А тебя я просто люблю...

      Тяжелое мрачное небо, подобное монолитной свинцовой глыбе, было готово разразиться дождем. Всё чаще сверкали молнии, и на широкой улице провинциального городка почти никого не было. Только продавец киоска, который торопился домой, спешно, чтобы не промокнуть, закрывал свою маленькую зеленую будку. И пожилой мужчина медленно, опираясь на старую трость с потрескавшейся кожей на ручке, шел мимо магазинчиков и бутиков, которых год от года прибавлялось всё больше по обеим сторонам мостовой.        Пасмурная погода была редкостью в солнечном городе N. Поэтому Злата Кирилловна, которая, забрав несколько писем на почте, вышла на эту самую улицу, сильно удивилась. Июль и август в этих краях обычно были особенно жаркими. Даже в тени орехов и каштанов, которые росли здесь повсеместно, невозможно было укрыться от зноя и духоты.        Злата была женщиной немолодой, но совсем не постарела душой. Она, как и все провинциалы, думала о том, что скажут другие. Но никогда не вела себя подобно чинным и важным ровесницам. Днем, когда Злата пришла за письмами в главное почтовое отделение города, было безоблачно. Теперь, когда женщина попрощалась со старой подругой, задержавшей её на несколько часов, а мостовая уже покрылась пятнами от тяжелых капель дождя, она смело вышла из-под украшенного лепниной козырька и побежала в сторону аллеи, выходившей на широкую улицу.        Два дня назад Злате исполнилось сорок шесть, но она, как и в молодости, была стройной и обладала прекрасной осанкой. Неправильные, но миловидные черты лица, добрая улыбка, взгляд теплый, а иногда ― озорной, красивый голос и приятный тембр. Злата была обаятельной, чуткой и приятной в общении. Она легко располагала к себе людей, но, будучи тонкой и ранимой натурой, тяжело переживала, когда друзья и знакомые обманывали её, пользовались добротой и даже предавали. Она старалась смотреть такими же глазами, всё забывать и всех прощать, так же любить и быть счастливой. Иногда у неё получалось, часто ― нет.        Злата много лет проработала в какой-то конторке, но последние два года смотрела за своей мамой, непоседливой старушкой, которую мучили давление, артроз, катаракта, шумные соседи, новые законы и многое другое, что можно прочитать в газете или увидеть по телевизору. «Злата ― мой кислород!» ― часто говорила мама, объясняя подругам, почему дочь больше не работала, а всю себя посвятила уходу за ней. И женщина не жаловалась на жизнь, покорно выслушивая материнские причитания и каждые два часа измеряя её давление.        Жила семья на пенсию старушки и зарплату младшего брата Златы. Андрей работал в налоговой полиции, часто выпивал и был крайне замкнутым в себе человеком. Он горячо, как и сестра, любил их матушку ― Андрей называл её только так! ― но не торопился обзавестись своей семьей и этим заставлял родных страдать. «Я никогда не буду нянчить внуков!» ― говорила старушка, и дочь сразу несла ей таблетки. То от давления, то от нервов.        Злата была интеллектуалкой. За свою жизнь она прочитала тысячи книг. Художественная и публицистическая литература, религия и эзотерика, здоровье и спорт, красота и мода. У неё была прекрасная память, и она с искренним интересом бралась за новое. Особенно в эпоху Интернета, когда этого нового было даже слишком много и часто возникала трудность выбора.        Но с личной жизнью у женщины не складывалось. «Горе от ума!» ― переживали родственники. «Мой кислород!» ― упрямо твердила мать. Сама же Злата и не знала, почему так сложилось. Мужчины были и в юности, и позже. А вот любви ― нет. Женщина всё ждала и ждала её, с тем и состарилась, а замуж не вышла, внуков матери не подарила, свою жизнь не устроила. И, хотя Злата продолжала смотреть в будущее с радостью и во всех, кто её окружает, во всем, что у неё есть, находить что-то светлое, на неё частенько накатывали депрессии. И выход женщина искала в общении, в самопознании… И снова в общении. Так однажды Злата познакомилась с Ниночкой.        Произошло это одним тихим зимним вечерком, когда Андрей пришел домой подвыпившим, а матушка слегла с невралгией. Злата, щурясь из-за близорукости, всматривалась в мелкий шрифт очередного «ЗОЖа», чтобы найти подходящий рецепт. «Сердечно-сосудистые, эмфизема, лечение полынью горькой, лох серебристый, грыжа, не то, не то и снова не то, ― тихо повторяла женщина, быстро перелистывая страницы. ― Как же я устала!»        