оно мелькало в криминальной, еще не знающей цензуры начала двадцать первого века хронике с ее обязательной рабочей съемкой крупным планом изуродованных пулевыми ранениями трупов. Лица стыдливо прикрыты первой, попавшейся под руки тряпочкой, домашняя одежда не скрывает наготу и пол тел: что-то естественно, что-то разрезано судмедэкспертами, чтобы быстрее настрочить первичный отчет о причинах смерти. Воскресенье. Наверное, это все-таки было оно. Два ночи. Мы проснулись с френдом от гулких, дребезжащих ударов в металлическую дверь. Впрочем, не только мы, но и все те, кто «завис» на эту третью ночь. Никаких звонков в дверь. Только монотонный голос, срывающийся на петуха и сбивающийся, истеричный ритм от лихорадочных попаданий. - Откройте, блядть, откройте. Пожалуйста. Мы столкнулись лбами с остальными гостями в узком коридоре. Один из хозяев квартиры прихватил на всякий случай молоток. «Глазка», как назло в двери не было. Рванул дверь на себя.