"Aquarius and Leo"

«Люди похожи на утекающую между пальцев воду, такие же быстротечные и непостоянные. Жизнь похожа на воду». Оноре задумчиво смотрит на прозрачные капли, бегущие по коже, и пытается сжать ладонь – инстинктивно, неосознанно. Вода стекает еще быстрее, и парень бессильно опускает руку под прозрачную плотную поверхность, наблюдая за преломлением света, глядя, как его собственная рука теряет очертания, трепещет под водой, становится словно растворенной в воде густой краской телесного цвета. Он вздыхает и шевелит пальцами под водой – там его тело кажется легким-легким, ничего не весящим. Он оставляет на ковре мокрые следы, неловко ступая отяжелевшими ногами – вода стекает с тела, щекочет и холодит кожу, и Оноре нервно встряхивается. Капли воды летят на кафельный пол, срываясь с влажной кожи. Он опустошенно смотрит на дверь, прекрасно зная, что сегодня все повторит предыдущие дни, он выходит из квартиры, вливается в толпу, текущую, мерно журчащую, бегущую в своем темпе, как зачарованная река. Бальзак наблюдает. Сидит в самом темном углу, какой только может найти, незаметный, как водяной пар, и наблюдает, отслеживает, замечает, делает выводы. Он все изучил, он все понял, он погрузился в пучину скуки, похожую на Марианскую впадину – все падает и падает в нее, медленно, плавно, легко, поддерживаемый водой, и никак не может достичь дна. Он был рожден в месяц, когда дуют снежные вьюги, и они выморозили всю его душу, вымели без остатка все, что там было, застлали тяжелым снегом. В месяц его рождения реки были покрыты толстым слоем льда, они молчали и не шевелились, и он всю жизнь боялся, что в его душе реки растают, начнут шуметь и звенеть в его голове. Он усиленно пытается сохранять все так, как оно есть, пока это его устраивает, и в то же время Критик отчаянно пытается разбить стену льда между собой и между всем остальным миром. Вода, огромный поток воды мог бы смести эту ледяную корку и унести льдины туда, где Оноре никогда бы их больше не увидел, и не смог бы подобрать. А пока что он смотрит, как дни утекают между пальцев, как ледяная вода. *** "Жизнь похожа на пустыню, в которой нужно идти и идти вперед, чтоб выжить." Солнце отпечаталось на всем существе Наполеона – на выцветших ресницах, гордо поднятых бровях, покрытом веснушками носе, на обратных сторонах век, оно вплелось в сеть вен, растворилось в крови, растеклось по загорелой коже. Оно словно признало Политика равным себе, слилось с ним воедино, стало великолепной мантией короля. Солнце играет искрами на рыжевато-русых волосах, превращая их в живой огонь, Солнце укрывает юное дитя лета золотистым сиянием, кружится вокруг него невесомой золотой тюлевой тканью, покрывает его кожу золотой краской, превращая Наполеона в драгоценный памятник самому себе, подчеркивая все его достоинства и ослепляя людей в минуты проявления недостатков. Солнце обжигает его, слишком увлекаясь своей небесной любовью к рожденному в один из самых жарких месяцев года. Солнце иссушивает его горло, покрывает его кожу совсем уж багряными оттенками, оставляет на теле свой мучительный жар. Политик морщится, фыркает, когда солнечная пыль щекочет ему нос, и упрямо идет вперед, едва взирая на восхищенных смертных, и судорожно сглатывая пересохшим горлом. Он бы кинулся в любой водоворот, в любую передрягу, но вокруг только люди, похожие на унылые лужицы, и в них Политик никак не может утолить жажду. *** Тонкие бледные ледяные пальцы осторожно касаются обожженной и воспаленной кожи шеи, и Наполеон вздрагивает от контраста ощущений, которые уж никак нельзя назвать приятными. Когда пальцы отдергиваются, остается ощущение, что на шее у него синяк – огромный, ноющий, отвратительного бордового цвета. Политик морщится, пытаясь сбросить наваждение, и наталкивается на почти испуганный взгляд темных глаз. А в глазах – омут, сумасшедший, головокружительный, смертельный, манящий Наполеона кинуться, чтоб утолить безумную жажду. Это не глаза человека – это глаза Огромной Ходячей Проблемы, и это просто прекрасно. Еще несколько секунд Политик смотрит в темные глубокие глаза и внутренне усмехается, представляя себе, как будет выплывать из этого омута, а потом притягивает к себе оцепеневшего Бальзака, который судорожно цепляется за остатки растопленных солнцем льдин, пытаясь закрыться от губительного жара похожего сейчас на довольного рыжего кота Наполеона. А потом им обоим становится неважно прошедшее, потому что оно насквозь пронизано скукой и жаждой, и более не нужно им.