Потратив много времени на маркером помеченные «для мамы» газеты, она не нашла новый рецепт, а прежний уже не помогал. Мази и таблетки ― тоже. Старушка ворочалась и кряхтела, упрекая во всем детей, а не сквозняки, которые сама же устраивала, когда дочери не было дома. «Потерпи, пожалуйста! ― просила Злата. ― Хочешь, Скорую вызову! Сама знаешь, ничем не помогут. Обезболивание не лечит. Через несколько часов ― опять то же самое!»        Было примерно девять часов вечера, когда Злата зашла на давно понравившийся ей сайт о здоровье, ароматерапии и гомеопатии. К своему счастью, там она вскоре прочитала подходящий рецепт и приготовила настой из трав, которых дома всегда было много. То ли он помог, то ли нет, но маме стало лучше. И Злата написала небольшой комментарий, от всего сердца поблагодарив автора статьи. Им оказалась Ниночка ― администратор сайта и знаток нетрадиционной медицины.        Дружба завязалась сама собой. Женщины понимали друг друга с полуслова. Сначала они могли часами переписываться, а потом всё чаще стали перезваниваться и говорить обо всем на свете. Каждая чувствовала, что вот она ― родственная душа, хотя они не были похожи. Злата ― тихая и безмятежная гавань, с ней всегда тепло и хорошо. Ниночка ― бурлящий океан, скорость, вихрь, водоворот, страсть и эмоции, безумие, безудержность.        Ниночка была младше подруги лет на десять. Она всегда и в любой компании оказывалась в центре внимания: красивая внешность, броская одежда, холерический темперамент, ум и искренность. Ниночка была максималисткой и перфекционисткой, многого достигла в своей жизни, побывала в разных странах, повидала и счастье, и горе, но всегда шла вперед, не оглядываясь назад. Она жила и чем старше становилась, тем сильнее нажимала на газ и тем больше хотела жить, дышать полной грудью, смотреть широко открытыми глазами и, как ребенок, вновь и вновь познавать этот мир.        Ниночка была авантюристкой. В детстве хотела стать археологом, потом ― акробаткой, капитаном дальнего плавания, космонавтом, дипломатом и т. д. Но у неё всегда было слабое здоровье, поэтому выбирать не приходилось. Родители всё решили за Ниночку, и она поступила на лингвистический. Сначала жалела, а позже, когда стала путешествовать, поняла, что это был правильный выбор, что всё к лучшему.        Когда после университета она работала волонтером в жаркой тропической стране, у Ниночки обострились хронические заболевания, она вернулась в столицу и занялась своим здоровьем. Вскоре разуверилась в традиционной медицине и решила лечиться самостоятельно. Читала книги известных целителей, готовила отвары по старинным рецептам, покупала заграничные ингредиенты для лекарств. Ниночка путем своих проб и ошибок находила что-то новое. Не панацею, но лучше того, что могли предложить врачи.        Открытый женщиной сайт не был центром её жизни. Ниночка вышла замуж. Она искренне любила Петра Алексеевича, который преподавал философию в её родном университете и был старше её на восемь лет, и безоговорочно доверяла ему. Он был очень интеллигентным человеком. Добрым и милым. Петр Алексеевич сам стеснялся себя и был внимателен ко всем. Он всегда поддерживал Ниночку во всех её начинаниях, даже самых безумных, гордился ею и тогда, когда она побеждала, и тогда, когда проигрывала.        Ниночка любила делать подарки и гулять по магазинам, любила радовать себя новой одеждой, а подруг ― коллекционными ароматами. Она каждую неделю заходила в столичный Debenhams, а по праздником ― в ЦУМ или в бутики в Столешниковом переулке. Она не жалела денег и могла просто так купить антикварную полку: «Это же XVIII век! Какая красота!» ― за неприлично высокую цену.        Импульсивность часто мешала Ниночке, но она никогда не винила себя за необдуманные поступки. Женщина чувствовала, что должна каждый день проживать так, будто он последний, и помогать всем, кого встречала на своем пути. Она не переставала обновлять свои знания о медицине, давала советы и размещала рецепты. За небольшую цену и даже бесплатно отправляла посылки с приготовленными лекарствами незнакомым.        Она не была альтруисткой и не желала своей щедростью искупить грехи прошлого. Нет, Ниночка просто знала, что должна охватить всё и потом отпустить, пока не сгорела, как беспечный мотылек. Она слишком любила жизнь, хотя догадывалась, что так нельзя. Интуитивно женщина окружала себя спокойными и умиротворенными людьми, добросердечными, но не такими пылкими, как она.        Когда Петр Алексеевич решил, что им с Ниночкой давно пора завести детей и что должен зарабатывать больше, он занялся собственным бизнесом и стал всё позже приходить домой, всё реже видеться с женой. Как раз в это время она познакомилась со Златой, ставшей её бесценной подругой, её опорой, её якорем в безбрежном мире пустых грез и бесконечных метаний. Злата всегда находила нужные слова, чтобы Ниночка не опускала рук или чтобы не ввязывалась в какую-нибудь очередную авантюру. И эти слова были тем, что помогало Ниночке идти правильным путем, что давало ей веру в саму себя.        Но месяц назад подруги рассорились. И, как это бывает между близкими людьми, понимали, что всё пустяки и что стоит забыть. Каждая ждала, что первый шаг сделает другая, но обе не хотели признавать своих ошибок, как малые дети, обижаясь друг на друга. Поэтому ещё не прочитанное письмо от Ниночки, одно из тех, которые Злата забрала на почте, грело ожиданием счастья сердце женщины.        И она, как только, запыхавшись, зашла в квартирку и сбросила промокшую одежду, сразу открыла долгожданное письмо. Сначала быстро, не вдумываясь, а чувствуя, Злата пробежала глазами по строкам. Потом несколько раз прочитала письмо вслух. И медленно, улыбаясь и даже смеясь, с нежностью проговаривая: «Эх, Ниночка… Дорогая моя, прекрасная моя, добрая душа… моя подруга», ― вышла на маленький балкончик и посмотрела уже на ясное, чистое небо. Солнечные лучики бегали по глади больших луж, а маленькие капельки на листьях деревьев блестели, как хрустальные бусины. Ветра не было, птички снова заголосили, и казалось, что вся природа пробудилась и дышала радостью.        Злата была счастлива. Она знала: у неё есть человек, с которым можно поделиться всем, что тревожит и радует, человек, который не бросит в трудную минуту и всегда поможет. Преисполненная волнения женщина набрала знакомый номер телефона и стала ждать, когда Ниночка возьмет трубку или Петр Алексеевич, вежливо спросив о матушке и её здоровье, весело скажет: «Сейчас позову!»       Но никто не отвечал. Прошла минута. Или две. И Злата позвонила ещё раз. У неё защемило в груди. Но она не положила трубку телефона и продолжала ждать. Снова минута, и наконец Петр Алексеевич тихо ответил, как будто судорожно выдохнул:        ― Дааа…       ― Петенька, здравствуй! Это я, Злата! Как у вас дела? Что-то долго не брали! Несколько раз звонила, ― защебетала женщина, а мужчина молчал. ― Петя, алло-алло! Связь, что ли, плохая… Ты меня слышишь? Как Ниночка?       ― Плохо, ― не своим голосом проговорил он. ― Всё плохо.        ― Что?! Что случилось? Петя! ― закричала женщина, и в комнату вошла её мама, качая головой: мол, зачем так громко?! Но Злата уже ничего не видела и не слышала. Петр Алексеевич сказал главное, и в голове у нее крутились эти страшные слова: «Ниночка в реанимации. Уже третий день. Врачи говорят, что всё безнадежно».        Злата уже не помнила, как дошла до своей кровати, как взяла Ниночкино письмо. Она крепко прижимала его к груди, плакала и снова читала хорошо знакомые слова, впивавшиеся в её измученное мыслью о подруге сознание.        «Ты относишься к тем редким людям, на которых смотришь с недоумением и думаешь: как их сюда занесло, зачем и за что им столь сомнительное счастье?        Ничего не может дать вам этот мир. Кроме, пожалуй, того, что оставлено такими же, бывшими в нем прежде. Нет у него ничего для вас. Понимания нет: ибо не дорасти большинству до вашего уровня духовности. И leges frumentariae не для вас: это вы для прочих ― и panem, и circenses. И пожирает вас этот лучший из миров, изредка отвлекаясь на разглядывание, когда снедать уже невмоготу. И подсовывает испытание за испытанием, которые вовсе не вам нужны. Словно учитель-изувер изо дня в день заставляет учить таблицу умножения единственного ученика, который знал её ещё дошкольником, но не замечает, как остальные, не выучив даже умножение на себя самое, уже получили аттестат, работу, накопили на квартирку и даже расплодились.        А вы и тем счастливы, и тем сыты, отдавая и запах от давно уже отданных хлебов. И рыб.       Тебя не поздравляю ― совестно. Надеюсь, что будет хранить мироздание то, что тебе дорого. Но эгоистично поздравляю себя с тем, что есть одновременно со мной такие, как ты. Иначе было бы совсем невмоготу мотать срок в тошниловке, красиво поименованной юдолью. А тебя я просто люблю…»